METHODS OF ADMINISTRATIVE PRESSURE ON THE ORTHODOX COMMUNITIES OF THE OB-IRTYSH NORTH DURING THE PERIOD OF THE «GREAT BREAKTHROUGH»

Full Text

Государственная политика, основанная на идеях утверждения атеистического общества, в течение 1930-х гг. привела к ликвидации в СССР церковных институтов, обрекла храмы на закрытие и разрушение. Гонения на Русскую православную церковь (РПЦ) затронули и Обь-Иртышский север. В постсоветский период созданы работы, где трагические события в истории православия на территории региона в конце 20-х - 30-х гг. XX в. затрагиваются в более широких хронологических и предметных рамках [1; 2; 5-7; 15, с. 253-257; 18; 19], или же им посвящены небольшие по объему специальные исследования [13; 14; 17]. Однако до сих пор остаются малоизученными методы, которые использовались властями для закрытия православных церквей. В частности, интерес вызывает вопрос, в какой степени этот процесс был объективным, а в какой связан с действиями представителей официальных управленческих структур? Необходимо отметить, что в относительно либеральные годы нэпа борьба с «религиозными пережитками» проходила путем вытеснения церкви на обочину общественной жизни и в целом в рамках правового поля. Изменения происходят вместе со свертыванием нэпа. Поворотное значение имело постановление от 8 апреля 1929 г. Президиума ВЦИК и СНК «О религиозных объединениях», ужесточившее требования, предъявляемые к религиозным общинам [16, с. 250-261]. Для заключения договора о найме на пользование зданием и имуществом церкви необходимо было пройти перерегистрацию. Законом запрещалась какая-либо агитация в пользу создания религиозных объединений «путем обхода дворов», оказание материальной поддержки членам групп верующих [16, с. 259]. Этот документ стал основой для последующей деятельности органов власти, подготовки соответствующих ведомственных инструкций. Так, циркуляр НКВД №329 от 1 октября 1929 г. объявлял об обязательной перерегистрации общин до 1 мая 1930 г. в административных отделах исполкомов или советах [11, л. 11-12]. В соответствии с данными распоряжениями развертывается активная работа в северных районах Тобольского (с 10 декабря 1930 г. вновь образованных Остяко-Вогульского и Ямало-ненецкого) округа. Уполномоченными исполкомов в присутствии представителей православных общин проводятся осмотры культовых зданий с целью найти основания для их закрытия. В результате в Березовском районе к 1 апреля 1930 г. были «переданы под культурные нужды» храмы в селах Кондинском, Мало-Атлымском, Шеркалы, Чемаши, Сартынья, Няксимволь, Щекурья, Полновате, в юртах Больше-Атлымских, и в Березове, а церкви прекратили свое функционирование [8, л. 24; 10, л. 8-9]. В Сургутском районе к 1 апреля 1930 г. закрылись, «по инициативе населения», 4 церкви (в Тундрино, Сургуте, Покуре и Югане) [3, л. 8 об], а в Самаровском районе к 1 марта 1930 г. - 9 молитвенных зданий. С религиозными общинами не заключили договоры на легальное существование в своих населенных пунктах. Как удалось ликвидировать сельские церкви в столь короткие сроки? Можно выделить ряд применявшихся властью способов давления на верующих для достижения этой цели. Инициировать процедуру закрытия пытались на общественных сходах жителей села. В начале выступали представители власти, которые акцентировали внимание собравшихся на том, что церковь не только пережиток прошлого, а еще и «гнездо контрреволюции», «центр организации борьбы с соввластью» (из протокола собрания жителей деревни Батовского с/с). Общество верующих является «агентурой классовых врагов, направляющих свои действия против коллективизации и стройки социализма» (из протокола собрания граждан с. Кондинского [8, л. 9]), поэтому ликвидация церкви является необходимым условием успешного продвижения к социализму. Эти формулировки не позволяли присутствующим открыто полемизировать с такой оценкой без риска быть зачисленными в число врагов режима. Соответственно верующим не оставалось ничего иного, как согласится на закрытие храма. Затем составлялось от имени общественности (бедняков, колхозников, женщин, молодежи, всех граждан, а бывало и самих верующих), ходатайство о ликвидации культового учреждения. Так, в Батовском религиозном обществе на собрании верующих 11 марта 1930 г., где присутствовало 70 членов общины принимается следующая резолюция (текст приводится с сохранением орфографических и синтаксических особенностей): «отказатця от Церкви и здать таковую под културное учреждения … на новую соцелечищескую жызнь та как церковь неприносит никакой пользы которая существовала только для эсплотаторов для цели попов и капиталистов…» [12, л. 11]. Во многих случаях такие постановления были стандартными, однотипными: «Колокола снять и отдать в фонд индустриализации и отдать церковь под культурное учреждение» (из протокола собрания избирателей с. Юган) [12, л. 53]. Такого рода резолюции считались обязательными для возбуждения уже со стороны местных административных отделов ходатайства о ликвидации церкви. Члены «инородческих» общин, таких как Сартыньинская, Юганская, Покурская, Чемашевская, по мнению начальника окружного административного отдела и начальника милиции Полуяхтова, состояли в рядах верующих «против своего желания» и после разъяснения антирелигиозной политики советской власти отказывались от молитвенных зданий [8, л. 17]. О том, что ситуация не выглядела столь однозначно, свидетельствуют материалы о закрытии сартыньинской Христорождественской церкви. В 1929 г. были арестованы председатель и секретарь совета ее общины, а оставшиеся члены приходского совета отказались от исполнения обязанностей и только после этого собрание верующих отказалось от содержания храма [8, л. 21-22]. В марте 1930 г. был организован судебный процесс по делу священника с. Мужи В. Ребрина, обвиненного в расхищении государственного (т. е. национализированного церковного) имущества и антисоветской агитации [4, л. 33-33 об], что также привело к закрытию местной церкви и ликвидации религиозной общины. Шурышкарская община закрывается после предъявления обвинений в нарушении договора и уголовного законодательства. Последнее выразилось в спаивании «туземцев» - сотрудников органов советской власти якобы для их дискредитации, организации «конспиративных» религиозных собраний в частных домах [8, л. 36]. Хотя главной темой «подпольных» собраний было сохранение храма, а не заговор против советской власти, это не являлось смягчающим обстоятельством. Общину верующих власти обвинили также в противозаконной выдаче богослужебных книг «ссыльному Полянскому» (епископу Каменец-Подольскому Амвросию, находившемуся в ссылке в Шурышкарах), что трактовалось как «расхищение церковного имущества». Упоминались даже такие, казалось бы, не имеющие отношения к делу события, как голосование членов церковного совета против политики партии на общем собрании избирателей [8, л. 49]. Все эти обстоятельства послужили основанием для решения о закрытии храма, которое, как и в других случаях, демократически было оформлено, как волеизъявление большинства трудящихся. Один из самых распространенных способов административного давления на верующих - навязывание обязательных ремонтных работ по реконструкции церковных строений, что выдвигалось как одно из условий для заключения нового договора аренды и перерегистрации. Подобное требование в августе 1929 г. было выдвинуто в отношении религиозной общины сургутского Троицкого собора, которой согласно постановлению окружной комиссии строительного контроля следовало до 1 ноября текущего года произвести за счет средств самих верующих работы по капитальному ремонту храма (оштукатуривание и побелка наружных стен и ограды, окраска кровли, окон, полов, ремонт паперти, колокола, уличных железных ворот и др.) [10, л. 303-304]. Предварительно члены общины должны были обратиться к инженеру или технику для составления расчета расходов на ремонт. Дополнительной проблемой являлось то, что подобные специалисты в Сургутском районе отсутствовали [10, л. 303]. Следует отметить, что постановление от 8 апреля 1929 г. не предусматривало жесткие сроки ремонта [16, с. 254]. 4 ноября 1929 г. собрание сургутской религиозной общины согласилось произвести ремонтные работы по смете, составленной окружным строительным контролем, решив собрать необходимую сумму через подписные листы и кружку для добровольных пожертвований в церкви [10, л. 311]. Так как рассчитанная сумма оказалась огромной (2850 руб.), и наступление зимнего сезона не позволяло производить наружные работы, приходская община ходатайствует о переносе ремонта на лето 1930 года. Однако просьба об отсрочке была оставлена без удовлетворения. РИК бескомпромиссно констатирует факт умышленного затягивания строительных работ по реконструкции здания верующими. В то же время сургутская милиция контролировала, чтобы для сбора средств на ремонт не совершался обход домов жителей, о чем регулярно сообщалось в райисполком. Параллельно организуются в районном центре и в близлежащих селениях собрания бедняков, колхозников, молодежи, на которых по уже сложившейся схеме, в духе времени, давались отрицательные характеристики проискам духовенства, внушалась необходимость «передачи в фонд индустриализации страны драгметалла, колоколов и использования церкви под культнужды» [10, л. 320]. Резолюции собраний содержали жесткие формулировки: вокруг церкви «в период решительного наступления и ликвидации остатков капитализма группируются жалкие остатки поповско-нэпмановского и кулацкого элемента, для которых социалистическое строительство и индустриализация страны является верным могильщиком» [10, л. 323]. В районе объявляется соревнование между колхозами, бедняками, середняками за создание единого фронта борьбы с религией. Несмотря на это, исполнительный орган общины 7 февраля 1930 г. направляет прошение в райисполком о перерегистрации. Однако уже через три недели настроение верующих кардинально поменялось, на что, вероятно, повлияли недвусмысленные заявления властей и общественности. 27 февраля принимается новое постановление, в котором говорится об отказе от содержания храма, признании заявления от 7 февраля недействительным, а «общину верующих считать распущенной» [10, л. 333]. За два дня до этого от священника Т. Ворокосова и церковного старосты Г.Д. Кайдалова поступили заявления об отказе от занимаемых должностей, а от священника также и о снятии сана [10, л. 325, 328]. Столь резкая перемена не могла не быть следствием давления на верующих, атмосферы нетерпимости по отношению к ним. Уже 2 марта 1930 г. президиум Сургутского РИКа решает выступить с ходатайством перед округом о закрытии церкви и передаче ее под дом культуры согласно «желанию организованного трудового крестьянства» села и близлежащих деревень, добровольного отказа общины от пользования церковным зданием [10, л. 335]. Примечательно, что вскоре состояние здания храма властями было признано удовлетворительным. По сходному сценарию ситуация развивалась и во многих других селениях Обь-Иртышского севера. В Березове о закрытии Богородице-Рождественской церкви было объявлено уже в ноябре 1929 г. из-за якобы неудовлетворительного состояния храмовых построек и нежелания верующих выполнить ремонт [13, с. 198]. Такая же судьба постигла небольшие храмы Березовского района. Например, техническая комиссия по обследованию Щекурьинской церкви в акте от 19 декабря 1929 г. указала множество нарушений, требовавших срочного исправления: многие элементы конструкции прогнили, наблюдается искривление полов, печи прогорели и угрожают пожарной безопасности и поэтому «ввиду ветхости здания молитвенные обряды не должны производиться» [8, л. 28-29]. Храм был закрыт, верующим предписали его немедленно отремонтировать. Общее собрание местной общины 3 февраля 1930 г. берет на себя обязательство собрать необходимые на ремонт деньги, а если это не удастся сделать - выделить под церковь частный дом [8, л. 33]. Однако, Березовский райисполком, руководствуясь инструкцией НКВД, 13 февраля 1930 г. постановил просить окружные власти расторгнуть договор с религиозной общиной и передать здание храма под культурно-просветительские цели [8, л. 26]. Другой вариант был применен в отношении церкви с. Покур Сургутского района. Власти выступили с предложением, что вместо того, чтобы сохранять сомнительную, с их точки зрения, выгоду от наличия в селе православного храма, лучше обеспечить жителей медицинской помощью. На общем собрании граждан с. Покур 24 ноября 1929 г. власти пообещали открыть здесь фельдшерский пункт, для чего нужно использовать здание церкви [10, л. 10]. В декабре 1929 г. на собрании верующих села постановили «Покурскую церковь закрыть, помещение использовать под фельдшерский пункт» [10, л. 8 об]. Постановлением Сургутского РИКа церковь была закрыта, имущество передано на реализацию госторгу [9, л. 12-14 об]. Однако фельдшерский пункт в селе так и не появился, спустя несколько лет заместитель председателя Сургутского райисполкома Худяков информировал жителей Покура, что организовать здесь медицинский пункт нет никакой возможности. Здание церкви использовалось как клуб [12, л. 3]. Таким образом, инициированная властью кампания по обязательной перерегистрации религиозных обществ была задумана для их окончательной ликвидации. Применяемая тактика предполагала достижение этой цели в кратчайшие сроки и любыми способами. Если до 1929 г. в вопросах ремонта церковных зданий власти, как правило, шли навстречу религиозным общинам, в дальнейшем достаточно было любого выявленного комиссией недостатка, чтобы заявить о несоблюдении верующими условий договора и необходимости передать храм под «культурные нужды». Эти решения легитимизировалось настойчивыми «пожеланиями трудящихся», оформленными в виде постановлений общих собраний. Иногда прибегли к преднамеренному использованию подложной информации для закрытия храма. Кроме того, окружными и районными отделами исполкомами создаются крайне тяжелые для верующих и духовенства социально-политические и экономические условия. Возрастающее бремя налогов, ограничение источников материального обеспечения церковного хозяйства и произвол местных властей заставляли религиозные общины прекращать свою деятельность. Советские законы о свободе совести постепенно становились фикцией, преследования мирян за религиозные убеждения делались обычной практикой.

About the authors

O. P Tsys

Nizhnevartovsk State University

Ph.D.

References

Supplementary files