Orthodox missionary in interfaith interaction in the south of Western Siberia in the second third of XIX - beginning of XX century

Full Text

Постановка проблемы

Изучение влияния православия на этнокультурные процессы в многонациональных регионах России на сегодняшний день сохраняет актуальность в рамках исторической науки и смежных областей знания. В предыдущие периоды изучения данной проблематики основной характеристикой историографии была зависимость исторических исследований от политико-идеологической конъюнктуры, диктовавшей формирование двух диаметрально противоположных установок. Первая из них, апологетическая, была характерна для многих работ общего характера как церковного, так и светского происхождения в дореволюционный период. Содержательно она базировалась на преимущественно положительной оценке роли православных церковных институтов и духовенства в интеграции национальных окраин в общеимперское пространство. Акцентировалось внимание на просветительской, благотворительной и прочих видах деятельности, тогда как многие вопросы, ставшие причиной конфликтов (как «тлеющих», так и вылившихся в открытое противостояние), и неоднозначное, зачастую настороженное отношение коренного населения к христианскому влиянию оставались за рамками рассмотрения. Вторая установка, обличительная, была характерна для советской историографии и, наоборот, фиксировала диаметрально противоположный взгляд на место и роль церкви в истории государства и общества. Имея в основе своей марксистскую парадигму, эта установка определяла любое религиозного явление как специфический способ классового подчинения и эксплуатации, в ее рамках акцентировалось внимание на принудительной христианизации и русификации, на роли священнослужителей в переведении кочевого населения на оседлый образ жизни и т.д. На сегодняшний день авторы стремятся избежать этих двух идеологических установок. Взвешенный подход считается признаком профессионализма и демонстрацией нацеленности на получение объективных результатов исследования.

Однако современность ставит новые задачи перед религиоведческим сообществом. Помимо поиска взвешенного подхода немаловажной задачей сегодня является совершенствование теоретических подходов и методологии посредством интеграции результатов исследований. Она достигается через установление междисциплинарных связей, синхронизацию процессов мировой и российской истории, соотношение общих процессов и явлений повседневности (микроуровень), обобщение глобальных исторических тенденций (макроуровень). Именно в этом направлении двигаются исторические исследования религиозных процессов юга Западной Сибири, в рамках которых значительный потенциал получает изучение межконфессионального взаимодействия. Так, специфика этноконфессиональных процессов в данном регионе во второй трети XIX – начале XX в. объяснялась не только особенностями контакта православия и местных духовных систем, но и воздействием направлений других мировых религий и проявлением центральноазиатских этнополитических тенденций. Влияние последних в разные периоды было неодинаково интенсивным, хотя в той или иной степени присутствовало всегда и выступало одним из основных факторов.

Краткая историография проблемы

На современном этапе развития исторических исследований научное осмысление получили различные аспекты данной проблематики. Процесс становления целенаправленной регулярной миссионерской деятельности, развития институциональной организации и трансформации проповеднических приемов рассматривались в работах Н.Ю. Храповой [1], О.В. Маньковской [2], Л.А. Тресвятского [3], Л.Ф. Бондаренко [4]. Дискуссию об оптимальном наборе умений и качеств священнослужителя для результативного выполнения миссионерской работы, развернувшуюся на страницах духовной периодической печати, отразила Н.А. Землякова [5]. Практики проповеднической работы служителей Алтайской духовной миссии с коренным населением Южной Сибири получили освещение в публикациях В.Н. Асочаковой [6], Н.В. Расовой [7], И.Г. Черлоякова [8], В.В. Николаева [9]. В настоящее время активно ведутся исследования по межконфессиональной тематике: специфика взаимодействия Алтайской православной миссии со старообрядцами получила оценку в работах И.В. Куприяновой [10], исламский фактор религиозной ситуации рубежа XIX–XX вв. был охарактеризован Ю.А. Лысенко [11]. Вместе с тем в начале XXI в. исследователи приступили к осмыслению деятельности православных миссионеров на юге Западной Сибири с позиции выявления, сохранения и трансляции историко-культурного наследия [12; 13].

Однако, несмотря на разнообразие опубликованных работ и выбранных аспектов исследований, комплексной оценки специфика миссионерская деятельность православных адептов в контексте межконфессионального взаимодействия не получила.

Цель исследования – определить роль православного миссионерства в межконфессиональном взаимодействии на юге Западной Сибири во второй трети XIX – начале XX в. через анализ исторических условий освоения данного региона, дать характеристику трансформации тактических приемов совершенствования проповеднической деятельности и противостояния конфессиональным конкурентам.

Методы исследования

Исследование проведено с опорой на проблемно-хронологический, историко-критический и структурно-функциональный методы. При помощи первого из них во временной ретроспективе было показано изменение роли православного миссионерства в процессе включения юга Западной Сибири в состав России и культурного освоения этих территорий, а также освещена эволюция тактических приемов праведнической работы. Историко-критический метод позволил оценить миссионерскую работу с точки зрения ее результативности: соотношения желаемых, декларируемых и реально достигнутых результатов. При использовании структурно-функционального метода была охарактеризована роль православного миссионерства в системе межконфессиональных связей и противоречий.

Трансформация роли православного миссионерства в процессе культурного освоения юга Западной Сибири

В XVII в. присутствие православного духовенства на юге Западной Сибири было необходимо в первую очередь для удовлетворения духовных нужд первопоселенцев славянского происхождения. Специфические обстоятельства жизни, межкультурное взаимодействие с инородцами, по мнению современников, способствовали снижению религиозности и упадку обрядовых практик. Коренное население обращалось в православие попутно, главным образом, для создания лояльного окружения для русских поселений. После раскола в Русской православной церкви обозначилась еще одна немаловажная задача – сбережение паствы от влияния старообрядцев, направившихся в малонаселенные районы государства. В XVIII в. миссионерская составляющая работы православного духовенства в Западной Сибири усилилась. За представителями коренного населения признавалось право исповедовать свои традиционные верования, однако стремление приобщиться к христианскому вероучению поощрялось. Вместе с тем переход из православия в религии национальных окраин считался крайне нежелательным явлением и должен был пресекаться. Региональная структура Русской православной церкви в Сибири получила значительное развитие, началось становление местного духовного образования [14, с. 103–105].

Принципиально иная ситуация сложилась во второй трети XIX в., когда миссионерская деятельность была институционально оформлена. Приобщение к христианской вере стало вестись целенаправленно, приобретя системный характер. В 1828 г. на юге Западной Сибири была учреждена, а с 1830 г. начала свою деятельность Алтайская духовная миссия, первым руководителей которой стал архимандрит Макарий Глухарев [15, л. 4 об.].

Изменение специфики работы православных миссий было связано с трансформацией имперской политики в отношении сибирских окраин России. Их включение в общеимперское пространство имело особенности, продиктованные обширностью территории, демографическими, этническими, а также внешнеполитическими обстоятельствами. В связи с этим в управлении Сибирью прослеживалось сочетание имперских признаков и регионализма: если в первой трети XIX в. превалировал учет региональных особенностей, то к концу столетия наблюдалась тенденция усиления универсалистских имперских принципов ввиду консервативного поворота государственного курса [16, с. 130–132, 149–150]. В пореформенный период православное миссионерство играло центральную роль в реализации государственного курса в отношении национальных окраин в целом и на юге Западной Сибири в частности, результаты которого трактуются современными исследователями как одно из проявлений имперской политики аккультурации [17, с. 5–7]. В условиях «консервативного поворота» конца XIX в. структуры Русской православной церкви рассматривались в качестве одного из инструментов реализации курса на унификацию управления окраинами. На них возлагалось выполнение важных функций социально-экономического и духовно-идеологического характера.

Примечательно, что в европейской части России разветвленная структура православных приходов была фактически информационной сетью, распространявшей информацию о содержании документов, принятой светской властью. Деятельность священнослужителей способствовала снижению социальной напряженности как за счет формирования политической лояльности населения власти (через проповеди о смиренности и покорности), так и посредством организации приходского просвещения, социального попечения, борьбы с эпидемиями болезней [18, с. 143–144]. Со второй трети XIX в. православные духовные миссии на юге Западной Сибири развивались в этом направлении, став организационным средством осуществления следующих задач в отношении коренного населения: последовательного внедрения основных элементов русской культуры и христианской веры среди инородцев.

Православными миссионерами использовались как традиционные, применявшиеся неоднократно ранее в другой этнической среде приемы, так и новационные способы приобщения к христианским постулатам коренного населения. Так, на территории Горной Шории наблюдалось наложение праздников христианских на традиционные. Например, весенний праздник «испрашивания» плодородия шачиг совмещался с православной Троицей [19, с. 420]. Подобная практика допускалась миссионерами как временная, поскольку предполагалось, что постепенно православная обрядность вытеснит шаманско-анимистическую, поверхностные формы восприятия уступят место более осмысленным. Однако в реальности это приводило к формированию разнообразных форм религиозного синкретизма: картина мира представителей коренного населения дополнялась новыми образами, интерпретируемыми в соответствии с традиционными установками мировоззрения. Другими традиционными приемами миссионерской работы было изучение автохтонных языков, обучение инородцев русскому языку, предоставление медицинской помощи и организация социального попечения представителей коренного населения.

К новационным приемам распространения вероучения можно отнести подготовку миссионеров из числа инородцев. Это явление следует считать удачным решением, поскольку такие служители миссии сами являлись носителями элементов традиционной культуры, но были убежденными приверженцами христианства.

Особое внимание при совершенствовании миссионерской работы во второй половине XIX в. стали уделять минимизации антихристианского воздействия социальной среды. Осознавая отрицательное влияние окружения, которое придерживалось шаманско-анимистического верования, в процессе укрепления неофитов в вере священнослужители стали создавать миссионерские селения. Новокрещенные имели преимущество в размещении в них, а не принявшие христианскую веру инородцы не должны были поблизости проводить свои моления [8, с. 63–64]. Миссионерские селения стали центрами приобщения к оседлому образу жизни, земледельческим хозяйственным практикам.

Взаимодействие православного миссионерства с другими религиозными системами: особенности, противоречия, результаты

Однако изменения в государственной политике и организационное сплочение миссионеров были не единственными тенденциями XIX в. С усилением административного и конфессионального давления российских властей на коренное население и ослаблением контроля Цинской империи над своими монгольскими окраинами более интенсивным стал поиск духовных альтернатив. Своеобразным ответом на этот запрос стала активизация адептов ислама и буддизма на рассматриваемой территории. Однако воздействие направлений этих двух религий имело различия.

Распространение ислама имело четкую этническую привязку. В середине XIX в. началась миграция казахов Прииртышья, Монголии и Китая в приграничные районы юга Алтая. С этого времени православное миссионерство стало ощущать растущую конкуренцию со стороны мусульманских проповедников. В 1881 г. из состава Алтайской духовной миссии была выделена противомусульманская Киргизская миссия [11, с. 159, 161], развернувшая деятельность в казахской степи.

Основное соперничество за умы верующих на Алтае развернулось между православием и северным буддизмом. Своеобразным пиком этой борьбы стало формирование синкретического вероучения бурханизма. Обстоятельства его формирования и проявления являются наиболее яркой иллюстрацией межконфессионального взаимодействия в регионе.

Основной проблемой для Алтайской духовной миссии и губернских властей на рубеже XIX–XX вв. стала деятельность бродячих буддийских лам. В этнокультурном плане население юга Западной Сибири было близко к монголам, которые еще с конца XVI в. исповедовали тибетский вариант буддизма. Наличие общих черт в духовном развитии объяснялось тем, что Горный Алтай ранее входил в состав Джунгарского ханства, правителям которого вплоть до середины XVIII в. удавалось успешно противостоять натиску маньчжурского династии Цин.

Бурханизм аккумулировал постулаты как буддизма, так и христианства. Буддийские черты проявились, главным образом, в обрядности и восприятии фигуры бога Бурхана, а христианские – в тенденции к монотеизму и ярко выраженных мессианских чаяниях. Инородцы в результате отказались от почитания своих многочисленных божеств, подвергли сомнению эффективность и значимость для их жизни шаманских практик и стали ждать пришествия божественного посланника Ойрот-хана [20, л. 366–366 об., 369–369 об.]. Последний воспринимался бурханистами как предвестник бога Бурхана и вместе с тем как легендарный правитель, покинувший свой народ, но обещавший вернуться [21, с. 2]. В итоге многолетние усилия православных миссионеров не только способствовали распространению христианских постулатов, но и подготовили почву для динамичного изменения религиозной ситуации в направлении складывания форм религиозного синкретизма, постепенно формируя негативное отношение к шаманско-анимистическим практикам и укореняя в традиционном сознании мессианские идеи.

Особо пристальное внимание исследователей приковано к событиям 1904 г., когда при активном участии православного духовенства силами местных властей и русского крестьянства было разогнано бурханистское коллективное моление [20, л. 278–279]. По мнению Д.М. Уайта, активное противодействие бурханизму следует рассматривать как отказ православных служителей от умеренной терпимости («волюнтаристской» концепции религии, где человек имеет неотъемлемое право выбирать веру) и переход к «стратегии принудительного миссионерства», «конфессиональной» концепции, в которой религиозная принадлежность зависит от требований государства [22, с. 21, 28]. На наш взгляд, реакция на публичное проявление бурханизма продемонстрировала изменение в тактике Алтайской духовной миссии. Если ранее в условиях почти полного отсутствия конкуренции миссионеры допускали сочетание христианских постулатов с анимистическими верованиями в качестве временного переходного явления, то при усилении соперничества со стороны буддийских адептов и их последователей проповедническая деятельность активизировалась. Бурханизм был воспринят как прозелитистское проявление северного буддизма. Активизация такого серьезного конкурента, как другая мировая религия, имевшая успешный опыт внедрения в традиционные культуры Центральной Азии и обладавшая институциональной опорой в монгольских окраинах Цинской империи, определила отказ Алтайской духовной миссии от преимущественно гибких приемов христианизации и переход к более жестким и интенсивным способам распространения. Среди последних источниками фиксировалось апеллирование руководства миссии к представителям государственной власти и акцентирование внимание на мнимой сепаратистской ориентации бурханизма для применения к конфессиональным соперникам административных мер [20, л. 5–6]. Так, после разгона бурханистского моления ряд его организаторов стали участниками судебного разбирательства в 1905–1906 гг. [23, л. 10–14]. Кроме того, православные служители не стремились проповедническими средствами усмирить славянских переселенцев, которые были крайне обеспокоены изменениями в поведении инородцев под влиянием бурханизма. Руководством миссии были также предприняты организационные меры: более интенсивно стали использоваться такие формы групповой работы, как проведение проповеднических съездов для обмена опытом [24, с. 72], снаряжение коллективных объездов труднодоступных районов с целью усиления воздействия на коренное население [25, с. 334–335].

Выводы

Роль православного миссионерства в межконфессиональном взаимодействии на территории юга Западной Сибири в рассматриваемый период претерпела изменения. Институциональное оформление православия в регионе в виде миссии в конце первой трети XIX в. обозначило стремление его адептов к положению доминирующего вероучения. Священнослужители накапливали опыт работы в специфических социокультурных, географических и природно-климатических условиях, совершенствуя приемы привлечения неофитов, рассчитывая постепенно вытеснить шаманско-анимистические воззрения инородцев. Однако на рубеже XIX–XX вв. православное миссионерство вынуждено было искать новые приемы повышения результативности своей работы в ситуации нарастающей конкуренции направления другой мировой религии – северного буддизма. Процесс христианизации не только повлиял на постепенное распространение русского языка, грамотности, предоставление социальной и медицинской помощи, основание и развитие миссионерских поселков, но и способствовал актуализации в традиционном религиозном сознании коренного населения идей монотеизма и мессианизма, подготовив почву для формирования синкретического вероучения бурханизма.

About the authors

Alexandr Alexandrovich Nasonov

Author for correspondence.
Email: nas.kemgik@gmail.com

candidate of historical sciences, associate professor of Museology Department

References

Supplementary files