Contemporaries’ memoirs about N.V. Charykov’s diplomatic activity

Full Text

Н.В. Чарыков – крупный российской дипломат, оставивший заметный след во внешней политике России последней трети XIX – начала XX вв. [1]. Его деятельность отражена во многих официальных документах. Однако они не в полной мере представляют взаимодействие Н.В. Чарыкова с другими государственными служащими Российской империи, а, следовательно, и не отражают в полной мере атмосферу в которой действовал дипломат. Вместе с тем, мемуарные источники, изначально содержащие субъективный взгляд не способны дать объективной характеристики его деятельности. При этом комплекс мемуаров самого Н.В. Чарыкова в данной статье не рассматривается, поскольку преследуется цель изучения мнения его современников [2].

Практически все этапы дипломатической деятельности Н.В. Чарыкова получили оценку современников.

Так период службы Н.В. Чарыкова в Средней Азии нашел отражение в воспоминаниях. Г.П. Федоров – один из сотрудников миссии вспоминал: «Первым агентом был назначен камер-юнкер Чарыков, очень неглупый, прекрасно образованный и богатый человек. Обладая солидным дипломатическим тактом, он сразу установил с эмиром и его министрами наилучшие отношения, и, благодаря положенной им закваске, прекрасные отношения нашего политического агентства к правительству эмира никогда впоследствии не нарушались» [3, с. 451].

Кроме того, он добавил, что Н.В. Чарыков «Молодой тогда ещё дипломат, первым назначенный на должность нашего дипломатического представителя в Бухаре… Был строго выдержанный, всегда чрезвычайно корректный и тактичный человек. Враг чёрствой канцелярщины, прекрасно образованный, благовоспитанный и с большим состоянием, он сразу установил прекрасные отношения с его главными сотрудниками.

Настойчивый в своих требованиях, Чарыков умел добиться всегда их осуществления, не оскорбляя самолюбия бухарских чиновников и оставался с ними в самых лучших отношениях. Это был, действительно, дипломат в лучшем значении этого слова Дальнейшая его карьера в Европе лишь подтверждает это о нем мнение» [3, с. 890–891].

Другой дипломат – С.В. Чиркин вспоминал: «Чарыков слыл старым туркестанцем так как был первым дипломатическим чиновником при туркестанском генерал-губернаторе и первым политическим агентом в Бухаре, то есть на постах, которыми закончилась революцией моя карьера» [4, с. 195].

Следующий период отражен в мемуарах Р.Р. Розена. Так, он утверждает, что Н.В. Чарыков совместно с послом в Турции А.И. Нелидовым вынашивали план объединения балканских стран в единый союзнический блок [5, p. 130].

Имеются противоречивые данные относительно службы Н.В. Чарыкова в Германии. Так, А.А. Богданович пишет в дневнике: «Сегодня слышала интересный рассказ Шелькинга. Когда Чарыков был в Берлине и пришел однажды делать доклад гр. Шувалову, который в это время уже отчасти выпил, то Шувалов во время доклада перебил Чарыкова и сказал: «Коля Чарыков, перестань комарам ставить клистиры». – «Вот в этих словах весь Чарыков», – сказал Шелькинг» [6, с. 482].

Однако дневник В.Н. Ламздорфа свидетельствует о высокой степени доверия к Н.В. Чарыкову со стороны руководства.

Так, в первые дни января 1895 г. Н.В. Чарыков решал сложный вопрос о двойной замене российского посла в Германии [7, с. 108–116]. Более того, упомянутый в дневнике А.А. Богданович посол П.А. Шувалов сообщал Н.К. Гирсу, что ввёл в курс всех, в том числе и секретных, нюансов в русско-германских отношениях Н.В. Чарыкова, «который как поверенный в делах должен быть полностью в курсе всего, что творится вокруг нас» [7, с. 116]. Дневник В.Н. Ламздорфа свидетельствует, что в августе 1895 г. 18 (30) августа 1895 г. Н.В. Чарыков принимал активное участие в согласовании позиций России и Германии по проблеме японо-китайских отношений [7, с. 242].

Имеются мемуарные свидетельства и о периоде работы в Ватикане.

Видный российский советский дипломат Ю.Я. Соловьёв, в то время ещё начинающий службу, общался с Н.В. Чарыковым в Риме и отметил его как «крупного дипломата» [8, с. 6]. По его мнению, он «как государственный деятель не стоял высоко, но был вполне порядочным и разумным человеком» [8, с. 211]. Ю.Я. Соловьёв указывает, что секретарём российской миссии, возглавляемой Н.В. Чарыковым, был С.Д. Сазонов – будущий министр иностранных дел и Чарыков уже тогда «как бы пасовал перед ним» [8, с. 111].

Из второстепенных моментов следует отметить дневниковую запись М.Ф. Шиллинга, который в своём дневнике отметил скупо: «Не стану описывать завтраков и обедов у Нелидовых, Чарыковых» [9, с. 389].

Деятельность Н.В. Чарыкова как товарища министра иностранных дел нашла место в трудах ряда мемуаристов.

Так, М.А. Таубе сообщает весьма важное обстоятельство, что «юридические дела были переданы Извольским в верховное распоряжение товарищу министра» [10, с. 106].

Достаточно подробная информация о деятельности Н.В. Чарыкова в данный период содержится в воспоминаниях В.Н. Коковцова. Из них следует, что, когда А.П. Извольский и Н.В. Чарыков думали, что делают всё тайно, они ошибались. Так, Столыпин показал Коковцову вырезку из венских газет, переданную ему Главным управлением по делам печати, сообщавшую в виде слуха, что во время пребывания в имении австрийского посла в России Берхтольда министров иностранных дел – Австро-Венгрии Эренталя и России – А.П. Извольского было достигнуто принципиальное соглашение относительно аннексии Австро-Венгрией – Боснии и Герцоговины, переданных по Берлинскому трактату 1878 г. во временное управление монархии [11, с. 332–336].

Между тем, по мнению В.Н. Коковцова, окончательная судьба этих провинций Берлинским трактатом 1878 г. не была решена, и «для всех было очевидно, что судьба их не могла быть решена иначе, как в таком же порядке общеевропейского соглашения, каким представлялся и сам Берлинский трактат» [11, с. 332–336].

П.А. Столыпин сообщил В.Н. Коковцову, что он спрашивал Н.В. Чарыкова, что ему известно по этому поводу, но тот сказал, что Извольский не оставил ему никаких указаний перед своим отъездом, ничего не писал с дороги и никаких сообщений о своем пребывании в Бухлау ему не присылал, но, несомненно, был в этом имении и провел там довольно долгое время.

Н.В. Чарыков заметил, что в МИДе никакой подготовки по этому вопросу перед отъездом Извольского из Петербурга не было и императору по данному вопросу никаких записок делаемо не было, как не было представляемо Государю никаких записок [11, с. 332–336].

При этом П.А. Столыпин обратил внимание на вскользь упомянутый Н.В. Чарыковым факт, что вероятно газетная заметка повторяет какой-либо слух из прежних времён, когда Извольский, действительно, неоднократно разговаривал с Эренталем, тогда еще послом в России, по поводу возможной комбинации. Суть комбинации состояла в том, чтобы получить принципиальное согласие Австро-Венгрии на открытие черноморских проливов для России взамен на её согласие на аннексию Боснии и Герцеговины, тем самым нейтрализовав и австрийского союзника – Германию [11, с. 332–336].

В.Н. Коковцов отмечает, что сам Н.В. Чарыков впоследствии пришел к нему «как к своему лицейскому товарищу» и сказал, что сложившееся положение «чрезвычайно щекотливое», так как он не знает в точности, где находится сейчас Извольский, несомненно, выехавший уже из Бухлау. При этом он думает, что слух этот совершенно справедлив, и «неприятность его не столько прискорбна для нас по существу, сколько по совершенной ненадобности именно нам облегчать положение Австрии, несомненно давно решившейся аннексировать эти провинции, но не нам же, естественным покровителям славянских народностей, протягивать руку Габсбургскому Дому в достижении его мечтаний, которые, во всяком случае, будут восприняты болезненно славянским миром, и на нашу голову посыплются обвинения в какой-то закулисной интриге, совершенно ненужной для нас».

При этом Н.В. Чарыков заявил, что твердо убежден и в том, что этим шагом Россия нисколько не приближается к разрешению вопроса о проливах. По его мнению, Извольский постоянно возвращался к его комбинации и верил в то, что он проведет Эренталя и сделает великое русское дело, не поступаясь никакими нашими интересами, так как никто не верит в то, что когда-либо Берлинский договор будет пересмотрен, и вопрос о Боснии и Герцоговине получит иное решение, нежели то, временное, которое было принято в 1878 году».

Н.В. Чарыков, по словам В.Н. Коковцова, отметил, что А.С. Суворин «рвет и мечет по поводу самовольства Австрии» и не хочет допускать и мысли о том, что мы сыграли тут такую странную роль без всякой в том надобности, а когда станет ясно, что Извольский попался на эренталевскую удочку, то он не сомневался, что положение министра будет весьма незавидное и в глазах всей Европы [11, с. 332–336].

В.Н. Коковцов указывает, что Н.В. Чарыков якобы, сказал ему вскользь, что он считает свое положение невыносимым и очень надеется на то, что ему скоро удастся покинуть свой незавидный пост, так как А.П. Извольский докладывал уже Николаю II о его просьбе назначить его на место посла в Константинополь, вакансия которого должна очень скоро освободиться.

По мнению В.Н. Коковцова, А.П. Извольский очень умело решил две проблемы: исполнил желание своего однокурсника по Лицею Н.В. Чарыкова и угодил П.А. Столыпину, предложив его родственнику С.Д. Сазонову, давно желавшему покинуть пост посланника при папском престоле, должность товарища министра, которую тот «принял с большим восторгом» [11, с. 332–336].

При этом уже упомянутый выше Ю.Я. Соловьёв вспоминал, что А.П. Извольский будто бы упрекнул Чарыкова в том, что он сам добился этого назначения у П.А. Столыпина [8, с. 216].

Без каких-либо комментариев констатирует назначение Н.В. Чарыкова на должность посла в Турции С.Д. Сазонов [12, с. 7].

Нелестную оценку по поводу назначения Н.В. Чарыкова послом в Турции дает С.Ю. Витте. В частности, он писал: «Чарыков человек недурной, порядочный, весьма ограниченный, склонный к занятиям нумизматикой и другими подобными нервоуспокоительными учёными делами, но никак не обладал тою светлостью ума и талантливостью, которая требуется от деятельного дипломата… не ясно почему именно потребовалось взятие из Константинополя такого выдающегося и компетентного человека, как бывший посол Зиновьев, и назначения такого-то во всех отношениях посредственности, как Чарыков» [13, с. 525–526].

Крайности приписываются действиям российского посла в Турции в воспоминаниях писателя А.П. Шполянского. Вспоминая свой путь в эмиграцию, он отмечает, что, по свидетельству бывшего сотрудника посольства, Н.В. Чарыков наводил «панику на Блистательную Порту».

Мемуарист пишет: «Как что, так сейчас приказывает запрячь свою знаменитую четверку серых в яблоках, и мчится прямо к Абдул-Гамиду, без всяких церемоний и протоколов. У султана уже и подбородок трясется, и глаза на лоб вылезают, а Чарыков всё не успокаивается, – пока не подпишешь, не уйду! А не подпишешь, весь твой Ильдыз-Киоск с броненосцев разнесу! Ну, конечно, тот на всё, что угодно, соглашается; Чарыков, торжествуя возвращается в посольство. А через неделю-другую, новый армянский погром, и греческая резня. Но престиж… огромный!» [14, с. 241–242]. Следует отметить, что данные сведения противоречат результатам проведенных исследований о методах работы Н.В. Чарыкова в Турции [15, 16, 17, 18, 19].

Разнообразные свидетельства содержатся в мемуарах племянника Н.В. Чарыкова – Г.Н. Михайловского. Он высказал мнение, что главным недостатком проектов Чарыкова – Извольского по Проливам было то, что они «игнорировали недружелюбное отношение к вопросу Англии» [20, с. 85]. Применительно к отставке Н.В. Чарыкова с должности посла тот указывает, что прочитал в одной из германских книг, посвящённых Балканам, что Чарыков был уволен за его «боевую славяно- и англофильскую политику, по личному требованию кайзера Вильгельма» [21, с. 25].

Вышеупомянутый С.Ю. Витте отмечает, что Н.В. Чарыков был «уволен от должности константинопольского посла и уволен при особых обстоятельствах; так как обыкновенно послы назначаются членами Государственного совета, а не в Сенат» [13, с. 526].

Таким образом, рассмотренные мемуары можно классифицировать на два основных типа – дневники и воспоминания.

Причем дневники можно разделить так же на два вида – деловые (Ламздорф) и личные (Богданович). Последний вид существенно проигрывает первому в информативности, поскольку в большей степени транслирует сплетни светских салонов, тогда как первый фиксирует факты. Однако личный дневник имеет преимущество перед деловым с точки зрения эмоциональной окрашенности и в определенной степени воспроизводит отношения упоминаемых индивидов.

Важное влияние имеет род деятельности мемуариста. Заметно, что мемуары дипломатов (Соловьев) содержат более взвешенную оценку деятельности Н.В. Чарыкова. Напротив, авторы, не являвшиеся дипломатами (Дон Аминадо), обнаруживают свою некомпетентность, а порой и предвзятость.

Рассмотренные мемуары содержат различные, порой противоположные оценки деятельности Н.В. Чарыкова, что в очередной раз позволяет убедиться в их субъективности. Вместе с тем они помогают точнее формировать понимание мотивов его деятельности и отношения к нему окружающих, вносят уточнения в информацию, содержащуюся в документах официального характера – деловой переписке, циркулярах, записках, донесениях.

About the authors

Oleg Alexandrovich Chernov

Author for correspondence.
Email: ochernow@gmail.com

candidate of historal sciences, associate professor of the Chair of Domestic History and Archeology

References

Supplementary files