Early Neolithic of Trans-Urals: the contemporary view on historiographic problems

Full Text

Для периода раннего неолита источниковый корпус включает в себя порядка 100 памятников разной степени изученности, расположенных на территории Зауралья и Притоболья. При кажущейся представительности, эта база довольно неоднородна как территориально, так и с позиции радиоуглеродного датирования. При взгляде на карту заметно, что основная масса выявленных памятников сконцентрирована вокруг крупных городов, таких как Екатеринбург, Челябинск, Тюмень, Курган, но большая часть берегов рек Тобольского бассейна (Тура, Ница, Пышма, Миасс, Уй) до сих пор не обследована. Поскольку локальные территории зауральского региона имеют некоторое культурное своеобразие, такие географические пробелы в источниковой базе являются актуальной проблемой.

Вторая проблема связана с распределением датированных комплексов: очевидно совершенное их преобладание для лесного Зауралья, в основном, за счет Кокшаровского холма. В лесостепном Притоболье, где известно значительное количество ранненеолитических памятников, ощущается явная недостаточность датировок, граничащая с полным отсутствием, особенно для памятников/керамики кошкинской традиции.

Третья проблема связана с дискуссией о культурно-хронологических концепциях и, соответственно, источниковедческих критериях разделения культур/традиций.

Такое состояние источниковой базы и историографии делает необходимой некоторую ревизию исходных данных и их корреляцию с современными культурно-хронологическими представлениями. Для решения этой задачи в данной статье будут рассмотрены, во-первых, сами концепции, связанные с ранненеолитическим временем, во-вторых, материалы основных памятников, исследованных раскопками и имеющих в наличии данные абсолютной хронологии. Поскольку последние годы авторы работали в зоне лесостепного Зауралья и Притоболья, большее внимание будет уделено соответствующим материалам.

Формирование представлений о ранненеолитической керамике Зауралья началось в 1950-е гг. благодаря В.Н. Чернецову. По результатам работы в Тюменском Притоболье на стоянках Козлова перейма (Козлов мыс) и VIII пункт он выделил козловскую фазу неолита, характерными для которой были: сосуды с округло-приостренным дном, венчиками с наплывами и орнаментацией в виде волнистых линий в отступающе-накольчатой технике, с некоторым присутствием прочерчивания и оттисков гребенчатого штампа; композиция орнамента – с делением на горизонтальные зоны, внутри них – на вертикальные [1, с. 47].Чуть позже близкую по содержанию периодизацию предложил О.Н. Бадер, чьи названия этапов надолго закрепились в историографии [2].

В 1962 г. у дер. Кошкино Л.Я. Крижевской была исследована стоянка Кошкино V, давшая оригинальный керамический комплекс, имеющий сходство с недавно открытой К.В. Сальниковым боборыкинской культурой. Ранненеолитический возраст кошкинских материалов был установлен значительно позже [3, с. 26–29]. Для кошкинского типа керамики характерными чертами были признаны: закрытая и прямостенная форма, наличие как округлых, так и плоских днищ, разнообразное оформление венчика, орнаментация в отступающее-накольчатой и прочерченной манере, «узор в виде горизонтальных поясов из прямых, наклонных и волнистых линий» [4, с. 73].

В.Ф. Старков [5] также анализировал материалы неолита в рамках трехстадийной периодизации. В качестве признаков ранненеолитической керамики им были выделены следующие [5, с. 81–84]: в основном приземистые закрытые сосуды, с отступающее-накольчатой и прочерченной техникой орнаментации (причем последняя сопровождается большей разреженностью), мотивами на основе: 1) взаимонаклонной штриховки в горизонтальной и вертикальной плоскости, 2) вертикальных волнистых прочерченных линий, 3) горизонтальных волнистых линий в прочерченной и отступающее-накольчатой манере. Видно, что второй и третий пункты, по существу, являются одним и тем же мотивом простых линейных орнаментов. Для развитого неолита, по мнению В.Ф. Старкова, характерен не только рост доли применения гребенчатого штампа, но и, что важно, большее разнообразие видов орнамента [5, с. 94]. Помимо полуденских, в контекст обсуждения им помещается керамика также козловского и кошкинского облика, причем с одних и тех же памятников (например, стоянки Махтыли, Романовские, а также отдельные фрагменты с Ипкуль 13). В числе признаков «развитости», которые стоит отметить как относящиеся к проблеме ранненеолитической керамики в ее современном понимании, это разделительные пояски либо из оттисков гребенчатого штампа, либо из наколов стержня [5, с. 95] и тенденция к разреженности прочерченных орнаментов [5, с. 98].Таким образом, к раннему (и развитому) неолиту были отнесены равным образом и козловские (кокшаровско-юрьинские и евстюнихские) и кошкинские сосуды, никак не разделенные между собой.

Принципиально отличный взгляд на культурно-хронологическую схему неолита в 1989 г. был предложен В.Т. Ковалевой [6]. Она разделила весь массив данных на две культурных линии развития с двумя последовательными этапами: козловско-полуденскую и кошкинско-боборыкинскую. Характерно, что на тот момент козловские и кошкинские материалы осмыслялись ей как «типы памятников», и только в историографии 2000-х гг. они были окончательно разведены в качестве самостоятельных культур. Культурные признаки, выделяемые ей для керамики, приводятся в отдельной таблице (табл. 1).

Многолетним оппонентом В.Т. Ковалевой с диаметрально противоположным взглядом на периодизацию и культурные процессы в неолите Тоболо-Ишимья является В.А. Зах [7; 8]; в его интерпретации ранненеолитический пласт керамики помещается в развитый и поздний период, вслед за первичной боборыкинской; кошкинские и козловские материалы являются результатом развития и взаимодействия с местным населением, причем «имеющиеся материалы … позволяют … евстюнихские, кокшаровско-юрьинские и сумпаньинские [комплексы]… отнести к различным культурным образованиям, сложившимся на северной боборыкинско-кошкинской основе» [7, с. 74]. По крайней мере, для территории к западу от Тобола такая схема хронологически никак не подтверждается.

В 2000-е гг. В.С. Мосиным был предложен социокультурный подход [9], рассматривающий древние социумы в контексте постоянного взаимодействия носителей разных традиций в рамках единого социокультурного пространства, тем самым снимая культурный изоляционизм с их повседневной жизнедеятельности. Одним из проявлений этих процессов является совместное залегание посуды разных традиций, то есть, применительно к рассматриваемому периоду раннего неолита, кошкинской и козловской, в культурных слоях и объектах поселений.

Спор о параллельном существовании (с возможными отдельными эпизодами взаимодействий [4, с. 83] или совместном сосуществовании неизбежно ставит вопрос о критериях разделения керамики, так как атрибуция керамических комплексов просто по «большинству» сосудов (причем наиболее целых, а не наиболее типологически распространенных) дает искаженное представление о характере источниковой базы.

Несмотря на то, что источниковый корпус неолитической эпохи включает в себя три основные категории – жилища, каменный инвентарь и керамику, – основная культурно-определяющая нагрузка ложится на последний тип источника. Так, для неолитических жилищ всех культурных групп, включая крайне своеобразную боборыкинскую, даются пересекающиеся признаки: прямоугольная полуземлянка/слабоуглубленное сооружение до 0,8 м глубиной, с канавками и/или ступенчатым входом [6, с. 20, 32, 45, 54]. Наибольшие различия, согласно этим критериям, имеются между козловскими и кошкинскими постройками, однако самый факт совпадения признаков для разных традиций позволяет задуматься о степени культурной нагруженности тех остатков хозяйственных сооружений, что имеются в нашем распоряжении. Кроме того, раскопки последних лет (ст. Черников брод 1, пос. Кочегарово 1, пос. Ташково 1) позволяют говорить о наличии слабоуглубленных построек и в рамках козловской традиции.

Что касается каменной индустрии, то и здесь для ранненеолитического инвентаря нет абсолютно никаких признаков, позволяющих различить две культурные группы. И даже напротив – имеются утверждения о чрезвычайном сходстве не только ранненеолитической, но и всей поздненеолитической индустрии [10, с. 152]. Таким образом, единственный надежный тип источника, на котором строится двухчастная культурная схема, это керамика.

Основной труд, являющийся «сводом» типологических признаков для всех имеющихся в Зауралье неолитических традиций – «Неолит Среднего Зауралья» В.Т. Ковалевой. Критерии, предложенные ей в 1989 г. для кошкинской и козловской посуды, с течением времени не претерпели существенных изменений, исключая только отказ от культурной преемственности между кошкинской и боборыкинской культурами.

 

Таблица 1 – Признаки ранненеолитической керамики (по В.Т. Ковалевой)

	Признак	Кошкинская керамика	Козловская керамика
1	Форма	– баночная	– баночная, – горшечно-баночная
2	Венчик	– с воротничком, – с наплывом, – без наплыва	– с наплывом, – без наплыва
3	Дно	– округлое, – плоское	– округлое, – коническое
4	Обработка поверхности	– есть (заглаживание)	– нет
5	Техника орнаментации	– (отступающе)-накольчатая, – прочерченная	– (отступающе)-накольчатая, – прочерченная
6	Орнаментир	– стержень	– стержень, – штамп
7	Орнаментация	– полная разреженная, – частичная/отсутствующая	– полная плотная
8	Направление орнамента	– горизонтальное, – вертикальное, – с вертикальным разделителем	– горизонтальное, – с вертикальным разделителем
9	Расположение орнамента	– снаружи, – изнутри по венчику, – изнутри по стенкам и дну	– снаружи, – изнутри по венчику
10	Способ орнаментации	– повтор линий (монотонный линейный орнамент), – чередование волн и прямых	– повтор линий (монотонный линейный орнамент), – взаимонаклон
11	Мотивы	– волны, – зигзаг, – прямые, – «дерево»	– волны, – прямые, – треугольники, прямоугольники, ленты наклонных отрезков, сетка.

Примечание. Курсивом выделены несовпадающие признаки.

 

Сопоставление признаков в виде таблицы (табл. 1) показывает, что большинство из них совпадают. Те же, что являются различительными, как показывает работа с коллекциями, не являются частыми и регулярными, и, кроме того, нередко встречаются на обоих типах посуды. Так, характерно, что мотив треугольников, связанный с козловской традицией, иногда встречается и на кошкинской посуде (ЮАО XIIIа, XV), вертикальная и отсутствующая орнаментация, приписываемая кошкинской традиции, нами встречена на посуде козловского облика коллекции стоянки Кедровый мыс-1, маленький сосудик без орнамента происходит со стоянки Черников брод 1 [11, с. 53]. Такое регулярное «взаимопересечение» ряда признаков интерпретируется нами как результат взаимодействия традиций в рамках единых социумов; в противном случае отсутствие строгих и однозначных критериев для разных культур ведет к волюнтаризму в атрибуции ввиду размывания границ.

Критерии, предлагаемые В.А. Захом, также не снимают всей суммы противоречий, так как, ввиду специфики культурно-хронологической концепции, кошкинскую керамику он определяет в сравнении с боборыкинской: выступ днищ менее выражен, появляется наплыв, меньше частично орнаментированной посуды, появляются вертикальные узоры из наклонной штриховки, сокращается доля ямочных и геометрических узоров [7, с. 73]. По нашему же мнению, представляемые автором материалы Мергень 6 можно рассматривать не как кошкинский этап боборыкинской культуры, а как сосуды кошкинской и боборыкинской традиций в рамках взаимодействий внутри социокультурного пространства.

Для козловской посуды даются, в сущности, те же признаки, что и В.Т. Ковалевой. Речь идет о банках с округлым и приостренным дном, с наплывом, иногда – «ушками»; орнамент полный, выполнений в технике прочерчивания и отступания, с периодическим использованием гребенчатого штампа, состоит из лент с линиями и треугольниками, взаимонаклонной штриховкой [7, с. 75]. Характерно, что мотив треугольников встречен и на посуде кошкинского и боборыкинского типов коллекции Мергень 6, получивших безусловно ранние даты (устное сообщение Д.Н. Еньшина).

Для решения проблемы культурных признаков ранненеолитической керамики Зауралья, обратимся к наиболее значимым памятникам в их относительной хронологии.

По имеющимся в настоящий момент данным, наиболее ранние памятники происходят из Среднего Зауралья, это: культовый памятник Кокшаровский холм-Юрьинское поселение, стоянки Варга-2 и Береговая II торфяниковая, даты с которых связаны с концом VII тыс. до н.э. (cal BC). Все из заявленных памятников связаны с материалами кошкинского и козловского (кокшаровско-юрьинского) облика, с некоторым хронологическим приоритетом первого.

Самым ранним памятником Зауралья является святилище Кокшаровский холм-Юрьинское поселение, захватывая вторую половину VII тыс. до н.э. (cal BC) [12, с. 99], причем кошкинская керамика имеет незначительный хронологический приоритет. Опубликованные сосуды обеих традиций обращают на себя внимание тем, как сконцентрированно представлены в них типологические характеристики: кошкинские сосуды отличаются разреженностью орнамента и его неполнотой, орнаменты базируются на простых линейных мотивах, за исключением одного сосуда с треугольником на основе взаимонаклонной (взаимопроникающей) штриховки. Принципиально противоположным образом выглядит орнаментация козловских (кокшаровско-юрьинских) сосудов: узор плотный, полный, часто используются не только линейные орнаменты, но и мотив взаимонаклона. Морфологически и те, и другие представляют собой простые круглодонные банки с небольшими или отсутствующими наплывами; возможно, козловская (кокшаровско-юрьинская) посуда имеет тенденцию к большей приземистости, хотя именно вытянутые формы как таковые отсутствуют.

Нельзя не заметить, что керамика Кокшаровского холма, будучи в целом характерной для зауральского неолита, резко отлична от поселенческих материалов, в которых нет такой чистоты типов. В этом нет логического противоречия, если принять во внимание культовый характер обсуждаемого памятника. Возможно, что столь резкая орнаментальная разница вызвана попыткой выстроить дуалистический визуальный ряд в рамках двух сосуществующих родовых традиций, совершающих обрядовые действия в пределах общего пространства, что не столь значимо для бытовых памятников тех же коллективов. Безусловный отпечаток ритуально-родовой принадлежности посуды накладывают распространенные на Кокшаровском холме фигурные налепы в обеих группах сосудов, что скорее нетипично для поселенческой посуды.

Кроме разницы типов памятников, имеет значение и проблема репрезентативности выборки: представление о характере коллекций формируется на основе опубликованных данных, при этом часто остается неизвестным вопрос о том, являются ли эти материалы наиболее регулярными по встречаемости или наиболее яркими.

А.Ф. Шорин, выделяя кокшаровско-юрьинский тип керамики [13, с. 154–156], обозначил для него следующие признаки: баночная форма с округлым/приостренным, редко уплощенным дном; преобладание отступающе-накольчатой техники орнаментации, с использованием также и прочерчивания, наколов, оттисков гребенчатого штампа; небольшие наплывы и разнообразная форма венчика; полная орнаментация сосуда с горизонтальной зональностью и вертикальной разбивкой внутри зон; распространение мотива взаимонаклона с волнистыми линиями; фигурные налепы на венчиках.

Отдельного описания кошкинской керамики автором не представлено, хотя из приведенного списка критериев заметно, что многие из них, исключая мотив взаимонаклона (и отсутствие частичной орнаментации), могли бы фигурировать и в описании кошкинской посуды.

Следующий памятник в хронологической последовательности – поселение Варга-2 [14], даты которого идентичны наиболее ранним датированным сосудам Кокшаровского холма, но значительно уступают датам из объектов.

Наиболее ранние даты, полученные для стоянки Варга-2 – это 7080 ± 70 (ГИН-13855) – (6030–5890 cal BC) и 6970 ± 40 (ГИН-13849) – (5980–5770 cal BC), т.е., самый конец VII – начало VI тыс. до н.э., что в целом позже наиболее ранних отметок Кокшаровского холма. Для керамики, достоверно атрибутируемой как кошкинская или кокшаровско-юрьинская, выделяются следующие черты. Для кокшаровско-юрьинской посуды: преобладание отступающее-накольчатой техники, большей плотности орнамента и мотивов взаимонаклона; для кошкинской посуды: преобладание прочерченной техники, несколько большая разреженность и простые линейные мотивы. Сосуды имеют баночную форму; наплывы небольшие и чаще всего отсутствующие. Важно отметить, что ни одного плоского донышка не было обнаружено [14, с. 49]. Непосредственное знакомство с керамикой, а также замечания авторов о небесспорности атрибуции некоторых сосудов из-за взаимовстречаемости признаков композиции и техники орнаментации [14, с. 42], позволяют отметить, что, несмотря на известную типологическую разницу между сосудами этих традиций, она не носит принципиального характера.

На поселении Ташково 1 в лесостепном Притоболье была получена дата по нагару на сосуде козловского облика – 6978 ± 110 (SPb-2573) – (6049–5666 cal BC) – конец VII – первая половина VI тыс. до н.э., т.е., в близкой хронологической нише к датам лесной зоны. Ранее полученная дата по углю – 7440 ± 60 (ЛЕ – 1534) выглядит слишком удревненной.

Для комплекса с козловской и кошкинской керамикой на поселении Долговское 3 по углю из ямки в полу жилища была получена дата 6910 ± 70 (SPb_2153) – (5921–5667 cal BC), что также соответствует первой половинеVI тыс. до н.э.

Попробуем дать совокупное описание керамики первой половины VI тыс. до н.э. поселений Ташково 1 и Долговское 3, основанное на статистическом анализе распределения признаков (для пос. Ташково 1 учет велся только для новых данных, полученных в 2018 г., так как материалы прошлых лет практически недоступны).

Керамика представлена посудой кошкинской и козловской (кокшаровско-юрьинский тип) традиций. Оба типа посуды являются приземистыми банками с округлым (или округло-коническим) дном, в основном с небольшими, слабовыраженными, наплывами по венчику. И кошкинские, и козловские сосуды имеют орнаментацию снаружи и часто орнаментированы изнутри (по наплыву). Орнаментация дна изнутри встречена только на одном кошкинском сосуде. Частичная орнаментация не встречена, хотя есть один козловский сосуд с возможно неорнаментированным дном (рис. 2: 2). Для кошкинской посуды более характерен разреженный орнамент, что, вероятно, обусловлено предпочтением тонкого орнаментира (пос. Долговское 3), хотя для пос. Ташково 1 это не связанные признаки – разреженность сохраняется даже при использовании крупного инструмента (в качестве условного критерия плотности принималось расстояние между элементами орнамента, приблизительно равное ширине следа орнаментира; за тонкий инструмент принимались следы шириной до 2 мм). Для козловских же сосудов – на данном этапе – связь ширины орнаментира и плотности узора несомненна. Техника орнаментации – с преобладанием отступающее-накольчатой для кошкинской керамики и исключительно отступающее-накольчатой для козловской.

 

Рисунок 1 – Графики распределения керамических признаков. 1 – морфология (появление горшечно-баночных форм в кошкинской и козловской керамике), 2 – наличие орнамента по наплыву, 3 – наличие и/или форма наплыва в кошкинской керамике, 4 – наличие и/или форма наплыва в козловской керамике, 5 – плотность орнамента и ширина инструмента в кошкинской керамике, 6 – плотность орнамента и ширина инструмента в кошкинской керамике, 7 – техника орнаментации в кошкинской керамике, 8 – техника орнаментации в козловской керамике; п1 – пос. Ташково 1, 1 этап; п2 – пос. Долговское 3, 1 этап; п3 – пос. Ташково 1, 2 этап; п4 – пос. Долговское 3, 2 этап; п5 – пос. Кочегарово 1; п6 – пос. Усть-Суерка 4

 

Композиция орнамента в обоих типах раннего этапа простая, основанная на лентах или поле (нерасчлененное пространство поверхности сосуда). В козловской, благодаря мотиву наклонной штриховки, значительно чаще встречаются разделители. Способ компоновки: для кошкинской преобладает простой повтор (прямая симметрия) с характерным чередованием прямых и волн, для козловской – взаимонаклон (зеркальная симметрия) методом заполнения поля (треугольники и прямоугольники) или чередования лент (разно-заштрихованные зоны). Мотивы схожие, но волнистая линия абсолютно преобладает в кошкинской традиции, а в козловской чаще встречается тема прямых линий, а также геометрический мотив треугольников и прямоугольников за счет взаимонаклонных отрезков.

Таким образом, можно заметить, что для ранненеолитической керамики первой половины VI тыс. до н.э., в целом, характерна морфологическая и орнаментальная близость, почти однородность; черты различия выражаются в следующем: в козловской посуде преобладает отсутствие наплывов, отступающее-накольчатая техника орнаментации преимущественно крупным орнаментиром, причем плотность орнамента напрямую связана с его размером (рис. 1: 4, 6, 8), и, наконец, отличительный способ компоновки, не встреченный в кошкинской посуде указанных памятников – метод зеркальной симметрии.

Учитывая немногочисленность керамики лесостепного Притоболья этого времени, данные статистические выводы можно признать тенденцией, тем более, что они не вступают в противоречие с прочими синхронными материалами, особенно поселенческими. Как наиболее ранние, эти признаки могут быть приняты за культурнозначимые для атрибуции керамики кошкинской и козловской традиций.

Вторая половина VI тыс. до н.э. представлена опубликованными (полностью или частично) материалами поселений лесной зоны – Евстюниха 1 [15; 16], Исетское Правобережное [17], Шайдурихинское 5 [18], из которых подробно мы остановимся на первом как наиболее полном представленном иллюстративно; в лесостепном Притоболье – это Исток 4 [19] и Ташково 3 [4] и поселения, керамические комплексы которых были включены в статистическую обработку: керамика, имеющая более поздние даты в рамках раннего неолита с поселений Ташково 1, Долговское 3,Кочегарово 1, Усть-Суерка 4.

Для поселения Евстюниха 1 были получены две даты по органическим остаткам в керамике: 6320 ± 90 (Ki-16039) – (5470–5210 cal BC) и 6180 ± 90 (Ki-16040) – (5290–5000 cal BC), т.е. вторая половина VI тыс. до н.э. Из-за априорного представления о большей архаичности прочерченной техники орнаментации, керамика этого памятника ранее считалась наиболее древней. Даты, уводящие датировку комплекса во вторую половину VI тыс. до н.э., стали поводом к осмыслению действующей культурно-хронологической схемы. Важно отметить, что автор публикации находит вероятным совместное бытование носителей евстюнихской и полуденской традиции в рамках исследованного жилища [15, с. 51, 71].

Характерными чертами евстюнихского комплекса являются: во-первых, преобладание прочерченной техники орнаментации, а также активное использование отдельных наколов как для бордюрных зон, так и для всей орнаментальной плоскости; во-вторых, велико количество простых линейных орнаментов из прямых и волнистых линий, хотя распространен и мотив треугольников – причем не заполняющих все поле/ленты сплошь, но и нанесенных на заштрихованный фон. Автор характеризует орнамент как «плотный», однако, поскольку в литературе нет четко установленной градации плотность/разреженность, то в пределах принятой нами условной единицы плотности (расстояние между элементами равно ширине инструмента), орнаментацию евстюнихской посуды можно назвать разреженной – или, во всяком случае, более разреженной по сравнению с ранней козловской посудой.

Также стоит отметить такие морфологические особенности, как наличие вытянутых форм с низкими наплывами – возможно, это локальный тип или частный случай поселенческого материала, и, во всяком случае, он не является маркером самого раннего этапа неолита. Стоит обратить внимание и на то, что в коллекции присутствует по крайне мере один сосуд с вертикальной орнаментацией, которая считается признаком кошкинской посуды, однако же в данном комплексе он не выбивается из общего гомогенного ряда посуды.

Поселение Ташково 3 также имеет две радиоуглеродные даты: 6380 ± 120 (Le-4344) – (5470–5320 cal BC) по углю, и 6470 ± 90 (Ki-15117) – (5620–5290 cal BC), т.е. также вторая половина VI тыс. до н.э. Коллекция представлена керамикой кошкинской и боборыкинской традиций, но материалы опубликованы частично. Характерная черта данного комплекса – значительная доля сосудов «хрестоматийного» кошкинского облика: опубликованы два плоских донца наряду с круглодонными, есть три неорнаментированных сосуда, и большая часть керамики также орнаментирована частично либо разреженно. Орнаментальные мотивы построены на простых линейных узорах, прямых и волнистых, либо их чередовании; присутствует мотив «дерева» и наклонных линий, с использованием вертикальных разделителей. Форма всех сосудов, вне зависимости от дна, баночная.

Среди опубликованных материалов отсутствует керамика козловского типа, поэтому типологическую чистоту комплекса можно связать именно с этим фактом, либо с возможной неполнотой репрезентации. Так или иначе, стоит обратить внимание именно на то, что данный набор ярких признаков встречен только в отрыве от материалов козловской традиции. Там, где на поселении фиксируются и та, и другая традиции, столь выраженные черты отсутствуют.

Прочерченно-накольчатая керамика поселения Исток 4 относительно синхронна Ташково 3 – 6620 ± 260 (Le-2998) – (5800–5300 cal BC) и также отнесена к кошкинскому типу. Однако «своеобразие памятника заключается в сочетании этой посуды с гребенчатой в рамках единого комплекса» [19, с. 141]. В опубликованных материалах также присутствует немало фрагментов, которые, вероятно, связаны с козловской традицией, если считать взаимонаклонные (взаимопроникающие) треугольники и плотную орнаментацию крупным инструментом ее культурным признаком. В целом же комплекс кошкинской керамики памятника характеризуется типичной для данной традиции прочерченно-накольчатой техникой орнаментации, разреженными узорами из прямых, волнистых и чередующихся таких линий.

Материалы с памятников лесостепного Притоболья, включенные в статистическую обработку для второй половины VI тыс. до н.э.: Ташково 1, типологически сюда же отнесен более поздний комплекс раннего неолита с Долговского 3, Кочегарово 1, Усть-Суерка 4. Для статистической обработки были использованы 89 сосудов ранненеолитического облика, с общим преобладанием (63 экз.) козловской посуды.

 

Рисунок 2 – Ранненеолитические сосуды лесостепного Притоболья. 1–3, 5, 7, 8 – пос. Ташково 1; 4, 6, 9, 10 – пос. Кочегарово 1

 

Керамика этого периода теряет типологически оформленные характеристики раннего этапа и в комплексах растет разнообразие:

1) Форм: распространяются горшечно-баночные формы, часто с крупными, хорошо оформленными, наплывами (причем некрупные или отсутствующие наплывы не исчезают из комплексов, а только сокращают свою общую долю) (рис. 1: 1, 3, 4); увеличивается доля конических днищ. Среди проанализированных материалов не встречено ни одного плоского кошкинского донца, однако таковые споселений Исток 4 и Ташково 3 относятся к этому же времени. Кроме того, один козловский сосуд полуцилиндрической формы, то есть с уплощенным в длинной проекции дном, имеется на пос. Кочегарово 1 (рис. 2: 4).

2) Техники орнаментации: растет доля прочерченной техники в обеих традициях, что особенно бросается в глаза для козловской керамики (рис. 1: 7, 8). Общая доля прочерчивания в комплексах составляет около половины, кроме того, активно (почти 40% случаев) используется техника накола как для бордюрных зон, так и для самостоятельной орнаментации. Вероятно, уже сейчас можно ставить вопрос и о том, чтобы включить редкое использование гребенчатого штампа в контекст поздней кошкинской традиции, наравне с козловской: сосуществование прочерченно-накольчатой и гребенчатой техники орнаментации при переходе от раннего неолита к позднему можно считать несомненным, и нет ничего принципиально невозможного в том, чтобы носители поздней кошкинской традиции также воспринимали эту новацию (рис. 2: 5, 6). Также фиксируется тенденция к большей разреженности орнаментов в рамках обеих традиций, причем для козловской посуды связь «крупный орнаментир – плотный орнамент» постепенно разрывается (рис. 1: 6).

3) Орнаментальной композиции: растет доля организации композиции лентами, редко, но встречаются более сложные компоненты «блоков» – аритмичных в контексте всей композиции элементов, нарушающих последовательность повторяющихся компонентов. При этом несколько сокращается доля разделителей, как вертикальных, так и горизонтальных.

4) Орнаментальных мотивов: растет доля прямых линий и отрезков, и сокращается – волн; появляются зигзаги и арки (рис. 2: 10). Из-за снижения частоты употребления мотива взаимонаклона в козловской посуде, сокращается число треугольников и прямоугольников. Причем этот мотив, типично козловский на раннем этапе, в комплексах данного времени встречается и на кошкинской посуде, зачастую отличаясь от козловской только размером орнаментира: носители кошкинской традиции отдают явное предпочтение тонкому стержню. Кроме того, в козловской традиции растет доля простых линейных мотивов, до этого преобладавших в кошкинской посуде.

Именно сочетание следующих тенденций: рост доли прочерчивания, разреженности и простых линейных орнаментов – делает значительный массив керамики трудноразличимым в категориях кошкинского и козловского типов (рис. 2: 3, 7, 8, 9, 10), так как, в зависимости от размера орнаментира и конкретной формы венчика, они могут атрибутированы произвольно. Кроме того, в наиболее поздних памятниках – Кочегарово 1, Усть-Суерка 4 – в контекст взаимодействия включаются и другие, совершенно чужеродные традиции – маханджарская, боборыкинская, что накладывает специфический отпечаток на облик керамики.

Возможно, для поселенческих коллекций раннего неолита, и особенно его второй половины, указанные проблемы типологии и разведения признаков являются трудностью исследовательского восприятия. Для археолога остается неизвестным, насколько важным такое деление было для носителей самих традиций в их ежедневных практиках, не связанных с культовой деятельностью, и не является ли попытка строгого разделения поселенческой керамики только по типам навязыванием источнику собственных культурологических представлений.

Подводя итоги, нужно обратить внимание, что, независимо от того, что ранненеолитическая материальная культура Зауралья очевидным образом делится на две культурные традиции, ввиду сосуществования носителей этих традиций в рамках единого социокультурного пространства, граница между ними не является принципиальной и непроходимой, имеющей статус независимых археологических культур. С постепенным накоплением все новых и новых материалов становится очевидным, что разница между ними не так принципиальна, а черт сходства в них существенно больше, чем различий.

Все растущие возможности абсолютного датирования в последнее десятилетие постоянно ставят новые и актуализируют старые вопросы исследователя к источнику: о появлении керамики, о направлении эволюционного развития материала, о социокультурных трансформациях древнего населения. Так, сопоставление наиболее ранних дат Зауралья и сопредельных территорий не дает возможности «закрыть» вопрос о путях неолитизации. Датирование и полная публикация архивных и постепенный ввод в научный оборот новых данных демонстрируют, что имеющиеся концептуальные представления уже не отражают всей сложности состава (в первую очередь, керамических) коллекций. Наконец, схематичный стадиальный подход к типологии керамики, игнорирующий проблемные точки источниковой базы, не позволяет плодотворно решать ряд конкретных задач, диктуемых источником, таких как региональная специфика комплексов, культурные взаимодействия на стыке ландшафтных зон, особенности перехода от одного хронологического этапа к другому. Предлагаемый нами социокультурный подход представляется способным давать адекватные ответы на подобные вопросы и задачи.

About the authors

Vadim Sergeevich Mosin

South-Ural Branch of Institute of History and Archaeology of Ural Branch of Russian Academy of Sciences; South Ural State University (National Research University)

Email: mvs54@mail.ru

doctor of historical sciences, director; leading researcher of Eurasian Studies Research and Education Centre

Russian Federation, Chelyabinsk

Ekaterina Sergeevna Yakovleva

South-Ural Branch of Institute of History and Archaeology of Ural Branch of Russian Academy of Sciences

Author for correspondence.
Email: lugsamildanah@yandex.ru

postgraduate student of Archeology and Ethnography Department

Russian Federation, Chelyabinsk

References

Supplementary files