Memorandums by M.A. Taube on the possible complications of the international legal relationships of the Russian Empire with Finland in the late XIX – early XX century

Full Text

Статус и особое положение Великого княжества Финляндского в составе Российской империи продолжают вызывать дискуссии среди историков и юристов. Актуальность изучения «государственно-правового статуса Финляндии определяется тем, что «финляндский вопрос» является не только частью финского национального движения, но и частью внутренней и внешней политики Российской империи» [1, с. 53].

Термин «финляндский вопрос» стал употребляться с середины 80-х гг. XIX в. [2, с. 31]. И центральным звеном этого вопроса являлась проблема государственно-правового статуса финского государства. Особенно остро споры вокруг положения Финляндии развернулись с конца XIX в., когда самодержавие начинает постепенно наступать на привилегии западных окраин империй. Споры о государственно-правовом статусе Финляндии в составе российского государства были вызваны тем, что в 1809 г. не было издано документа, который мог четко определить положении присоединенной территории. Отсюда и возник вопрос, являлась ли Финляндия особым государством, связанным с империей только фигурой Великого князя, или княжество – не более чем инкорпорированная в составе империи провинция [3, с. 59]. В кругу бюрократической элиты выделялись группы, имеющие диаметрально противоположные представления о статусе Финляндии, что порождало конфликт мнений «в контексте довольно широкой амплитуды колебаний – от личной унии до областной автономии» [4, с. 137]. Дискуссии по этому вопросу отразились в окончательной редакции второй статьи Основных законов 1906 г., которая подчеркивала, что Финляндия составляет нераздельную часть Российской империи и никакая новая политическая самостоятельность ей предоставлена не была [5, с. 104]. Этот акт определил вектор российско-финляндских отношений до революции 1917 г.

Правоведы и публицисты (Р.Ф. Германсон, С.Ф. Шарапов), опираясь на Фридрихсгамский трактат со Швецией, сходились лишь в том, что вопросы внешней политики всецело принадлежали центральной власти, поэтому Финляндия не может выступать самостоятельно в международных делах как суверенное государство [6, с. 203–204; 7, с. 51–52]. Финский политический и государственный деятель Л.Г. Мехелин подчеркивал, что, исходя из правового положения Финляндии, ее государственные органы ограничены внутриполитической деятельностью, а область международной политики принадлежит царскому правительству. Именно поэтому нет необходимости в издании закона, который мог бы еще увеличить «решающее право России» [8, с. 109].

Еще одним фактом, поставившим эту проблему на первый план в среде бюрократической и общественной элиты, стали революционные события начала XX в. Царскому правительству необходимо было организовать борьбу с деятельностью российских революционеров в Финляндии. Центральным властям необходимо было решить ряд проблем, связанных с наблюдением за деятельностью революционеров, порядком их ареста на территории Финляндии, порядком изъятия дел из общей подсудности и передачи их военному суду. Серьезным вопросом стал ввоз оружия через финляндскую границу на территорию России [9, с. 61]. Это побуждало власти империи начать разрабатывать меры в отношении окраины.

Для обсуждения вопросов о закрытии финляндских портов в январе 1907 г. была организована межведомственная комиссия под председательством контр-адмирала И.Ф. Бострема. С юридической точки зрения, существовало два пути. Первый предполагал рассматривать мероприятия в Великом княжестве Финляндском как внутригосударственный вопрос. В этом случае закрытие портов осуществлялось согласно обязательным постановлениям по правилам о местностях, которые находились на военном положении. Второй вариант носил международный характер. Министерство иностранных дел предложило объявить Финляндию воюющей стороной, что давало бы российскому правительству максимальную свободу действий [10, л. 2–4]. В начале февраля 1907 г. состоялось совещание у императора о мерах в отношении финского государства [11, с. 107]. После разбора предложений комиссии второй путь был немедленно отвергнут царем и главнокомандующим войсками гвардии и Петербургского военного округа [9, с. 63].

Присоединением Финляндии в 1809 г. Россия старалась решить исключительно оборонительные задачи, связанные с безопасностью северо-западных границ и Петербурга. Поэтому в течение первой половины XIX века российское государство не вмешивалось во внутреннее управление Великого княжества Финляндского. Однако в связи с изменениями в Европе в конце XIX в. и опасениями возможного вооруженного восстания в Финляндии, спровоцированного вмешательством извне, появились опасение ведения локальной войны в неблагоприятных дипломатических условиях [12, с. 63–66, 149]. А.Я. Аврех одной из причин выдвижения Финляндии в качестве первого объекта в национальной политике самодержавия называет автономность княжества, обладающего всеобщим избирательным правом, успехом в экономике, что шло вразрез с жесткими методами управления периферией Российской империи и являлось «нежелательным примером для других окраин и нерусских народов страны» [13, с. 45]. С ним согласен Л.В. Суни, который считает изменение методов управления в Финляндии частью широкой программы царского правительства «по укреплению основ самодержавного строя в России», направленной в том числе на существенное ограничение автономного статуса Великого княжества [14, с. 153].

На основании всеподданнейшего доклада П.А. Столыпина, при Совете министров было образовано Особое совещание по делам Великого княжества Финляндского [15]. Привлечение Министерства иностранных дел к Особому совещанию также является подтверждением трансформации взглядов к этой части Российской империи.

В феврале 1907 г. доктором международного права и вице-директором Второго департамента Министерства иностранных дел М.А. Таубе была подготовлена докладная записка министру иностранных дел о международно-политической стороне событий в Финляндии [16, с. 32]. Записка хранится в личном фонде М.А. Таубе в РГИА и ранее не была опубликована. Дело содержит два печатных варианта записки, датируемых 1907 и 1909 гг., приложение, черновик, а также газетные вырезки из газет о революционном движении в Финляндии и об отношении к нему русского правительства [17].

М.А. Таубе подчеркивает сложность финляндского вопроса, так как он касается дипломатических взаимоотношений России с другими государствами, и именно поэтому входит в компетенцию Министерства иностранных дел. При анализе финских событий профессор рассматривает проблему с двух сторон: «1) с точки зрения собственно внешней политики России, т.е. политического отношения западноевропейских государств к возможным усложнениям в Финляндии, а затем 2) с точки зрения международно-правовых вопросов, которые должны возникнуть в связи с этими событиями» [10, л. 7].

С политической точки зрения для М.А. Таубе не вызывает сомнения тот факт, что в случае вооруженного восстания в Финляндии общественное мнение европейских государств окажется на стороне российской окраины [10, л. 7]. С подобным мнением был согласен министр иностранных дел А.И. Извольский. В своей записке от 5 апреля 1907 г. он прямо высказывает опасения, что в случае восстания в Финляндии европейские державы быстро признают ее «воюющей стороной» или независимым государством, а в худшем случае – «восстание этой бывшей шведской области… не только не оставит равнодушным шведское общество и народ, но даже может при известных условиях, помимо желания самого Стокгольмского кабинета, привести его к необходимости… открыто вмешаться в вооруженную борьбу Финляндии с Россией» [18, л. 67–68]. Министр иностранных дел подчеркивал возможность такого развития событий, которое необходимо было учитывать центральной власти.

М.А. Таубе также считает, что особую бдительность необходимо проявить в отношении Швеции, для которой восстание в ее бывшей области «против старого исторического врага» под давлением шведского общественного мнения может привести к открытому вмешательству в борьбу между Финляндией и Россией. Российское правительство может рассчитывать на поддержку со стороны Германии, которая может дипломатически воздействовать на Стокгольмский кабинет и удержать его в нейтралитете. М.А. Таубе аргументирует этот момент тем, что интересы двух империй в Балтийском регионе совпадают. Германии так же, как и России, выгодно сохранение status quo на Балтике, и появление нового неустойчивого фактора в виде восставшей Финляндии отрицательно скажется на международной политике [17, л. 7–9].

Международно-правовые последствия беспорядков в Великом княжестве Финляндском зависят от мер, которые могут быть приняты царским правительством для их прекращения. М.А. Таубе подвергает детально разбору самый сложный в юридическом отношении вопрос о признании Российским правительством Финляндии в состоянии открытого вооруженного восстания. Подобная мера имела бы для Российской империи две стороны. С одной стороны, восставшая область в таком случае может быть признана третьей стороной в качестве «субъекта международного права», т.е. независимым государством, что имело бы нежелательные последствия для русского государства. Но в то же время это решение предоставляет России полную свободу действий в отношении Финляндии. Это выгодно, по мнению М.А. Таубе, так как позволит «внести в вопрос большую ясность и определенность и этим способствовать его скорейшему разрешению в желательном для императорского правительства смысле» [17, л. 11].

Л.Г. Мехелин в своем критическом обзоре с опорой на донесения таможенных ведомств отрицает провоз незаконного оружия в Финляндию в течение 1907 г. [19, с. 13–14]. Будучи одним из лидеров движения за автономию Финляндии в составе Российской империи, он подчеркивает, что «финляндский закон не предоставляет правительству права объявлять страну или часть ее на военном положении в мирное время». В работе финский политик акцентирует внимание на том факте, что можно не сомневаться «в искреннем желании» правительства Великого княжества содействовать в оказании мер, необходимых для предупреждения «анархических и революционных покушений, направленных на отдельных лиц или на учреждения Империи» [19, с. 27–29].

В дополнение к записке М.А. Таубе прилагается заметка от 27 марта 1907 г. касательно несогласия российского императора с фразой, что «в случае официального со стороны русского правительства объявления Финляндии состоящею в вооруженном восстании, она должна рассматриваться в качестве воюющей стороны». Профессор подчеркивает, что признание Финляндии «открытым врагом» с его правами и обязанностями предоставит русскому государству и его армии возможность пользоваться в отношении других государств выгодами воюющей стороны (например, правом «остановки и осмотра нейтральных судов в открытом море» для пресечения подвоза оружия в Финляндию, правом военной блокады). Если не признавать финскую окраину в качестве воюющей стороны, российское правительство не сможет воспользоваться всей полнотой мер в борьбе против восставшей области, которая будет получать поддержку извне [17, л. 20].

Вторую докладную записку М.А. Таубе подготовил после участия в качестве представителя Министерства иностранных дел в совещании под председательством генерал-майора П.Г. Курлова в ноябре 1909 г. В ней он дает разъяснения по спорным вопросам относительно закрытия финляндских портов с точки зрения международного права. В частности, М.А. Таубе замечает, что некоторые вопросы, которые уже были разрешены в ходе работы Комиссии 1907 г., на Особом совещании 1909 г. потребовали новых объяснений.

С юридической точки зрения спорным вопросом является объявление о закрытии финляндских портов в качестве внутригосударственной меры. В Комиссии 1907 г. подобное решение посчитали законным на основании правил о местностях, которые находятся на военном положении. В Совещании 1909 г. подобное решение, по мнению директора Департамента полиции, непременно приведет к целому ряду вполне обоснованных гражданских исков. Но с точки зрения международного права не должен вызвать поводов к протестам со стороны иностранных государств [17, л. 22].

Кроме того, в записке М.А. Таубе возвращается к разъяснению ключевого вопроса, поставленного еще при заседании Комиссии 1907 г., «о возможности юридически приравнять закрытие портов путем внутренне-государственной меры к международно-правовой военной блокаде таких портов», которая может быть впоследствии интерпретирована иностранными правительствами «в качестве признания Финляндии воюющей стороной» [17, л. 23]. В записке 1907 г. доктор защищал взгляд о необходимости, в случае вооруженного восстания в Великом княжестве, рассматривать ее как «воюющую сторону», с применением к ней всех норм международного права войны. Подобное решение могло предоставить русскому государству определенные выгоды, в числе которых право остановки, осмотра и захвата судов, провозящих контрабанду в Финляндию в полосе как территориальных вод, так в открытом море. М.А. Таубе на Совещании 1909 г. отметил невозможность «смешения» закрытия портов распоряжением царского правительства с международной мерой блокады. Он поясняет, что Министерство иностранных дел, обозначая «известные удобства для Императорского правительства от признания Финляндии воюющей стороной», встало на эту позицию еще в 1907 г., но не получило одобрения от Императора и Главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа. Именно поэтому остановка и осмотр судов в открытом море со стороны русского правительства можно считать «грубым нарушением международного права» [17, л. 23].

Последний неразработанный вопрос, который посчитал необходимым поставить М.А. Таубе, связан с мерами по закрытию морской границы не только по финскому побережью, но и по линии ботнического берега и сухопутной границы Финляндии со стороны Швеции. Он выражает сомнение по поводу предложения одного из присутствующих военных представителей в возможности заключения соглашения со Швецией, согласно которому охрана российской финляндской границы должна стать заботой шведского правительства [17, л. 24].

Согласно особому журналу Совета министров комиссия пришла к выводу, что вопрос о закрытии портов в Финляндии должен решаться в соответствии с правилами о местностях, которые находятся на военном положении. И так как эта мера входит в сферу внутригосударственного управления, она не вызывает последствия военной блокады и «не может быть истолкована иностранными государствами в смысле признания Финляндии воюющею стороною» [20, с. 466]. Таким образом, царское правительство, обсуждая меры в случае беспорядков в Финляндии, официально встало на позицию, что Финляндия является неотделимой частью Российской империи и именно поэтому к ней нельзя применить понятие «блокада берегов», как мероприятие международно-правового характера. При этом в журнале отмечается существенная выгода блокадного положения финских берегов, которую обозначал М.А. Таубе, но Совет министров возвращается к формулировке 1907 г. о несоответствии этой меры государственно-правовому положению Финляндии [20, с. 468].

Дискуссии в российских и финляндских кругах по вопросу о государственно-правовом статусе Финляндии в составе империи особенно остро развернулись в период с конца XIX в. и вплоть до 1917 г. Юристы, государственные и общественные деятели выдвигали различные теории о положении Великого княжества Финляндского. Еще одной стороной этого вопроса стали революционные события начала XX в. и возможное вооруженное восстание на территории Финляндии. Сложность в точном определении статуса западной окраины России вызывало у центральной власти опасения вмешательства извне в случае волнений на ее территории. Царское правительство попыткам решения финского вопроса уделяло значительное место в своей политике вплоть до Первой мировой войны. В качестве представителя Министерства иностранных дел М.А. Таубе подготовил две докладные записки в 1907 и 1909 гг., в которых он достаточно основательно пытался доказать выгодность применения к Финляндии мер по блокаде ее берегов и объявлении ее воюющей стороной. Эти предложения не были приняты императором и Советом министров, для которых меры в отношении Финляндии оставались исключительно в ведении центральной власти.

About the authors

Anna Valeryevna Pleshcheeva

Author for correspondence.
Email: annplesh@gmail.com

postgraduate student of Source Studies of Russian History Department

References

Supplementary files