Communicative factor in ethnogenesis

Full Text

Сегодня средства массовой информации выполняют не только информационную функцию, но и когнитивно-дискурсивную, являясь «средством разъяснения и популяризации, передачи особым образом обработанной, препарированной и представленной информации особому - массовому - адресату с целью воздействия на него» [7, c. 128]. Новая функция проявляется в том, что «посредством информирования осуществляется управление коллективным адресатом, то есть контролирование и регулирование масс людей» [7, с. 155], за счёт чего адресат переносится в иную реальность, смоделированную СМИ. Смоделированная реальность, таким образом, инкорпорируется во внутренний мир индивида. СМИ перестают быть исключительно каналами коммуникации и диалога и становятся непосредственно субъектами дискурса, навязывая человеку матрицу соответствующего отношения к миру: медийная интерпретация и внешний взгляд замещают собственный опыт индивида. А.В. Полонский отмечает, что коммуникация по своему определению является духовной деятельностью, поэтому, прежде всего, она предполагает «духовную встречу» субъектов, включенность их сознаний; результатом такой коммуникации становится формирование общего фонда знаний и оценочных суждений [11]. Н.А. Бердяев утверждал: «Наука познаёт объективированный мир и даёт человеку возможность овладеть „природой“» [3, с. 166]. В продолжение этого высказывания можно сказать, что масс-медиа познают текущий фрагмент социального бытия и дают человеку возможность овладеть фактом. Однако сегодня в поисках истин, как отмечает Луман, масс-медиа включают в свою реальность весь мир человека, задавая ему своё измерение [9]. Масс-медиа, таким образом, порождают мощные когнитивные потоки и управляют ими, оказывая влияние на характер общественного сознания, на характер его доминантных интенций и особенности его содержательных форм. Движущей силой в формировании концептуальной картины мира человека и приведении общественного сознания в соответствие с разрабатываемой и внедряемой медиа матрицей становится медийный дискурс. Дискурс в масс-медиа, как правило, обращён к актуальной социальной действительности, сосредоточен на отражении и закреплении социальной памяти, и всё это через призму идеологии, задающей норму оценивания и представления фактов, событий аудитории. Обращаясь к социальной памяти, масс-медиа в большей степени используют её как «духовную опору, которая находится в зоне повседневного опыта, в пространстве житейских переживаний» [13, с. 110]. Они не столько фиксируют события прошлого, сколько искажают наше представление о них, делая их инструментом политического воздействия и пропаганды. Е. Лапина-Кратасюк, в свою очередь, подчёркивает, что медиа не просто отражают и конструируют, а они производят историю, и сегодняшняя история, история XX в., уже невозможна в своей немедийной форме [8]. А стремительное развитие цифровых технологий позволяет сегодня каждому, у кого в руках есть гаджет, документировать исторические события и выкладывать их в глобальную Сеть, сопровождая своими комментариями. Таким образом, мы сталкиваемся с феноменом амбивалентности в медиа или двойной интерпретацией. С одной стороны, градус объективности в дискурсе масс-медиа увеличивается, а с другой - речь идёт об использовании лишь идеи объективности, эффекта реальности для политических, экономических и иных целей. Особенно существенна роль медийного дискурса в условиях современного полиэтничного общества. Масс-медиа всё чаще спекулируют на этнической проблематике, внедряя в массовое сознание вместо толерантных ценностей, образов и идей конфликтные, способствующие нагнетанию межнациональной розни. Отношение к тому или иному этносу создаётся в обществе манипулятивно и может варьироваться в угоду узко-политическим, конфессиональным, экономическим и прочим интересам. В контексте этногенеза масс-медиа формируют определённые характеристики национального самосознания, при этом они не опираются на реальное историческое знание, а примитивизируют его, цепляясь только за казусы и скандалы. История, таким образом, теряет свою ценность и выступает исключительно символическим подспорьем в разрешении современных конфликтов. А.Н. Фортунатов, в частности, говорит об использовании в масс-медиа некого набора «воспоминаний», о том, чего не существовало и в принципе не существует, - устойчивых представлений о вымышленных вещах [13, с. 113]. Являясь мощным средством социального контроля, масс-медиа используют проблематику «здесь и сейчас», поэтому «достоверная история» в большинстве случаев отходит на второй план, проходя через медийные фильтры. При этом опасность заключается в том, что такая фиксация событий прошлого - по принципу мозаики - не несёт ценности для будущего человеческого развития. Ещё в первой половине XIX в. В.Г. Белинский по этому поводу писал: «Мы вопрошаем и допрашиваем прошлое, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло о нашем будущем» [2, с. 323]. Вместо же объективного прошлого сегодня в коммуникативном поле активно циркулируют мифы и мифологемы. Они создают коллективное представление этноса о своём идеализированном прошлом, объединяют его на основе единой социальной памяти (памяти, вывернутой наизнанку, «памяти вопреки», согласно А.Н. Фортунатову). Мифы внедряются в сознание за счёт многократного дублирования одной информации, утаивания или дозирования другой, активного использования в СМИ лозунгов, призывов, методов стереотипизации, подмены фактов мнениями «авторитетных специалистов» [10] и т. д. Между тем история - это не только наука о прошлом, но и идеология, основа для формирования национальной идентичности. Эксплуатируя историю в социально-политических, экономических, конфессиональных и иных целях, масс-медиа превратили её в оружие идеологической войны. «Достоверная история» перестала быть доказательной базой в разрешении современных конфликтов - в канон масс-медиа возведены мифы, легенды, стереотипы, сфабрикованные исторические образы противника. Таким образом, в общественное пространство внедряются не действительная трактовка прошлого, а внешне непротиворечиво и объективистски скомпонованные факты. В конечном счёте это приводит к абсурдизму в контексте этнической идентичности вплоть до использования комиксов и иных гротескных явлений в качестве аргументов. Например, если речь идёт о русских, то неизменными атрибутами и символами являются шапка-ушанка и тельняшка, а если о России, то это непременно страна, заваленная снегом (Чемпионат мира по футболу, прошедший в России в 2018 г., сделал символом страны кокошник только из-за получившей популярность в социальных сетях фотографии болельщиков на трибунах стадиона, одетых в этот национальный убор). Слово «армянин» вызывает у большинства ассоциации с домостроевскими отношениями, с торговлей, в Америке 1930-х гг. оно ассоциировалось с бедностью, а через какое-то время, наоборот, с богатством и достатком. А в последние десятилетия при упоминании Армении на ум всплывает образ жертвы, борющейся за признание геноцида армян 1915-1918 гг. Создание и использование этих и других образов-символов через телевизионную картинку даёт возможность медиа вторгнуться в зрительское подсознание. Исследователи отмечают, что подобная «символизация реальности стала для медиа той волшебной призмой, с помощью которой человек, погружённый в мейнстрим, сам постепенно начал превращаться во фрактальную копию телевизионных образов, воплощать в себе, как в капле, все их гротесковые и чрезмерные парадоксы и противоречия» [13, с. 161]. Парадокс состоит в том, что телевизионный человек сегодня находится абсолютно один в медиапространстве. На первый взгляд, медиа предлагают ему огромное количество сведений. При этом индивид, оставаясь один на один с собственными переживаниями, пытается сложить пазл из представленных фрагментов и соотнести личностное с визуальным опытом. Постепенно коммуникация замыкает человека на самого себя. Этот процесс усилился с развитием новых медиа. Если раньше индивид потреблял транслируемый контент, то с новыми медиа он контролирует контент, их каналы для реализации собственных целей, самопрезентации и конструирования образа себя перед другими [14]. Несмотря на технологические возможности современной коммуникации, сегодня чётко вырисовывается проблема конструирования новыми медиа национальной, культурной и этнической идентичности. Чаще всего исследователи решают эту дилемму за счёт отождествления с этносом, религией, семьёй, в случае России - с образом великой страны и народа, победившего в Великой Отечественной войне [6] и т. д. Однако, по мнению О.В. Коноваловой, ни одна из этих моделей не удовлетворяет полностью запросы всех социальных групп российского общества и не способна решить проблему формирования национальной и этнической идентичности. СМИ, как уже отмечалось, создают лишь образную среду в ущерб историческим явлениям. Об этой проблеме пишет и губернатор исторически полиэтничной Ростовской области (на её территории проживают представители более чем 150 народов и этнических групп [12]) В.Ю. Голубев. Он подчёркивает, что средства массовой коммуникации не должны забывать о самочувствии этнического большинства, и выделяет несколько направлений: важно исключить искажение истории народов России, уточнить трактовки, формирующие негативные стереотипы в отношении отдельных народов. В средствах массовой коммуникации следует бережно продвигать этнокультурные ценности всех народов, проживающих в нашей стране, в том числе и малочисленных [4, с. 22]. Новые медиа и смена векторов от «Мы-медиа» к «Я-медиа» (по А.Г. Асмолову) позволили человеку сделать важный шаг в решении этой проблемы и преодолении кризиса этнической идентичности. Одной из важных проблем современных этносов стало привлечение внимания других людей к обсуждению этнической идентичности. Основной площадкой становятся социальные сети. В Интернете появляются новые механизмы воспроизводства «этничности» [5], создаются виртуальные этносообщества, вызванные необходимостью сохранения своей принадлежности в условиях полиэтничности и вынужденной инкультурации. Являясь приверженцем новых медиа, индивид эффективно использует возможности социальных сетей для трансляции «этнопосланий» (по И.В. Гужовой). Национальная культура транслируется посредством графических, аудио- и видеоматериалов на странице того или иного сообщества. В ленте активности модераторы группы анонсируют культурно-национальные мероприятия, сообщают новости из национальных газет, оказывают эмоциональную поддержку соотечественникам и выражают этническую солидарность различным персонам (чаще всего медийно популярным). Модераторы этих групп воспроизводят своё понимание этнической идентичности и сами определяют вектор «этнопосланий», предлагают свои ценности, стереотипы, убеждения. Иногда они выносятся как самостоятельные лозунги в название группы (на примере анализа социальной сети «Вконтакте»: «Нет европеизации среди грузин!», «Мы грузины и гордимся этим!», «Мы за признание геноцида армян», «Мы армяне - и гордимся этим!», «Армяне - первые христиане», «Жениться только на кыргызке/замуж только за кыргыза!», «Я кыргыз и этим горжусь!», «Эту страну не победить! Русские не сдаются!», «Россия везде, где есть русские!», «Быть русским - честь!», «Русские своих не бросают!» и др. Таким образом, виртуальные этносообщества предлагают индивидуальные проекты этнической идентичности. И.В. Гужова отмечает, что «модераторы становятся социальными акторами, предписывающими ту или иную этническую идентичность, которая может работать как на сегрегацию и обособление мигрантов в принимающем обществе, так и на успешную адаптацию в нём и ассимиляцию при сохранении этнической самобытности» [5]. Они, словно пассионарии (согласно Л.Н. Гумилеву), с необоримым внутренним стремлением пытаются изменить окружающую действительность и делают это. Здесь также имеет место явление «пассионарной индукции»: целенаправленная и системная работа модераторов сообществ (в данном случае - псевдопассионариев) способствует вдохновению и заряду энергией подписчиков. Они также начинают вести себя в предложенном эмоциональном модусе. Однако если у Гумилева пассионарность - ключ к пониманию важнейших исторических процессов, стимул для развития этничности, то в данном случае, наоборот, мы наблюдаем экспликацию «внутреннего» в ущерб историческим явлениям. Выйдя за пределы «Мы-медиа», индивид фактически «кричит» о своей идентичности, конструирует её по-своему (иногда доходит до «этнического фанатизма»), придавая ей собственные смыслы и значения, апеллируя в большей степени к эмоциональной составляющей, а не к разуму. В то время как этническая идентичность представляет собой комплексный феномен, одним из самых сложных и основных элементов которого является этническое самосознание, возникающее в процессе исторического развития народа как осознание бытия этноса [1].

About the authors

A G Kazaryan

Nizhny Novgorod National Research University n.a. N.I. Lobachevsky, Institute of International Relations and World History

Email: armine5551@rambler.ru
postgraduate student at the Department of Theory of Politics and Communication, Nizhny Novgorod National Research University n.a. N.I. Lobachevsky, Institute of International Relations and World History.

References

Supplementary files