PRIVATE AND PUBLIC IN SOCIO-PHILOSOPHICAL TRADITIONAND FEMINIST THEORY: A COMPARATIVE ANALYSIS

Full Text

Понятия публичного и приватного представляют собой неотъемлемую часть категориального аппарата социологии, социальной философии, правовых наук и юриспруденции в целом. Споры, посвящённые вопросу частной жизни, защите её от общественного вмешательства и, наоборот, защите публичности от «приватизации», господства в ней личных интересов, ведутся как на страницах научных журналов, так и на телевизионных экранах. Эта «грандиозная дихотомия» (Н. Боббио), разделяющая социальный универсум на две взаимоисключающие части, сопряжена с множеством иных основополагающих категориальных делений и имплицитно содержится практически в любой теории общества. В качестве основного метода исследования выступает сравнительный анализ, опирающийся на категориальное различение публичного и приватного. Данные понятия предстают в различных исследованиях как минимум в двух формах, а именно: как понятия публичности и приватности и как две взаимоисключающие сферы социального бытия. Публичность и приватность рассматриваются как культурные концепты, заключающие в себе ценностный компонент и обладающие различными образными и понятийными характеристиками [7, с. 65]. В качестве сфер социального бытия публичное и приватное могут рассматриваться как институционализация публичности и приватности в конкретном обществе. Дж. Вайнтрауб выделяет четыре способа понимания исследуемой дихотомии, подчёркивая при этом, что предлагаемый им список не является исчерпывающим. Первый из них представлен либерально-экономической моделью, которая видит дихотомию публичного и приватного преимущественно в терминах разграничения государственной администрации и рыночной экономики (Дж. Локк, А. Смит, Г. Беккер, М. Олсон). Второй подход обозначен Дж. Вайнтраубом как «ценностнореспубликанский». Он рассматривает публичное в терминах политического сообщества и гражданства, противопоставляя его одновременно и сфере рыночной экономики, и административному государству (Х. Арендт, Ю. Хабермас). Третий подход, представленный работами медиевиста и историка семьи и детства Ф. Арьеса и некоторых других историков и антропологов, характеризуется видением публичной сферы как сферы подвижной и полиморфной коммуникабельности, в основе которой лежат культурные и «драматические» конвенции. Четвёртым исследователь выделяет направление, играющее большую роль во многих ответвлениях феминистского анализа и понимающее различение между приватным и публичным в терминах разграничения семьи и экономического и социального порядка [14, с. 7]. В дальнейшем мы будем опираться именно на эту классификацию Дж. Вайнтрауба, поскольку она учитывает все основные направления, в рамках которых исследуемое деление выступает основным. Среди представленных трактовок публичного и приватного первые две принадлежат социально-философской традиции, а последняя - феминистской теории. Однако, на наш взгляд, не только либерально-экономическая модель, но и вся либеральная теория имплицитно заключает в себе определённое видение публичного и приватного, раскрытие которого является необходимым для полноценного исследования этой дихотомии. С. Оукин указывает на противоречие в понимании исследуемых понятий в теории либерализма: дихотомия «публичное/приватное» используется в её контексте применительно как к различию между государством и обществом, так и к различию между общественной и домашней жизнью. Государство в обоих случаях предстаёт как «общественное», а семья как «частное», при этом «переходная социально-экономическая область», которую Гегель определил, как «гражданское общество», в первом случае включена в категорию «частное», а во втором - предстаёт частью публичной сферы [4, с. 921]. Указанное противоречие в либеральной теории становится явным при «гендерночувствительном» её прочтении. Противопоставление семьи остальной части общества в работах таких теоретиков либерализма, как Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо, И. Кант, Г.В.Ф. Гегель, мыслится как непреложная необходимость. Дж. Локк, следуя античной традиции, определяет политическую власть на основе противопоставления её отцовской власти [3, с. 364]. Руссо и Гегель противопоставляют семью и государство как сферы, определяемые различными добродетелями. Понимание приватности как пространства свободы личности лежит в основе либеральной теории. Приватность здесь предстаёт в аспекте сокрытости, непроницаемости для внешнего контроля. Институтом, лежащим в основе приватной сферы, полагается договор. Не случайно для теоретиков общественного договора было принципиально важным доказательство того, что брак представляет собой брачный договор, а значит, свободно заключается двумя индивидами. Именно в рассмотрении брака как договора содержится, по замечанию К. Пейтман, фундаментальное противоречие договорной теории. Это же противоречие присутствует и у ярого противника контракционизма Ф. Гегеля, с точки зрения которого нельзя подводить брак под понятие договора. Но в то же время в основании и брака, и договора лежит одно и то же утверждение, в соответствии с которым и в том и в другом случае имеются две тождественные воли, в то время как «совсем по-иному обстоит дело в государстве» [2, с. 129-130]. Как отмечает К. Пейтман, предлагаемому Гегелем социальному устройству и обоснованию семьи может быть задан ровно тот же вопрос, что и теоретикам договора: Л1 29 irf 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 щ \\л сп ы U Z ы G с/э U S On О с/э О < S ы К VC U e о u О к e I i Ш 1 i i i i i 1 i 1 1 n fn: «Если женщины полагаются естественными подчинёнными, неспособными к участию в договорах, то почему же они всегда способны заключать брачный договор?» [10, с. 179]. Именно несводимость семьи, - начиная со способа её образования, - к свободным частным отношениям индивидов порождает отмеченное выше противоречие в понимании либеральной теорией дихотомии публичного и приватного. Подход к дихотомии публичного и приватного, названный Дж. Вайнтраубом ценностно-республиканским, представлен в социально-философской традиции Х. Арендт и Ю. Хабермасом. Публичное в их работах предстаёт противостоящим и государству, и экономике, при этом понятие приватного практически не разрабатывается. Публичность и публичная сфера в работах названных философов практически неразличимы, последняя предстаёт не как неотъемлемая структурная часть общества, а как достижение определённой исторической эпохи. Структура публичной сферы античности или западного общества XIX века предстаёт в работах Х. Арендт и Ю. Хабермаса олицетворением публичности как таковой. При этом подходы Х. Арендт и Ю. Хабермаса весьма различны. Для Х. Арендт важную роль играет личностный аспект публичного пространства, она видит публику как совокупность личностей, способных увидеть друг друга, взаимодействуя в общем для всех в мире. Публичная сфера в её теории предстаёт множеством различных несводимых друг к другу перспектив, это пространство равных, пространство свободы, и как таковое оно противостоит приватной сфере, которая в духе античности понимается ею как исключающая равенство и свободу. Для Х. Арендт личная свобода неотделима от публичности, то, что «вообще является и может быть воспринято и другими и нами самими как таковое, означает внутри человеческого мира принадлежность к действительности» [1, с. 66]. Те, кто были лишены доступа к публичности и заперты в приватной сфере, «могли найти эрзац действительности в теплоте своего домашнего очага внутри границ семьи» [1, с. 77]. Представляя приватную сферу как сферу господства и, одновременно, «теплоты домашнего очага», она не ставит вопрос о субъекте, в отношении которого приватная сфера характеризуется подлинной приватностью. Вполне в духе теоретиков либерализма Х. Арендт видит семью как воплощение приватного, при этом её теория заключает в себе аналогичное противоречие между осознанием неприменимости понятий свободы и справедливости в полной мере к семье, исторически представляющей собой воплощение отношений господства и подчинения, и идеализированным представлением о ней. Так же, как и упомянутые выше исследователи, Х. Арендт видит необходимыми чёткие границы и публичного, и приватного, границы, которые размываются не проникновением одного в другое, но деформацией их благодаря развитию социальному. Взаимоотношение публичного и приватного в теории Х. Арендт исчерпывается тем, что приватное, представленное семьёй, являет собой экономическую основу как условие возможности публичной сферы. Несколько иное видение публичного воплощает теория Ю. Хабермаса. В ней акцент делается не столько на видимости членов публики друг для друга, сколько на их возможности друг друга услышать. Играющий важную роль в понимании публичного личностный аспект Х. Арендт здесь теряет значимость, публичная сфера предстаёт уже не ареной действий равных личностей, а виртуальной общностью, местом осуществления коммуникации, обмена мнениями, речь идёт, по существу, о внеличностном феномене. Субъектами публичной сферы Ю. Хабермаса являются частные индивиды, обсуждающие общественные проблемы в европейских кафе и на страницах прессы. Частную сферу Ю. Хабермас видит в пространстве рынка, семья для него предстаёт её особенной частью, интимным пространством, зависимым от общего товарооборота частной сферы. Ю. Хабермас осознаёт противоречие, связанное с видением семьи как особого пространства, подчинённого ценностям любви и справедливости, однако он практически не уделяет ему внимание. Действительно, Ю. Хабермас отмечает роль «буржуазной семьи» как средства генеалогической связи, обеспечивающей накопление капитала, как посредника, который при видимости свободы обеспечивает строгое соблюдение общественно необходимых требований [6, с. 101]. Однако впоследствии он говорит об утрате семьёй «тех функций, которые она выполняла вне производственного процесса, но для него», при этом «вместе со своими экономическими задачами она утрачивает и защитные функции», функций «выращивания и воспитания, защиты, покровительства и наставничества» [6, с. 223, 225-226]. Кроме того, как отмечает Н. Фрейзер, категориальные деления в его более поздней работе «Теория коммуникативного действия» способствуют преувеличению различий между официальной экономикой и семьёй и преуменьшению их сходства [5, с. 352]. В теории Ю. Хабермаса приватная сфера выступает как условие личной автономии, по отношению к сфере публичной она играет служебную роль. Публичная сфера в форме «салона» присутствовала и в рамках семейного хозяйства, сама же семья, её роль и отношение к публичной сфере, не подвергается всестороннему исследованию, при этом некоторые аспекты её статуса остаются затемнены. Также без окончательного ответа остаётся вопрос о границах публичного и приватного. Для Ю. Хабермаса, по контрасту с либеральными теоретиками и Х. Арендт, чёткое разграничение приватного и публичного вовсе не предстаёт необходимым условием существования этих сфер. Следует отметить, что и либерально-демократический и ценностно-республиканский подходы подвергались критическому исследованию в рамках феминистской теории. По словам К. Пейтман, дихотомия приватного и публичного была центральной для феминизма в течение почти двух веков феминистского письма и политической борьбы [11, с. 281]. При этом в контексте феминизма данное деление представлено, прежде всего, критическими исследованиями, уделяющими значительное внимание приватной сфере и тем возможностям контроля, которыми она обладает. Публичное и приватное предстаёт в рамках феминистского дискурса в качестве публичной и приватной сфер, при этом главным институтом последней предстаёт семья, в то время как под сферой публичного понимается как экономическая сфера, гражданское общество, так и государство. Одна из самых ранних формулировок такого деления принадлежит антропологу М.Ц. Розальдо. Она противопоставляет приватное, под которым мыслит домашнее хозяйство, публичной сфере внесемейной экономической и политической деятельности, отмечая, что во всех известных обществах это социальное деление ассиметрично в гендерном отношении, при этом дихотомия публичное/приватное предстаёт гендерно маркированной как с точки зрения существующей социальной структуры, так и с точки зрения идеологии [12]. Как указывает Т. Хиггинс, ссылаясь на К. Маккиннон, одно из основных утверждений феминисток состоит в том, что «принципиальная угроза женской свободе и равенству имеет своим истоком не публичную власть, а приватную» [9, с. 859]. Именно приватной сфере уделяется основное внимание в рамках феминистской теории, однако публичная сфера также подвергается критическому рассмотрению. Так, К. Пейтман указывала на то, что либеральное понимание дихотомии публичное/приватное как разделения между государством и гражданским обществом мистифицирует некоторые ключевые моменты социальной жизни. Концептуализируя гражданское общество в отрыве от предполагаемой при этом домашней жизни, либерализм исключает последнюю из теоретических дискуссий. Разделение между приватным и публичным реконструируется, таким образом, как деление внутри гражданского общества, внутри мира мужчин [11]. Указав на неоднозначность дихотомии публичное/приватное в теории либерализма, К. Пейтман подняла важный вопрос о структуре публичной сферы, которой в феминистской традиции не уделялось до того много внимания. Дж.Э. Эльштайн указывала в связи с этим на то, что феминистская критика исследуемой дихотомии, развивающаяся с 70-х годов XX века, нередко приравнивала «публичное» в смысле рыночной экономики к «публичному» в политическом смысле. Она также утверждала, что за этим упрощением в некоторых феминистских теориях скрываются тенденции к призыву устранения любого разделения между публичным и приватным [8]. Критическое рассмотрение публичной и приватной сфер, будучи негативным по своей сути, действительно рано или поздно приводит к стремлению уничтожить границу между ними с тем, чтобы уничтожить основы структуры общества, мужское господство в котором пронизывает обе сферы. В этом контексте следует отметить утверждение В. Соланас о семье как об инструменте недопущения частной жизни. В этом утверждении имплицитно содержится утверждение приватного как ценности. Инструментом разрушения подлинной приватности при этом для В. Соланас выступает (мужская) приватная сфера [13]. В целом феминистские аргументы нередко содержат в себе определённое видение публичности и приватности, однако их концептуальной разработке при этом уделяется поразительно мало внимания. Таким образом, каждый из рассмотренных подходов обладает собственной спецификой, сильными и слабыми сторонами. К сильным сторонам социально-философской традиции можно отнести глубокую разработку публичной сферы, резко контрастирующую, однако, с недостаточным вниманием, уделённым приватной. Характерный для традиции андро-центризм имеет своим следствием не только 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 щ \\л СЛ ы U Z ы G СЛ U S On о СЛ О < S ы К VC U e о u О к e I i Ш 1 i i i i i 1 i 1 1 n fn: весьма неопределённый статус семьи, но и неспособность увидеть общую структурную основу обеих сфер, исторически отрицающих субъектность женщин и конституирующих мужское господство. Феминистский подход, напротив, уделяет недостаточно внимания разработке публичной сферы, а также её влияния на приватную, которая, подвергаясь всестороннему исследованию, полагается основным инструментом утверждения мужского господства. Кроме того, дальнейшая критика публичного и приватного как публичной и приватной сфер общества требует концептуальной разработки публичности и приватности, попытки которой можно найти на данный момент, прежде всего, в рамках социально-философской традиции. Таким образом, объединение рассмотренных традиций в рамках единого теоретического поля предстаёт необходимым для полноценного исследования проблемы публичного и приватного.

About the authors

T. A Kostritskaia

Saratov State University

Email: taiskostrickaya@gmail.com
Master Student at the Department of Theoretical and Social Philosophy

References

Supplementary files