The role of the multidisciplinary approach in the philosophy of history

Full Text

Заданный современным российским обществом проект «научно-технологического прорыва» предполагает не только деятельность креативных акторов, способных реализовать данный проект. Необходимо, прежде всего, ещё раз серьёзно осмыслить роль интеграции научного знания в междисциплинарном подходе. Известно, что с рождением биохимии, биофизики, кибернетики и синергетики дисциплинарная организация науки приобрела прогрессивный характер. Но, по мнению современных учёных [4], современная междисциплинарность, в определённом плане, тормозит развитие науки. И дело не только в том, что само понятие междисциплинарность вариативно терминологически, но в современной науке исследователь имеет дело с «онтологической» изолированностью наук, с помощью которых аналитик исследует конкретную проблему. Наиболее чётко данная когнитивная ситуация прослеживается в истории философии и доминирующей её проблематике — исторической памяти.

Рамки статьи не позволяют представить весь масштаб научных парадигм, концепций и теорий, разработанных всеми учёными, которые работали и работают в проблематике исторической памяти. Известно, что большинство работ по истории памяти представлены эпистемологическими исследовательскими программами, которые позиционируют установку, что философия и история «теперь формируются как теория познания, а не как онтология» [1, c. 197–212]. В этих программах историческая память трактуется или в психологически-нарративном варианте, или связана с историческим опытом, который понимается как реальное переживание людей, которые участвовали в обсуждаемых исторических событиях [6, с. 112]. Какие основания определяют тот или иной вариант нарратива, что определяет основу психологических переживаний людей, передающий исторический опыт — на эти вопросы данные исследовательские программы не дают ответов.

В этом случае, мы имеем дело с доминированием переходных научных направлений, в содержании которых присутствует существенный разрыв между гуманитарными и естественно-научными областями знания. Конечно, так называемые лингвистическая и антропологическая революции XX века сделали много для философского осмысления бытийного основания языка и сознания человека, что заложили метафизические основы современной проблематики исторической памяти в рамках истории философии. Но эти же революции осуществили окончательный водораздел между онтологической и гносеологической проблематиками, что актуализировало исследования исторической памяти в рамках исторического проявления, а не в рамках бытийных оснований существования человека. «Ненавязчиво» было забыто, что антропологическая сущность человека имеет амвивалентную основу: природную и социальную, а сама система общества связана с природной системой. Однако последние исследования, осуществляемые в рамках коэволюционной эпистемологии, указывают, что социальное поведение человека влияет самым непосредственным образом на работу генов в течение всей жизни организма. Это отражено в работах Gene E. Robinson (Иллинойский университет). Также исследования показали, что мемы, как единицы культурной информации, являются самокопируемыми репликами и до известной степени выступают аналогами генных механизмов. Изменения в поведении могут менять уровень и степень интенсивности факторов естественного отбора и влиять на эволюционные изменения (по эффекту Болдуина) [9]. Таким образом, сами научные инновации требуют иной структурной организации междисциплинарных наук. Междисциплинарность должна интегрировать не только переходные научные направления в рамках одной философской гуманитаристики. Эффективность современной междисциплинарности связана с организацией стержневых отраслей науки, которые способны вычленить фундаментальные онтологические основания исследуемой проблемы, поэтому анализировать историческую память в рамках только гуманитарного направления некорректно. Современная философская рефлексия в поисках онтологических оснований исторической памяти, защищаясь от лингвистических и психолого-антропологических замещений, обосновывает трактовку исторической памяти, как актуализатора воспроизведения и продолжения жизни посредством структур памятования о прошлом. При этом делается вывод, что онтологическое основание памяти природных и социальных систем является единым. Несмотря на специфику содержательного различия природных и социокультурных систем, у них есть общее онтологическое основание — быть, существовать во всей полноте полифонической многомерности. В данном ракурсе историческая память финализирует актуализацию жизни, способности её сохранения и продления. Здесь историческая память выступает как способ сохранения и продления жизни в экзистенциальном векторе: прошлое — здесь; прошлое — здесь и теперь; прошлое — здесь и там. Так, историческая память раздвигает границы жизни – бытия, она оказывается глубже и сильнее отношений акторов в сетевых матрицах. Ведь память предполагает не только свою представленность, но и существование: можно быть представленным и существовать, но можно быть не представленным и всё равно существовать. Тем самым снимается не раз упомянутое исследователями противоречивость экзистенциала памяти: то, что не представлено действиями различным акторов, то не существует, а то, что подвергнуто забвению — не присутствует в памяти как существующее.

Изложенная методологическая позиция расширяет когнитивную масштабность статуса исторической памяти в общей теории, а также функционал памяти. Память, как «помятование о прошлом», актуализирует процесс сохранности жизни в любых системах. Так, «генетическая память», наследуя конфигурацию аминокислот, не только передаёт, но и реализует жизненный цикл белковых молекул. «Биологическая память» таксомирует повторяемость предыдущих эмбрионов в становлении саморазвивающегося живого. «Историческая память» общества, будучи встроена в сложные социокультурные системы, фокусирует экзистенциальные аспекты бытия социума или отдельного индивидуума. Во всех этих системах память не только сохраняет, но и коррелирует пространственно-временной характер этих систем. Согласимся с мнением Е.М. Князевой, которая, проецируя синергетический анализ в отношении сложных систем, утверждает, что: «…сложные системы имеют память, для них характерно явление гистерезиса — при смене режима функционирования процессы возобновляются по старым следам (прежним руслам)…» [3, c. 78]. В рамках сказанного память, как актуализация сохранения и продления жизни, посредством организации информации о прошлом артикулирована в любой пространственно-временной системе. Поэтому можно говорить о феномене исторической памяти по отношению как к природе, так и к обществу. Другими словами, в любых системах исследователь сталкивается с общим онтологическим основанием памяти природных и социальных систем.

В онтологическом аспекте водораздел между «исторической памятью» природы и общества определяется спецификой существования, бытийностью природных и культурных объектов. В гносеологическом плане водораздел определяется когнитивной установкой познания этих объектов, а в праксиологическом — историческая память имеет разные способы функционирования в природе и в обществе. В обществе историческая память всегда существует в форме социальной памяти, а не в природных формах бытийности. Но, казалось бы, в этой всем ясной фактологичности существуют спорные, методологические неопределённости. Например, возьмём ситуацию противопоставления истории и памяти, которая обсуждается всем научным сообществом. Известна жёсткая позиция М. Хальбвакса, который любил противопоставлять память и историю. Их противопоставление, а значит их различие он обосновывал разницей между типами прошлого, которое они восстанавливают: память восстанавливает сходство между прошлым и настоящим, а история — их различие [7, с. 8–27]. Другая позиция, которую поддерживают Я. Ассман и П. Хаттон, — не настаивать на бинарной противоположности памяти и истории. Так, Хаттон определяет историю даже особым родом социальной памяти [8]. Подобные теоретические разногласия по поводу соотношения истории и памяти порождены той методологической нагруженностью, которая присутствует в определении категорий «сходство» и «различие». Содержательная многоаспектность этих категорий связана с ресурсным разнообразием тех признаков, по которым проводится демаркация сходства и различия [5, с. 86–109]. В самом деле, если провести анализ многообразных трактовок определения «история», то приходится сталкиваться с вариативностью признаков, на основании которых определяется конкретное содержание истории. Если в качестве основополагающего признака используется признак процессуальности, то на его основании история определяется как процесс развёртывания во времени социального бытия и форм деятельности. Если используется признак различия, то историю определяют как конкретную историю рода, страны или личной биографии. В рамках познавательного процесса история выступает когнитивной единицей знания о прошлом, трактовка которого тоже полифонична. С другой стороны, артикулирование доминирующих признаков сходства позволяет говорить о феномене онтологического общего в исторической и природной памяти, в котором актуализирована информация прошлого. Добавим, что корреляционное соотношение категорий «сходство» и «различие» содержится и в самом ресурсе «исторической памяти». Поэтому перед исследователем встаёт сложная задача вычленения тех методологических маркеров, с помощью которых можно будет выявить основание как сходства, так и различия между исторической составляющей в памяти природы и социума. Основание базовых признаков сходства в памяти природы и общества содержится в сущностном содержании самого феномена «память». Память — это хранитель, транслятор и актуализатор состояний прошлого в настоящем, что выступает онтологическим условием продления существования и развития многообразных форм бытия. Историческая память социума не только сохраняет прошлое, но и содержит конструктивную способность выхода за пределы мира и самого человека. Именно так историческая память социума рефлексирует собственную предметность. Следовательно, искусственно стереть историческую память социума «…видимо, в принципе невозможно. А если возможно, то исчезает целая культура, её бытийные или онтологические основания, которые реализуются в историческом времени» [2, c. 43]. Суммируя сказанное, артикулируем заявленные методологические позиции. В общей теории памяти основание её статуса и содержания исторической памяти определяется бытийно-онтологической структурностью той или иной системы. При этом пространственно-временные измерения исторической памяти актуализируются спецификой протекания процессов ретроспекции, самопроизводства и самотранслирования в каждой конкретной системе: природной (живая – неживая природа), социальной, знаковой и т. д. Данный контекст позволяет говорить об исторической памяти как общем феномене, присущем как природе, так и обществу. Ведь историчность в широком значении содержит потенциал развёртывания небытия, присутствия, исчезновения, забвения, дальнейшего развития. В этом плане взаимосвязь пространство – время – история закономерна и в определённом фокусе тождественна. Но, если в природных системах эта взаимосвязь жёстко задана алгоритмом от неживого к живому, от живого к его воспроизводству и саморазвитию, то в социальных и культурных системах эта взаимосвязь существует в искусственно созданном мире. В искусственном мире (как раньше говорили, «второй природе») действует иной алгоритм: цель – деятельность – действие – результат и ракурс этого алгоритма на каждом этапе социума осмысливался и реализовывался по-разному, в соответствии с социально-культурными запросами общества. Таким образом, социальное бытие истории общества и человека продолжается посредством онтологических оснований норм и стандартов деятельности, которые сохраняет, воспроизводит и актуализирует историческая память, продолжая тем самым процесс жизни.

Новая организация междисциплинарных научных направлений в исследовании исторической памяти позволяет выявить фундаментальные онтологические основания, которые не разрывают единство природы и общества. Эти основания позволяют придать фундаментальный статус самому феномену исторической памяти. Не игнорируя специфику исторической памяти общества, стержень философской рефлексии обосновывает онтологию исторической памяти как функционала жизни в целом и продолжения социального бытия.

About the authors

Svetlana Yu. Anisimova

Samara State Technical University

Author for correspondence.
Email: anisimova.svietlana@mail.ru

старший преподаватель кафедры философии

Russian Federation, Samara

Tatyana V. Borisova

Samara State Technical University

Email: borisovaTVa@yandex.ru

Doctor of Philosophical Science of the Philosophy Department

Russian Federation, Samara

References

Supplementary files