On the issue of the existing counter — extremism and terrorism strategies

Full Text

Вопросы выработки и реализации стратегий противодействия экстремизму и терроризму давно и прочно вошли в научный и политический дискурс, обретя глобальный характер. Параллельно этому не утихают дискуссии относительно гуманности и моральности, равно как и излишней наивности предлагаемых «рецептов» для борьбы с данными деструктивными явлениями. Зачастую, реакцией общества и правительств тех или иных стран в отношении данных явлений, становятся стратегии, направленные на противодействие экстремизму и терроризму, включающие в себя комплекс из «мягких» и «жёстких» мер. Между тем, избираемые в ситуации с экстремистским насилием стратегии представляют собой более комплексные построения, нежели просто противодействие при помощи устрашения или предупреждения, и не могут исчерпываться и быть описаны лишь рамками принимаемого в этой области законодательства, или же правоприменительной практикой.

Как показывает проведённый нами анализ, вопросы борьбы с экстремизмом и терроризмом так или иначе имеют под собой социально-философское основание, становились предметом пристального рассмотрения в рамках самых разных философских концепций и идей.

В данной статье мы попытаемся обобщить существующие базовые подходы, лежащие в основе имеющихся стратегий противодействия данным явлениям, проанализировать основные меры, реализуемые в области борьбы/профилактики экстремизма и терроризма, сгруппировать ряд исследовательских позиций по данной проблематике. При этом считаем целесообразным миновать анализ конкретных доктринальных установок и нормативно-правовой базы, реализуемых в данной сфере как на региональных, так и международных уровнях. Равно как и не касаться существующей проблематики выработки общепризнанных определений экстремизма и терроризма, вопроса о природе данных явлений.

Возвращаясь к заявленной проблематике, отметим, что стратегия противодействия отнюдь не является единственной возможной формой реакции на экстремистское насилие. Так, отечественный философ Е.В. Сальников, занимающийся исследованием природы экстремистского насилия, указывает на нередкую трактовку экстремизма в качестве некой социальной патологии, альтернативной формы организации политической власти, ошибочной защитной реакции и т. д. [6]. Подобные идеи можно встретить в работах известных мыслителей Ф. Фукуямы [11, с. 27], Х. Ортега-и-Гассета [4, с. 116–117]. Как отмечает Е.В. Сальников, на фоне разворачивающихся сегодня процессов так называемого «религиозного ренессанса», возврата человека к трансцендентному миру, сама стратегия допущения экстремизма кажется несостоятельной, а игнорирование экстремистского насилия — ошибочным [6].

К отдельной группе можно отнести существующие скептические позиции ряда экспертов и авторов как по отношению к самим мерам, реализуемым в области борьбы с экстремизмом и терроризмом, так и самой возможности обоснования данной проблематики. Среди авторов, придерживающихся наиболее радикальной позиции, — израильский эксперт А.Д. Эпштейн, российский специалист О. Васильев, считающие проблему экстремизма частью дискурса действующей власти и ставящие под сомнение обоснованность большинства отечественных междисциплинарных исследований в области экстремизма [10]. Мнения об избыточности и политизированности мер, принимаемых в области борьбы с терроризмом, придерживаются, например, американские исследователи Дж. Най [16] и Дж. Эвери [12]. При подобных взглядах существование самого явления терроризма, однако, не отрицается.

Наиболее же привычным и распространённым способом реагирования на экстремистское насилие, безусловно, можно считать действия, нацеленные на максимально полное устранение последнего из жизни общества — стратегию противодействия. В рамках данного подхода возможно говорить, по меньшей мере, о двух коррелирующих, но все же разнонаправленных векторах — противодействии через карательные меры или же посредством предупреждения [5]. Зачастую они реализуются одновременно с преобладанием подхода, продемонстрировавшего наибольшую эффективность в конкретно взятых условиях.

Говоря о потенциале способов защиты общества посредством карательных мер, о том насколько они способны отвратить экстремистов от совершения ими незаконных деяний, нельзя не упомянуть один из древнейших философско-правовых принципов построения систем противодействия преступности — принцип «устрашающего возмездия» [5]. Последний может включать в себя как воздействие физическое, так и психическое. К примерам построения системы противодействия экстремизму и терроризму, берущим так или иначе за основу данный принцип, можно отнести доктрину президента США Дж. Буша младшего «О войне против терроризма» или израильскую практику «точечных ликвидаций» террористов и т. д. Чётко и ясно принцип «устрашающего возмездия» был сформулирован ещё в Уложении российского царя Алексея Михайловича: «Наказать нещадно, чтобы другим неповадно было» [5].

Как показывает практика, успехи от «принципа устрашения» являются весьма кратковременными, и сами по себе не способны решить проблемы, порождающие террор и насилие. «Спутниками» стратегий подобного рода неизменно выступают ожесточённые общественные дискуссии. Критическое отношение к подобного рода репрессивным практикам высказывалось ещё итальянским философом Ч. Ломброзо. Исследователь предлагает обратить внимание на особый статус смерти в аксиологии экстремизма, её особой положительной ценности [3]. Cмерть экстремиста в качестве некого последнего предела не будет выступать устрашающим фактором для других, а напротив может стать лучшим средством для привлечения новых членов в ряды экстремистских формирований.

Cтоит отметить, что уголовно-исполнительные системы большинства современных стран положения об устрашающем воздействии уголовного наказания не содержат. Их целью выступает исправление осуждённого. Так, мы подходим ещё к одному пути выстраивания стратегии противодействия экстремизму и терроризму — теории исправления.

Теория исправления фокусирует свой взгляд не на совершённых преступлениях, а на личности самого преступника. С позиций данной теории, исправить — означает добиться законопослушного поведения. Отечественным исследователем Е.В. Сальниковым в рамках данной концепции выделяется несколько основных подходов: утилитаристский, марксистский и религиозно-философский [5, с. 308].

Первый подход ставит во главу «принцип пользы», некой разумной идеи, благодаря которому преступник, подвергшийся карательному воздействию, опеке общества, сделает необходимые выводы и откажется от совершения преступлений [5, с. 308–309]. Подобные идеи связываются с теорией видного английского правоведа XVIII в. И. Бентама. Идеи марксистского подхода, наиболее полно были отображены в исправительно-трудовой педагогике А.С. Макаренко [5, с. 308–309]. Не наказание, травмирующее человека психически и физически, а трудовые отношения в коллективе должны создавать условия для рождения новой личности. Последняя из упомянутых нами религиозно-философская концепция отталкивается от идей о перерождении преступника в наказании под воздействием веры. Принципиальным моментом в рамках данного подхода выступает отказ от смертной казни.

Как абсолютно справедливо указывает Е.В. Сальников, модели, предлагаемые в рамках теории исправления, оказываются в случае с экстремизмом малоэффективными. В рамках рассмотренных нами выше вариантов, антиобщественная природа совершённых преступником деяний не ставится под сомнение, а сам он руководствуется сугубо личным корыстным мотивом в своих действиях. В случае же с экстремизмом субъект страдает за идею, руководствуется некими альтруистическими, по его мнению, целями, что делает общие подходы исправления малоэффективными [5, с. 312].

Ещё одним наиболее закономерным и наиболее исследуемым направлением в рассматриваемой нами проблематике выступает предупреждение/профилактика экстремизма и терроризма. Подобные идеи нельзя считать новацией. Так, ещё в работах философа XVIII в. Ч. Беккариа можно встретить идеи о том, что «лучше предупреждать преступления, чем карать за них» [1]. И именно достижение данной задачи составляет цель любого хорошего законодательства.

Отметим, что с учётом актуальности и востребованности данной проблематики, количество исследований и публикаций подобного рода в современной отечественной и зарубежной академической периодике всё возрастает, и потому даже простое перечисление хотя бы некоторых из них в рамках данной статьи кажется нам вряд ли возможным и малопродуктивным. Наиболее подходящим и допустимым в данной связи представляется обозначить основные аспекты, на которые те или иные авторы предлагают обратить внимание при реализации профилактических мер.

Так, в большинстве работ и публикаций отечественных авторов мы можем выделить ряд общих направлений, на которые предлагается обратить внимание в деятельности по профилактике экстремизма и терроризма. Среди них: использование в профилактике социально-культурной работы (работы Н.Е. Продиблоха, Т.Г. Киселевой, Ю.Д. Красильникова, Е.И. Григорьевой, H.H. Ярошенко и т. д.), необходимость более широкого задействования потенциала культуры, на который обращают внимание В.В. Сударенков, В.В. Миронов и др., вопросы использования в полной мере возможностей среднего общего и высшего профессионального образования, разрабатываемые М.В. Авакьяном, И.В. Абакумовой, В.С. Щербаковым, П.Н. Ермаковым, Т.М. Надыршиным, Р.Б. Дякиевой и др. О необходимости утверждения в деле борьбы с экстремизмом принципа толерантности, толерантных отношений пишут исследователи Л.В. Карнаушенко, А.А. Акулова, П.А. Кисляков, А.А. Хашир и др. Вместе с тем, нацеленность именно на вышеперечисленные направления в вопросах профилактики встречает и вполне обоснованную критику. Как полагает исследователь Е.В. Сальников, вопрос эффективности профилактики экстремизма и терроризма соотносится напрямую с её «внутренним наполнением и конкретными формами реализации» [6].

В настоящее время конкретные меры по предупреждению экстремизма, как правило, реализуются по схемам, использующимся для предупреждения общеуголовной преступности, что на фоне удержания экстремистским насилием своих позиций или даже наблюдаемой динамики роста подтверждает ошибочность такого подхода. Американский эксперт М. Сейджман говорит об отсутствии безоговорочной зависимости экстремизма от уровня достатка, образования или специфических культурных факторов [7, с. 90], подтверждая свою позицию эмпирическими данными. Рядом исследователей, в частности Г.В. Кожевниковой [2] и М. Сейджманом [7], ставится под сомнение и факт возрастной локализации экстремизма, подчёркивается тенденция взросления членов, вступающих в те или иные движения, в то время как при разработке программ по профилактике экстремизма, большее внимание уделяется зачастую подростковому возрасту. Примечательным в данной связи можно считать мнение исследователей В.И. Чупрова и Ю.А. Зубок, полагающих возможным говорить об отсутствии универсальных методов борьбы с экстремизмом и необходимости в каждом конкретном избирать индивидуальный подход [8, с. 217–218].

Обращаясь к зарубежным исследованиям в области профилактики экстремизма и терроризма, отметим, что ключевым элементом данной системы выступают здесь так называемые программы по дерадикализации (реинтеграции, перевоспитанию, «выходу»), моделируемые для работы с лицами, подвергшимися процессу радикализации самым различным спектром экстремистских идеологий. Ключевое значение в исследованиях подобного рода уделяется изучению момента «перехода» индивида от радикальных идей к их непосредственному претворению в жизнь [14, с. 109]. Существующие в рамках исследований радикализаций подходы могут быть сгруппированы по двум основным направлениям: изучение трансформаций мышления индивида, способствовавших принятию им экстремистской идеологии; или же исследование поведения индивида, того, как он «пересекает черту», ведущую к насилию [14, с. 109–110]. Американский профессор О.К. Кронин, анализируя данные направления исследований, считает их малоэффективными в деле построения прочной системы противодействия терроризму, иронично указывая на то, что иногда люди могут только помышлять ничего не предпринимая, или же непосредственно переходить к действию без какого-либо обдумывания [14, с. 109–111].

Некоторые исследователи предлагают проводить чёткую грань между понятиями дерадикализации, противодействием радикализации (counter-radicalisation) или же антирадикализацией (anti-radicalisation), учитывая степень вовлечённости индивида в экстремистскую и террористическую деятельность [13]. Согласно европейской практике все данные меры подпадают под универсальную дефиницию европейских программ по противодействию насильственному экстремизму. Так или иначе в независимости от использующейся терминологии программы подобного спектра реализуются сегодня в самых разных вариантах и объёмах множеством стран мира, отличаются друг от друга в плане целей, структуры, бюджетов и основополагающей философии [18].

Сам же процесс дерадикализации можно обозначить в качестве усилий, которые должны привести к отказу индивида от экстремистских взглядов и возврату к нормальной жизни, либо же просто отказу от применения насилия, но не от радикальных воззрений (disengagement). Количество исследований и разработчиков данной проблематики в зарубежной академической среде обширен и постоянно пополняется. Среди них Л. Видино, Ф. Рейнарес, А. Ритцманн, М. Гудвин, Т. Бьорго, Л. ван дер Хейде, Р. Гунаратна, М.Р. Торрес, Дж. Белазио, С. де Силва, Б. Схюрман, Э. Баккер, Л. Клатербак, А.П. Шмид и многие другие.

Задачи, стоящие перед подобными программами, весьма трудно достижимы, они предполагают изменение самого мышления экстремистов посредством донесения до них идей о возможности выбора иной жизненной альтернативы [18]. Данные виды деятельности принимают нередко самые разные формы (спортивные клубы, наставничество, переобучение, психологическая помощь и т. д.), а сами программы отличает комплексность, финансовая и временная затратность. Кроме того, серьёзные вопросы имеются в отношении подтверждения их действительной эффективности эмпирическими данными.

Подобные обстоятельства не могут не вызывать обоснованной критики в адрес предоставленных программ как со стороны научной среды, так и правительственных органов некоторых стран. Например, Министерством внутренних дел Великобритании, после проведённого в 2018 г. анализа лишь две из 33 спонсируемых государством программ смогли подтвердить свою практическую эффективность, что заставило говорить здесь, если не о свёртывании реализуемых инициатив, то, как минимум, о необходимости поиска их «нового наполнения» [19]. Сильно разнятся и взгляды экспертов на подобную проблематику — от наиболее категоричных, выражаемых, например, австралийским профессором М. Багаричем, скептически относящимся к возможностям изменения образа мышления террористов [15], или же отечественного специалиста в области безопасности Ю.Б. Щегловина, считающего, что без создания популярной «социальной альтернативы» любая сила слова будет бесперспективной [9, с. 155–158], до позиции немецкого исследователя Д. Киллера, подчёркивающего необходимость выработки терминологического единства в сфере дерадикализации и разработки действенных инструментов измерения эффективности таких программ [17].

Подводя итоги всему сказанному, мы вынуждены отметить, что проблема поиска действенного средства противодействия терроризму и экстремизму остаётся во многом «задачей со многими неизвестными». На фоне несостоятельности борьбы с терроризмом и экстремизмом лишь военными средствами, инициативы, нацеленные на упреждение данных угроз, также не достигают желаемого результата. Безусловно, слабыми местами данной области исследований остаются: отсутствие терминологического единства, конъюнктурность установок тех или иных исследователей, недостаточность имеющихся механизмов измерения эффективности реализуемых превентивных мер. Вместе с тем очевидной и незыблемой в данном контексте является необходимость создания более широкой социальной альтернативы терроризму и экстремизму, нацеленность на поиск конструктивных основ для налаживания взаимопонимания между людьми.

About the authors

Vladimir E. Tyurikov

Author for correspondence.
Email: turikov.vladimir@mail.ru

Postgraduate student of the Department of Social Philosophy

References

Supplementary files