THEORY AND METHOD

Abstract

The article discusses the difference between different approaches to architectural theory: born from individual design practice, from that based on the construction of a fundamentally new picture of design and architectural activity. The differences between end-result-oriented theories and theories that presuppose constant self-restructuring are discussed.

Full Text

Недавно я очень бегло и поверхностно познакомился с докторской диссертацией Сергея Алексеевича Малахова «Композиционный метод архитектурного проектирования» [1], бегло и поверхностно, потому что работа предлагает весьма сложную конструкцию схем, понятий и категорий. для постижения которой нужны не дни и не недели, а добрые полгода. Вопрос - есть ли у меня время на эту работу и нужна ли мне она в то время как я занят построением собственной теоретикометодологической концепции. Автор - зав кафедрой инновационного проектирования в Самарском техническом университете на 10 лет младше меня. То есть ему сейчас 67 лет, а мне 77 лет, таким образом у нас обоих не столь уж много времени на большие рабочие программы. Не вдаваясь в детали и не оценивая того, что я понял и чего не понял в его очень сложной теоретической работе, я все же поневоле сопоставил свои ресурсы с постижением его труда и задал себе вопрос - в какой степени он мог бы быть оправдан моими жизненными планами. Более того, видя работу, обладающую своего рода законченностью и целостностью я задал и себе вопрос - осталось ли мне время на доведение своей работы на этот же уровень завершенности. Говоря так я имею в виду весьма условное представление о том, что значит «завершенность». В принципе большая, своего рода эпохальная работа, которую проделал и Малахов, и делаю я, едва ли может иметь срок завершенности. В моей работе эта завершенность висит передо мной как морковка перед ослом и никогда не будет достигнута, а работа будет продвигаясь ставить все новые и новые проблемы. Не исключено что и в работе Малахова может открыться нечто аналогичное - хотя сейчас он видит в ней практический итог и использует его в проектной работе. В этом отличие моей работы и работа Малахова. Он вышел к своей проблеме из индивидуальной проектной практики и развил свой метод до монументальной теории, которая позволяет ему вести на новом уровне свою проектную работу. Я же с самого начала своей работы пытался построить принципиально новую картину проектной и архитектурной деятельности в переломный момент истории культуры и архитектуры, и ориентировался не столько на практическое применение, сколько на реформу всего профессионального мировоззрения - точнее мировоззрения, которое начало формироваться в начале прошлого века и до сих пор, сделав несколько эпохальных рывков, увязло в неразрешимости своих задач. Работа Малахова по своей типологической структуре соответствует всем великим реформаторам архитектуры 20 века - она сделана мастером, открывающим свое направление и свой метод. Такими же были программы Ле Корбюзье [2], Ф.Л. Райта [3], Миса ван дер Роэ, К. Мельникова, И. Леонидова и М. Гинзбурга, как и в каком-то 97 Innovative Project. 2017. Т2. №4 смысле, позднее Питера Эйзенмана, Роберта Вентури, Луи Кана, Захи Хадид. На Западе таки программы имели ясный индивидуальный характер и шли открыто к индивидуации архитектурного творчества, пришедшей в 20 веке на смену стилевой системы, хотя и были интегрированы под знаком Авангарда, Конструктивизма, Функционализма, Модернизма, а позднее - Постмодернизма, Средового и Экологического подхода. Каждый новый шаг архитектуры как метода начинался с фиксации какой-то проблемы и приходил в итоге к ее решению. Сроки действия таких программ постепенно сокращались Модернизм господствовал 50 лет, постмодернизм - 30. В СССР этапы развития архитектуры строились как шаги прогресса, решавшие каждый раз сумму определенных временем задач - урбанизации, индустриализации, коммуникации экологии или социальных программ иного рода. Важно, что всякий раз архитекторы, бравшиеся и за теоретический пересмотр метода, создавали нечто вроде машины проектного мышления - способной переработать множество реальных условий и целей в механизм получения удовлетворительного проектного итога. Поэтому их программ имели вид своего рода технологических революций или сдвигов. Такова, как мне кажется, и работа Малахова. Она перерабатывает сумму требований исторического момента в своего рода машину, производящую адекватный проектный продукт. Это конечно не слепой автомат и не робот - эта машина включает и самого архитектора как личность с ее собственным мышлением и чувствительностью, ответственностью и идеалами. Каждая такая машина со временем уступала место новой, передавая ей свои открытия и находки, но в целом новая машина вновь перерабатывала условия, задачи и ценности в проекты. Некогда сроки действия таких машин продолжались веками - сейчас в век глобальной демократии эти сроки сокращаются и почти каждые десять лет приходится перестраивать машину проектного мышления - как для индивидуальных архитекторов, так и, в известной мере, для всех людей, связанных с проектным процессом и строительством. Я с самого начала был ориентирован на этот перманентный процесс изменений и не ставил перед собой задачу выдать машину, готовую проектировать в какой-то конкретный момент. Более того, я в последние годы вижу ситуацию как разделенную на множество индивидуальных программ, которые ориентированы порой на финальный вариант, и на перманентную перестройку - формируя новую планетарную культуры архитектуры. Такая схема радикально меняет самоопределения автора на формы финальной готовности и связь такого финала с работой свой жизни. Те, кто строит, воплощает себя в ряде финальных построек, а тот, кто занят методологией, фиксирует себя в новой теоретической базе и концепции. Тут появляется новая схема финала. Я, например, прекрасно сознаю, что как бы интенсивно я ни работал - лет через 5-10 наступит конец и моя работа закончится, судьба сделанного окажется в руках будущих поколений, которые либо возьмут эти результаты и продолжат начатую работу, либо предадут эту работу забвению. Мы можем делать только то что можем, остальное - судьба. Такие авторские индивидуальные концепции, которые строили архитекторы-новаторы в первой половине и в конце 20 века, сохраняют свой смысл и сегодня. Опыт показывает, что они плохо транслируются и воспринимаются посторонними как внешние стили. Это обстоятельство указывает на внутреннюю парадоксальность самого принципа индивидуации - в системе индивидуации рождается большое многообразие методов и стилей, но в силу той же индивидуации, их практически не усваивают. Так что системы горизонтальной и вертикальной (исторической) коммуникации в современной демократической культуре оказываются чуть ли неразрешимой проблемой. И этот момент вызовет в ближайшие десятилетия новую волну проблем и теоретических работ. Поэтому я пришел к выводу, что сделанного мной на сегодняшний день, в принципе, достаточно. В будущем я буду конечно продолжать какие-то заметки, но стремиться к завершению какой-то цельной теории не стану. По материалам блога «Башня и лабиринт»