The state of the local immune status, the content of neopterin and cortisol in different variants of preterm labor

Full Text

Преждевременные роды (ПР) остаются одной из наиболее актуальных тем в современном акушерстве [1, 2]. Это обусловлено не только медицинской, но и социальной значимостью данной проблемы. ПР напрямую влияют на перинатальную заболеваемость и смертность. На долю недоношенных детей приходится 60–70 % случаев ранней неонатальной смертности, 50 % неврологических заболеваний, мертворождение среди недоношенных встречается в 8–13 раз чаще по сравнению с доношенными детьми [3, 4].

Несмотря на прогресс в оказании медицинской помощи, частота преждевременных родов за последние годы не имеет тенденции к снижению, а в некоторых странах даже отмечается рост этого показателя. В разных странах мира он варьирует от 5 до 18 %, в РФ составляет 6–15 % в различных регионах [5].

Согласно классификации, преждевременные роды подразделяются на спонтанные (70–80 % всех преждевременных родов) и индуцированные (20–30 %), которые связаны с состоянием здоровья беременной и/или плода [6, 7]. Самопроизвольные роды могут начинаться как с развития регулярной родовой деятельности при целом плодном пузыре (на их долю приходится около 40–50 % случаев), так и с преждевременного разрыва плодных оболочек (ПРПО) при отсутствии регулярной родовой деятельности (около 50 %) [8, 9].

В настоящее время идет активное изучение механизмов развития спонтанных прежде временных родов. Так, по данным литературы, около 40 % преждевременных родов обусловлены инфекционными факторами [6, 8, 10]. Все больше появляется данных о роли синдрома системного воспалительного ответа (ССВО) и нарушении соотношения про- и противовоспалительных цитокинов в реализации ПР инфекционного генеза [6, 11, 12]. Так, имеются сведения о том, что повышение уровня провоспалительных цитокинов в содержимом цервикального канала свидетельствует о возможном риске ПР [13]. Однако изучение отдельных про- и противовоспалительных цитокинов не дает полного представления о состоянии локального иммунного статуса.

Одним из интегральных маркеров индукции клеточного иммунитета является неоптерин. Это промежуточный продукт в синтезе биоптерина, участвующего в активации лимфоцитов. Концентрация неоптерина в плазме крови отражает совместное действие различных цитокинов на популяцию моноцитов/макрофагов, стимулированных IFN-γ. Определение его особенно важно при инфекционных заболеваниях, хронических воспалительных процессах, сопровождающихся активацией иммунной системы [14]. В литературе имеются данные о том, что уровень неоптерина значительно повышается перед родами (Margreiter R. et al., 1983; Tilg H. et al., 1987; Schutter V. et al., 1990). К тому же по уровню неоптерина описан способ прогнозирования прерывания беременности в первом триместре при урогенитальной инфекции [15].

Многие данные литературы указывают на то, что сам плод может генерировать сигнальные факторы, инициирующие родовую деятельность. Одна из таких теорий — гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая. Подготовка к родам начинается с активации функции коркового вещества надпочечников плода, ответственного за синтез основных стероидов — ДГЭА-сульфата и кортизола [16]. Е.А. Чернуха и др., изучавшие гормональный гомеостаз при невынашивании беременности, отмечают быстрое увеличение активности надпочечников плода при угрозе прерывания беременности. Это подтверждалось повышением концентрации кортизола в плазме пуповинной крови у таких пациенток [17].

Таким образом, на данный момент понятия о едином механизме реализации спонтанных ПР не существует. Это объяснимо тем, что ПР представляет собой клинический синдром, характеризующийся полиэтиологичностью, хроническим течением процесса, участием плода в патогенезе и вовлеченностью генетических факторов и факторов окружающей среды [6].

На наш взгляд, для лучшего понимания этио патогенеза спонтанных ПР целесообразно изучение их в зависимости от варианта развития: ПР, начавшиеся с ПРПО при отсутствии регулярной родовой деятельности, и ПР с регулярной родовой деятельностью при целом плодном пузыре (в нашем исследовании обозначены как истинные ПР).

Получение данных о состоянии локального иммунного статуса, содержании неоптерина и кортизола в сыворотке рожениц позволяет уточнить молекулярно-биологические и гормональные аспекты развития различных вариантов ПР.

Целью настоящего исследования явилось изучение особенностей локального иммунного статуса, содержания неоптерина и кортизола при различных вариантах преждевременных родов.

Материалы и методы

Для достижения поставленной цели нами было обследовано 77 рожениц, разделенных на две группы. Первую (основную) группу составили 52 пациентки с диагнозом «Спонтанные преждевременные роды на сроке 22–36 недель беременности». В соответствии с вариантами развития преждевременных родов основная группа была разделена на две подгруппы. В первую подгруппу (1А) вошли 28 беременных с ПРПО при отсутствии регулярной родовой деятельности. Вторая подгруппа (1В) была представлена 24 роженицами с развитием регулярной родовой деятельности при целом плодном пузыре (истинные ПР). Вторую группу (контрольную) составили 25 женщин со свое временными родами.

Едиными критериями включения во все группы были: одноплодная беременность и информированное добровольное согласие на участие в исследовании. Критерии исключения: многоплодная беременность, тяжелые врожденные пороки развития плода, тяжелые экстрагенитальные заболевания матери, преэклампсия.

Исследование проводилось на базе ГБУЗ НО «Дзержинский перинатальный центр» в период с 2016 по 2017 г.

Для оценки локального иммунного статуса рожениц с началом родов мы забирали соскоб из цервикального канала стерильным одноразовым зондом. Полученный биоматериал исследовался тест-системой «ИммуноКвантэкс» (ООО «НПО ДНК-Технология»). Метод основан на интегральной оценке экспрессии м-РНК генов врожденного иммунитета (IL1B, IL10, IL18, TNF-α, TLR4, GATA3, CD68, B2M) и вычислении индекса воспаления (ИВ), по величине которого делалось заключение о наличии или отсутствии локальной воспалительной реакции. Значение ИВ больше 60 % оценивали как воспаление, при ИВ менее 50 % фиксировали отсутствие воспалительной реакции, диапазон 50–60 % отмечен как «нельзя исключить» (серая зона).

Определение концентрации в сыворотке неоптерина и кортизола проводилось методом ИФА на тест-системах IBL (Гамбург), «Вектор-Бест» (Новосибирск). Кровь, забранную из локтевой вены при поступлении в стационар, центрифугировали в течение 10 мин со скоростью 2000 об/мин и полученную сыворотку хранили при температуре –20oС.

Анализ полученных данных проводился при помощи программ Microsoft Excel 2010 (надстройка AtteStat), STATISTICA 10 (StatSoft, Russia). Количественные уровни экспрессии генов представлялись в виде медианы (Ме) и межквартильного интервала (нижний (0,25) — верхний (0,75) квартили). Данные по концентрации неоптерина и кортизола представлены в виде M ± m. Для определения достоверности различий между исследуемыми группами рассчитывался критерий Манна – Уитни.

Результаты исследования

Возраст исследуемых женщин варьировал от 19 до 41 года и составил в среднем 29,8 ± 5,0 года. Нами не было выявлено достоверных различий в группах по этому показателю (p > 0,05).

Среди факторов риска по развитию ПР в основной группе были отмечены следующие: указания на преждевременные роды в анамнезе (p = 0,048), два и более внутриматочных вмешательства (p = 0,013), курение (p = 0,013), нарушение жирового обмена (p = 0,048), инфекции острые (p = 0,032) и хронические (p = 0,047).

Интересные данные нами были получены при изучении профиля экспрессии генов IL1B, IL10, IL18, TNF-α, TLR4, GATA3, CD68, B2M в клетках соскобов из цервикального канала. При использовании тест-системы «ИммуноКвантэкс» мы обнаружили, что определение отдельных показателей локального иммунного ответа не имеет прогностической ценности в плане развития ПР. Так, в нашем исследовании оказалось, что не было достоверных различий по уровням экспрессии генов IL1B, TNF-α, CD68, B2M ни по группам исследуемых, ни внутри основных подгрупп (p > 0,05). В то же время у пациенток с ПРПО без развития регулярной родовой деятельности (подгруппа 1А) значение экспрессии TLR4 было достоверно ниже, чем в подгруппе 1В c истинными преждевременными родами (p = 0,037). В контрольной группе уровень экспрессии TLR4 оказался самим высоким из исследуемых групп и отличался от показателей подгруппы 1А (p = 0,021), но не имел принципиальной разницы с данными подгруппы 1В (p = 0,408).

Достоверная разница была выявлена нами по уровню экспрессии транскрипционного фактора GATA3. Установлено, что минимальное его значение отмечалось в подгруппе 1А (с ПРПО), а максимальный уровень зафиксирован в подгруппе 1В (p = 0,012), причем достоверной разницы между истинными преждевременными родами (подгруппа 1В) и своевременными родами (контрольная группа) по этому показателю не было (p > 0,05).

Нами также получены статистические отличия в экспрессии генов IL10 и IL18 внутри основной группы. Так, в подгруппе с ПРПО (1А) значения данных показателей были достоверно ниже по сравнению с подгруппой 1В истинных ПР (p = 0,021 и p = 0,025 соответственно).

Таким образом, увеличение или уменьшение экспрессии отдельных генов, обладающих про- и противовоспалительным действием, не дает полного представления об изменениях в состоянии мукозального иммунитета. В то же время интегральная оценка соотношений уровней исследуемых генов и рассчитанный на этой основе индекс воспаления (ИВ) позволяют сделать заключение о наличии или отсутствии воспалительной реакции. Полученные нами значения ИВ имели принципиальные различия как между основной (группа ПР) и контрольной группами, так и внутри основной группы. Самым высоким ИВ обладали пациентки подгруппы 1А (с ПРПО) — 99,5 %, в то время как в подгруппе 1В данный показатель составил 27,2 % (p < 0,01), а в группе контроля — 13,1 % (p < 0,01). Значения ИВ в подгруппе с истинными ПР (1В) и группе контроля оказались сопоставимы (p > 0,05).

Данные по уровням экспрессии исследованных генов и индексу воспаления представлены в таблице 1.

 

Таблица 1. Уровни экспрессии исследованных генов в подгруппах с преждевременными родами и группой контроля (медиана и межквартильный интервал)

Table 1. The expression levels of the investigated genes in the subgroups of preterm labor and the control group (median and interquartile range)

Ген/индекс воспаления (ИВ)	Основная группа (ПР, n = 52)		p1	Группа контроля, n = 25	Значение p
	подгруппа 1А, n = 28	подгруппа 1В, n = 24			p2	p3
IL1b	5,55 (5,05–6,1)	5,75 (5,35–6,2)	0,435	5,9 (5,5–6,3)	0,148	0,406
IL10	2,55 (2,1–3,05)	3,1 (2,85–3,4)	0,021	2,9 (2,25–3,3)	0,205	0,477
IL18	4,6 (3,7–4,9)	5,1 (4,65–5,55)	0,025	4,9 (4,1–5,35)	0,088	0,464
TNF-α	3,85 (3,4–4,25)	4,1 (3,7–4,5)	0,061	4,0 (3,5–4,3)	0,570	0,714
TLR4	3,5 (3,2–3,7)	3,9 (3,4–4,25)	0,037	4,1 (3,5–4,3)	0,021	0,408
GATA3	3,6 (2,95–3,9)	4,2 (3,6–4,45)	0,012	4,05 (3,45–4,5)	0,038	0,618
CD68	4,5 (4,15–4,7)	4,85 (4,4–5,15)	0,057	4,7 (4,45–4,95)	0,169	0,589
B2M	5,6 (5,25–5,85)	5,7 (5,3–6,1)	0,904	5,9 (5,4–6,16)	0,117	0,668
ИВ (%)	99,5 (95,3–99,9)	27,2 (12,8–58,9)	< 0,01	13,1 (10,5–17,7)	< 0,01	> 0,05
ПР — преждевременные роды; ПРПО — преждевременный разрыв плодных оболочек; p1 — значение между подгруппой с ПРПО (1А) и подгруппой с истинными ПР (1В); p2 — значение между подгруппой 1А и контрольной группой; p3 — значение между подгруппой 1В и контрольной группой. p1— the value between the subgroup with PROM (1A) and a subgroup with true PL (1B); p2 — the value between the subgroup 1A and control group; p3 — the value between subgroup 1B and the control group

 

При определении уровня неоптерина среди исследуемых групп нами обнаружено достоверное его увеличение в основной группе (группа ПР) по сравнению с контрольной группой (p = 0,006). Внутри основной группы также выявлены различия. Так, содержание неоптерина статистически выше в подгруппе с истинными ПР (1В), где его среднее значение составило 8,89 ± 1,65 нмоль/л, в то время как в подгруппе с ПРПО (1А) данный показатель имел значение 5,51 ± 0,5 нмоль/л (p = 0,025). Стоит отметить, что достоверных различий в концентрации неоптерина в сыворотке крови пациенток с ПРПО (1А подгруппа) и своевременными родами (группа контроля) нами не зарегистрировано (5,51 ± 0,5 и 4,44 ± 0,42 нмоль/л соответственно, p = 0,146). При этом имелись значимые отличия в данном показателе у рожениц с истинными ПР (подгруппа 1В) — 8,89 ± 1,65 нмоль/л и своевременными родами (группа контроля) — 4,44 ± 0,42 нмоль/л (p < 0,01). Данные по содержанию неоптерина в исследуемых группах представлены в таблице 2.

 

Таблица 2. Уровни неоптерина и кортизола в подгруппах с преждевременными родами и группой контроля (M ± m)

Table 2. The levels of neopterin and cortisol in subgroups of preterm labor and the control group (M ± m)

Показа тель	Основная группа (ПР, n = 52)		p1	Группа контроля, n = 25	Значение p
	подгруппа 1А, n = 28	подгруппа 1В, n = 24			p2	p3
Неоптерин (нмоль/л)	5,51 ± 0,5	8,89 ± 1,65	0,025	4,44 ± 0,42	0,146	< 0,01
Кортизол (нмоль/л)	377 ± 45,8	759 ± 58,1	< 0,01	503 ± 30,4	0,017	< 0,01
ПР — преждевременные роды; ПРПО — преждевременный разрыв плодных оболочек; p1 — значение между подгруппой с ПРПО (1А) и подгруппой с истинными ПР (1В); p2 — значение между подгруппой 1А и контрольной группой; p3 — значение между подгруппой 1В и контрольной группой. p1 – the value between the subgroup with PROM (1A) and a subgroup with true PL (1B); p2 – the value between the subgroup 1A and control group; p3 – the value between subgroup 1B and the control group

 

Анализ уровня кортизола в исследуемых группах показал, что нет достоверной разницы по его содержанию в основной (группа ПР) и контрольной группах (p > 0,05). Однако при сравнении каждого из вариантов ПР с группой своевременных родов были выявлены статистические отличия. Так, самым высоким уровнем кортизола обладали пациентки с истинными ПР (подгруппа 1В) — 759 ± 58,1 нмоль/л, в то время как среднее значение данного показателя в группе контроля составило 503 ± 30,4 нмоль/л (p < 0,01), в подгруппе с ПРПО — 377 ± 45,8 нмоль/л (p < 0,01). Пациентки с ПРПО (подгруппа 1А) обладали самым низким содержанием кортизола в сыворотке крови по сравнению и с подгруппой истинных ПР (p < 0,01), и с группой контроля (p = 0,017). Данные по уровням кортизола в исследуемых группах представлены в таблице 2.

Обсуждение результатов

В настоящее время поиску причин и возможности прогнозирования ПР посвящено достаточно большое количество работ [1, 2, 6, 11, 12]. Однако, несмотря на очевидный прогресс в познании причин и методах профилактики ПР, многие вопросы остаются до конца не выясненными.

В литературе все больше появляется данных об ограниченных возможностях иммунной системы беременной к своевременному распознаванию и уничтожению этиологических агентов инфекции и роли синдрома системного воспалительного ответа (ССВО) в реализации ПР инфекционного генеза [11]. При ССВО локальное повреждение тканей вызывает совокупность системных реакций, одной из которых является дисфункция врожденного и приобретенного иммунного ответа. Она, в свою очередь, проявляется нарушением соотношения про- и противовоспалительных цитокинов, что, по мнению многих авторов, может способствовать развитию ПР [6, 13].

Тем не менее единого взгляда на этот процесс нет. Так, при варианте ПР, начавшихся с ПРПО, с большей вероятностью (p < 0,01) возможен высокий индекс воспаления. По данным отечественных и зарубежных авторов, наиболее распространенным патогенетическим механизмом развития ПРПО является инфицирование нижнего полюса плодного пузыря [9, 18]. При попадании патогенных агентов в организм в работу вступает первая линия иммунологической защиты, представленная элементами врожденного иммунитета. Первичный воспалительный ответ на патогены опосредован специфическими Toll-подобными рецепторами (TLRs), активация которых происходит при взаимодействии с клеточной стенкой микроорганизмов. Результатом этого взаимодействия является увеличение синтеза провоспалительных цитокинов, хемокинов и простагландинов. Известно, что увеличение синтеза цитокинов в шейке матки приводит к лейкоцитарной инфильтрации и открытию шейки матки. Увеличивающаяся при этом активность протеаз вызывает дестабилизацию плодных оболочек и их преждевременный разрыв [19]. Участие TLRs в развитии преждевременных родов подтверждено многими исследованиями [20]. Так, В.Л. Тютюнник et al. в своем исследовании показали достоверное снижение экспрессии гена TLR-4 в группе женщин с преждевременными родами, однако эта закономерность выявлена при наличии дисбиотических нарушений микрофлоры влагалища у данных пациенток [13].

По данным других авторов [21, 22], при преждевременных родах наблюдается увеличение экспрессии генов TLR-4 и TLR-2 непосредственно перед родами как в слизистой оболочке цервикального канала, так и в плацентарной ткани. Повышенная экспрессия TLRs приводит к выбросу провоспалительных цитокинов, которые попадают в кровоток, в том числе и кровоток плода, и способствуют преждевременной активации кортикотропин-рилизинг-гормона и плацентарно-надпочечникового эндокринного каскада. Результатом этого является повышение тонуса матки и возможность развития преждевременных родов.

В нашем исследовании мы не получили достоверных различий между группами прежде временных родов и своевременных родов по величине экспрессии большинства генов врожденного иммунитета (p > 0,05). Как известно, в норме при развитии физиологической беременности цитокины регулируют наступление родовой деятельности. Началу родов предшествует инфильтрация плаценты и окружающих материнских тканей различными цитокинами даже при отсутствии инфекции. Результатом этой активации является синтез провоспалительных цитокинов IL-1, IL-6, IL-8, TNF и простагландинов, стимулирующих сокращение матки [23].

В нашей работе оказалось, что достоверной разницы между основной и контрольной группами по экспрессии генов TLR4, GATA3 выявлено не было (p > 0,05), что связано, по-видимому, с большой разнородностью синдрома ПР.

Однако изучение экспрессии генов TLR4 и GATA3 по подгруппам выявило принципиальные отличия в их содержании при разных вариантах развития ПР. Так, у пациенток подгруппы 1А (с ПРПО) экспрессия TLR4 была достоверно снижена (p = 0,037) по сравнению с подгруппой 1В (истинные ПР). Кроме того, имелись существенные однонаправленные отличия по этому показателю с контрольной группой (p = 0,021). В то же время не было обнаружено принципиальных изменений в концентрации TLR4 между подгруппой 1В (истинные ПР) и группой контроля (p > 0,05). Похожая тенденция наблюдалась в отношении экспрессии гена GATA3, в этом случае минимальные значения наблюдались у пациенток подгруппы 1А (p < 0,05). Между показателями уровня GATA3 в подгруппе 1В и группе контроля различий не отмечено (p > 0,05).

В доступной нам литературе нет упоминаний о значимости индекса воспаления (ИВ) в развитии ПР. В нашем исследовании ИВ составил 99,5 % у женщин с ПРПО (подгруппа 1А), что достоверно выше (p < 0,01) в сравнении с подгруппой 1В — 27,2 %. Одновременно с этим подгруппа 1В и группа контроля не отличались друг от друга (p > 0,05).

Таким образом, оказывается, что соотношение TLR4/GATA3 и ИВ определяют начало ПР. Если процесс воспаления преобладает над противовоспалительными субстанциями, развивается каскад реакций, приводящий к ССВО и, как следствие, к ПРПО.

В случае истинных ПР, по-видимому, задействованы другие механизмы активации системы «мать – плацента – плод». Изучение их продолжается.

В отношении неоптерина, как интегрального маркера активации клеточного иммунитета, в литературе имеются данные о том, что его количество в крови беременной женщины коррелирует с гестационным сроком, а максимальное его значение при нормально протекающей беременности фиксируется перед родами [15, 24]. При этом есть исследования, которые указывают на возможность использования неоптерина в качестве маркера наступления ПР. Так, в своей работе D.B. Navolan et al. установили, что повышение уровня неоптерина в сыворотке крови беременных во II триместре более 8 нмоль/л ассоциировано с риском развития спонтанных ПР [24]. В нашем исследовании мы также обнаружили достоверно более высокий уровень содержания неоптерина у пациенток с ПР (основная группа) по сравнению с группой своевременных родов (контрольная) с p = 0,0064.

Имеются данные литературы о влиянии на макрофагальное звено иммунитета родового стресса. Так, при изучении уровня неоптерина в сыворотке крови рожениц и новорожденных отмечено превышение его нормативного показателя с более достоверным увеличением в крови новорожденных [25]. Родовой стресс испытывает организм как матери, так и новорожденного, так как макрофагальная система защиты активизируется не только при инфекционной или соматической патологии, но и при стрессорном воздействии. В ряде исследований отмечено, что активный синтез неоптерина усиливается при патологических состояниях плода и новорожденного [25, 26].

В нашей работе при сравнении содержания неоптерина у пациенток с различными вариантами ПР выяснилось, что достоверно более высоким показателем обладали женщины с истинными ПР (p < 0,025). Именно в данной подгруппе нами зафиксировано самое высокое среднее значение неоптерина (8,89 ± 1,65 нмоль/л), которое к тому же статистически выше и в сравнении с группой контроля (p < 0,01). Таким образом, мы можем рассматривать неоптерин в качестве маркера активации системы «мать – плацента – плод» и готовности к родам и плода и организма женщины.

В доступной нам литературе нет сведений о связи неоптерина и такого осложнения беременности, как преждевременное излитие вод. В нашем исследовании уровень неоптерина в подгруппе с ПРПО (1А) был достоверно ниже по сравнению с подгруппой истинных ПР (p = 0,025) и не имел принципиальных различий с основной группой (p = 0,146). Статистические отличия в уровнях неоптерина между пациентками с различными вариантами ПР подтверждают представление о разных механизмах инициации ПР и возможности использования неоптерина в качестве маркера наступления истинных ПР.

Одной из традиционных и поддерживаемых многими авторами теорий о начале родовой деятельности является гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая теория [16, 17]. В соответствии с ней основная роль в генерации сигнальных факторов, приводящих к развитию родовой деятельности, принадлежит плоду. Подготовка к родам начинается с активации функции коркового вещества надпочечников плода, ответственного за синтез основных стероидов — ДГЭА-сульфата и кортизола. Плодовый кортизол проникает в околоплодные воды, в результате чего рецепторы на плодовых оболочках получают сигнал о необходимости синтеза простагландинов, участвующих в процессах подготовки и инициации родовой деятельности [16]. Авторы рассматривают роды как стресс. Интересное исследование провел S. Yael Hoffman et al. о возможности прогнозирования ПР по ультразвуковому определению объема плодовых надпочечников. Выяснено, что объем фетальных надпочечников у беременных, родивших впоследствии прежде временно, достоверно снижен по сравнению с беременными, родившими в срок [27]. Интенсивный расход стрессорных гормонов надпочечников у матери и плода перед родами и в родах настолько высок, что основная масса фетальной зоны коркового вещества надпочечников у плода исчезает в интранатальном периоде. Стресс (материнский и плодовый) рефлекторно усиливает синтез и концентрацию кортизола в крови матери, при этом стрессорными агентами могут выступать такие процессы, как гипоксемия, инфекция, плацентарная недостаточность, запуская тем самым родовой процесс [28].

В нашем исследовании выявлено, что самый высокий уровень кортизола зафиксирован у рожениц с истинными ПР (759 ± 58,1 нмоль/л), что достоверно отличает эту подгруппу (1В) от пациенток подгруппы 1А (с ПРПО) и группы контроля (своевременные роды), p < 0,01. Полученные результаты могут свидетельствовать о максимальной готовности плода и организма женщины к родам в варианте истинных ПР.

Имеются данные, что при плановом кесаревом сечении, произведенном при доношенной беременности до начала родовой деятельности, количество кортизола в пупочной артерии плода в десятки раз меньше, чем его уровень при спонтанно развившейся родовой деятельности. В этом случае плод рождается без стрессовой реакции и фетальная зона коркового вещества надпочечников плода уменьшается незначительно. Также имеются сведения о сниженном уровне кортизола при доношенной беременности, осложнившейся ПРПО на незрелых родовых путях, по сравнению с роженицами с самостоятельно развившейся родовой деятельностью [29].

Нами подтверждены данные литературы: пациентки в подгруппе с ПРПО (1А) имели статистически более низкое среднее значение кортизола — 377 ± 45,8 нмоль/л по сравнению и с подгруппой 1В — истинными ПР (p < 0,01) и с группой контроля (p = 0,017). Таким образом, можно предположить, что в варианте развития ПР по типу ПРПО плодовый фактор не имеет главенствующего значения.

Выводы

1. Исследование «ИммуноКвантэкс» у пациенток с ПР позволяет определить состояние локального иммунного статуса и вариант развития ПР.
2. У рожениц с ПР и ПРПО в иммунном ответе преобладает реакция воспаления со снижением уровня экспрессии TLR4 и синхронного снижения GATA3.
3. При истинных ПР нет различий в локальном иммунном статусе с роженицами, имеющими своевременные роды.
4. Уровень неоптерина статистически выше в основной группе (ПР) по сравнению с контрольной, что позволяет использовать его в качестве маркера развития ПР. У пациенток с истинными ПР зафиксировано максимальное значение неоптерина, что может свидетельствовать о полной готовности организма матери и плода к родам.
5. Уровень кортизола определяет роль плодового фактора в развитии родовой деятельности. Максимальный уровень данного показателя отмечен в подгруппе истинных ПР, а минимальное значение — в подгруппе с ПРПО, что указывает на отличия в инициации различных вариантов ПР.

About the authors

Nadezhda Yu. Katkova

Nizhny Novgorod State Medical Academy

Author for correspondence.
Email: katkova_nu@inbox.ru

MD, DSc, Head of the Department of obstetrics and gynecology of the Faculty of Doctors’ Advanced Training

Russian Federation, 10/1, Minin and Pozharsky square , Nizhny Novgorod, 603005

Olga I. Bodrikova

Nizhny Novgorod State Medical Academy

Email: olga.bodrikova@mail.ru

PhD Student, Department of obstetrics and gynecology of the faculty of advanced training of doctors

Russian Federation, 10/1, Minin and Pozharsky square , Nizhny Novgorod, 603005

Anzhelika V. Sergeeva

Nizhny Novgorod State Medical Academy

Email: sergeeva-av2013@yandex.ru

DM, Associate professor Department of epidemiology

Russian Federation, 10/1, Minin and Pozharsky square , Nizhny Novgorod, 603005

Larisa D. Andosova

Nizhny Novgorod State Medical Academy

Email: andosova@yandex.ru

DM, Associate professor Department of Laboratory and clinical Diagnostics, Faculty of Doctors’ Advanced Training

Russian Federation, 10/1, Minin and Pozharsky square , Nizhny Novgorod, 603005

Ksenia A. Shahova

Nizhny Novgorod State Medical Academy

Email: kontclin@mail.ru

DM, Associate professor Department of Laboratory and clinical Diagnostics, Faculty of Doctors’ Advanced Training

Russian Federation, 10/1, Minin and Pozharsky square , Nizhny Novgorod, 603005

Irina M. Bezrukova

Nizhny Novgorod State Medical Academy

Email: irinkabesrukova89@mail.ru

PhD Student, Department of obstetrics and gynecology of the faculty of advanced training of doctors

Russian Federation, 10/1, Minin and Pozharsky square , Nizhny Novgorod, 603005

Kseniya B. Pokusaeva

Nizhny Novgorod State Medical Academy

Email: pokusaeva.kseniya@mail.ru

PhD Student, Department of obstetrics and gynecology of the faculty of advanced training of doctors

Russian Federation, 10/1, Minin and Pozharsky square , Nizhny Novgorod, 603005

Nadezhda K. Ryzhova

Perinatal Center of Dzerzhinsk

Email: rnk71@mail.ru

MD, Head

Russian Federation, Dzerzhinsk

References

Supplementary files