Социальный персонализм и тема будущего человечества в философии Николая Бердяева

Полный текст

Интерес к идеям русского философа Николая Бердяева в современном мире не только не ослабевает, а напротив, он становится все более острым и очевидным. Взгляды русского мыслителя на историю человечества и, особенно на развитие российского общества, не теряют своей актуальности уже практически 100 лет. В этом ключе важно ответить на вопрос о месте человека внутри исторического потока, может ли личность существенно и необратимо влиять на социальный процесс в мировом масштабе или остается его пассивным участником? Данный вопрос открывает смысл бессилия каждой отдельной личности или, напортив, показывает нам степень ее величия и могущества, которое на самом деле и есть божественное предназначение человека. Однако ситуация с которой мы столкнулись сегодня, показывает нам, что именно человек в настоящий момент истории испытывает фундаментальную трансформацию, то самое преображение к которому он всегда так стремился. Бердяев обращает наше внимание на тот факт, что вся наша история – это одна большая неудача человека, она есть: «крушение всех человеческих замыслов. В ней осуществляется не то, что задумал человек, и смысл происходящего в ней неуловим для человека [6].

Объективность законов социального мира, делает историю для нас внешним и часто даже враждебным процессом, в котором мы вынуждены играть определенную, предписанную нам роль и каждый раз бессильно наблюдать за происходящим со стороны, не имя возможности что-то изменить коренным образом. Возможно то, что мы называем злом по отношению к конкретному человеку, есть необходимость выживания для общества и потому злом не является, а скорее даже благом, поскольку способствует его развитию. Данная дилемма не разрешима с позиции гуманизма и веры в человека, его духовно-нравственных ценностей. Признание вечного и неразрешимого противостояния личности и общества само по себе не дает возможности ответить на вопрос о смысле и цели исторического развития.

Таким образом, именно пути преодоления этой пропасти искали русские философы в самые тяжелые, переломные для нашей страны и мира периоды истории. Русские философы стремились не только критически осмыслять человеческую историю, но и видеть ее возможности: «Чувство эсхатологической надежды связывалось мыслителями с обретением подлинного смысла исторического существования, осуществлением человеком своего предназначения» [9, с. 394-395].

Учитывая современное состояние человеческого общества, действительно важно ответить на вопрос о том, как человеку, потерявшему связь с Богом, вновь обрести веру в свои силы и в свое будущее? Именно XX век показал нам, что действительно, как и предсказывал русский философ Бердяев, сначала пошатнулась вера в Бога, а затем она постепенно утратилась и в отношении самого человека [1]. В русской религиозной философии и художественной литературе, акцент был расставлен таким образом, что все искусственные построения рушились в одночасье, если в них не было решения вопроса о смысле человеческого бытия. Другими словами это вопрос, который имеет принципиальное значение для конечных судеб мира, а именно: как найти в человеке божественное и как дать ему восторжествовать над объективированным миром, порабощающим его?

Судьба личности в контексте исторического развития

Размышляя над человеческой историей, Николай Бердяев безжалостно констатирует:

«История была судьбой человека, но судьба человека никогда не интересовала историю Несоизмеримость между историей и личной человеческой судьбой и есть трагедия истории, трагедия безысходная в пределах самой истории, требующая ее конца» [6, с. 319]. Для русского мыслителя воплощением объективации духа в истории становится гегелевская концепция, в которой личность полностью подавляется, подчиняясь внешнему закону, который в свою очередь, есть ни что иное как абсолютная власть разума. Человека одинаково пугает и настораживает история, происходящая с ним и одновременно без него, то есть холодный рациональный расчет не менее губителен для живого человеческого духа, чем абсолютный иррациональный волюнтаризм, свобода в чистом виде, хаос, лишенный цели и смысла. Решение данной проблемы у Бердяева связано с наличием внутреннего духовного потенциала в человеке, который прочно его связывает с духовным миром. «Реальная победа над хаосом требует усилий духа, духовного переворота и духовного возрождения, она опирается не на фатум истории, не на темные иррациональные силы, а на человеческую свободу и на благодатные Божьи силы» [6, с. 322]. Таким образом, зло, присутствующее в настоящем времени нашей истории, не может быть частью божественного замысла, следовательно, говорит философ: «… в современных мировых течениях не действуют ни силы свободы, ни силы Божьей благодати. В них обнаруживается страшная покинутость человека» [6, с. 322].

Мир фантазмов (тождественно миру симулякров Ж. Бодрийяра [8].) окруживший плотной стеной человека и заменивший массам подлинную культуру, по словам Бердяева, был и раньше, он появился не в XX веке, просто сегодня он стал максимально очевиден, его опасность больше нельзя игнорировать. Как показывает история, человек всегда стремился выжить физически и укорениться материально, это неотъемлемая часть нашего общественного бытия. Однако не экономика на самом деле является фундаментом его жизни, поскольку человек свою сущностную природу реализует только в трансцендентной цели, его идеалы проецируются в физический мир и то ради чего он живет находиться в другом измерении. Именно оно является подлинным источником творчества и самых невероятных высот в развитии культуры, которые были достигнуты человечеством. Человек в массовом обществе рассматривает духовную культуру как нечто второстепенное, не имеющее самостоятельной ценности, поскольку ориентирован в первую очередь на потребление материальных ценностей, частью которых становятся и духовные символы. Постепенное замещение смыслов ведет к потере ориентации в личном и социальном пространстве и невозможности иметь подлинное религиозное сознание.

Для типичного поведения индивида в массовом обществе, характерно возрастание активности, но вся она в основном направлена на потребление, цель которого не только сиюминутна (а потому в принципе неудовлетворима), но и лишена религиозности, как духовного основания, что в более широком смысле можно обозначить как мир лишенный сакрального значения. Символизм мира потребления в массовом масштабе носит примитивный характер и в большей степени отражает желание индивида пройти необходимую идентификацию, представленную современной системой ценностей материального благополучия. Любая попытка вырваться из этого порочного круга, приводит человека к осознанию нескольких ключевых идей. Во-первых, это необходимость преодоления внешней объективации на личностном уровне, то, что Бердяев называет принятием трагизма своего положения. Во-вторых, это поиск в себе самом божественного начала, которое и позволит человеку преодолеть современный этап отчуждения и обрести свою собственную подлинную сущность. В любом кризисе есть свои положительные моменты, поскольку, пишет Бердяев, человек в этом всеобщем упадке и хаосе прозревает и видит как: «Падают ложные покровы, и обнажается добро и зло» [5]. Старый мир новой истории изживает себя и требует обратить внимание на то новое, что неизбежно должно принять человечество. Бердяев подчеркивает:

«День истории перед сменой ночью всегда кончается великими потрясениями и катастрофами, он не уходит мирно». Возможно поэтому, современная личность испытывает то состояние, которое можно сравнить с обновлением змеи, сбрасывающей старую кожу. Кризис может восприниматься и как нечто нейтральное, если рассматривать его как часть исторического процесса, необходимого для обновления человеческой культуры и который может иметь одновременно негативные и позитивные последствия [10, с. 93].

В работе посвященной новому жизненному этапу человеческого бытия «Человек и машина» (1933), где подчеркивается необходимость переоценки многих важнейших ценностей в мире господства техники, Бердяев пишет о том, что: «В своей исторической судьбе человек проходит разные стадии, и всегда трагична эта судьба» [4]. Сначала он был рабом природы, и результатом его борьбы за освобождение стала сотворенная им культура, но одновременно с ней он создал и государство, классы и поэтому сразу оказался в новом рабстве. Сейчас от человека требуются новые усилия, связанные с обузданием иррациональных процессов в обществе и поэтому он стремится максимально организовать мир с помощью техники и окончательно подчинить природу. Однако проблема заключается в том, что освобождение человека до сих пор не состоялось, поскольку он неизбежно ищет опору вне себя, а не в своих собственных силах. Поэтому Бердяев обращает внимание на то, что: «… в новых и новых формах ставится проблема освобождения человека, овладения духом природы и общества. Эта проблема может быть решена только сознанием, которое поставит человека выше природы и общества, поставит душу человеческую выше всех природных и общественных сил, которые должны ему подчиниться» [4]. Николай Бердяев, размышляя об условиях освобождения человека, убежден, что решение возможно только благодаря религиозности, а именно он говорит о христианстве, которое: «... может быть, недостаточно в его истории раскрывалась и часто искажалась. Путь окончательного освобождения человека и окончательного осуществления его призвания есть путь к царству Божию, которое есть не только царство небесное, но и царство преображенной земли, преображенного космоса» [4]. Бердяев говорит о центральном событии в истории, а именно о любви Бога и человека «в свободе», он видит тайну антропологического процесса в тоске человека по Богу, которая в тоже время является откровением Бога в человеке и рождением Бога в человеческом духе [7, с. 43-44].

Социальный персонализм как ответственность за будущее человечество

Духовная сила личности зависит от того способна ли она взять на себя ответственность за все, что происходи с ней и человечеством в данной отрезок истории. В настоящем отрезке истории происходит принятие и осознание реального положения дел, взгляд на человеческое бытие как на персональное бытие, расположенное в социальном пространстве, в котором утрачены иллюзии [2], но взамен получен стимул к новому витку в развитии своих собственных сил. Истина оказывается проста и очевидна, человек должен изменить самого себя, совершенствовать, но опираясь только на высшие ценности, которые вне подлинной религии не существуют. Поэтому кризис религиозности, который наблюдается в массовом обществе, Бердяев тоже приветствует: «Огромные массы человечества зашевелились и пришли к активной власти в момент потери религиозных верований и отпадения от христианства» [6]. Эпоха господства техники, о которой пишет русский философ, неизбежно меняет и сам тип религиозности, поскольку в эту эпоху происходит ослабевание внешне навязанного типа религиозного воззрения: наследственного, привычного, бытового, социально обусловленного [4]. Человеку полезно на данном этапе порвать с уже устаревшими традиционными формами религиозной жизни, поскольку в мире техники ему, чтобы вновь не оказаться в рабстве, ему неизбежно потребуется более напряженная духовная работа свободная от всяческих внешних социальных внушений. В таком случае, уверен Бердяев:

«Религиозная жизнь делается более личной, более выстраданной, т. е. определяется духовно [4]. Однако данный подход философа, не основан исключительно на оптимизме в отношении становления нового религиозного сознания, как на персональном, так и на всеобщем соборном уровне. Власть машины, считает Бердяев, может иметь, в том числе и «… роковые последствия для духовной и религиозной жизни. Техника овладевает временем и радикально меняет отношение ко времени…. В этой бешеной скорости современной цивилизации, в этом бегстве времени ни одно мгновение не остается самоцелью и ни на одном мгновении нельзя остановиться, как на выходящем из времени» [4].

Николай Бердяев увидел многие современные проблемы нашего техногенного общества, задолго до того как они стали для нас очевидными: «Машина получила магическую власть над человеком, она окутала его магическими токами» [4]. И эта новая магия в очередной раз не сделала человека свободным, более того, она поработила его окончательно, заставив чувствовать себя еще более зависимым, разрывая при этом традиционные социальные связи, разъединяя нас и властвуя, поскольку оставляет нам единственный возможный путь – это дальнейшее погружение в одиночество и прочную связь с техникой. То, что Бердяев называет цивилизацией, может окончательно преобразовать религиозное сознание, но при этом не дать возможности человеку вновь приблизиться к божественному, поскольку мир техники на данном этапе включает в себя человека не как цель, а скорее как средство для развития материального мира. Философ уверен, что: «Машина хочет, чтобы человек принял ее образ и подобие. Но человек есть образ и подобие Бога и не может стать образом и подобием машины, не перестав существовать» [4]. Однако все эти опасения не мешают Н.А. Бердяеву говорить о перспективах человечества следующим образом: «Нужно видеть абсурдность и бессмысленность мира, в котором мы живем, и вместе с тем верить в дух, с которым связана свобода, и в смысл, который победит бессмыслицу и преобразит мир» [3]. Единственный путь, преодоления кризисного состояния современной культуры и поглощения ее цивилизацией, на который указывает нам русский философ, – это путь религиозного преображения [6, с.153].

Подлинное бытие не может существовать без аскезы и резиньякции, поскольку в нем гаснет творческое начало, которое задается общей «усталостью» современной культуры [6]. Истинная культура созерцает вечность, утверждает философ, а техника погружает человека в постоянную гонку за прогрессом, не оставляя ему возможности для внутренней глубины и существования в духовном измерении. Таким образом, человек способен найти в себе великую силу и покаяться, а затем обратиться к своему собственному преображению, преодолевая историю и устремляясь к божественному в нем.

Об авторах

С. Г. Гутова

Автор, ответственный за переписку.
Email: uni@nvsu.ru
ORCID iD: 0000-0002-7947-166X

д-р филос. наук

Список литературы

Дополнительные файлы