Philosophy of psychiatry: quarter of a century in discussions

Full Text

Будучи не только медицинской наукой, но и социальной практикой попечения, интересуясь не только симптомами и синдромами, но и самим человеком, на протяжении своей истории психиатрия делила предмет своих изысканий с гуманитариями, жаждущими взглянуть за границы разума. Один из новейших разделов, возникших благодаря этой «приветливости», — философия психиатрии.

Сегодня философия психиатрии — одна из наиболее развивающихся областей. Как междисциплинарная площадка в диалоге наук, школ и отдельных профессионалов она объединяет в обсуждении животрепещущих проблем психиатров и философов, психологов и социальных работников. В её поле сходятся феноменологи и специалисты нейронаук, антипсихиатры и разработчики национальных программ психиатрической помощи, теоретики и практики. Какова её история как история критики, диалога и дискуссий, мы и попытаемся разобраться в настоящем обзоре.

Задаваясь обозначенной целью, необходимо сразу же отметить четыре трудности, которые значительно усложняют работу и, по большому счёту, непреодолимы.

Во-первых, несмотря на молодость отрасли, работы по философии психиатрии уже настолько многочисленны, что статейный объём не может вместить даже титульной библиографии исследований.

Во-вторых, большинство работ представляет собой разношёрстные статьи, коллективные монографии и сборники конференций, монографии чрезвычайно редки, поэтому выделение крупных и обособленных исследовательских направлений затруднительно.

В-третьих, в силу молодости отрасли и её современности исследователю, который осуществляет её критический анализ, невозможно требуемое для объективного взгляда дистанцирование: затруднительны выделение центральных фигур, важнейших гипотез и разметка траекторий развития.

В-четвёртых, междисциплинарность философии психиатрии приводит к трудностям целостного охвата: всякое исследование этой области представляет перспективу или философии, или психиатрии.

Настоящий обзор — обзор с позиции философа; во взгляде психиатра, конечно же, будут заметны другие закономерности. Однако, несмотря на существующие затруднения, исследования корпуса текстов философии психиатрии — важный шаг для осознания её настоящей ситуации, а также выработки векторов её рецепции в философских и медицинских отраслях.

История философской критики и диалога

Несмотря на молодой для отрасли философии науки возраст (а она сформировалась в самом начале 1990-х годов), философия психиатрии имеет свою историю и предысторию. Уже можно говорить о её предшественниках, которые много лет готовили почву, о её классиках, которые сформулировали основные проблемы и расставили методологические акценты, и о её современных дискуссиях, которые охватывают огромное многообразие не только медицинских, но и гуманитарных проблем. В своём кратком развитии философия психиатрии прошла три относительно самостоятельных этапа:

• этап предыстории (до 1990-х годов);
• этап институционализации (1990–2005 гг.);
• этап экспансии (с 2005 г. по настоящее время).

Предыстория связана с гуманитаризацией и философской критикой. И хотя философия и другие гуманитарные науки никогда не обходили психиатрию вниманием, XX век стал особенной страницей: измученная классификационными спорами, обилием этиологических гипотез психиатрия стала прислушиваться к философии; обратившаяся к человеку философия всячески культивировала интерес к его неразумию. Сам человек, пережив ряд потрясений, утратив уверенность в себе и ища почву, начал испытывать особое сострадание к больным душам психиатрических пациентов. По этой причине экзистенциально-феноменологическая психиатрия и антипсихиатрия стали самым первым решительным шагом в истории и предыстории философии психиатрии [1, 2]. Их рубежность не в том, что они посмотрели на психическое заболевание философски, ведь это уже делали и в философии, и в психиатрии. Объединив сходно мыслящие и сходно ищущие фигуры в движения, они создали пространство обмена идеями и дискуссий, которое стало почвой для формирования философии психиатрии.

В узкоспециальных критических работах, посвящённых экзистенциально-феноменологической психиатрии и антипсихиатрии, анализировали идеи представителей; часть из них (особенно касающаяся последней) была построена на полемике [2–4]. Работы первой группы выходят до сих пор: они обращаются к феномену истории — истории философии и психиатрии [5–7]. Исследования второй группы стали менее экспрессивны, менее ожесточены в спорах и одновременно расширили поле критической рефлексии. Экзис-тенциально-феноменологическая психиатрия и антипсихиатрия в них — материал или повод для того, чтобы обсудить проблемы [8].

Как на уровне трудов представителей экзистенциально-феноменологической психиатрии и антипсихиатрии, так и на уровне критических исследований полярность «философия — психиатрия» становится антиномичным основанием критики. Философия, философская позиция, критика здесь позволяют в акцентированной форме показать технократичность медицинского подхода к болезни и заявить о его недостаточности, а также предложить новый — философский, — который ориентирован на человека, его существование. Уже на этом этапе становится понятно, что разговор «из двух углов» есть разговор о приоритетах, что исключительно философский подход без его адаптации не может быть использован в клинике и что происходящий антиномичный разговор, хотя и указывает на слабые места обоих сторон, не способствует снятию констатированного противоречия, не ведёт к разработке нового подхода. Однако для того чтобы перейти к философскому диалогу по актуальным проблемам психиатрии, потребовались определение предметного поля и разработка оснований. Она и была проделана в 1990–2005-е годы.

Первым пространством нарождающегося диалога по философии психиатрии становится американский журнал «Философия, психология и психотерапия»: номера первых лет его выхода содержат по две-три основных статьи, которые сопровождаются двумя-тремя коротенькими сообщениями с критическими замечаниями, а затем ответом автора. Значимой становится также проделанная Джоном Сэдлером работа по сбору текстов, которые отражают пересечение философии, психиатрии и психологии (их библиографии публикуются в большинстве первых номеров) [9].

Ещё один важный для философии психиатрии журнал — «История психиатрии». Основанный в 1990 г. Германом Берриозом и издающийся в Кембридже, он сохраняет связь новой отрасли с её историей и акцентирует преимущественно историко-методологические аспекты. Конечно же, эти журналы не являются единственными периодическими изданиями, на страницах которых появляются статьи по философии психиатрии, но они, направляя своё внимание на историю и современность новой отрасли, как никакие другие способствуют её институционализации.

Вышедшие в 1996‒2004 гг. коллективные труды систематизируют уже проведённую в рамках журнальных статей работу и расставляют акценты. Это три коллективные монографии в издательствах «Оксбриджа»: в 1996 г. «Философия, психология и психиатрия» [10] в Кембридже, в 2003–2004 гг. «Природа и нарратив: введение в новую философию психиатрии» [11] и «Философия психиатрии: компанион» [12] в Оксфорде, а также «Философия и психиатрия» [13] в издательстве De Greyter. Большое значение для перехода к современному этапу развития философии психиатрии и имела запущенная Билом Фулфордом серия книг «Международные перспективы в философии и психиатрии» (издательство Оксфордского университета). За 17 лет было издано 59 томов, большинство из которых — коллективные монографии, объединённые общей проблемой с тематической рубрикацией по основным дискуссионным полям¹.

В предисловиях основных коллективных работ по философии психиатрии указанного времени мы видим констатацию родства, осознание новизны сближения и нескрываемые надежды на разрешение проблем психиатрии. «Психиатрия была включена в прикладную область философии достаточно недавно», — спешит отметить в 1996 г. Билл Фулфорд [14, p. 1]. В 2004 г. в единодушии англо-американских исследователей его поддерживает Пауль Аппельбаум, подчёркивая, что именно в последней четверти XX века философия обращается к психиатрии, и расстояние между ними перестаёт казаться столь далёким, как ранее [12, p. 5]. В тот же год Т. Шрамм и Й. Томе, по собственному признанию, перенимают эстафету Фулфорда, представляя плод трудов немецкоязычного (за исключением единичных статей) коллектива. Начинается он совсем провокационно: «Психиатрия — это философская дисциплина», с логичным разъяснением: «…в психиатрии многие теоретические и практические вопросы имеют философский контекст» [13, p. 1].

Все редакторы, а за ними и авторы начального периода становления новой отрасли, стремясь объединить разнонаправленные исследования по философско-психиатрической проблематике, выстраивают общее проблемное поле. В рамках теории они указывают на общность вопросов тела/сознания, свободы воли, рациональности, причинности, принципов классификации, идентичности, сознания, других «я», разделения гуманитарных и естественных наук. Одновременно подчёркивается пересечение в аспекте практики: и философия, и психиатрия считают своей миссией помочь человеку жить своей жизнью, в гармонии с миром. Уже на этом этапе становится заметна разнонаправленность ситуации: если в теории философии психиатрии дискуссии будут направлены на исследование противоречий, то в практике они, напротив, будут нацелены на их преодоление, на развитие обоюдности, принятия и диалога.

Современные дискуссии

Если философия психиатрии первых лет своего развития всячески подчёркивала свою продуктивность для двух сошедшихся в ней ветвей, то в публикациях последнего десятилетия часто акцентируется её мультисциплинарность [14, p. 1], и это не удивительно: в процесс организации психиатрической помощи вовлечены также социальные работники и менеджеры, психологи и медицинские сёстры. Для всех них философия психиатрии становится пространством диалога.

В основании современных дискуссий лежат топовая для англо-американской традиции проблема «Mind/Body» и провокационный для психиатрии диспут о концепции психического заболевания. Слово «психический» при этом и представляет «загвоздку», обозначая самое болезненное и уязвимое место. Является ли психическое заболевание болезнью мозга (тела)? Или это болезнь сознания, которое мы телу противопоставляем? Проблема «Mind-Body» и статуса заболевания в психиатрии ведёт к проблеме идентичности психиатрии как науки, к проблеме верифицируемости основных понятий, методов диагностики и лечения. Её антиномичный характер влечёт неопределённость по вопросу психиатрической классификации и диагностики, неустойчивость методологии. Эта группа вопросов образует исходное дискуссионное поле философии психиатрии по методологии исследования человека, с которого начинается развитие отрасли.

Зарождение философии психиатрии в широком смысле отсчитывается с 1913 г., с публикации Карлом Ясперсом «Общей психопатологии» [14, p. 1], поэтому одной из центральных её дискуссий становится дискуссия о методологии исследования человека. Она представлена обсуждением двух групп проблем, отражающих методологический строй предложенной когда-то Ясперсом системы:

• проблемы соотношения описательного и объяснительного подходов;
• проблемы использования феноменологии.

Обсуждение соотношения описательного и объяснительного подходов в психиатрической клинике (в частности, в исследовании и диагностике), по признанию самих психиатров, является продолжением подобных споров в психологии, а также развитием старой проблемы методологии наук о человеке. Основных проблемных точек здесь две, и они объединяют эту дискуссию с другими: во-первых, это исследование применимости рядов детерминации (стимул-реакция, причина-последствие, каузальность) и означивания (значение, смысл) в этиологии и клинике психиатрии [15], а во-вторых, новые формулировки традиционного вопроса о соотношении описания и объяснения в исследовании поведения и сознания человека, в том числе в свете последних достижений нейронаук [16].

Дискуссии о допустимости и продуктивности философского феноменологического метода на современном этапе часто также связаны с проблемой его адаптации к исследованию сознания и нейропсихиатрии. Ряд публикаций по этому вопросу принадлежит Томасу Фуксу, исследователю Ясперса, редактору его собрания сочинений и продолжателю его дела [17, 18]. Во всех них Фукс всячески подчёркивает, что разработанный философом более века назад в психиатрии метод феноменологии теперь, в эру нейронаук, как никогда важен. Это же подчёркнуто в работах Дэна Захави, Льюиса Саса и Джозефа Парнаса [19, 20]. Все они настаивают, что феноменология позволяет обратиться к основным структурам опыта сознания: темпоральной континуальности, планированию действий, неосознаваемой памяти. Она может помочь вскрыть дорефлексивный опыт и показать те проблемные точки, которые наиболее критичны для психических отклонений. Более того, феноменология позволяет перейти от ещё общепринятого представления о сознании как зеркале внешнего мира к пониманию проективной природы сознания, двунаправленности отношений «Я-мир», к уровню целостного опыта.

Споры о методологии наук о человеке продолжаются в обсуждении теории коммуникации в клинической и терапевтической практике, при этом важным полем здесь становится сама теория диалогического самосознания и коммуницирующих сознаний. В своём введении в специализированный раздел, посвящённый проблеме коммуникации, редакторы недавнего сборника «Оксфордское руководство по философии и психиатрии» указывают на принципиальную значимость этой проблемы для психиатрии по трём причинам [14, p. 217]:

• во-первых, поскольку психиатрия, как никакая другая медицинская специальность, нацелена на понимание человека, от которого зависит не только терапия, но и элементарная диагностика (встреча с человеком — рабочее поле психиатрии);
• во-вторых, поскольку успешность клинической практики в психиатрии зависит от ориентирования в теории коммуникации и способности на её основании разработать программу терапии;
• в-третьих, коммуникативный компонент важен в разработке теории самосознания и сознания в целом — одного из направлений современных нейронаук.

В теоретической психиатрии теория коммуникации как основание теории психического заболевания уходит от традиционных теорий социального познания [21] и обращается к терминологии первичной и вторичной субъективности, а также к понятиям первого, второго и третьего лица. Подобный синтез аналитической философии сознания и феноменологической теории сознания позволяет психиатрии по-новому посмотреть на механизмы отдельных психических заболеваний. В психиатрической практике коммуникативные дискуссии позволяют осознать уровни и особенности клинической коммуникации в психиатрической диагностике и терапии [22, 23].

В целом проблема методологии психиатрии связывает этап развития философии психиатрии с этапом её предыстории. Неудивительно, что многие работы в этой области, особенно те, что выходили в 1990-е годы, основаны на анализе идей К. Ясперса, Л. Бинсвангера или других предшественников [24, 25].

Дискуссия о характере психиатрических классификаций несёт отпечаток дискуссии о психическом заболевании и методологических споров. Очень хорошо связывает эти два пространства Кеннет Кендлер, который для описания дискуссий о природе психических расстройств предлагает использовать старые философские термины из средневековых споров, одновременно адекватно отражающие позиции, которые мы видим, в том числе, в диагностических дискуссиях:

• реализм — психические заболевания есть реальные сущности, которые имеют корреляты в опыте и могут быть обозначены диагнозом;
• номинализм — психические заболевания есть всего лишь условные понятия, и диагнозы весьма условны;
• социальный конструктивизм — понятия психических заболеваний социально обусловлены и не могут быть чистыми реальными сущностями.

При этом, по его убеждению, только позиция реализма предполагает соответствие понятий психиатрии реальным сущностям, открываемым в природе (человеческого разума). Здесь возможны две альтернативы: психиатрическую терминологию можно признавать универсальными категориями, подобно элементам периодической системы, либо её можно расценивать как конструируемую людьми, а не отражающую реальные вещи [26, p. xiv‒xv]. Разумеется, диагностические споры ещё в большей мере, чем все остальные направления, выражают дух англо-американской философской традиции и её ориентацию на позитивизм: уход в логику, акцент на проблематике верификации, выработки критериев достоверности.

Сам запрос на постановку проблемы достоверности диагноза в психиатрии и развитие психологической дискуссии о верификации методов по отношению к психиатрической теории нозологии формируется в 1960‒70-е годы, в ответ на антипсихиатрические лозунги [27]. Центральным событием здесь становится статья Э. Робинса и С. Гузе о валидности при диагностике шизофрении [28], которая запускает работу по формированию надёжной диагностической системы. В 1980 г., как кажется, таковая появляется как Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам 3-го издания (DSM-III — от англ. Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders). Однако наложение диагностических единиц и неполная чистота критериев диагностики приводят к быстрому разочарованию, и в 1990‒2000-е годы мы видим поток критических работ по проблеме диагностики [29, 30]. Нарастание разочарования совпадает с начальными этапами развития философии психиатрии, поэтому диагностические дискуссии становятся важнейшим фронтиром её развития.

Самое большое количество проблемных точек порождает позиция нормативности, которой придерживаются большинство психиатров (постулирование некой нормы и оценивание болезни как неприятного, нежелательного состояния — в противоположность здоровью как позитивному состоянию психики). И это закономерно: отождествление психического заболевания с соматическим, характерное для биологической психиатрии, практически полностью снимает фундаментальные проблемы классификации, оставляя только частные нюансы, присутствующие в диагностической медицине в целом, уже обсуждённые и давно компенсированные значимостью классификационной системы для унификации схемы лечения и её успешности.

Нормативность во взгляде на психическое расстройство влечёт ряд общих и частных вопросов, наиболее обсуждаемые из которых следующие [31]:

• соотношение между описательным и оценочным компонентами классификации;
• влияние на нозологические сетки психиатричес- кой теории и культурного фона, характера нозологической корреспондентности, то есть того, выражают ли классификации реальность симптомов или же создают лишь дополнительный концептуальный уровень, а также того, чьи интересы может обслуживать подобная концептуализация;
• влияние на характер классификаций центральных для психиатрии дихотомий «тело/сознание», «факт/ценность» и пр.

В последние 10–15 лет (в конце 2000-х — 2010-х годов) мы видим активное сближение диагностических дискуссий и дискуссий нейронаук. На этом основании в последние годы появляются альтернативные модели диагностики, а также открываются новые направления разработки проблемы достоверности [31, 32]. В 2010 г. стартует проект Национального института психического здоровья США под названием «Research Domain Criteria», результатом которого должно стать создание новой классификационной системы, основанной на данных неврологии и генетики и разработке проблемы функциональных измерений в этой области [33]. Это в большей мере система унификации, чем диагностика, она призвана объединить исследователей, а не практиков, не диагностировать с целью лечения, а упорядочить с целью исследования. Однако на неё возлагают надежды по сглаживанию противоречий, обновлению и выработке принципиально иных оснований диагностической психиатрии.

Психиатрическая этика — разношёрстное поле дискуссий, которое в последние годы часто поглощает собой другие пространства исследований. Как область, отличная от общей медицинской биоэтики, она развивается в последние 30 лет, и это развитие совпадает с развитием философии психиатрии. Причём она не просто специфицирует биоэтические принципы к области психической патологии и её лечению, но и активно настаивает на том, что этика психиатрии должна разрабатывать собственные основания, поскольку имеет собственную, не характерную для медицины проблематику [34].

Все отличия обусловлены спецификой психичес-кого расстройства как психической, а не соматической болезни, затрагивающей сознание и разум пациента, его способность принимать решения и выносить суждения, а также требующей специфической техники диагностики и лечения. По этой причине среди основных проблем биоэтики можно назвать следующие:

• обсуждение специфики биоэтических принципов психиатрии и оснований принятий решений в психиат-рической клинике и психотерапии [35];
• вопрос универсальности/вариативности этичес- ких норм и их влияния на постановку диагноза и разработку принципов лечения;
• проблему этических последствий психиатричес-кого диагноза или стигматизации [36];
• проблему ответственности пациента и его способности принимать решение относительно собственного лечения (включая проблему принудительного лечения) [37];
• вопрос автономии и свободы психически больного человека [38–40].

Обсуждение границ традиционной биоэтики в психиатрии и разработка путей её обновления приводят философию психиатрии к разработке ценностной теории. Один из её пионеров, уже неоднократно упоминавшийся Билл Фулфорд, в ряде работ показывает, что именно аксиологический, а не этический подход может решить многие проблемы здравоохранения как практической отрасли [41]. Психиатрия, основанная на теории ценностей как ветви аналитической философии, способна отойти от традиционного, центрированного на нормологии и морали подхода и расширить рамки философии психиатрии. Сдвиг с этического на аксиологический подход происходит и в работах Д. Болтона [42] и Дж. Сэндлера [43].

Во всех приведённых направлениях дискуссий заметно, что последние 10 лет в психиатрии всячески акцентируют область нейронаук. На стыке философии сознания, этики, когнитивной психологии, права, психиатрии и неврологии появляется новая исследовательская область — психиатрическая нейроэтика [44]. Она по новому ставит вопросы статуса психического расстройства, свободы воли и ответственности, принципов ценностного и этического лечения. Она не просто старается дополнить биологическую психиат-рию, расшатывая её механицистский подход, но включается в неё, позволяя сформировать представление о психическом заболевании как системном сбое (предполагающем сложное разрушение нейронных сетей и связей при одновременном наслаивании генетических, социальных и психологических факторов в их взаимодействии). Философия сознания и этика, а также традиционные философско-психиатрические учения о психическом заболевании, методах его диагностики и лечения человека, коммуникации с пациентом и прочее черпают из этой новой отрасли материал для анализа. Нейронауки позволяют «исследовать болеющий мозг, дабы получить ключ к здоровому сознанию» [45, p. 9], — подчёркивает Георг Нортофф.

Смещение акцента философии психиатрии на новые проблемы психиатрической нейроэтики позволяет ей выйти на качественно новый виток проблематизации. Так она обретает не только новые проблемы и методы, но и новые меж- и трансдисциплинарные перспективы, занимает новое место в современных дискуссиях.

Отечественная сцена

Философия психиатрии в России проходит путь, подобный другим отраслям философии науки и междисциплинарным отраслям в целом. По большей части все, кто обращается к этой проблематике сегодня, пытаются адаптировать её дискурс для отечественной ситуации или же просто рассказать о новой отрасли, новых проблемах и уже не очень новых (предшествующих ей) направлениях. Работ по философии психиатрии, если сравнивать с общемировой ситуацией, очень мало, если говорить с учётом возможности построения поля рефлексии, то в общем-то достаточно для дискуссий.

Со стороны философии самую многочисленную группу работ составляют труды по философско-клиническим направлениям и персоналиям, предшествующим формированию философии психиатрии (монографии А.М. Руткевича, Е.А. Ромек, А.В. Перцева, В.М. Лейбина, диссертация В.В. Летуновского, статьи и главы монографий М.С. Кельнера, К.Е. Тарасова, Ю.С. Савенко, А.В. Водолагина, А.А. Ткаченко, А.В. Лаврухина, Г.М. Кучинского, С. Маечека, В.А. Поликарпова, В.М. Морозова, Э.Я. Штернберга, М.С. Роговина и пр.). Специально философии психиатрии как целостному феномену посвящено критически мало работ. Это главы монографий и единичные статьи автора настоящего исследования [1, 2], монография Е.А. Косиловой [46], а также и монография и кандидатская диссертация С.В. Бардиной [47]. Последнее — единственное специально посвящённое философии психиатрии исследование.

Недостаток специальных исследований не означает, тем не менее, невозможности развития философии психиатрии в России: литературы на других языках более чем достаточно, и настоящий обзор это показывает. Здесь, вероятно, важнее другое: несмотря на несформированность исследовательской области, в отечественной науке существует достаточная платформа для разработки проблематики философии психиатрии. Это показывают конференции, специальные рубрики журналов, посвящённые проблематике на пересечении философии и психиатрии².

Можно назвать три корпуса работ, со стороны философии смежных проблематике философии психиатрии и способных составить основу для её развития³. Во-первых, это отечественная традиция биоэтики (Б.Г. Юдин, Р.В. Петров, П.Д. Тищенко, А.Я. Иванюшкин, Н.В. Коновалова, Л.П. Киященко, А.П. Огурцов, И.В. Силуянова и др.). Во-вторых, это достаточно масштабная (и ожидающая отдельного исследования) советская и российская традиция нормологии и философии медицины (И.Г. Беспалько, Н.И. Бачериков, Я.В. Давыдовский, Г.В. Зеневич, А.М. Изуткин, Г.И. Царегородцев, В.П. Петленко, Т.Б. Дмитриева, В.Д. Жирнов, Ц.П. Короленко, Л.И. Виноградова и др.). В-третьих, также стоит назвать отечественную традицию философии науки с её идеей о том, что каждая наука предполагает слой мировоззренческих оснований, определённую общефилософскую картину мира, которая определяет её постулаты и особенности её практики работы с человеком (В.С. Стёпин, В.П. Кохановский, С.А. Лебедев, Е.А. Мамчур, Н.Ф. Овчинников, А.П. Огурцов, В.М. Розин, М.А. Розов, В.С. Швырев, А.И. Ракитов, Ю.В. Яковец, В.Г. Горохов, В.П. Бранский и др.).

Биоэтика может представить традиционный путь осмысления философских проблем психиатрии в этическом измерении и поднять проблему специализированной этики психиатрии. Уже только её достаточно для продуктивного диалога философии и психиатрии в отечественной традиции. Философия медицины может расширить этическую перспективу и открыть социальное и культурное измерения, исследование которых необходимо для целостного развития философии психиатрии. В рамках традиции философии науки возможна разработка методологических и мировоззренческих оснований философии психиатрии и налаживание её связи с другими отраслями философии науки, а самой психиатрии — с другими науками в их методологических проблемах.

Биоэтика, философия медицины и философия науки (если идти от узкой к широкой перспективе) представляют проработанные поля, в которых могут быть как философски проблематизированы фундаментальные вопросы психиатрии, так и осмыслен её междисциплинарный характер. Разумеется, как уже было подчёркнуто в начале настоящей статьи, психиатрия может представить свои перспективы проблематизации в рамках отечественной традиции. Очевидно, что в схождении этих перспектив и возможен в России тот диалог, который уже четверть века ведётся в мировой науке.

¹ О серии и выпущенных в рамках неё книгах см.: https://global.oup.com/academic/content/series/i/international-perspectives-in-philosophy-and-psychiatry-ippp/?cc=us&lang= en&.

² См., например: Неврологический вестник. 2016; (4) и материалы конференций «Современная психиатрия: постмодернистские тенденции и перспективы развития» (Казань, декабрь 2016 г.) и «Новая психиатрия: между экзистенциями и нейромедиаторами» (Казань, декабрь 2019 г.) [48–50].

³ Далее в силу масштабности смежной литературы мы не перечисляем сами работы, а отсылаем лишь к фамилиям исследователей.

About the authors

Olga A. Vlasova

Author for correspondence.
Email: o.a.vlasova@gmail.com
Russian Federation, 199034, St. Petersburg, Universitetskaya emb., 7‒9

References

Supplementary files