Psychopatology as a cultural paradigm

Abstract

In the context of models of modern society (modernism, postmodernism and post-postmodernism), psychopathological phenomena are considered that correspond to them in the form of neurosis, schizophrenia, as well as schizotypal disorder, pseudo-autism and digital dementia.

Full Text

В современном обществоведении, философии и культурологии рассматривают три вида общества [1]:

1) традиционное, основанное на преобладании духовных ценностей, воплощённых в религии, культе, мифе, ритуале, идеях вечности, системе запретов и предписаний;

2) общество модерна, базирующееся на приоритетах рациональности, науки, детерминизма, относительности, развития, общественного договора, презрения к традиции и др.;

3) постмодернизма — виртуализация реальности, признание иллюзорности всего, мир симулякров, теория множественности миров, игровой характер индивидуальной и социальной жизни, культ ирра-ционального, произвольного и случайного, отказ от авторитета и традиции, приоритет телесности над разумом, признание обратимости времени и «конца истории» и др.

Психиатрия, как показал М. Фуко, формировалась не столько как область медицинского знания, сколько как отрасль общественной гигиены, как институт психопрофилактики, защиты общества от всевозможных опасностей, с которыми оно может столкнуться вследствие болезни или всего того, что прямо или косвенно связанно с болезнью [2]. Её становление и превращение в медицинскую науку совпало с периодом позднего модернизма, и уже в начале XX века, особенно с развитием психоанализа, она стала претендовать на объяснение центральных проблем бытия человека. Вторая половина и конец XIX века — это диагностическая популярность и мода на истерию, в исследовании которой Ж.-М. Шарко стал знаменитым, а З. Фрейд и И. Брейер взрастили на её почве психоанализ [3].

Однако в полной мере психопатологической парадигмой западной культуры периода модерна всё же можно считать невроз в более широком его толковании с его психотравмами, интрапсихическими конфликтами, моральными дилеммами, проблемой выбора, фрустрацией и одиночеством. Наиболее яркими «пропагандистами» этого направления были Карен Хорни («Невротическая личность нашего времени», 1931; «Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию», 1950) [4, 5] и Эрих Фромм («Бегство от свободы», 1941) [6] и др.

С середины ХХ века главным образом благодаря французским философам (Лиотар Ж.Ф., Лакан Ж., Фуко М., Бодрийяр Ж., Деррида Ж. и др.) получило развитие мировоззрение, характеризующееся в общем виде недоверием к традиционным реалистическим концепциям — постмодернизм, который проявил себя во многих сферах — литературе, искусстве, кинематографе, масс-медиа и т.п. Ключевое понятие в философии постмодерна — желание, лежащее в основе понимания сущности человека, его социальности, общественного производства. Бессознательное — не что иное, как «желающее производство», а человек — всего лишь машина желания.

Эту идеологию человека-машины активно развивали Ж. Делез и Ф. Гваттари, основатели одного из современных направлений в философии постмодернизма, которое они назвали «шизоанализ» в своём двухтомном труде «Анти-Эдип: капитализм и шизо-френия» (1972–1980). Они противопоставляли общественное производство и производство желания, стараясь доказать, что именно последнее в общественной жизни играет определяющую роль. Подавление желаний приводит к шизофрении, которую они назвали «болезнью века» или «болезнью конца века». Однако это не пассивная клиническая шизофрения, требующая биологической терапии, а активная «нигилистическая» шизофрения, которая лечится деятельностью по исполнению своих желаний.

Суть шизофрении, согласно постмодернистам, заключается в том, что «шизофрения как процесс — это производство желаний, но такой она представляется в конце истории как предел социального производства, условия которого определяются капитализмом. Это наша собственная болезнь, болезнь современных людей. Конец истории не имеет иного смысла» [7]. Если в предшествующие эпохи потоки желаний подвергались определённому кодированию и перекодированию с помощью религиозных, моральных, правовых и других норм, несоблюдение которых приводило, как минимум, к столкновению интересов социума и отдельной личности или к более глубокому эдипальному невротическому (по З. Фрейду) внутреннему конфликту, то капитализм вынужден декодировать их, иными словами, освободить от всех культурных ограничений, которые плодят шизофреников. Декодированный субъект, согласно интерпретации создателей шизоанализа, — индивид, сознательно отвергающий каноны (нормы) общества во имя освобождения своего «производящего желания», своей человеческой природы, своего естества.

В.П. Руднев, отечественный философ и семиотик, один из специалистов в области философии психопатологии, пишет, что «вопрос о том, почему культура XX века “заболела” шизофренией, в определённом смысле можно рассматривать как один из ключевых в исследовании философии безумия», более того, утверждает он: «философия безумия» и «культура XX века» — это во многом синонимы. Что-то накопилось в истории homo sapiens, и эта болезнь из маргинальной стала центральной [8, с. 350].

Современный этап развития общества характеризуется стремительным развитием цифровых технологий и искусственного интеллекта, пустивших свои корни (ризому) практически во все сферы человеческой деятельности. Этот период знаменует завершение постмодернистского проекта и зарождение новой эпохи, которую британский философ Алан Кирби назвал «диджимодернизмом» (цифровым модернизмом, «digital modernism») [9]. По сути, этот переход означает практически полное слияние объективной и виртуальной реальностей, offline и online, жизнь в «матрице», тотальную симулякризацию массового сознания (концепция пост-правды, фейковые новости, моделирование искусственных личностей, разработка носимых и имплантируемых нейроинтерфейсов и пр.) и, как следствие, повышенную внушаемость и подверженность манипуляциям. Возникла также иллюзия цифрового бессмертия: одной из причин готовности подростков совершить суицид под влиянием социальных сетей является вера в то, что в глубине интернета (Deep Web) находится некое место, своеобразный рай, «Тихий дом», где виртуализированная личность обретает вечный покой и счастье [10].

Возникает вопрос: какой психопатологической модели будет соответствовать человек новой цифровой формации?

По мнению В.П. Руднева, к концу второй половины XX века шизофреническая направленность культуры стала себя исчерпывать, и на смену культурной шизо-френии пришла постшизофрения, то есть произошла актуализация шизотипического начала в культуре [8, с. 355]. Согласно Международной классификации болезней 10-го пересмотра, под шизотипическим расстройством (F21) подразумевают психотическое нарушение, не подходящее по формальным диагностическим критериям для диагноза шизофрении.

В нём нет всех необходимых симптомов, или они слабо выражены, стёрты. Для таких пациентов характерны отчуждённость, социальная изоляция, обеднённые или неадекватные эмоции, странности, эксцентричность, особенности в поведении и внешнем виде, а также причудливость когнитивной сферы [11].

Алан Кирби полагает, что раннему периоду диджимодернизма (наше время) соответствует «псевдоаутизм» — аналог расстройства аутистического спектра, напоминающий синдром Аспергера (F84.5), которому свойственны отстранённость и замкнутость. В качестве аргумента приводятся эпидемиологические данные о значительном увеличении количества таких детей (до 10 раз и более) за последние 10 лет [12]. Причинами роста аутизации А. Кирби считает техническую революцию (интернет, социальные сети, мобильные телефоны, видеоигры и пр.), позволяющую людям существовать в своеобразном «коконе», избегая личной коммуникации и довольствуясь текстом, а также популяризацию социопатии в массовой культуре.

Своеобразный аналог такого затворничества — молодёжные движения хиккикомори и поколение «ни-ни» NEET (Not in Education, Employment, or Training). По данным Центра стратегических разработок, в России в 2019 г. насчитывалось около 8–10% молодых людей, которых можно причислить к добровольным затворникам или самозанятым [13]. Ситуацию значительно усугубила пандемия коронавирусной инфекции, фактически легитимизировав удалённую работу, дистанционное обучение и самоизоляцию.

Ещё один диагноз, который ставят современному пост-постиндустриальному обществу, — цифровое слабоумие (digital dementia). Это специфическое состояние мозга, которое развивается у молодых людей, пребывающих в новой цифровой среде, которые с рождения пользуются гаджетами, смотрят современные видео с очень быстрой нарезкой, привыкли воспринимать визуальный контент и очень плохо воспринимают что-либо на слух, если это нужно себе представлять. Их мышление называют клиповым. Оно характеризуется быстротой, конкретностью, визуальностью, фрагментарностью (отсутствием целостного восприятия), ориентацией на понятия меньшей степени общности, алогичностью, лабильностью — в противовес понятийному мышлению, отличающемуся глубиной обдумывания, логической последовательностью, способностью к анализу-синтезу, критичностью [14].

Феномен цифрового слабоумия был впервые описан учёными Южной Кореи в 2007 г., которые стали отмечать, что всё больше подростков, пользующихся гаджетами, страдают потерей памяти, расстройством внимания, когнитивными нарушениями, подавленностью и депрессией, низким уровнем самоконтроля [15].

Аналог цифрового слабоумия — «информационная псевдодебильность» (термин предложен А.В. Курпатовым) [16]. Информационная псевдодебильность — медицинский термин, обозначающий психическое расстройство, при котором человек проявляет признаки слабоумия вследствие чрезмерного потребления информации, что приводит к сильному отставанию в развитии, ухудшению памяти, рассеянности, низкому уровню самоконтроля.

Таким образом, мы имеем несколько альтернатив трансформации психики под влиянием цифровых технологий и погружения в виртуальную реальность. Под каким психопатологическим флагом будет двигаться вперёд человечество — покажет время.