Theory of knowledge from the point of view of energy psychology

Abstract

The majestic halls of the temple of human knowledge, called science, were built by long efforts and mental work of countless generations of our ancestors. The owner of modern knowledge, a civilized person, comprehended the laws of the world and, having studied the connection between phenomena, by the intervention of his personal will, as a physical force, cleverly applied to a system of levers, subjugated nature and became its actual ruler.

Full Text

Величественные чертоги храма человѣческаго знанія, именуемаго — наукою, построены долгими усиліями и умственною работою бесчисленной смѣны поколѣній нашихъ предковъ. Обладатель современнаго знанія, цивилизованный человѣкъ, постигъ законы міра и, изучивъ связь между явленіями вмѣшательствомъ своей личной воли, какъ физическою силою, остроумно приложенною къ системѣ рычаговъ, подчинилъ себѣ природу и сталъ ея фактическимъ властелиномъ. Человѣкъ побѣдилъ міръ, и, обреченный вслѣдствіе колоссальнаго несоотвѣтствія своей организаціи съ условіями среды на полное вымираніе, потерявъ пластичность своего тѣла и способность приспособляться, благодаря своему уму и знанію продолжаетъ жить и властвовать надъ міромъ, горделиво претендуя на званіе царя природы. Онъ воспользовался силами природы, измѣнилъ природный бытъ своихъ обезьяноподобныхъ прародителей, создалъ себѣ обстановку культурнаго существованія и выработалъ своимъ умомъ тѣ формы соціальной жизни, которыя не предрѣшены природою, какъ въ ульѣ пчелъ и въ муравейникѣ, тотъ механизмъ,—который перерабатываетъ въ психикѣ человѣка энергію внѣшняго міра, въ формѣ впечатлѣній дѣйствующую на его органы чувствъ, въ ту дѣйствующую силу, именуемую свободной личной волей, т. е., умъ. Возникающіе въ психикѣ образы перерабатываются по опредѣленнымъ формуламъ, которыя изучаются логикой и которыя для всѣхъ людей, обладающихъ здоровымъ мозгомъ,—одинаковы. Но матерьялъ, которымъ оперируетъ умъ различныхъ индивидовъ, не одинаковъ и сводится на количество впечатлѣній, воспринимаемыхъ органами чувствъ и отложенныхъ въ запасѣ памяти. Со временъ Гоббеса и Локка въ психологіи ума неопровержимо господствуетъ положеніе: „nihil est in intelectu, quod non prius fuerit in sensu“. Перерабатывая матеріалъ своихъ химическихъ образовъ, какъ отраженій дѣйствительности и воспоминаній, человѣкъ группируетъ ихъ, приводя въ систему и изъ безпорядочнаго хаоса душевныхъ кирпичей строитъ дивный храмъ научнаго званія. Знаніе есть результатъ логической переработки психическихъ образовъ, сумма которыхъ опредѣляетъ личный опытъ человѣка.

Въ свою очередь этотъ систематизированный матерьялъ въ связи съ новыми данными созерцанія даетъ основу дальнѣйшей переработкѣ его и новый толчекъ къ умственной дѣятельности.

Опьяненный успѣхомъ завоеваній сдѣланныхъ умомъ и знаніемъ, культурный человѣкъ въ своихъ стремленіяхъ давно поставилъ себѣ цѣлью перейти границы практическаго приложенія ихъ къ своей жизни и борьбѣ съ природою за свое существованіе. Познать себя, познать природу, раскрыть причину мірозданія, постигнуть божество, вотъ тѣ высокіе девизы, которые были провозглашены такъ много вѣковъ тому назадъ.

Вмѣшательствомъ таинственнаго міра грезь, смѣшеніемъ образовъ дѣйствительности съ обманчивой фантазіей, стремящееся къ познанію человѣчество очень скоро вступило на путь далекихъ заблужденій, запутавшись въ сказочномъ мірѣ миѳическихъ образовъ, потерявъ границу и критерій истины, смѣшавъ реальной міръ съ своимъ воображеніемъ. На помощь и въ утѣшеніе заблудшему уму, стремившемуся постичь непознаваемое, выступила догма, основанная на воображаемомъ откровеніи божественной силы, увлекшая въ теченіи вѣковъ все человѣчество на путь кровавыхъ распрей и борьбы въ недостижимыхъ поискахъ за абсолютной истиной, являющейся конечной цѣлью человѣческаго знанія. Великое ученіе Канта, вновь съ спокойной трезвостью установившее границы познанія, низведшее весь механизмъ мышленія на созерцаніе и ограничившее знаніе дѣятельностью органовъ чувствъ— остановило безумно мчавшуюся вслѣдъ догматической теологіи метафизическую философію. Занесшійся въ недостижимую высь на крыльяхъ своей фантазіи, властитель міра сконфуженно спустился на лоно дѣйствительности и, созерцая міръ въ крошечное окно своихъ чувствъ, направилъ свои единственныя силы на точное познаніе и научное изслѣдованіе окружающихъ его явленій доступныхъ сферѣ чувствъ. И онъ уже не чувствуетъ униженія отъ сознанія того, что его познанію положены опредѣленныя границы и что онъ есть не болѣе какъ часть системы мірозданія ¹⁾.

Въ своемъ умственномъ механизмѣ человѣкъ соединяетъ не только психическіе образы воспринимаемые въ данный моментъ, какъ отраженія окружающей его дѣйствительности, но вводить въ цѣпь своихъ мыслей образы прошлаго, оживляя давно воспринятыя и пережитыя впечатлѣнія въ своей памяти. Запасъ памяти и сумма воспринимаемыхъ впечатлѣній составляетъ тотъ личный опытъ человѣка которымъ онъ пользуется и изъ котораго строитъ свои мысли.

Опытъ же приведенный въ систему, психическіе образы распредѣленные по группамъ, въ порядкѣ разсортированные— составляютъ знаніе человѣка. Систематизируется опытъ человѣка посредствомъ его логическаго механизма, въ дальнѣйшей же переработкѣ дѣйствительности логика какъ матеріаломъ пользуется прежнимъ знаніемъ человѣка.

Отсюда вытекаетъ рѣзкое различіе между знаніемъ и созерцаніемъ.

Простѣйшія формы созерцательной дѣятельности—воспріятіе внѣшнихъ впечатлѣній и ихъ запоминаніе совершаются въ психикѣ въ томъ же порядкѣ и взаимной связи, въ которой соотвѣтствующія имъ явленія имѣютъ мѣсто въ дѣйствительности.

Отдѣльные образы и цѣпи воспоминаній не составляютъ знанія. Для того чтобы получить знаніе нужно связать ихъ между собою въ опредѣленную и постоянную связь.—Можно созерцать рядъ явленій въ теченіе весьма длиннаго періода своей жизни и не замѣчать этой связи. Можно наблюдать и не знать явленія, ибо созерцаніе не составляетъ само по себѣ знанія.

Много вѣковъ милліоны людей созерцали и созерцаютъ звѣздное небо, а между тѣмъ не только не замѣчаютъ суточныхъ передвиженіи звѣздъ, но даже не знаютъ тѣхъ измѣненій, которыя присущи небосклону въ различное время года. Матеріалъ наблюденія есть у каждаго, знаніемъ же обладаютъ лишь тѣ немногіе, которымъ астрономія привела въ систему созвѣздія, распредѣлила ихъ по картѣ неба и указала законы движенія. Люди, живущіе среди природы, не знаютъ ея: строеніе живого міра, простыя физическія явленія, съ которыми ежечасно встрѣчается человѣкъ, познаются имъ лишь тогда, когда соотвѣтствующіе имъ психическіе образы приведутся въ опредѣленную систему и закономѣрную связь. Тогда созерцаніе привратится въ познаніе.

Первымъ² звеномъ въ этомъ процессѣ познанія, какъ группировкѣ нашихъ наблюденій, является установленіе общихъ фактовъ отружающей насъ дѣйствительности, которые сводятся къ запоминанію повторно совершающихся въ нашемъ созерцаніи явленій, каждый разъ въ одинаковой послѣдовательности и взаимной связи. Если мы наблюдаемъ фактъ, и въ нашей психикѣ повторно возникаетъ рядъ образовъ, то память наша удерживаетъ эту связь какъ постоянную и опытъ памяти путемъ переноса обобщенія прошлой связи на будущее, даетъ намъ знать, что фактъ этотъ въ той же формѣ совершится и впредь. Наблюдая и запоминая ежедневно восходъ, передвиженіе и закатъ солнечнаго диска, человѣкъ въ своемъ умѣ устанавливаетъ фактъ движенія свѣтила въ опредѣленной послѣдовательности, и знаетъ, что и сегодня и впредь онъ совершится также.

Если человѣкъ созерцаетъ данное явленіе какъ повторную и постоянную смѣну однихъ и тѣхъ же образовъ, въ его умѣ оно становится общимъ фактомъ.

Таковы всѣ факты морфологіи, строенія организованнаго міра. Расчленяя живой организмъ и повторно находя въ различныхъ индивидахъ даннаго вида одинаковое строеніе, мы знаемъ, что найдемъ его и впредь.

Таковы же и факты физическихъ и химическихъ явленій, доступные нашему созерцанію. Какъ содержаніе личнаго опыта эти факты уже находятся въ душѣ каждаго человѣка, наблюдавшаго ихъ безчисленное множество разъ, но въ его душѣ не выкристаллизовалась связь этихъ образовъ и наблюденіе не стало знаніемъ до тѣхъ поръ, пока однажды умъ не уловитъ таковую со всею ясностью ея необходимой точности.

Твердыя тѣла, находящіяся на нѣкоторомъ разстояніи отъ земной поверхности, лишенныя поддержки падаютъ Этотъ фактъ изъ личнаго опыта жизни знаютъ всѣ. Но законы паденія извѣстны лишь тѣмъ, кому ихъ уяснила система физической науки, какъ отрасли знанія.

Мы видимъ такимъ образомъ, что единичное явленіе въ природѣ можетъ созерцаться и запоминаться. Явленіе же повторное, закономѣрное, какъ фактъ, созерцаясь познается, и познаніе это сводится къ объединенію его со сходными въ своей послѣдовательности и связи явленіями. Образы въ запасѣ памяти оживляются путемъ ассоціаціи.

Такое фактическое познаніе какъ простѣйшій видъ и элементарная форма дается намъ всѣми описательными науками, и на немъ же строятся и всѣ остальныя отрасли знанія.

Когда же общій фактъ познается не изолированно, а въ связи съ другими, ему предшествующими и послѣдующими, то знаніе фактическое превращается въ объяснительное и причинное. Къ послѣднему и сводится полное знаніе во всѣхъ его сложныхъ формахъ, выливающееся въ законы природы, какъ опредѣленную связь и смѣну наблюдаемыхъ явленій.

Методомъ, способомъ познанія служитъ изученіе. Послѣднее основано на наблюденіи, при чемъ таковое отъ обычнаго созерцанія отличается тѣмъ, что вниманіе наблюдателя преимущественно направлено не на самые образы, а на ихъ измѣненія, и связь.

Наблюдая данное явленіе можно познать его своимъ умомъ. Но какъ трудно было-бы отдѣльному человѣку личнымъ опытомъ дойти до широкаго познанія. Годы внимательнаго наблюденія и закрѣпленія въ памяти потребовали бы для того, чтобы привести свои психическіе образы въ систему, которая такъ легко дается, если вмѣшательствомъ чужого указанія эта система будетъ дана и связь установлена.

Эта³ замѣчательная способность нашего ума, воспринимать со стороны готовую систему для своихъ образовъ и разбираться съ ея помощью въ томъ, что въ хаотической разъединенности составляло опытъ душевной жизни—даетъ основаніе познанію путемъ обученія. Правда формула познанія т. е. конечная система будетъ одинакова, дошелъ ли до нея человѣкъ своимъ умомъ, или получилъ ее путемъ обученія; но то, что въ первомъ случаѣ совершается медленно, съ большимъ трудомъ, то во второмъ — дѣлается легко и быстро.

Сумма⁴ всѣхъ впечатлѣній воспринятыхъ въ теченіи всей его жизни и удержанныхъ въ памяти составляетъ область чистаго опыта человѣка, а приведенный въ опредѣленную систему личный опытъ составляетъ чистое знаніе. При этомъ безразлично, дошелъ ли онъ до группировки матерьяла своимъ умомъ или достигъ этого путемъ обученія.

Чистый опытъ каждаго человѣка пропорціоналенъ количеству воспринятыхъ имъ впечатлѣній, и величинѣ запаса его памяти.

Поэтому чистое знаніе основано на памяти, есть такъ сказать переработанная память. Но размѣры чистаго опыта не опредѣляютъ знанія: можно много видѣть, путешествовать, имѣть огромный запасъ впечатлѣній и мало знать, не понимая того, что видишь и не улавливая общей закономѣрной связи между явленіями. Изъ всѣхъ видовъ психическихъ образовъ составляющихъ область нашаго чистаго опыта,—отраженій дѣйствительности, образовъ воспоминаній, фантазіи и сновидѣній лишь первыя два суть чистыя созерцанія. Образы фантазіи и сновидѣнія образуются уже изъ образовъ памяти, которые измѣняются, разлагаются на элементы, которые соединяясь даютъ сложные, комбинированные образы фантазіи и сновидѣній.

Первообраза и оригинала для послѣднихъ въ дѣйствительномъ созерцаніи не было. Въ своемъ чистомъ опытѣ человѣкъ опирается на свою память, ибо ни фантазія ни сновидѣніе не можетъ дать такого образа, элементы котораго не заключались бы уже въ скрытыхъ образахъ воспоминанія. Поэтому область фантазіи надо по возможности выключить изъ области чистаго опыта, и говоря о послѣднемъ опираться на запасъ образовъ воспоминаній.

Въ основѣ чистаго знанія лежитъ образъ воспоминанія. Чистое знаніе стремится привести въ систему то, что наблюдается съ тѣмъ, что вспоминается, обобщить и поставить въ связь одни явленія съ другими.

Законы чистаго знанія вытекаютъ изъ законовъ памяти, которые почти цѣликомъ къ нему приложимы. Оно пріобрѣтается путемъ изученія, т. е. наблюденія и запоминанія тѣмъ прочнѣе, чѣмъ эти процессы интенсивнѣе. Но знаніе чистое, какъ и составляющіе его образы воспоминанія, не обладаетъ абсолютной прочностью и неизгладимостью. Знаніе расходуется, образы памяти разряжаются, а связь между ними разрывается. Соотвѣтственно тому, какъ образы воспоминанія, обладая измѣнчивостью, постепенно замѣняются образами фантазіи и знаніе теряетъ свой чистый характеръ.

Чистое знаніе получается только изъ чистаго опыта, а потому у каждаго человѣка находится въ прямой зависимости отъ дѣятельности его органовъ чувствъ и разлагается на представленія. Въ области чистаго знанія нельзя найти ни одного отвлеченнаго понятія, которое нельзя было-бы разложить на созерцательные образы, воспринятые человѣкомъ черезъ посредство его чувствъ. Поэтому у каждаго содержаніе знаній опредѣляется его личнымъ опытомъ, схема же связи образовъ для всѣхъ людей, обладающихъ опредѣленнымъ знаніемъ, одинакова. Отсюда ясенъ переходъ къ такъ называемому схемастичекому знанію.

Простѣйшій видъ фактическаго знанія сводится къ запоминанію повторно наблюдаемыхъ явленій въ ихъ общемъ порядкѣ, послѣдовательности, связи. Этотъ видъ познанія каждый человѣкъ пріобрѣтаетъ собственнымъ опытомъ. Результатомъ его является схема, которая опредѣляетъ именно связь образовъ, есть такъ сказать форма этой закономѣрной связи, есть  формула обобщенныхъ, видѣнныхъ, удержанныхъ въ памяти явленій. Схема есть простѣйшая формула познанія, составляющая какъ-бы переходъ отъ созерцанія къ мышленію. Она представляется образно, но частные образы, входящіе въ нее, могутъ быть замѣнены другими или даже просто общими, условными символами, какъ это имѣетъ мѣсто въ алгебрѣ и геометріи. Въ алгебрагическую формулу можно подставить различныя числовыя величины (образы), связь формулы изъ этого не нарушается. Схематичское знаніе состоитъ изъ формулъ обобщенія видѣнныхъ явленій, а выводъ же формулы, построеніе схемы составляетъ тотъ путь, которымъ оно достигнуто.

Образы, входящіе въ схему, сохраняются дольше, чѣмъ ихъ связь. Знаніе разрушается скорѣе, чѣмъ расходуются и исчезаютъ составляющіе его образы воспоминанія. Въ созерцательной схемѣ (въ формѣ напр. чертежа или формулы) знаніе удерживается дольше, чѣмъ знаніе отвлеченное и поэтому схему облегчаетъ знаніе, стремясь сдѣлать болѣе легкимъ удержаніе въ памяти не только образовъ, но и связь ихъ, пред ставленную образно, что въ природѣ не существуетъ. Непосредственно, слѣдовательно, человѣкъ знаетъ то, что видѣлъ, запомнилъ и привелъ въ систему, путемъ своихъ умственныхъ инерцій. Всякое знаніе, какъ основанное на памяти, относится къ прошлому путемъ воображенія, основаннаго на обобщеніи связи явленій; человѣкъ дѣлаетъ выводъ къ будущему, знаніе котораго такимъ образомъ всегда основано на опытѣ прошлаго.

Содержаніе познанія каждаго человѣка дано исключительно его чистымъ опытомъ черезъ посредство созерцанія. Субъективныя же формы созерцанія и мышленія, а слѣдовательно, познанія даже а priori основаны на организаціи центральнаго нервнаго аппарата. Отъ сложности этой организаціи зависитъ механизмъ душевныхъ процессовъ.

Не слѣдуетъ думать, что чистый опытъ и основанное на немъ чистое знаніе имѣютъ малое значеніе въ мыслительной дѣятельности человѣка. Область его огромна, и никогда въ теченіе индивудуальной жизни—отдѣльный человѣкъ не можетъ полностью переработать свой личный опытъ и перевести его полностью въ стройную систему знанія.

Количество впечатлѣній внѣшняго міра, воспринимаемыхъ человѣкомъ черезъ посредство всѣхъ его органовъ чувствъ въ теченіи всей его жизни, громадно. Не смотря на то, что вслѣдствіе крайней чувствительности концевыхъ нервныхъ приборовъ, органы чувствъ воспринимаютъ минимальное количество энергіи физической въ формѣ всевозможныхъ лучей ея; общее количество ея эквивалентно количеству психической энергіи, въ которую она превращается въ душѣ человѣка, и не велико. Въ памяти откладываются далеко не всѣ воспринятыя впечатлѣнія. Сумма и запасъ образовъ памяти въ душѣ каждаго человѣка, соотвѣтственно возрасту, качеству его нервнаго прибора и проч. условіямъ—весьма велики.

Но изъ всей массы образовъ, имѣющихся и прошедшихъ въ психикѣ индивида, онъ приводитъ въ опредѣленную группировку, дѣлаетъ отборъ и сочетаніе, иначе говоря, перерабатываетъ мыслительно, лишь очень небольшую часть. Огромное большинство созерцаемыхъ явленій скользитъ въ душевномъ зеркалѣ или хранится въ складахъ памяти, не расчлененнымъ.

Вниманіе не дѣлаетъ выбора, связь видѣнныхъ картинъ ускользаетъ и проходитъ незамѣченною.—Человѣкъ видитъ, но не понимаетъ того, что видитъ. Имѣя возможность понять, онъ не обдумываетъ созерцаемаго и потому не знаетъ его. Если можно говорить о томъ, что область созерцанія въ смыслѣ простого воспріятія впечатлѣній и ихъ запоминанія, до нѣкоторой степени одинакова у людей, при условіи одинаково хорошей организаціи нервной системы и одинаковости кругозора (напр. въ зависимости отъ того живетъ-ли человѣкъ всю жизнь не выходя, за околицу деревни или объѣздитъ весь міръ, созерцая земную жизнь во всемъ ея разнообразіи), то область чистаго знанія для каждаго совершенно различна. Она является результатомъ его мыслительной дѣятельности и зависитъ отъ того насколько человѣкъ перерабатывалъ своимъ умомъ то, что воспринималъ своими органами чувствъ.

Не всякій путешественникъ—матросъ, созерцательный чистый опытъ котораго богатъ и разнообразенъ, обладаетъ большою долею знанія. Съ другой стороны знаменитый Кантъ, всю жизнь не выѣзжавшiй за предѣлы Кенигсберга, поразилъ міръ тѣмъ колоссальнымъ монументомъ знанія, которое онъ создалъ изъ немногихъ кирпичей въ тиши своего кабинета.

Человѣку присуща жадность къ впечатлѣніямъ и онъ стремится расширить свой кругозоръ.

Но требующая большого напряженія умственная работа, порождающая чистое знаніе, не такъ влечетъ его и очень часто умъ человѣчества подолгу спитъ въ своемъ лѣнивомъ оцѣпеніи, предпочитая исповѣдывать на вѣру самыя дикія положенія, чѣмъ пользоваться тѣмъ чистымъ знаніемъ, возможностью котораго его такъ щедро одарила природа.

Основные⁵ элементы нашей мыслительной дѣятельности, которыя въ своей суммѣ составляютъ тотъ кругъ знаній или свѣдѣній, которымъ человѣкъ пользуется при умственной работѣ, суть образы воспоминанія. Являясь субъективно зеркальнымъ отраженіемъ дѣйствительности, они воспроизводятъ въ психикѣ человѣка тѣ явленія, непосредственнымъ свидѣтелемъ которыхъ человѣкъ былъ.

Однако нашъ умственный кругозоръ и познаніе о внѣшнемъ мірѣ гораздо обширнѣе, чѣмъ нашъ чистый опытъ. Большинство знаній цивилизованнаго человѣка основано не на чистомъ созерцаніи, а обнимаетъ собою рядъ явленій, которыя не будучи имъ наблюдаемы, стали доступны ему посредственно черезъ словесную символическую передачу.(?) Онъ какъ будто бы воспринимаетъ психически то, что наблюдалъвъ непосредственномъ созерцаніи своими органами чувствъ другой человѣкъ и что закрѣпилъ въ своей памяти.

Такимъ образомъ черезъ посредство словесной передачи чистый опытъ одного человѣка становится доступнымъ другому и въ памяти послѣдняго закрѣпляется рядъ фактовъ, которыхъ онъ не наблюдалъ.

Это посредственное познаваніе явленій внѣшняго міра составляетъ всю основу современнаго обученія и цивилизаціи и огромное большинство свѣдѣній принимается человѣкомъ на вѣру отъ его учителей. Исходя изъ аналогіи, изъ положенія, что впечатлѣнія воспринимаемыя другимъ человѣкомъ порождаемыя или въ его субъективномъ мірѣ ощущенія тождественны съ нашими, мы принимаемъ на вѣру его утвержденіе, его словесное заявленіе о пережитыхъ имъ ощущеніяхъ, за такую же истину, какъ будто-бы мы непосредственно переживали обозначаемыя имъ состоянія. Мы словно видѣли чужими глазами, словно живемъ чужими ощущеніями.

Правда, представленія эти не новы, это или наши собственные образы воспоминанія, или еще чаще образы фантазіи. Мы представляемъ и воображаемъ себѣ то, о чемъ намъ говорятъ, переводя воспринимаемые словесные символы на психическіе образы. Но представляемъ мы ихъ себѣ по своему т. е. такъ, какъ мы привыкли видѣть это въ своемъ чистомъ опытѣ.

Слушая разсказы очевидца, или читая его въ книгѣ, мы видимъ душевно то, чего не наблюдаемъ физіологически. Путемъ ассоціаціи рядъ словесныхъ символовъ вызываетъ въ душѣ слушателя или читателя рядъ образовъ соотвѣтствующихъ названіямъ и процессъ совершающійся при этомъ есть фантазированіе. Но матерьялъ для игры своего воображенія, человѣкъ черпаетъ изъ запаса своей памяти.

Частью при этомъ онъ просто оживляетъ рядъ воспоминаній скрытыхъ въ потенціальномъ состояніи въ органѣ его памяти, частью же строитъ себѣ изъ нихъ новые образы фантазіи, комбинируетъ ихъ согласно направляющему указанію ассоціаціи.

Слушая сложныя описанія событій, мы рисуемъ фантастическія картины и строимъ психическія панорамы, такъ какъ будто видимъ ихъ своими глазами. На опытѣ однако не трудно убѣдиться, что слушая разсказы или читая точное описаніе, мы представляемъ себѣ передаваемыя картины совсѣмъ не такъ, какъ наблюдалъ и воспоминаетъ ихъ разсказчикъ. Самое художественное и детальное описаніе не можетъ воспроизвести въ душѣ человѣка образа, котораго онъ никогда не воспринялъ. Даже великія произведенія поэтовъ каждый человѣкъ рисуетъ себѣ въ своемъ воображеніи различно, создавая образы фантазіи изъ своихъ реальныхъ воспоминаній, мѣняя послѣднія, разлагая и комбинируя ихъ элементы.

Мы пользуемся не представленіями автора, которыя намъ недоступны, а своимъ собственнымъ запасомъ образовъ, тѣмъ чистымъ опытомъ, изъ котораго черпаемъ подходящій матерьялъ для созданія сложныхъ картинъ воображенія.

Образъ памяти у каждаго наблюдателя даннаго явленія или предмета будетъ одинаковъ въ извѣстныхъ предѣлахъ и при данныхъ условіяхъ а потому является универсальнымъ для всѣхъ ихъ. Образы-же фантазіи у всѣхъ слушателей и читателей различны, и для каждаго индивидуальны, такъ какъ создаются изъ ихъ собственныхъ воспоминаній.

Поэтому каждый изъ многочисленныхъ слушателей рисуетъ себѣ въ воображеніи описываемыя картины вполнѣ различно, что очень ясно выступаетъ въ обработкѣ литературныхъ сюжетовъ художниками на полотнѣ.

Образы манчжурскихъ сопокъ, о которыхъ такъ много писали газеты въ началѣ русско-японской войны для ея участниковъ являются воспоминаніями, универсальными, одинаковыми для всѣхъ, входятъ въ область чистаго опыта каждаго изъ нихъ.

Наоборотъ человѣкъ не видавшій ихъ лично, но читавшій ихъ описаніе, или слыхавшій разсказъ очевидца представляетъ ихъ себѣ посредственно въ формѣ образа воображенія. Для каждаго слушателя эти образы фантазіи будутъ различны, ибо они строятся изъ образовъ воспоминанія о горахъ видѣнимъ въ дѣйствительности имъ на рисункахъ, можно увѣренно сказать, что ни одинъ изъ нихъ не будетъ соотвѣтствовать дѣйствительности, о чемъ каждый путешественникъ, ранѣе читавшій ихъ описаніе мысленно, а затѣмъ видавшій ее непосредственно, легко убѣдится съ полной несомнѣнностью. При чтеніи каждый человѣкъ оперируетъ своими образами фантазіи,—онъ фантазируетъ, не получая передачи образовъ автора, а вызывая въ психикѣ свои представленія.

Гораздо болѣе близкій къ оригиналу образъ чѣмъ слово, даетъ его копія въ формѣ рисунка, картины, фотографіи. Здѣсь дается зрительное и сходное впечатлѣніе, вызвать которое путемъ словесной передачи во много разъ труднѣе. Но и эти копіи реальной дѣйствительности не могутъ достаточно полно замѣнить непосредственнаго созерцанія и человѣкъ видавшій море только на картинкѣ, найдетъ при видѣ реальнаго моря различіе оригинала отъ его изображенія въ своей фантазіи.

Знаніе, полученное со словъ и описанія другихъ людей, называется посредственнымъ, не чистымъ. Онъ неполно, фантастично, основано на воображеніи.

Тѣмъ не менѣе это посредственное знаніе имѣетъ громадное значеніе и объемъ. По аналогіи со своимъ собственнымъ опытомъ придаемъ ему значеніе реальности и относимъ его содержаніе къ дѣйствительности. По сравненію съ объемомъ посредственнаго, область чистаго знанія ничтожна.

Въ основѣ посредственнаго знанія лежитъ образъ фантазіи, а потому здѣсь мы больше витаемъ въ мірѣ грезъ, чѣмъ въ дѣйствительности; способомъ полученія посредственнаго знанія служитъ обученіе, не только въ смыслѣ установленія связи между явленіями, указанныхъ фактовъ и объясненія ихъ, какъ имѣетъ мѣсто въ области чистаго знанія, но въ смыслѣ расширенія за счетъ воображенія созерцательнаго кругозора, человѣку, передававшему описаніе событій, явленій и предметовъ, которыхъ человѣкъ не созерцалъ непосредственно, не трудно видѣть, что это расширеніе созерцательной области только кажущееся.

Значеніе огромной важности получаетъ то положеніе, что мы не можемъ путемъ посредственнаго обученія дать человѣку никакихъ новыхъ образовъ, не можемъ расширить область его чистаго опыта, а лишь вызываемъ переживанія его воспоминаній, благодаря пластичности которыхъ онъ превращаетъ ихъ въ образы фантазіи и даемъ имъ иную групировку. Заочное созерцаніе событій, которое происходитъ при чтеніи газетъ и книгъ, не расширяетъ нашего кругозора въ тѣсномъ смыслѣ слова.

По законамъ запоминанія воспринимаемыя впечатлѣнія закрѣпляются въ памяти тѣмъ прочнѣе, чѣмъ они ярче и чѣмъ продолжительнѣе дѣйствуютъ на органы чувствъ. Но образы фантазіи и сновидѣнія измѣнчивы, непостоянны и по законамъ психологіи не запоминаются вовсе или въ крайнемъ случаѣ весьма слабо, благодаря ассоціативной связи съ другими образами, и другъ съ другомъ. Обучая человѣка тому чего онъ не наблюдалъ, мы заставляемъ его вмѣсто дѣйствительности запоминать образы его собственнаго воображенія, а въ случаѣ словесныхъ обученій часто запоминаемъ его психику условленными символами, запоминаніе которыхъ представляетъ собою совершено безсмысленную фальсификацію отсутствующаго въ дѣйствительности психологическаго процесса.

Все то школьное обученіе, которое основано на зубреніи книжныхъ знаковъ не проникающихъ въ мозгъ за предѣлы рѣчевого центра и часто не вызывающихъ въ душѣ учащагося даже никакой образной ассоціаціи, есть мертвое препровожденіе времени и безплодный трудъ. Пытаться закрѣпить въ памяти образы способомъ идущимъ въ разрѣзъ и вопреки законамъ природы напрасно и тщетно, а требовать отъ учащагося запоминанія его собственной фантазіи есть психологическій абсурдъ.

Заучивая наизусть отрывокъ рѣчи, ученикъ запоминаетъ рядъ зрительныхъ образовъ печатныхъ строкъ и буквъ и произнося его, читаетъ мысленно слова которыя вспоминаетъ зрительно. Но тѣ картины, которыя воспѣвалъ поэтъ чужды воображенія школьнаго декламатора и не красота психическихъ образовъ, а рисующаяся въ воображеніи двойка соотвѣтствуетъ словамъ безъ содержанія, красивой формѣ, которая изъ эстетическаго наслажденія превращается въ тяжелую пытку. И какъ безслѣдно и скоро все это забывается!

Поистинѣ, что можетъ быть безсмысленнѣе запоминанія однимъ человѣкомъ словъ другого человѣка, если содержаніе этихъ условныхъ символовъ у обоихъ вполнѣ различно?!

Практическая педагогика давно уже оцѣнила преимущества нагляднаго обученія, но она не можетъ разрушить рутины и ни на чемъ не основанныхъ предразсудковъ вродѣ того что нелѣпые способы зубренія наизусть и прочіе безсмысленные способы обученія, напримѣръ укрѣпляютъ память и умъ!

Память есть способность закрѣплять въ душѣ переживаемое впечатлѣніе, получаемое извнѣ путемъ непосредственнаго созерцанія. Какая же польза отъ заучиванія и запоминанія страницъ печатнаго шрифта, наполненнаго символами, часто непонятными, безжизненными, блѣдными, когда тѣ же, самыя картины представленныя въ формѣ живыхъ и яркихъ образовъ въ силу природныхъ психологическихъ законовъ прочно укрѣпляется въ памяти?

Стоитъ только припомнить и открыто сознаться въ томъ какъ скоро улетучиваются всѣ наши школьныя знанія, какъ скоро забывается все то на что потрачено столько труда и страданій, чтобы задуматься надъ тою безсмысленною работою, единственнымъ результатомъ которой у взрослаго образованнаго человѣка остаются тяжелые стереотипно повторяющіеся сны-кошмары, въ которыхъ грезятся экзамены и двойки, воскресаютъ образы давно сошедшихъ въ могилу педагоговъ, но даже въ нихъ переживается вся обстановка школы, но не содержаніе страницъ учебниковъ!

И это спасительное забвеніе составляетъ счастье и защиту мозга учащагося отъ безумствующей педагогики, которая безъ этого предохранительнаго клапана давно загнала- бы всѣхъ образованныхъ людей въ дома умалишенныхъ, превративъ ихъ въ жалкихъ идіотовъ.

Нельзя безъ ужаса подумать о томъ, что вся работа нашего обученія безплодна, что мы въ короткое время забываемъ все то, что недавно выучили. Если представить себѣ на мигъ тотъ колоссальный каталогъ книгъ, наукъ, по которымъ мы въ свое время сдавали экзамены и сравнить какъ мало осталось ихъ у насъ теперь, приходишь къ заключенію, что въ зрѣломъ возрастѣ не сохраняется и милліонной доли того, что мы помнили и знали. Всѣ знанія лишь временны, непрочны и, подчиняясь законамъ памяти, расходуются и гибнутъ, смѣняясь новыми, которыхъ въ свою очередь постигнетъ та же участь.

Если бы вся эта колоссальная работа и мученье по крайней мѣрѣ служили хоть гимнастикой ума, она имѣла-бы хоть какой-нибудь смыслъ, но ученіе объ умственномъ утомленіи наводитъ на иныя размышленія!...

Вѣдь существуетъ же подобная нелѣпость въ школахъ, что за вниманіе какъ психологическій процессъ ставятъ двойки и единицы, думая поставить въ графы журнала естественный процессъ.

Тщетно психологія въ лицѣ Кржемна указываетъ на предѣльность вниманія, единственнаго психическаго процесса знакомаго съ состояніемъ утомленія, педагогика стремится извратить естественный процессъ, заставляя слабое и блѣдное впечатлѣніе господствовать надъ яркими и сильными образами, какъ будто бы это представляется возможнымъ!

Невольно задаешь себѣ вопросъ о причинѣ той слѣпости и тупого упрямства, съ которымъ образованное общество идетъ по протоптанной дорожкѣ безъ цѣли и смысла. Если огромная часть школьныхъ знаній неуловимо ускользаетъ, зачѣмъ же уцѣпляется за нихъ упорствующее человѣчество оставляя въ тѣни ту область чистаго знанія, которая сама легко дается въ руки, лишь стоитъ бросить вдумчивый взглядъ на окружающее что-бъ полюбить природу доступную пониманію и познанію? И главная причина этихъ заблужденій лежитъ въ словесности, въ той непомѣрной большой роли, которую въ ущербъ душевному міру получилъ его символъ, условный знакъ его орудіе, словъ.

Вся лингвистика съ ея элементарною грамматикою и сложными оборотами рѣчи вовсе не заслуживаетъ того серьезнаго научнаго значенія, которое ей обычно придается. Безпрерывно и постепенно мѣняясь, формы фразъ, словообразованіе подчиняются законамъ исторической эволюціи и изученіе этихъ измѣненій и отжившихъ формъ конечно достойно вниманія спеціалистовъ.

Принимая однако во вниманіе, что вся рѣчь есть лишь условная форма символовъ имѣющая временное значеніе, едва ли стоитъ тратить большія силы на изученіе никому ненужнаго и безполезнаго правописанія съ употребленіемъ пережитковъ исторіи потерявшихъ смыслъ и значеніе.

Какъ горько будутъ смѣяться наши потомки надъ своими бѣдными праотцами, которые повинуясь пустой традиціи стремились сохранить формы рѣчи отставшія отъ жизни, неимѣвшіе смѣлости однимъ ударомъ здраваго смысла выкинуть буквы вродѣ ѣ. Создавая себѣ лишній трудъ и ненужныя страданія ее заучиваютъ безсмысленными стихами, наборомъ словъ безъ содержанія. И какъ невѣроятнымъ покажется имъ образъ загубленныхъ людей на подобіе одного моего товарища выброшенныхъ за бортъ жизни, потому что на выпускномъ экзаменѣ по ошибкѣ написалъ слово „чемъ“ черезъ „е“!

Слово есть лишь условный знакъ обозначаемаго имъ психическаго образа возникающаго въ душѣ говорящаго. А люди учатъ мертвые языки. Прообразы тѣхъ знаковъ давно исчезли и какъ бы не описывали мы древнихъ колесницъ побѣдителей, или явствъ лукуловскихъ пиршествъ, мы создадимъ лишь образы фантазіи на свой ладъ, полные ошибокъ и мало соотвѣтствующіе исчезнувшей дѣйствительности.

Съ наивнымъ заблужденіемъ владѣніе языками называютъ знаніемъ, смѣшивая его орудіе съ его содержаніемъ. И на всѣ лады заучиваютъ правила грамматики и орфографіи, которыя истинное знаніе давно должно было-бы выкинуть и упростить .

Вѣдь умъ и память наши вовсе даже не занимаются словами, а орудуютъ живыми образами, которые лживый языкъ гораздо чаще скрываетъ, чѣмъ передаетъ.

Съ психологической точки зрѣнія языкъ тѣмъ лучше, чѣмъ проще. Будетъ время, когда отбросятъ всѣ ненужныя привычки и формы рѣчи будутъ упрощены соотвѣтственно фонетической эволюціи и когда не станутъ тратить силы на изученіе безсмысленныхъ отжившихъ формъ.

Синтаксическое же построеніе фразъ по опредѣленнымъ правиламъ есть уже полная безсмыслица. Мысли и образы должны выражаться такъ, какъ они протекаютъ въ душѣ, создавать же законы для построенія предложеній значитъ надѣвать узду на психику и допускать возможность искуственно мыслить.

Все посредственное знаніе такимъ образомъ основано на словѣ. Вызываемая же имъ фантазія есть врагъ и памяти. Она измѣняетъ, коверкаетъ и извращаетъ воспоминанія и образы фантазіи не поддаются запоминанію. Запасъ потенціальной энергіи памяти разсходуется на фантазированіе гораздо скорѣе, чѣмъ при чистыхъ воспоминаніяхъ. Люди, обладающіе живою фантазіей быстро расходуютъ свою память.

По этому въ качествѣ основного закона, посредственнаго знанія выступаетъ положеніе, что не смотря ни на какіе пріемы обученія—оно не поддается запоминанію.

Единственный смыслъ, значеніе и цѣль такого знанія составляетъ схема, которая позволяетъ ученику группитировать свой собственный чистый опытъ указаннымъ образомъ и вноситъ порядокъ знанія въ его душевный міръ.

Въ отличіе отъ чистаго посредственаго знанія, пользуясь ею, человѣкъ подставляетъ образы своего чистаго опыта и тогда познаніе вступаетъ въ свои права.

Но еще большее значеніе получаетъ ограниченіе области посредственнаго знанія, если отдѣлить методы отъ изученія, отъ самого познанія. Вся школьная педагогика роковымъ образомъ смѣшиваетъ эти процессы, занимаясь гораздо больше методами чѣмъ познаніемъ. Граматность, владѣніе языками, не самосознаніе, а лишь методъ такового. Долбежъ же знаковъ психическихъ образовъ есть просто чепуха. Всѣ фантастическія знанія улетучиваются быстро, безслѣдно, но главный ихъ дефектъ есть ихъ невѣрность, несоотвѣтствіе реальной дѣйствительности.

Одинъ изъ многочисленныхъ абсурдовъ и традиціонныхъ заблужденій старой логики составляютъ поиски абсолютной истины которая будто-бы является конечной цѣлью всего познанія. Странно слышать, какъ еще въ современной наукѣ о мышленіи думаютъ, будто построеніемъ словесныхъ предложеній можно что либо доказать и добраться до истины.

Для доказательства и истинности существуетъ лишь одинъ единственный способъ: сдѣлать явленіе доступнымъ непосредственному созерцанію. Истино субъективно все то что воспринимается непосредственно органами чувствъ. Доказать что либо значитъ сдѣлать его очевиднымъ—т. е. доступнымъ зрѣнію, слуху и проч. Для человѣка существуетъ лишь одна истина, это его собственное субъективное ощущеніе. Во все, то что онъ видитъ своими органами чувствъ онъ вѣритъ непоколебимо не сомнѣвается въ реальности созерцаемыхъ образовъ.

Всѣ попытки логиковъ найти ключъ къ истиности сужденій въ построеніи предложеній должны быть признаны несостоятельными. Истинность психически состоитъ лишь въ соотвѣтствіи отвлеченныхъ конкретныхъ понятій и представленій реальными оригиналами т. е. свойствамъ физическихъ тѣлъ.

Гоббе напр. полагаетъ, что истинность предложенія зависитъ отъ одинаковаго смысла его сказуемаго и подлежащаго.

Содержаніе всякаго познанія даннаго предмета составляютъ его свойства.

Дѣленіе предметовъ на классы по общимъ даннымъ имъ названіямъ искуственнно и условно.

Оно не имѣетъ другого психологическаго основанія кромѣ сходства предметовъ по ихъ отдѣльнымъ свойствамъ.

Глубоко невѣрно и ошибочно положеніе логиковъ, утверждающихъ что „истинное о классѣ, истинно и о всѣхъ вещахъ принадлежащихъ этому классу.

Классовъ въ природѣ и въ психологіи не существуетъ —это лишь условныя схемы.

Общность свойствъ многихъ предметовъ обязана своимъ существованіемъ конечно законамъ природы но ни какъ не законамъ мышленія, а потому слишкомъ широкое обобщеніе всегда бываетъ рисковано въ смыслѣ его истинности (вѣрности).

Классификація явленій природы можетъ рѣзко мѣняться безъ всякаго, конечнаго, измѣненія свойствъ самыхъ предметовъ.

Словеснымъ же выраженіемъ класса служитъ вообще всякое общее названіе.

По опредѣленію Милля всякое утвердительное предложеніе обозначаетъ послѣдовательность или сосуществованіе явленій. Не существуетъ предложенія выраженнаго отвлеченними названіями, которое нельзя былобы обратить въ совершенно равнозначущее предложеніе и названіями конкретными.

Слушая словесную передачу чужихъ мыслей, познавая посредственно, мы вѣримъ въ реальность и истинность тѣхъ явленій и предметовъ, о существованіи которыхъ намъ говорятъ (утверждаютъ) и расширяемъ область нашего знанія.

Знаніе посредственное основано на вѣрѣ на чужомъ созерцаніи.

При извѣстныхъ условіяхъ воспріятіе внѣшнихъ впечатлѣній бываетъ слабымъ и нѣжнымъ.

Психика однако стремится представить себѣ воспринимаемый образъ ясно и дополняетъ въ воспріятіи. Такъ возникаютъ ошибки.

Словесное утвержденіе передающее наблюденіе не отвѣтливо воспринятое, бываетъ ошибочнымъ, а основанныя на немъ сужденія и знаніе бываютъ невѣрными.

Таковыхъ въ обыденной жизни встрѣчаются огромное количество. Всякій разсказъ очевидца носитъ въ себѣ много невѣрнаго и ошибочнаго во первыхъ вслѣдствіе ошибокъ наблюденія, а во вторыхъ вслѣдствіе измѣнчивости и непрочности памяти.

Самымъ же главнымъ врагомъ истины является фантазія, которая измѣняетъ и комбинируетъ образы въ новомъ порядкѣ.

Еще большія отступленія отъ истины даютъ разсказы о событіи со вторыхъ и третьихъ рукъ. Здѣсь ошибки умножаются, каждый промежуточный разсказъ передаетъ явленія не такъ какъ они имѣли мѣсто въ дѣйствительности, а какъ онъ представляетъ ихъ себѣ въ свои фантазіи.

Истинно слѣдовательно все то, что непосредственно созерцается. Галлюцинація для больного человѣка есть такая же истина, какъ и воспринимаемое дѣйствительное впечатлѣніе. Поэтому когда человѣкъ хочетъ доказать истинность своего утвержденія, онъ говоритъ что видѣлъ это своими собственными глазами.

⁶Каждый разъ когда человѣкъ желаетъ провѣрить полученныя со словъ другихъ свѣдѣнія, онъ располагаетъ для этого единственннымъ способомъ—убѣдиться воочію помощью непосредственнаго созерцанія своими чувствами.

Способность критики въ этомъ смыслѣ весьма важна для провѣрки истины, ибо безъ систематической провѣрки нашей фантазіи опытомъ, мы давно бы окончательно переселились въ міръ грезъ.

Такъ какъ не всякое утвержденіе другого человѣка соотвѣтствуетъ реальной дѣйствительности, а въ посредственной передачѣ бываетъ много ошибокъ, а иногда и лжи, то въ области посредственнаго знанія бываетъ много невѣрнаго, а потому такое знаніе требуетъ опытной созерцательной провѣрки, и послѣ каковой оно только и становится чистымъ истиннымъ знаніемъ иначе говоря критика стремится превратить посредственное знаніе въ чистое.

Первое чистое знаніе тоже не лишено ошибокъ, но оно гораздо ближе къ дѣйствительности составляетъ основу истиннаго знанія.

Провѣрка истинности знанія есть свѣдѣніе его на чистый опытъ. Общія сужденія полученныя на вѣру отъ другихъ людей переводятся провѣряются каждымъ своимъ личнымъ опытомъ. Знаніе, принятое на вѣру безъ критики и опытной провѣрки, все болѣе отдаляется отъ истины, становится менѣе и менѣе достовѣрнымъ.

Общее же сужденіе, принятое на вѣру тѣмъ менѣе истино, чѣмъ шире обобщеніе и чѣмъ оно дальше отъ созерцанія.

Ошибочное знаніе, въ формѣ заблужденій имѣетъ широкое господство въ колективномъ умѣ человѣчества. Догматическое же знаніе, какъ высшая форма фантастическаго, основанное на вѣрѣ, недоступное никакой провѣркѣ созерцаніемъ

получаетъ колоссальное значеніе въ исторической жизни народовъ. Міръ легендъ покрываетъ исторію далекаго прошлаго человѣчества и сказочные міры уносятъ воображеніе человѣка въ область непостижимаго, границъ котораго не признаетъ неудержимая фантазія.

Наконецъ, въ области фантастическаго знанія при посредственной его передачѣ необходимо указать на ложь, какъ на источникъ его невѣрности.

Ложью въ тѣсномъ смыслѣ называется несоотвѣтствіе словъ съ обозначаемыми ими психическими образами. Поэтому ложь существуетъ въ словахъ, но не въ представленіяхъ.

Въ сношеніяхъ между собою и въ передачѣ словами описанія событій, свидѣтелями которыхъ бываютъ люди, наблюдаемые ими происшествія часто умышленно передаются невѣрно, иногда съ опредѣленной цѣлью. Основанное на нихъ фактическое знаніе получаетъ извращенный характеръ.

Область истиннаго знанія значительно ограничивается, будучи провѣряемо созерцаніемъ, очищенно отъ заблужденій и ошибокъ оно составляетъ научное знаніе. Стремленіе къ познанію какой-то идеальной абсолютной истины, есть то же заблужденіе, а одна изъ логическихъ каррикатуръ долго красовалась на первыхъ страницахъ школьныхъ учебниковъ логики въ видѣ фразы: одна истина есть истина, а все остальное есть ЛОЖЬ.

Основа истины есть созерцаніе, а такъ какъ оно индивидуально и относительно, то абсолютная истина есть безсмыслица. Мы найдемъ ее лишь въ схематическихъ формулахъ нашего мышленія, которыя будучи арrіоrn’ы т. е. всеобщи и необходимы, для всѣхъ людей одинаково связываютъ ихъ психическіе образы. Отсюда можно съ извѣстнымъ правомъ говорить не объ абсолютной истинности реальныхъ явленій а объ истинности напр. математическихъ формулъ и вычисленій, которые будучи переведены на созерцательный матерьялъ, у всѣхъ людей даютъ одинаковые результаты, т. е. если будутъ даны психическіе образы созерцаніемъ, то ихъ сочетаніе у всѣхъ людей совершится одинаково по законамъ логики и математики—но едва ли здѣсь найдется мѣсто для поисковъ абсолютной истины, которая дальше созерцательныхъ образовъ никуда не уйдетъ.

Математическое знаніе, которое еще недавно считали единственно истиннымъ и въ формулахъ котораго стремились выразить все научное знаніе—есть лишь форма одного вида умственной дѣятельности. Основанное на созерцаніи, (Кантъ) оперируя величиною (пространств. формою) и количествомъ психическихъ образовъ, оно даетъ формулы всеобщія и обязательныя для всѣхъ людей. Но будучи выраженіемъ законовъ мышленія, математическое знаніе, обязательное для души, не обязательно для физическихъ явленій, что и обнаруживается при опытной провѣркѣ математическихъ законовъ въ физикѣ.

Математическая формула есть схема не природнаго явленія, а психологическаго процесса соотвѣтствующаго ему. Громадное значеніе образныхъ символовъ въ математикѣ, не имѣющихъ оригинала даже въ фантазіи напр. величинъ безконечно малыхъ и большихъ сводится къ неразгаданнымъ еще умственнымъ процессамъ.

Таковымъ же представляется парадоксальное явленіе въ математикѣ, когда исходя изъ невѣрныхъ положеній путемъ математическихъ вычисленій приходятъ къ вѣрнымъ выводамъ.

Математика есть отдѣлъ логики и обѣ вмѣстѣ составляютъ форму человѣческаго знанія но не его содержаніе.

Отвлеченное знаніе тоже схематично. Формы логическаго мышленія гораздо проще, чѣмъ обыкновенно думаютъ, потому что онѣ уже предсуществуютъ въ созерцаніи, формулы для всѣхъ людей одинаковы.

Если даны матерьялъ для мышленія и толчекъ къ нему, то каждый человѣкъ обладающій здоровымъ мозгомъ, свяжетъ ихъ одинаково, что можно ясно видѣть на рѣшеніи логическихъ и математическихъ задачъ. Если механизмъ пойдетъ въ ходъ, задача будетъ рѣшена всѣми одинаково.

Разбирая различные виды знанія, нельзя не остановиться на той формѣ пониманія окружающаго міра, которая дана человѣку а priori въ качествѣ могучаго рычага его дѣятельности и къ которой такъ рѣдко онъ, къ сожалѣнію, прибѣгаетъ.

Я говорю о здравомъ смыслѣ.

Какъ скромно прячетъ его и какъ мало имъ пользуется человѣкъ.

А между тѣмъ какъ легко было бы именно этимъ простымъ орудіемъ—свободнымъ наблюденіемъ и независимымъ отъ принятыхъ на вѣру традицій взглянутъ на дѣло прямо, разрѣшить тысячи задачъ, разсѣчь и уничтожить безконечное число заблужденій, ошибокъ и нелѣпостей.

Рабъ чужихъ мыслей лѣнивый человѣкъ не прилагаетъ своего здраваго смысла къ рѣшенію простыхъ задачъ, а беретъ на вѣру, оперируетъ чужими утвержденіями безъ критики исповѣдуетъ чужія мнѣнія, повторяя ихъ, какъ заучившій механизмъ. Въ силу странной особенности своей душевной жизни, человѣкъ иногда какъ будто больше склоненъ жить чужими мыслями, чѣмъ своими, рабски пасуетъ предъ диктатурой чужого ума.

Онъ повторяетъ ходячія формулы чужой мысли, часто не понимая ихъ и упорно защищая ихъ истинность. Имѣя полную возможность и силы провѣрить ихъ критически, онъ не дѣлаетъ этого, слѣпо вѣря чужому слову. Не только въ практической жизни и общественномъ мнѣніи, но и въ наукѣ господствуютъ подолгу самыя нелѣпыя, ненужныя теоріи, гипотезы и исповѣдуются завѣдомо невѣрные факты, а въ нѣкоторыхъ отдѣлахъ знанія все ясное, простое стараются облечьвъ сложную и трудно понятную форму. И здѣсь современный образованный человѣкъ выступаетъ закоренѣлымъ идолопоклонникомъ, рабомъ авторитетовъ. Попирая свой умъ и засыпая въ умственномъ оцепѣненіи, онъ повторяетъ все то, что продиктуетъ ему возведенный на пьедесталъ кумиръ. И сколько силъ потребно на то, чтобы преодолѣть эту косность и неподвижность человѣческаго знанія и какъ трудно провести принципъ знанія въ формѣ здраваго смысла въ практическую жизнь. Подверженный умственнымъ эпидеміямъ, онъ исповѣдуетъ самыя нелѣпыя заблужденія, вѣками защищая положенія, которыя можно разрушить однимъ ударомъ здраваго смысла. Такъ въ концѣ концовъ и случается, когда одинъ изъ тѣхъ свѣточей человѣческаго ума, которыя украшаютъ міръ—властно скажетъ безумствующей толпѣ: „Стойте! Это не такъ! Вотъ истина! “

И тогда каждый человѣкъ находитъ эту простую истину у себя въ душѣ давно готовою и удивляется, какъ онъ не видалъ этого раньше, она вѣдь такъ проста и очевидна.

И дѣйствительно, всякая истина проста и очевидна. Если бы современное человѣчество могло освободится отъ цѣпей рутины и традицій, сковывающихъ умъ, какъ много открыло бы оно въ своемъ знаніи безконечныхъ заблужденій. Насколько иначе предсталъ бы его уму обновленный міръ, а на почвѣ чистаго знанія быть можетъ страдающій человѣкъ обрѣлъ счастье бы счастіе, устроилъ-бы иную жизнь на новыхъ основаніяхъ.

Мы видимъ такимъ образомъ, что чистое знаніе, по сравненію съ посредственымъ очень ограничено. Вся область познанія не можетъ быть расширена за предѣлы созерцанія и границы его опредѣляются нашими чувствами. Тамъ гдѣ кончается сфера чувствъ, лежатъ и границы познанія, тамъ начинается область невѣдомаго, которое недоступно ни созерцанію, ни познанію. Область чистаго знанія естъ переработка личнаго опыта, воспринятыхъ и закрѣпленныхъ въ памяти. впечатлѣній. Знаніе же посредственное есть переработка помощью фантазіи своего чистаго опыта.

Эти основныя положенія теоріи познанія къ сожалѣнію весьма мало признаются и даютъ снованіе господству въ обученіи, какъ процессъ искусственнаго пріобрѣтенія знаній— безконечному числу заблужденій, дѣлающихъ затрачиваемое на него огромное количество напряженнаго труда—безплоднымъ страданіемъ!

Законы психологіи и логики, однако, въ близкомъ будущемъ произведутъ въ области педагогіи колоссальный переворотъ. Система школьнаго обученія больше чѣмъ на половину будетъ окончательно разрушена и уничтожена. Нелѣпости, вродѣ заучиванія на память своихъ собственныхъ образовъ фантазіи, будутъ сняты со школьнаго горизонта.

Образное обученіе займетъ должное положеніе въ ряду методовъ познанія. Опытъ и наблюденіе какъ единственные методы чистаго знанія, вступятъ въ свои права.

Научная критика поставитъ рѣзкія границы между фантазіей и памятью: легковѣрное человѣчество станетъ осторожнѣе относиться къ тому, что теперь оно признаетъ за истину и что называетъ знаніемъ.

Царство словъ разрушится и символы психическихъ образовъ займутъ должное подчиненное положеніе. Мысль и представленіе будутъ господствовать надъ словомъ, а центръ тяжести съ граматической формы рѣчи перенесется на логическія формы идей, какъ рядовъ психическихъ образовъ. Книга, какъ великое орудіе познанія, перестанетъ быть цѣлью такового и вмѣсто кумира, печатаннаго шрифта, человѣкъ начнетъ читать великую книгу природы , которая такъ дружелюбно открываетъ ему свои страницы. Онъ научится своимъ умомъ и памятью понимать и знать то, что созерцаетъ. А подъ великимъ храмомъ научнаго знанія, какъ фундаментъ его, будутъ золожены принципы здраваго смысла, которые, разрушивъ путы гнилыхъ традицій, будутъ удерживать

человѣка отъ постоянныхъ заблужденій и сдѣлаютъ его свободнымъ властелиномъ своей мысли.

Тогда своимъ умомъ и знаніемъ онъ легко произведетъ переоцѣнку всѣхъ цѣнностей и совершитъ дѣйствительное помраченіе кумировъ.

А надъ обновленной жизнью съ свободнымъ знаменемъ науки и здраваго смысла будетъ сіять не фантастическая декадентская фигура сверхъ-человѣка, а реальный образъ мощного борца съ природою, занимающаго въ ней свое мѣсто!

¹ Принципы энергетической психологіи изложены авторомъ въ слѣдующихъ трудахъ:

¹)Н. В. Краинскій. Законъ сохраненія энергіи въ примѣненіи къ психической дѣятельности человѣка. 1897 г.

²)В. В. Краинскій. Ученіе о памяти съ точки зрѣнія психической энергіи. Спб. 1903 г.

³)Н. В. Краинскій. Энергетическая психологія. Вильно. 1905 г.

² Факты-сноска на полях

³ Обученіе-сноска на полях

⁴ Чистый опытъ: чистое знаніе - сноска на полях

⁵ Знаніе посредственно-сноска на полях

⁶ Критика – сноска на полях