INITIATION: ETHOLOGY-PSYCHIATRIC ASPECTS

Full Text

Любой этап постнатального психического онтогенеза для своей успешной реализации предполагает не только полноценность генетической программы развития мозга, но и наличие хотя бы минимально достаточных внутренних и внешних условий. К числу последних в подростковом возрасте относится социальная ситуация, обеспечивающая и оформляющая превращение ребенка во взрослого члена общества, обозначаемая как инициация. Обобщенно-многозначный смысл данного понятия включает и сам процесс возрастного метаморфоза, и последовательность соответствующих социально-поведенческих ритуалов, и конечный статусный эффект - включение человека в качественно новую общественную структуру. Мнение А.Е. Личко [14] о филогенетической природе подростковой инициации, перекликающееся с идеями глубинной психологии [5, 28], находит свое подтверждение в работах современных этологов и антропологов [1, 29]. Отмечено, что у высших млекопитающих (некоторые виды обезьян, копытных и ластоногих), ведущих стадный образ жизни, особи «подросткового возраста» образуют отдельные группы на периферии стада или даже обособляются в отдельные временные стада (Боровский В.М., 1936; Chauvin R., 1963 - цит. по 14). Обезьяны-подростки реагируют депрессией на изоляцию от сверстников, но ни у детенышей, ни у взрослых особей добиться депрессии таким путем не удается (Schweicheimer F. 1972 - цит. по 14). У бонобо копуляция как средство взаимного снятия стресса прекращается между матерью и ребенком, как только тот к пятилетнему возрасту достигает половой зрелости. Согласно концепции Р. Докинза [7], рассматривающего «эгоистичный ген» (единственной задачей которого являются самосохранение и тиражирование) в качестве первичной единицы естественного отбора, на первых этапах существования человечес- кого вида наибольшими преимуществами обладали такие «машины выживания» (индивиды), которые превращались из детской особи во взрослую достаточно рано и интенсивно. И уже через короткий срок своим внешним видом и поведением могли продемонстрировать сородичам основные ключевые признаки собственной биологической и социальной зрелости. Для женских особей это были физические признаки, свидетельствующие о способности к зачатию, вынашиванию и выкармливанию ребенка, а также поведенческие паттерны, указывающие на готовность к заботе о нем, к его первичному воспитанию. Кроме того, признаком женской «взрослости» являлось усвоение навыков собирательства и ведения домашнего хозяйства. Для мужских особей важными были такие физические данные и проявления поведения, которые свидетельствовали о его «хороших генах». К ним относились сила и ловкость, обеспечивающие личное выживание и способность добывать пищу, демонстрация заботы о детях и щедрости в отношении противоположного пола, что позволяло считать мужчину привлекательным в качестве сексуального партнера, знание и выполнение социальных норм взрослой общины (удостоверяющих других ее членов в своей безопасности и полезности). Ввиду того, что законы мутации обусловливают возможность появления ложного фенотипа, механизмы естественного отбора сформировали способы доказательства-проверки истинности демонстрируемых признаков и закрепили их в инстинктивной программе. Инстинктивность человеческого поведения может быть доказана с помощью следующих критериев: 1 - статистика (воровство и супружеская неверность порицаются во всех культурах, но наблюдаются повсеместно, в том числе у животных); 2 - оценка адаптивной архаичности (охота для современного городского жителя - нерентабельное занятие, но сам процесс является источником положительных эмоций); 3 - шаблонность, т.е. способность запускаться от простых и однозначных внешних сигналов - релизеров (эротический образ, вид паука или многоножки, вид пропасти или ее иллюзии под ногами, мечущихся в панике людей), вызывающих определенную эмоцию, чувство, настроение и повышенную готовность совершать однотипную последовательность действий без рассуждения и оглядки на результат (который может пониматься рассудком как нежелательный и даже опасный); 4 - сравнение поведения близнецов (обсессивно-компульсивные расстройства у однояйцевых близнецов наблюдаются достоверно чаще); 5 - сравнительно-генетические исследования (выявление кор- реляции между конкретными вариациями определенных генов человека со склонностью к тому или иному поведению, например наличие «гена авантюризма» у лиц с синдромом гиперактивности); 6 - прямые замеры активности мозговых структур (врожденные реакции вызывают активность структур, в основном входящих в лимбическую систему, а приобретенные - входящих в неокортекс); 7 - исследования детей, психически больных, транссексуалов (лиц, сменивших пол) [20]. Практически все общепризнанные критерии инстинктивности применимы в отношении инициации. Для современного человека характерна врожденная предрасположенность (стремление, желание, склонность и проч.) индивидуумов поступать в определенных ситуациях определенным образом (в соответствии с адаптивной ценностью такого поведения в настоящем времени или в эволюционном прошлом). Но такая предрасположенность вовсе не обязательно определяет неотвратимо-машинальную и практически фиксированную последовательность действий. Таковая наблюдается у лиц с измененным состоянием сознания, нивелирующим всякую разумную произвольность. Не всегда такое подсознательное, «автопилотное» стремление может быть реализовано из-за действия социальных запретов или активного торможения (что требует от мозга больших энергетических затрат). Но внешние выражения этого стремления, а также эмоции и желания, связанные с его наличием, подавлением или сублимацией могут быть вычленены и описаны в контексте «феноменологической диагностики» [17] и даже подсчитаны с помощью этологического глоссария. Признаки программы инициации, общий смысл которой («шаг назад - два шага вперед») универсален для любого этапа развития, можно отследить в поведении каждого подростка. Однако у большинства из них они преходящи и не достигают уровня болезни или криминала. Инстинкты являются в общем такими же адаптациями, как части тела, глаза и проч. Следовательно, как и любая адаптивная организация, они отнюдь не безукоризненны, поскольку представляют собой, по словам Питтендриха, «лоскутное одеяло из подвернувшихся кусков, впопыхах соединенных под угрозой смерти, и ретроспективно, но не перспективно - одобренной естественным отбором» (Pittendrigh C.S., 1958, цит. по 20). Более того, их адаптивность уступает телесным адаптациям, поскольку формируются они гораздо более скоротечно и быстрее устаревают, продолжая, тем не менее, оставаться в багаже врожденного поведенческого репертуара. С древности инициации, ориентированные на возраст церемонии посвящения человека в новый социальный статус (имеющие прообразы в социальном поведении высших животных и сохранявшиеся в любой традиционной культуре), являлись важнейшим элементом воспитания. В первобытных общинах, характеризовавшихся ранним социальным созреванием детей, они осуществлялись по достижению ими 9-11 лет возраста и предваряли принятие их в полноправные члены архаического коллектива [11]. Заключительному ритуальному обряду предшествовала более или менее длительная подготовка к переходу от невежества к знанию, от безответственности к долгу, от безмятежного детства к дисциплинированной зрелости. Группа мальчиков, проживая в изоляции от всей общины, училась под руководством почтенных представителей рода охотиться, воевать, приобщалась к сакральным и магическим знаниям. Инициация девочек по многим причинам осуществлялась, как правило, в пределах общины, менее радикально, более камерно и индивидуализировано. Только после прохождения цикла специальной подготовки неофиты допускались к участию в церемониях посвящения, во время которых испытывались (порой довольно жестоко и болезненно) их воля, смелость, стойкость, выносливость, проверялось качество усвоенного опыта. Ритуальные церемонии сопровождались песнями, танцами, проходили при свете костров, в присутствии всех членов племени. Все это придавало особую торжественность событию, призванному максимально эффективно воздействовать на психику и поведение посвящаемых, укреплять в их сознании представление о качественном изменении их общественного статуса, подчеркнуть особое значение перехода из одной возрастной группы общины в другую, вдохновлять на полноценное овладение новой социальной ролью. Поскольку древний человек жил как минимум, вдвое меньше, чем современный, переход от детства к взрослости был очень непродолжительным (обычно не более года). И для успешности выживания вида основные механизмы пубертатной инициации должны были закрепиться в качестве инстинктивного поведения, каковыми и остаются у современного homo sapiens, несмотря на культурную эволюцию. Последняя не только увеличила продолжительность жизни человека, но и удлинила подростковый возраст, а также создала традиции ступенчатого перехода от детства к взрослости и менее брутальной реализации врожденной потребности в инициации. В определенном смысле, весь подростковый период современного человека - это растянутый по возрасту и расчлененный по своим составляющим ритуал инициации. Более того, культурная эволюция распространила архетип инициации практически на все сферы жизни (касты, классы, профессии, религии) и весь жизненный цикл современного человека [5]. Единому сценарию подчинены все события: праздник окончания детского сада; переводные экзамены; заключительные экзамены и выпускной бал; посвящение в студенты или в категорию рабочих; прием в партию после прохождения испытательного срока; первое причастие (после годового посещения уроков катехизации и первой исповеди); принятие воинской присяги; посвящение в рыцари или в члены тайного общества; венчание и свадьба; помазание на царство; инаугурация президента; торжественные проводы на пенсию (своего рода «инициация наоборот») и т.д. В каждой из этих традиций просматривается врожденная универсальность социального поведения, поскольку речь идет о сходстве не институтов, а обрядов, об одной категории сходных обрядов, ибо они подчинены достижению одной цели - экстра- и интрапсихической трансформации человека [1, 2]. Диалектика вопроса заключается в том, что биологические модели поведения формализуют и унифицируют организацию социальных институтов в историогенезе. Встречная эволюционная динамика проявляется в том, что порождения, казалось бы, «чистого разума» (например, игровые автоматы, общение в интернете или апробация новомодной диеты) в случае наложения «произвольных» поступков на древние (подкорково-этологические) программы индивидуального, репродуктивного или социального поведения с особой легкостью порождают привычки, потребность в реализации которых может усиливаться до степени влечения. Разум же лишь обслуживает подсознательно направляемое поведение с помощью рационализации и других психологических защит. Даже обращаясь к чисто человеческим, духовным аспектам инициации, Генон Р. [2] рассматривает три (легко узнаваемые с позиций как этологии, так и глубинной психологии) последовательные условия посвящения. Первое - «потенциальность», т.е. сама возможность для человека принять посвящение, обусловленная его врождёнными внутренними и телесными качествами, так называемыми индивидуальными «квалификациями» (соответствующими materia prima, или субстанциальной стороне проявления). Второе - «виртуальность», или получение посвящения (в виде «озарения», «второго рождения») с помощью трансмиссии духовных влияний, осуществляемых регулярной инициатической организацией. Этот момент на индивидуальном, микрокосмическом уровне соответствует началу универсальной манифес-тации (лат. Fiat Lux, «Да будет свет»), т.е. упорядочению хаоса возможностей. Наконец, третье условие - это «актуализация», или сознательная внутренняя работа по реализации полученного виртуального посвящения и достижение в конечном итоге состояния высшего тождества. Иными словами, речь идет о сочетании биологической готовности к качественной трансформации, наличия направляющих социальных влияний и достаточного когнитивного развития для регуляции своего поведения в соответствии с образцовой моделью ментального мира. Однако, как и наследуемые механизмы стресса, заложенные в совсем иных условиях и чрезмерные, с точки зрения сегодняшнего дня, механизмы инициации остаются архаичными и порой прорываются в социально- либо в биологически-разрушительных формах. Тем более, что с упразднением общественно-государственных институтов «посвящения» подрастающее поколение потеряло эффективный инструмент регуляции социально-психологического созревания личности. Такое блокирование фило- и онтогенетически обусловленной потребности в инициации проявляется в подсознательно направляемом агрессивно-асоциальном поведении стихийно формирующихся подростковых групп и/или психичес- ких расстройствах, типологически сходных с ключевыми переживаниями во время инициации [10, 21, 26]. При этом демонстрируются суррогаты всех трех категорий инициации: социально-возрастной, референтно-групповой, мистически-экзистенциальной. В тех случаях, когда речь идет о грубой психической патологии, определяемой эндогенными (процессуальными или наследственно-конституциональными), соматогенными (эндокринными) и/или экзогенно-органическими (энцефалопатическими) факторами, извращенные проявления инициации выступают в общем контексте так называемого патологического пубертатного криза (ППК). Судебно-психиатрический контингент пациентов с ППК демонстрирует его проявления в форме гебоидного симптомокомплекса, синдромов сверхценных образований и патологического фантазирования [19]. К более легким, преимущественно психогенно (социогенно)-дизонтогенетическим проявлениям суррогатной или псевдоинициации можно отнести такие «подростковые синдромы», как «метафизическая (философическая) интоксикация» и примыкающая к ней сектомания, нервная анорексия-булимия, синдром Вертера, некоторые формы интернет-зависимости, синдром самоповреждающего (суицидального и несуицидального) поведения и сверхценного увлечения экстремальными видами спорта, патологичес-кие формы реакций группирования, а также стихийно организованные инициации в виде поглощающего участия в неформальных молодежных объединениях и проч. [24]. Чем старше подросток, тем бόльшую роль в его поведении играют мотивы, связанные с половым созреванием и сексуальным влечением. Вместе с тем в традиционных церемониях посвящения такие моменты, как достижение возраста половой зрелости и право на вступление в брак, не принимаются во внимание, поскольку основной ориентир инициации - это социальная зрелость, которая на заре цивилизации заметно опережала наступление половой зрелости [1]. Более того, раньше подростковая инициация в 12-летнем возрасте «тянула» за собой половое созревание (прошедшие её могли свататься и жениться). Во всяком случае, нарастающая сексуальная активность не вступала в противоречие со статусом взрослого члена общины. «Да как же ты венчалась, няня?» - Так, видно, бог велел. Мой Ваня Моложе был меня, мой свет, А было мне тринадцать лет (А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»). Теперь же подростковая гиперсексуальность, подав- ляемая социальными и культурными ограничениями, служит мощным релизером для соответствующих инстинктивных детерминант поведения. Проблема заключается и в том, что инициирующие неофиты отличаются большей «примативностью» [20] по сравнению не только со взрослыми, но и нередко с самими собой в допубертатном возрасте (поскольку гормональный кризис ослабляет их способность к разумному контролю за реализацией инстинктивных шаблонов). Образно выражаясь, лобная кора (окончательное созревание которой происходит только к 23-25 годам) капитулирует под натиском бушующей подкорки [22]. Отсюда архаическая универсальность их поведения, мало изменившаяся с того времени, как оно было зафиксировано в генетической программе. Взрослые же члены общества, наблюдая за взрослеющими подростками, инстинктивно ожидают от них демонстрации доказательств знания, готовности и желания соответствовать сакральным идеалам и требованиям социальных норм (это тоже зафиксировано в генетической программе человека и актуализируется в контексте зрелого поведения). В то же время их меньшая примативность позволяет в большей степени ориентироваться на усвоенные разумом достижения культурной эволюции и современные (а не доисторические) условия жизни (нынешнему обществу не нужны 12-13-летние «охотники» и «воины», претендующие на сексуальную раскрепощенность и равные права со взрослыми). Культурная эволюция человека определила необходимость продления периода подготовки ребенка к взрослой жизни для полноценного соответствия ее условиям и требованиям. Это происходило параллельно с переориентацией с силовых на умственные и коммуникативные критерии социальной полезности, а также сопровождалось трансформацией обрядов инициации, их пролонгацией и дроблением, разделением телесных, интеллектуальных, эмоциональных, волевых и духовных компонентов социализации. Неприятие демонстрируемой архаичной модели поведения современным миром взрослых выглядит в глазах подростков (направляемых неосознаваемыми социальными инстинктами) как «двойная мораль», «двойные стандарты», что дезориентирует их и вызывает хронически стрессирующее ощущение ненужности обществу, провоцируя на протестно-оппозиционное поведение (от агрессивного до суицидального). О.И. Шмырева [27] связывает свойственный подростковому возрасту «танатотропизм» с возмож- ной привлекательностью образа смерти, представ-ляющейся выходом из затяжного эмоционального кризиса. На наш взгляд, это тот самый случай, когда на инстинктивный модуль программы инициации (смерть всего старого, детского, предшествующего ритуалу торжественного возрождения в зрелом ка- честве - смерть как подвиг) накладывается универсальный для любого возраста стрессовый механизм «выученной беспомощности». Невозможность ни уйти или овладеть ситуацией, ни приспособиться к ней, ни прогнозировать ход событий порождает психогенную депрессию с мотивацией суицидального выхода из нее (смерть как избавление). Двойственная природа подросткового танатотропизма, способного трансформироваться в соответствующие навязчивые и сверхценные образования, проявляется в двойственности самого отношения субъекта к смерти. Негативная мотивация суицидального выхода представлена поиском незрелой личностью спасения от жизненных неудач, а позитивная - инфантильным представлением о героическом характере суицидального поведения, гарантирующем последующий успех. Снятие защитного антисуицидального барьера, спаянного с инстинктом самосохранения, облегчается фантазийным переносом в реальность наличия множественных жизней у игрока, усвоенное в процессе компьютерных игр [27]. Агрессивный вариант протестно-оппозиционного поведения и демонстрация собственной «взрослости» в виде реакций эмансипации (с отказом от детского подчинения и отстаиванием права на самостоятельное принятие решений, порой оторванных от реалий жизни в силу их незнания), как правило, не сопровождается готовностью нести ответственность за собственные поступки. Тем не менее каждое новое поколение неофитов, получив гормональный сигнал о достижении определенной степени психофизиологической зрелости, испытывает инстинктивную потребность демонстрировать «взрослый» фенотип (физическую и социальную смелость, силу, ловкость, выносливость, способность переносить боль и унижения, сексуальную состоятельность, верность группе, ее идеалам, ритуалам, соответствие ее внешним атрибутам и нормам поведения). И если общество не предлагает эффективных каналов реализации данной программы, состоящей из обрядов отделения, промежуточного периода и обрядов включения, то они формируются стихийно в соответствии с ее основными пунктами-модулями [6, 27]. Последние включают следующее: «сепарацию» от общества взрослых; слияние с группой сверстников и подчинение ее внутренним законам; агрессивные набеги со своей на взрослую территорию; символические ритуалы «смерти в старом и возрождения в новом статусе»; «погружение в психический хаос и слияние с сакральным образом»; «поклонение - возвышение»; «пребывание в измененном состоянии сознания»; «знакомство с магическим знанием»; «совершение прилюдных подвигов»; «демонстрацию своей физической и моральной выносливости»; «маркировку тела с помощью раскраски, повреждений и самоповреждений»; «унификацию одежды, прически, манер поведения, сленга»; «испытание голодом, изоляцией и молчанием»; «социальную клятву-присягу» и т.п. Один и тот же конкретный ритуально-поведенческий элемент (модуль) может иметь разный смысл или сразу несколько смыслов в триедином (социально-возрастном, кастово-групповом и экзистенциально-магическом) контексте инициации, а также вызывать различные и смешанные психофизиологические эффекты. Например, голодание может выступать как символ «очищения-смерти», мотивироваться модой на сексуально-возрастные каноны, служить способом достижения экстатически измененного состояния сознания. Реакции группирования со сверстниками могут направляться общими интересами (сливаясь с различного рода хобби-реакциями), иметь явно окрашенный сексуальный подтекст, носить чисто ситуативный характер (при отсутствии выбора) или определяться сверхценными метафизическими исканиями. Каждое взрослое поколение, ориентируясь на собственный врожденно-приобретенный опыт перехода количества в качество, проверяет истинность названных выше демонстраций и их соответствие социально-культурным реалиям сегодняшнего дня. Нынешние критерии взрослости отличаются даже от тех, что были всего лишь сто лет назад и шестилетний некрасовский «мужичок с ноготок» выглядит более социально зрелым, чем сегодняшний подросток. Иными словами, собственно культурная эволюция, сталкиваясь с несовершенным, но генетически закреп-ленным наследием эволюции биологической провоцирует сохранение и усложнение конфликта «отцов» и «детей». Сама же эта проблема стара, как мир. Еще Сократ в 470-399-е гг. до н.э. писал: «Наша молодежь нынче устремляется к роскоши, у нее дурные манеры, она относится с презрением к властям и не испытывает уважения к старшим, Она предпочитает болтать, вместо того, чтобы работать… Молодые люди не встают, когда старшие входят в комнату. Они спорят с родителями, выхваляются в обществе… и издеваются над своими учителями» (цит. по 22, стр. 136). Нечто подобное высказывалось каждым поколением взрослых о своей подрастающей смене, и если бы подростковое поведение не носило преимущест-венно временный характер, то человеческая цивилизация давно бы выродилась. В большинстве случаев поведение повзрослевшего подростка упорядочивается (и знание этого факта успокаивает родителей), но на смену ему неизменно приходит свежий носитель пубертатной психики (что не дает покоя ни учителям, ни служителям правопорядка, ни психиатрам). Тем более, что благоприятный исход пубертатного криза - далеко не единственный вариант его динамики, а подростковые поведенческие проявления нередко выходят за возрастные границы психологической и социальной нормы. Эти границы традиционно расширены с учетом универсального сдвига поведенческих детерминант подростка в сторону инстинктивности в ущерб разумности, доминирования краткосрочных программ получения удовольствия, над рационально-долговременными, требующими большого волевого напряжения и существенных энергетических затрат. Даже благополучный и социализированный ребенок, став подростком, порой не в силах «наступить на горла собственной песне» и склонен поступать в соответствии с принципом персонажа Бертольда Брехта: «Сначала жратва, мораль - потом». Вследствие собственной беззащитности отношение взрослой части общества к подросткам, вошедшим в фазу инициации и ведущим себя зачастую непредсказуемо и опасно, характеризуется повышенной терпи- мостью. Этим можно объяснить явление, обнаруженное у очень многих народов. Оно заключается в том, что во время испытательного срока посвящаемые (в том числе под предводительством своих наставников) могут безнаказанно совершать набеги на общину, воровать и грабить, угощаться, обогащаться за счет сообщества [1, 29]. Возможно, такие набеги слу- жат репетицией будущих военных походов. Настороженно-снисходительная амбивалентность в отношении тинэйджеров связана с тем, что они еще не защитники общества, но уже во многом «воины», притом воины из «иного мира», порой не управляемые, как зомби, склонные к сплочению и самоорганизации. В частности, базисные эволюционно стабильные стратегии поведения (ЭССП) обнаруживают себя в стихийно формирующихся молодежных субкультурах, модифицирующих поведение подростков от поверхностного и преходящего следования моде до полного погружения в субкультуральный образ жизни, изобилующий социальными и идеологическими девиациями [3, 21]. По типам формируемого поведения их условно можно обозначить как «агрессивные», «депрессивные», «гедонистические», «рùсковые» [16]. К классу модификаций агрессивного поведения относятся субкультуры «футбольные фанаты», «скинхэды», «сатанисты», формирующиеся благодаря стимуляции потребности в самоактуализации, выраженной в агрессивных и преступных действиях, дискредитация общепризнанных героев и идеалов. В результате возникают повышенная агрессивность, хулиганское поведение, совершаются преступления. К субкультурам, формирующим «депрессивное» поведение, относятся «панки», «эмо», «готы». Модификация осуществляется благодаря стимуляции самоактуализации посредством нарушения физиологичес- ких и культурных табу, погружения в депрессивное мировоззрение, позиционируемое, как «протест», «индивидуализм», «тонкость чувств», в действительности же способствующее маргинализации и приближающее индивида к суицидальному поведению. Гедонистический характер имеет поведение, формируемое субкультурами «хиппи» и «растаманы». Самоактуализация (сексуальное раскрепощение, обретение мистической мудрости, экстаз) достигается лицами посредством ухода от требований социума и потребления наркотиков, санкционированного идеологией. Результат модификации - развитие амотивационного синдрома, наркотизация, рост заболеваемости и смертности. К модификациям рùскового поведения можно отнести субкультуры «стритрейсеров», «сноубордис- тов», скейтбордистов, «зацеперов» и т.п., в которых самоактуализация (яркий индивидуализм, «мужест-венность», «героизм») достигается в результате спор- тивной деятельности, осуществляемой с риском для жизни, в нарушение правил элементарной безопасности своей и окружающих, что ведет к инвалидизации или летальному исходу. При этом формирование всех модификаций происходит при наличии половой стимуляции, которая, накладываясь на зачастую недостаточно дифференцированную подростковую гиперсексуальность, становится своеобразным «клеем», скрепляющим основные части субкультуры. Каждая из субкультур однонаправленно индуцирует ту или иную ЭССП (эгоистическую, агонистическую, альтруисти- ческую, кооперативную), сужая потенциальный репертуар социально адаптивных стратегий поведения формирующейся личности. Субъективно привлекательной для подростка (вплоть до формирования психологической зависимости от нее) молодежная субкультура оказывается за счет того, что принадлежность к ней фиктивно решает его основные возрастные потребности (принадлености к группе, самоидентификации, поиска «смысла жизни» и примера для подражания, сексуальные потребности и проч.). Приобщившись (в том числе благодаря информации в интернете) к тому или иному модному течению, созвучному с собственным психотипом, подросток уже не ищет иных способов реализации универсальных возрастных реакций (по А.Е. Личко) - оппозиции взрослым, эмансипации, группирования со сверстниками, хобби-реакции, реакции, связанные с формирующимся половым влечением). Этологической же подоплекой жизни молодежной субкультуры является ее организация в полном соответствии с отмеченными выше обрядами инициации. Не менее 5% лиц, участвующих в субкультурных практиках, нуждаются в социальной реабилитации с помощью психолога или психиатра [16]. Помимо указанных выше экcтрапунитивных форм стихийной инициации, предполагающих групповое взаимодействие подростков, можно выделить их индивидуальные, интрапунитивные альтернативы. Сформировавшаяся в самое последнее время молодежная мода на гомо- и бисексуальность (извращенный отголосок традиций кумления и калиты), «любовь» по интернету (экономящие время и силы суррогаты подростковой дружбы и первой любви), нанесение самоповреждений и иной маркировки собственного тела, а также на эктремальные расстройства пищевого поведения (РПП) с чередованием голодания и объедания с вызыванием рвоты, в этологическом смысле переадресованные на себя вандально-экспансивные набеги на «чуждую» территорию, предполагает включение соответствующих психотерапевтических подходов, нацеленных на восстановление единства телесного самосознания с врожденными основами половой самоидентификации и сексуальной ориентации, а также на сглаживание характерного для подростков конфликта между романтизмом и гиперсексуальностью, внешним цинизмом и внутренней ранимостью [13]. Это касается как предлагаемой ниже модели, разработанной для подростков мужского пола, так и параллельной модели, рассчитанной на девочек-подростков [4]. Новомодным явлением среди оторванных от реальной жизни и лишенных трудового воспитания подростков является также наивно-магическая мировоззренческая установка на социальное иждивен-чество, своего рода «антиинициация». Она сопровож-дается отказом от учебы и любого труда, с циничным планированием дальнейшего существования за счет родителей либо за счет мифических доходов от предполагаемых выигрышей в интернет-играх. Нередко за этим соединением гедонистического стремления к «сладкой жизни» и подросткового слабоволия стоит характерная для данного возраста апатичес-кая депрессия. Для таких подростков госпитализация является единственной профилактикой формирования компьютерной и иной зависимости [4, 8, 9, 15]. Известно, что у подростков, рано начинающих зарабатывать, инициация протекает гораздо менее драматично и с меньшими конфликтами со старшим поколением по сравнению с «чистыми» школярами. Это ставит вопрос о серьезной организации трудового воспитания подростков в целом и трудотерапии в специализированных подростковых учреждениях. Поскольку на период обострения бессознательно-архетипической примативности роль лобной коры не могут на себя взять ни родители (в силу отсутствия культурных традиций подчинения старшим), ни социальные институты (нет ни пионеров, ни скаутов, ни комсомола), перед таким подростком зачастую остаются только два варианта адаптации - специализирован- ный интернат для трудновоспитуемых либо психиат- рический стационар. Дабы не уподобиться тюремным изолятам, и тот и другой должны строить свою работу в соответствии с социально-биологическими и традиционно-культуральными механизмами инициации. Наш опыт включения рассматриваемого ниже подхода в контекст педагогической и социальной программы подростковых исправительных учреждений и проведения ключевой методики семейно-групповой психотерапии и психокоррекции (где в общем круге вместо родителей находятся воспитатели) показал, что ее участники сплачиваются в социально-позитивное ядро всего учреждения, положительно влияя на жизнь целого коллектива. Образно выражаясь, гайдаровская шайка Мишки Квакина трансформируется в тимуровскую команду. Что касается медицинских учреждений, то онтогенетически ориентированная (реконструктивно-кондуктивная) психотерапия (объединяющая в единый контекст механизмы позитивного регресса и психо-элевации к зоне ближайшего развития) рассматривает весь период лечебно-коррекционного процесса как ограниченный во времени и насыщенный событиями и информацией период жизни пациента-клиента, прохождение которого должно заканчиваться объективным и субъективным переходом его в новый психофизиологический и социально-психологический статус, запечатлеваемым агрессивно-героической церемонией инициации [23, 25]. Ограничение организационных структур сепарации посвящаемых подростков правоохранительно-колониальными учреждениями (в России нет институций типа школ Шаолиня, популярных в Китае, а оздоровительные, трудовые и военно-спортивные лагеря не рассчитаны на длительное пребывание), делает госпитализацию в психический стационар, как это ни парадоксально, единственным местом, где подросток может пережить кризисный период своей жизни с минимальными потерями для общества и осложнениями для самого себя. Ориентированная на инициацию лечебно-коррекционная работа предполагает сущест-венный пересмотр традиционного дизайна организации работы подростковых психиатрических отделений. Весь период пребывания мальчика-подростка в стационаре должен строиться в соответствии с принципами эмоционально-стрессовой психотерапии (по В.Е.Рожнову) и напоминать «курс молодого бойца» в армии, прохождение которого заканчивается принятием присяги, означающей вступление в новый социально-личностный статус. В настоящее время в зависимости от обычаев сохранившихся племени и ревнителей традиций продолжительность церемонии включения подростка во взрослое общество растягивается от двух месяцев до шести лет [1]. Абсолютное удлинение промежуточного периода между сепарацией и реагрегацией возможно за счет режима отпусков, частичной госпитализации, полустационара, а относительное - за счет интенсификации реабилитационных мероприятий, насыщения каждого часа пребывания в отделении интра- и экстрапсихичес- кой психотерапии, лечебной педагогики, коррек-ционно-психологической и социализирующей работы. Фактически осуществляется двойной сценарий традиционной инициации: а) обряды отделения от общей среды (госпитализация); б) обряды включения в сакральную среду (знакомство и проживание вместе с другими пациентами-неофитами); в) промежуточный период (время активной терапии в ста- ционаре); г) обряды отделения от локальной сакраль- ной среды (перевод на режим частичной госпитализации, восьмидневный цикл интенсивно-экспрессивной психотерапии в детско-родительской группе); д) обряды реинтеграции в общую среду (заключительный психотерапевтический сеанс, приуроченный ко дню выписки). Системное преодоление устойчивого патологического состояния (по Н.П. Бехтеревой) возможно за счет отрыва от негативного влияния референтной группы, прерывания компьютерной зависимости от игр и виртуального общения, временного «перемирия» и ограничения контактов с родителями (аналог разрыва с «материнско-детским» прошлым). Вместо этого осуществляется приобщение к духовным ценнос- тям (знакомство со знаменитыми тезками, значением собственного имени, курс познавательной характерологии и социологии, библиотерапия, профессиональная ориентация, экономическое и сексуальное просвещение), развитие и совершенствование непосредственных коммуникативных навыков. Групповая и индивидуальная арт-терапия создает условия для отреагирования негативных эмоций, для самопознания и творческой самореализации [12, 18]. Занятия спортом и трудотерапия должны быть направлены на развитие волевых качеств, а система запретов (табу), режимных ограничений (режим молчания, аскетическая диета), штрафов и наград, которые можно заработать примерным трудом, учебой и поведением преодолевают излишнюю амбициозность, делают жизненные установки более реалистичными и способствуют внутренним изменениям. Частный эффект физического стресса в виде интенсивной мышечной нагрузки в процессе спортивных занятий и трудотерапии проявляется в том, что своей конечной фазой он определяется выбросом эндорфинов с соответствующим эмоциональным эффектом, способным конкурировать с эффектом от употребления психоактивных веществ [22]. Возвращению подростка домой в новом, преображенном статусе должны предшествовать соответствующие изменения в самом доме и в отношениях между его обитателями (от преобразования индивидуальной территории ребенка до личностного роста родителей и совместного создания «семейного герба»). Оптимальным завершением «порогового» этапа инициации представляется восьмидневный цикл семейно-групповой интенсивно-экспрессивной психотерапии (ИНТЭКС) [23[, проводимой для готовящихся к выписке подростков (желательно в смешанной по полу группе) и их родителей. Предшествующая работа с родителями ведется преимущественно в параллельном режиме. Обрядовый сеанс включения, или восстановления (reagregation), завершающий весь период госпитализации-инициации, должен заменить практику рутинной индивидуальной выписки из стационара и строиться в форме общего для группы подростков праздника, включающего все основные элементы соответствующего ритуала. К ним относятся публичная пространственная организация (осуществление ритуального действа в окружении родителей, родственников, друзей, символизирующих традиционную общину, во взрослые члены которой посвящаются подростки); психологические и физические испытания («подвиги», в том числе состязательного характера), индивидуально подобранные в соответствии с клинико-психологической диагностикой и представляющие собой реальное преодоление основной инфантильной проблемы, подтверждающие победу над своим страхом, комплексом, установкой, поведенческим стереотипом, болезненным реагированием на шутки и подтрунивания окружающих, а также символизирующее слияние с заранее нарисованным «идеальным образом» (тотем). За ними следует ритуал аллегорической смерти («взрослая операция», во время которой с кожи ведущей руки смывают татуировку, означающую психологическую проблему, от которой тот или иной участник сеанса хочет избавиться, и это место прокалывают стерильной иглой). Затем обнявшиеся члены каждой семьи на глазах «общины» демонстрируют свое обновленное единство, а «возрожденный» подросток декламирует лично подобранное жизнеутверждающее стихотворение. Завершается сеанс торжественным обещанием каждого участника постараться делать то, что, по его мнению, от него ждут семья и общество (для неофитов - это аналог воинской присяги). Данное действо происходит в общем круге, при погашенном свете, перед зажженной свечой, которую каждый держит на вытянутой ладони и под звуки торжественно-проникновенной музыки («Ария» И.С. Баха). Традиция угощения неофитами всех участников реализуется по его окончании и сопровождается публичным чествованием их перехода в новый социально-личностный статус. Эмоционально-стрессовый характер заключительного сеанса (с соответствующим изменением качества сознания) обусловливает расторможение инстинктивных механизмов импринтинга и мгновенное запечатление в долговременной памяти его участников информации о состоявшемся преображении. Основные принципы и приемы клинико-этологически ориентированной психотерапии и психокоррекции подростков с патологическими проявлениями стихийной инициации приведены в таблице. Соблюдение указанных принципов предполагает максимальное насыщение сенсорного, эмоционального и информационного каналов восприятия пациентов, что само по себе способно подавлять психопатологическую продукцию [22] и гедонистически окрашивать их суммарный эффект. Такая «школа мужества» полностью соответствует основному принципу детско-подростковой психотерапии - «радостному взрослению».

About the authors

Yuri S Shevchenko

Russian medical Academy of advanced education

Email: europsy@mail.ru
department of child psychiatry and psychotherapy 125993, Moscow, Barrikadnaya str., 2/1

References

Supplementary files