Pravovaya neopredelennost'printsipa spravedlivostiv ugolovnom sudoproizvodstve

Full Text

Внимание к проблеме неопределенности права не случайно. На фоне значительного интереса к приемам (юридической) техники1, геометрического роста законодательной базы одновременно наблюдается склонность практиков к позитивистскому (формальному) толкованию закона2. В этой связи высказываются идеи о необходимости обеспечить наибольшую определенность права, вплоть до отказа от ряда основополагающих принципов, например, таких как разумность и справедливость, ведь они «не являются правовыми регуляторами общественных отношений, т.е. относятся к неправу»3. Действительно, для решения вопроса подготовки понятного многим законопроекта принципы не столь важны в отличие от потребности в четких, исключающих двусмысленность формулировках. Предельно ясно по этому поводу высказался один из известнейших диктаторов Нового времени - Наполеон Бонапарт, который обращаясь к судьям сказал: «кассационный суд, предоставляя судебным местам разыскание истины о фактах и толкование условий в договорах, подчиняет эти элементы решения силе закона и не дозволяет, чтобы под предлогом справедливости, часто произвольной, судья отступал от предписанных правил и освобождал себя от исполнения воли законодателя… Дозволять судебным местам преступать законы и обходить их исполнение - все равно, что уничтожить законодательную власть. В этом смысле кассационный суд - необходимая опора законодателя»4. Продемонстрированные нами в несколько утрированном виде две противоположные точки зрения на юридическую природу принципа справедливости, по большому счету, отражают дуалистический подход к толкованию любой абстрактной нормы права. Действительно, чем меньше неопределенности для правоприменителя содержится в юридическом предписании, тем более предсказуемым будет его решение для населения и больше будет возможностей для реализации генеральной функции государства - сохранения целостности общества. Однако это положение вещей может быть рассмотрено только в качестве идеального, крайне сложно достижимого. Данное утверждение можно достаточно наглядно продемонстрировать на примере применения отдельных норм УПК РФ. Так, ясное предписание законодателя, содержащееся в ч. 1.1 ст. 108 УПК РФ, о недопустимости избрания меры пресечения в виде заключения под стражу в отношении лица, причастного к совершению ряда преступлений в сфере предпринимательской деятельности, на практике судами во многих случаях игнорируется, если речь идет о подозреваемых и обвиняемых предпринимателях, похитивших выделенные им по государственным и муниципальным контрактам бюджетные денежные средства5. Предприниматель, осваивающий бюджетные денежные средства, так же как и предприниматель, привлекающий деньги граждан, принципиально занимаются одной и той же деятельностью - систематическим извлечением прибыли. Вряд ли соответствует целям применения уголовно-процессуального законодательства достаточно прочно укоренившаяся практика длительного проведения «доследственных» проверок, когда следователь, формально соблюдая ному закона, выносит заведомо необоснованные решения об отказе в возбуждении уголовного дела, а затем они его руководством отменяются. Тем самым искусственно продлевается срок проведения проверки, который в результате этих манипуляций может исчисляется годами. Повторимся, напрямую УПК РФ подобное не мог допустить в принципе. Ну и, наконец, отметим, что ст. 144 УПК РФ обязывает следователя проверить сообщение о любом совершенном или готовящемся преступлении. При этом вполне логично выводить понятие «сообщение о преступлении» из положений ст. 14 УК РФ - как информацию об объективной стороне любого запрещенного под угрозой наказания деяния. Однако обывателю приходиться сталкиваться со случаями непроведения процессуальных проверок без указания мотивов принятия данных решений с преподнесением заявлений о преступлениях в качестве сообщений о происшествиях, не носящих криминальный характер. Только прокурорами в 2016 г. в следственные органы в совокупности внесено более 85 тыс. представлений и направлено информационных писем о недопустимости подобных нарушений при учете и регистрации сообщений о преступлениях6. Мы, тем самым, наблюдаем достаточно плохо скрываемую систему искусственного создания правовой неопределенности в ситуации, казалось бы, благоприятной для наступления противоположного эффекта - юридической определенности. Однако любой ученый, и в первую очередь естествоиспытатель, может смело сказать, что определенность всякого явления всегда относительна: то или иное представление об окружающем есть лишь наше суждение, полученное только исходя из имеющихся в нашем распоряжении знаний, да к тому же взятое в статике. Великий диалектик Гегель признавал, что «величина есть определенность, которая больше не едина с бытием, а уже отлична от него, она снятое, ставшее безразличным качество»7. Так и законодатель, создавая законопроект, никогда не может быть уверен в условиях, в которых он будет применяться, и какие нормы этого закона будут применены в целях создания предпосылок для «незаметного» обхода установленной системы правового регулирования. Последствия невнимания к этим аспектам могут поставить в опасность все государство в целом. Так, несмотря на уверения ученых в катастрофическом уровне, пусть и латентном, экономической преступности, а также в связанном с ним засилием коррупции в государственных органах8, уголовная статистика при внимательном ее рассмотрении свидетельствует об отсутствии поводов для беспокойства при изучении отдельных показателей. К примеру, в 2016 г. за все преступления экономической направленности осуждено чуть более 5,5 тыс. человек (большая часть - с применением особого порядка (3709 человек), а за нецелевое расходование бюджетных средств - только 3 человека (при этом двое освобождены от наказания по амнистии)9. Таким образом, для обеспечения полноценного регулирования общественных отношений нормам-принципам не может быть отказано в праве на существование и развитие. Правильный настрой правоприменителей, воспитанных на этих принципах, позволит надлежащим образом сформировать судебно-следственную практику, устранить все шероховатости. Ведь онтологическая природа принципов носит во многом идеологический характер, нацелена на построение идеального будущего по результатам вмешательства права в общественные отношения. Данное обстоятельство признавалось практически во все время развития науки о праве. Особенно стоит подчеркнуть исследования советских правоведов, которые будучи вынужденными считать право надстройкой над экономической базой, признавали определяющую роль принципов, т.е. идей, имеющих в юриспруденции «направляющее значение», отражающих основное содержание не только отдельной отрасли, но и права, как характеристики конкретной правовой системы, в целом10. Принципы права «технически» закрепляются в конституциях, наполняют общепризнанные принципы и нормы международного права. Это позволяет правоприменителям всегда держать в уме некие изначальные идеи, которыми, кстати, должен был руководствоваться законодатель, работая над текстом закона. И при установлении упущений в законотворческой деятельности их всегда можно устранить. К числу универсальных принципов права, имеющих особое значение для уголовного процесса, безусловно относится и анализируемый нами универсальный принцип справедливости11, который, как мы и отмечали в начале статьи, очень сложно формально определить. Однако разработка специального правового режима этой ценности все-таки нужна. И прежде всего требуется соотнести его с принципом законности. Как известно, для целей применения уголовно-процессуальных норм принцип справедливости назван в ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод12, ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах13 и ст. 46 Конституции РФ, в которых гарантировано право каждого на справедливое судебное разбирательство (или право на судебную защиту). При этом формально это право раскрывается за счет установления обязанности государства обеспечить равенство каждого перед законом, презумпцию невиновности, право на защиту в самом широком смысле этого слова и многое другое14. Провозглашение же среди принципов уголовного судопроизводства в ст. 11 УПК РФ приоритета охраны прав и свобод человека и гражданина, как нельзя лучше подтверждает особый характер любой правообеспечительной нормы, ее онтологическую связь в целом с гл. 2 Конституции РФ и, в конце концов, большую юридическую силу по отношению к обычной правовой регламентации. В этих условиях судебное толкование уголовно-процессуальной нормы становится искусством, предсказуемая реализация которого возможна только высококвалифицированным должностным лицом - дипломированным специалистом от юриспруденции. Подготовка же такого сведущего лица без доведения до него глубоких знаний философии, логики, этических проблем современности просто невозможна. Здесь мы полностью разделяем мнение Л.А. Воскобитовой, полагающей опасной ситуацию отхода гуманитарного знания от представлений о философской теории познания. При этом, по мнению профессора, опасность эта тем более велика, что под угрозу поставлен сам субъект познания - студент вуза, будущий судья, прокурор или следователь15. Надо сказать, что возможности философского подхода к определению в дидактических целях принципа справедливости достаточно широки. Прежде всего сразу же бросается в глаза тот факт, что практически каждый крупный философ обращался к проблемам справедливости, полагаясь на универсальный характер ее природы как ценности. Начиная с мифологических представлений о вселенной, справедливость была присуща божественному началу и заключалась в различного рода установлениях, исходящих от него. Платон, к примеру, пытался увязать ее с объективной истиной в противовес к субъективизму16, Аристотель же в рамках исследования уравнивающей справедливости отождествлял ее с правом, особенно известно его утверждение о справедливости любого закона, так как он исходит от законодателя17. Точно так же философ предпочитает правосудное поведение только потому, что оно предполагает как законопослушность, так и справедливость18. Поэтому несправедливость не тождественна беззаконности, а является лишь ее частью19. В средневековье положительное восприятие справедливости не изменилось и вылилось, естественно, в признание рая для этой ценности отнюдь не на земле, а в граде Божьем. И Аврелий Августин, и Фома Аквинский, формируя свои мировоззрения, указывали в качестве источника добра Бога, хотя зло также рассматривалось неприемлемым атрибутом окружающей действительности20. Наиболее емко все богатство справедливости как философской категории, на наш взгляд, сумел отразить И. Кант, отказав ей в «зашоренности» правом, рассматривая ее как этическую составляющую - «суд совести»21. Современные теории справедливости, проникнутые реалиями капиталистического общества, по сути вращаются вокруг размышлений Аристотеля, Джона Локка и ряда других философов о распределительной ее разновидности - поиске чего-то среднего между имеющимися возможностями человека, его статусом и притязаниями на общественные блага, дабы не допустить социального конфликта, уравновесить социальные группировки, создать условия для развития индивида свободной личностью22. Проведенный нами анализ юридически неопределенного понятия справедливость заставляет смело утверждать, что отказ от его использования юристами практически невозможен. Как уже отмечалось, международное сообщество активно восприняло идеи справедливости в целях создания устойчивых механизмов реализации общепризнанных прав и свобод человека и гражданина. Так, практика Европейского Суда по правам человека (далее - Европейский Суд, ЕСПЧ), рассматривая соответствие действий государственных органов этой норме, рассуждает о природе возникших отношений с позиции принципа «справедливости судебного разбирательства»23 или вообще принципа справедливости24. Однако задачей разработчиков Конвенции являлось не установление абстрактного лозунга о необходимости соблюдения справедливости, а необходимость поиска конкретных механизмов обеспечения этой справедливости за счет проверки эффективности действий национальных органов государств без использования полномочий суда четвертой инстанции25. И если проанализировать в комплексе решения ЕСПЧ, то на лицо обогащение понятия процессуальной справедливости за счет раскрытия все новых и новых граней должной организации уголовного судопроизводства. Однако при движении в этом направлении главное не допустить применения двойных стандартов, что, к сожалению, случается в отношении РФ26. Несмотря на это, Россия должна оказаться на голову выше, и поэтому в отечественной юриспруденции правовая определенность не может быть сведена только к четкому законодательному предписанию или сложившейся и неизменной судебной практике, суть ее в предсказуемости поведения любого правоприменителя: от рядового следователя до ареопага судей суда высшей инстанци27. Точно так же принцип res judicata не должен гарантировать неизменность судебного решения, а должен предполагать принцип обеспечения устойчивости судебного решения, принятого без фактических, логических или квалификационных ошибок. Отказ от рассмотрения в порядке надзора или в кассации неправильного приговора суда по «формальным основаниям» (доводы жалобы направлены на переоценку фактических обстоятельств) наносит серьезный удар по воспитательной функции правосудия в целом. Данный вывод, в принципе, естественен, так как при обнаружении грубейших судебных ошибок отказ от их исправления уничтожает саму цель (назначение) правосудия - выполнение правоохранительной функции. А чтобы установить отсутствие таких недочетов, необходимо провести полноценную проверку доводов сторон. Чувство справедливости и даже гордости за правовую систему можно вызвать у человека только демонстрацией величия правосудия, убедительностью доводов конкретного чиновника, уважительным отношением к любому, кто обратился за помощью или волею случая оказался в поле зрения уполномоченных органов. На важность создания адекватной этической обстановки в правоприменительной деятельности указывает и судья Конституционного Суда РФ Г.А. Гаджиев, который вместе со своим соавтором особое внимание уделяет вопросам злоупотребления правом (шиканы)28. Действительно, со ссылкой на необходимость защиты публичных интересов или на недопустимость злоупотребления правом можно, при желании, обосновать любое правоограничение. Опять же граница здесь проходит в условиях правовой неопределенности. Мы ни в коем случае не призываем к отказу от стремления к правовой определенности, от совершенствования действующего законодательства, тем более, что поддержанная на самом высоком уровне идея верховенства права29 остается серьезным подспорьем развития любого государства, стремящегося стать правовым. Однако у любого принятого законодательным органом правового акта должна быть гарантия, что он будет правильно понят правоприменителем. Особенно это важно в деле развития отрасли уголовно-процессуального права, так как именно она устанавливает процедуры значительных ущемлений прав личности. Таким подспорьем становится необходимость реализовать идеи, заложенные в Основном законе страны, в его нормах-принципах. Как верно отметил профессор В.Е. Чиркин, верховенство права содержательно закрепляется прежде всего в конституциях: «основы общественного, государственного строя и правового положения личности, на этой базе развиваются (должны развиваться) все другие отношения в обществе»30. Именно поэтому правовая определенность неотлучно следует за идеей верховенства права, исходит из нее31. С учетом особого статуса Конституционного Суда РФ формулируемые им правовые позиции должны как раз в полной мере выполнять функцию защиты граждан от произвола должностных лиц, неверно понявших правовые предписания законодателя. В этом смысле Суду Основного закона страны нужно, на наш взгляд, проявлять больше смелости, в какой-то степени перенимать подходы, демонстрируемые Европейским Судом по правам человека. Выстраиваемые концепции, которые можно повторять из решения в решение, могут носить в некоторой степени дидактический характер, ориентируя всю юридическую общественность, а через нее и все общество, в приоритетах процесса. Опираясь на высокие идеалы уже сложившейся практики Конституционного Суда РФ, более чем не зазорно спускаться на уровень оценки фактических обстоятельств дела, но только с тем, чтобы схема вырабатываемой правовой позиции была более ясной, полной и понятной. Если необходимо, мы готовы разработать и поддержать соответствующую законодательную инициативу. России, российским юристам нужны не только констатации наличия тех или иных подходов к толкованию Основного закона, а более подробное раскрытие содержания заложенных в Конституции РФ принципов. Только высший суд страны может обеспечить должный уровень формулируемых им правовых позиций, отразить проработанную им философскую рефлексию. И в этом смысле необходимый задел для реализации принципа справедливости в уголовном судопроизводстве в условиях правовой неопределенности к настоящему времени уже создан. Во-первых, Конституционный Суд России признал основными целями правосудия обеспечение эффективного восстановления в правах и реализацию требования справедливости32. При этом, акцент сделан не только на справедливости самой процедуры, но и обеспечении принципа справедливости судебных актов33. Во-вторых, что очень важно, принцип справедливости, по мнению Суда, закреплен в преамбуле к Конституции РФ34, а значит, является среди прочих одним из приоритетных. Ну и, в-третьих, основополагающая для России и ее многонационального народа идея справедливости становится залогом восстановления законности, несмотря на некоторую неопределенность применения в нашем законодательстве принципа res judicata, о чем мы уже упоминали35. Если обратиться в свете сказанного к конкретным правоприменительным актам, то можно заметить достаточно серьезный потенциал применения принципа справедливости к фактическим правоотношениям, даже в ситуации отсутствия какого-либо законодательно предписанного образа принятых решений. Например, судья Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ в порядке ст. 35 УПК РФ изменил территориальную подсудность уголовного дела о преступлении, предусмотренном ч. 4 ст. 159 УК РФ, исключительно со ссылкой на необходимость обеспечить реализацию права на справедливое судебное разбирательство36. Резюмируя изложенное, еще раз подчеркнем, что в большинстве своем рассуждения ученых, заинтересовавшихся правовой определенностью или определенностью права, сводятся к констатации сложности тематики, в том числе критериев этой самой определенности. Каким-то более или менее осязаемым ориентиром здесь предлагается рассматривать практику Европейского Суда по правам человека и в приоритетном порядке -Конституционного Суда РФ. Правовая неопределенность принципа справедливости в уголовном процессе как наиболее общего начала судопроизводства не может не развиваться: она должна изучаться и определяться всякий раз когда применяется норма права с упором на правовые позиции Конституционного Суда России. Однако справедливость будет все равно пониматься правоприменителями, исходя из их мировоззрения, во многом как равенство возможностей, так как этическая ее составляющая достаточно сильна. Тем самым, правовая неопределенность в уголовном судопроизводстве, на наш взгляд, не является чистым антиподом правовой определенности судебного решения или процессуального законодательства в целом. Этот термин обозначает ситуацию отсутствия четких предписаний в законе, которые, однако, не подлежат обязательной конкретизации в силу приведенных выше причин. Без сомнения, исходя из этого подхода, правовой неопределенностью обладают практически все нормы-принципы, включая принцип законности, так как они лишь провозглашают благо, не устанавливая механизмов его защиты и реализации. Однако без норм-принципов, включая принцип справедливости и принцип законности, конечно же обойтись нельзя, именно они определяют направления движения всей системы судопроизводства для достижения общей цели всего процессуального законодательства - обеспечения реализации норм материального права в условиях предсказуемого для членов общества порядка.

About the authors

A A Timoshenko

Email: antim1@yandex.ru

References

Supplementary files