Legitimation of Law by Aesthetic Means

Full Text

Не будет преувеличением сказать, что в деле признания и утверждения высокой идеи права и развенчания разных уродств юридической действительности активную позицию всегда занимало и продолжает занимать искусство - художественная литература, живопись, графика, скульптура, музыка, которые способны легитимировать право благодаря, во-первых, своим механизмам формирования «признающего сознания», во-вторых, действию очищающей (катарсической) функции. Легитимация (оправдание, обоснование и поддержка) права посредством эстетических средств оказывается возможной, поскольку понятое в качестве регулятора поведения, оно обладает внешними формами выражения. А как и любые объекты, наделенные объективированной формой, право подвержено эстетическим оценкам - с позиции красоты или низменности воплощения в реальности. Суждения об эстетических качествах права и его элементов, взятые в единстве своих форм и содержания, складываются на основе представлений о мере, простоте, правильности, симметрии, гармонии, порядке и других показателях, составляющих эстетические характеристики. Надо заметить, что такого рода оценки есть не просто какие-то, по выражению А.Ю. Дорского, «украшения» права, но фундаментальные ориентации в организации правового бытия - юридического мира, соразмерного человеку, правоуважительного настроя в общественных отношениях. Процедура легитимации права разными субъектами включает решение ими для себя ряда непростых вопросов, например, связанных с учетом факторов добровольности или давления на них, произвола в избрании тех или иных оснований для признания права, необходимости подчиниться объективности исторического момента, влияния доксы в соотношении с мерой всеобщего, возможностей самостоятельного доопределения существующего порядка, удовлетворения эффективностью либо критики функционирования структур доминирования и др. Правомочность права подтверждается постоянным явным или латентным его оцениванием индивидами, а также сообществом в целом и получает свое выражение в результатах самонастройки человеческого сознания на систематическое обращение к нему в качестве инструмента, способного разрешать жизненные проблемы. Смысл легитимация права рядом ученых видится в «подтверждении и удостоверении условий осуществления справедливости». Г.В. Мальцев полагал, что легитимность является «категорией, выходящей за пределы юриспруденции», поскольку «признать что-либо легитимным, т.е. долженствующим быть - значит признать соответствие некого предмета высшим законам и высшим принципам». Легитимность права наличествует, отмечал Л.С. Мамут, если внутреннее эмоциональное и интеллектуальное его принятие дополняется соответствующим внешним поведением граждан. И.Л. Честнов считает важным в легитимации выделять когнитивно-оценочный и поведенческий аспекты. А.В. Поляков указывает на эксплицитную (формальную) и имплицитную, т.е. основанную на соответствии закона внутренним, скрытым условиям коммуникации (неформальную), легитимацию права. Профессор Гентского университета Марк ван Хук полагает, что праву, помимо прочего, присуща самолегитимация, демонстрируемая средствами его «циркулярности и оперативной закрытости». Б. Мелкевик (Канада) выделяет иннеистический, метафизический и «декларационистсткий» способы в легитимации прав человека. Большинство юристов отмечают ведущую роль когнитивных процессов в легитимации права, подчеркивают решающую значимость рационалистически-интеллектуальных структур в психолого-правовых механизмах ее осуществления. Тем не менее, очевидно, что не меньшую роль в ней играет эмоционально-чувственная область человеческого сознания. Л.С. Мамут подчеркивал, что легитимация вообще «протекает преимущественно в сфере эмоций». Этого же мнения придерживается и Ю.А. Иванченко, полагающий, что «легитимация права не обладает юридическими функциями и не является только правовым процессом». В.В. Денисенко пишет, что поскольку легитимность существует в сознании граждан в виде положительной установки по отношению к праву, то поэтому «легитимация - это прежде всего социально-психологическое явление, имеющее не только практическое, но и эмоционально-чувственное измерение». Понятно, что интеллектуальный и эмоциональный компоненты в человеческом сознании существуют в неразрывном единстве и взаимообусловленности. И все же, разные сферы деятельности людей своей избирательной направленностью воздействуют в большей или меньшей степени либо на рациональную, либо чувственную сферу психики человека. Например, юридическая область, по всей видимости, имеет дело преимущественно с интеллектуально-когнитивными процессами; искусство (которое не отстранено от правовой легитимации) - чувственно-эмоциональными. Искусство эстетически осваивает правовую реальность, поддерживая, признавая и укрепляя последнюю посредством идейно-художественного воздействия на людей, пробуждает в них чувствительность к нарушениям человекоразмерности - гармонии и порядка. Искусство, как заметил Ю.Б. Борев, «выступает учебником жизни, который читают даже те, кто не любит учебников». Информация, содержащаяся в произведениях искусства, огромна, она существенно пополняет знания о праве, раскрывает новое в привычном, оттачивает среди более широкого (по сравнению с юриспруденцией) круга населения строй чувств, мыслей, поступков. Она позволяет обмениваться впечатлениями, дает возможность человеку обогатиться и присваивать опыт других людей, делать его элементом своей личности. Искусство открывает способности быстрее и качественнее вырабатывать собственные установки и ценностные реакции по отношению к типологическим правовым ситуациям, сокращая нам собственные «опыты быстротекущей жизни» (А.С. Пушкин). В отличие от юриспруденции искусство способно осваивать труднодоступные для правового рационализма стороны жизни. Правовые темы, надо сказать, - достаточно частые гости в художественной литературе. Закон и практика его применения, деятельность органов следствия и суда, мотивы и механизмы преступного поведения, порядок исполнения наказаний, справедливость смертной казни, личностные типажи юристов - эти и другие юридические явления служили и продолжают служить исходным материалом для значительных художественных обобщений. Тому пример - многие страницы творчества Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.П. Чехова, В.Г. Короленко, М. Горького, О. Бальзака, В. Гюго, Э. Золя, Г. Мопассана, Ч. Диккенса, Т. Драйзера и других писателей, не говоря уже о море детективной литературы. В меньшей степени право представлено в изобразительном искусстве. За всю его многовековую историю специалисты насчитывают лишь несколько десятков картин и скульптур, посвященных непосредственно юридической действительности. Живопись (на отдельных произведениях которой будет построено дальнейшее изложение настоящего материала), как визуальное направление и преобразование творческим воображением художника чувства цвета (элементарного и, нужно подчеркнуть, наиболее популярного эстетического чувства в области искусства) в одно из средств освоения мира, не нуждается, подобно литературе, в переводе на другой язык. Наиболее последовательными, часто и широко обращавшимися к правовой проблематике были наши передвижники - И.И. Левитан («Владимирка», 1892), И.Е. Репин («Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 г.», 1903), Г.Г. Мясоедов («Земство обедает», 1872), В.Г. Перов («Приезд станового на следствие», 1857), В.Е. Маковский («Крах банка», 1881; «Допрос», 1904), В.И. Суриков («Утро стрелецкой казни», 1881), Д.А. Щербиновский («Комната присяжных поверенных в перерыве судебного заседания»,1896), Н.Я. Ярошенко («Всюду жизнь», 1888) и др. Посвящали юридической тематике свои произведения неискушенные и простые для понимания, неизвестные авторы русского лубка («Шемякин суд», «Пословица», «Великое зерцало» и др.). Европейские художники с мировым именем прославились благодаря художественным образам, созданным, в том числе, на основе осмысления права, оценки и пропаганды его величественных духовных идей. Например: А. Дюрер («Немезида», 1502), П.-П Прудон («Правосудие и Божественное возмездие преследующие Преступление», 1808), И. Босх («Семь смертных грехов и Четыре последние вещи», 1475-1480), П. Брейгель-старший («Правосудие», 1559), Ф. Гойя («Трибунал инквизиции», 1812-1819, «Капричос», 1799), В. Гюго (альбом «Юстиция», 1857-1869) , Ф. Мазерель (гравюры цикла «Город», 1925), О. Домье (39 литографий с изображением сцен из жизни адвокатов, судей, прокуроров,1848-1871 ) и др. Легитимация права посредством использования средств изобразительного искусства, как показывает история его гипнотического влияния на мысли, нравы, отношения и поступки современников, а равно и потомков, имеет свои особенности. Она осуществляется специфическим эстетическим средством - художественным образом - и протекает в рамках когнитивно-интеллектуальных, эмоционально-чувственных и волевых психологических процедур. Если ограничиться только областью живописи и ролью последней в легитимации права, то о художественном образе можно сказать следующее. 1. Художественный образ есть отражение особой остроты зрения, некой зоркости художника в видении правовой действительности, того в ней, что другие люди не замечают и что, соответственно, при соприкосновении с образом поражает их воображение, возбуждает эмоции, рождает чувственный отклик. В образе зрители подчас обнаруживают то, на что они раньше не обращали внимание. Переработанные одаренностью и творческой фантазией художника факты правовой реальности, воплощенные в образах, акцентируют позитивную или негативную стороны юридической жизни общества, призывают к осмыслению своего отношения к ним (с чего, собственно, и начинается процесс легитимации права). Например, с каким восторгом и надеждами на либеральные преобразования в стране была воспринята в просвещенных кругах России Земская реформа 1864 г. Она являла собой, по изначальному замыслу, создание системы местного самоуправления как беспримерного «единения народа и власти». Но вот выставляется картина Г.Г. Мясоедова «Земство обедает». На ней изображены обедающие крестьяне-депутаты - законодатели местного уровня, представляющие в органах самоуправления многомиллионное российское население. «Лапотное земство» расположилось у черного входа присутственного здания. Крестьяне сидят на крылечке или прямо на земле, их трапеза состоит из хлеба с солью, лука и кваса. И еще деталь: окно, перед которым расположились гласные из крестьян, открыто, из него свисает белоснежное полотенце, в комнате виден лакей, готовящий тарелки, бутылки и графины для других депутатов земства, которые не питаются хлебом, луком и квасом. Так, очень просто, без особых эффектов, но вполне убедительно выразил художник свое мнение о «пятом колесе в телеге русского государственного управления» и заставил зрителей призадуматься о действительном смысле проведенной правовой реформы. Рецептивная эстетика (направление в искусстве, сосредоточенное на процессе его восприятия и роли в социальной жизни) позволяет сказать, что художественный образ рождает диалог текста и зрителя, особое взаимодействие жизненного опыта последнего и автора. Между художественным образом и знаниями публики устанавливается связь, которая возникает в результате сличения его (образа) с правовой реальностью, узнаванием действительного права в условном (в противном случае смысл изображенного останется непонятным и неинтересным, его не смогут прочувствовать). Созданный художником образ как семантический знак должен быть узнан, а его высказывание - понято, интерпретировано и оценено. Поэтому переселяясь в мир художественных отображений, человек получает дополнительные возможности проверки и уточнения той модели права, которая сложилась у него на основе узкой личной практики. Художественный образ расширяет правовой кругозор, понимание роли и реального влияния правового регулятора на жизнь людей, углубляет их собственный правовой опыт. 2. Художественный образ содержит обобщение и заостряет типичное в праве. Он напрямую не адекватен правовой реальности, поскольку в конкретно-чувственной форме раскрывает существенное для всего рода правовых явлений, для чего гиперболизирует изображение. Гегель писал, что в искусстве типичное выражено не во всеобщности, а в своей единичности, «являет не абстрактную сущность, не случайное существование, а явление, в котором через его внешность, его индивидуальность познается субстанциальное». Художественный образ порой отступает от жизнеподобия, во имя более полного отношения к изображаемому явлению автор заостряет, преувеличивает, преуменьшает или даже деформирует изображение правового объекта. Но у таких отступлений всегда есть мера, которая не позволяет разрушить представления о действительности. Художественная правда необязательно похожа на правовую действительность, но глубоко соответствует ее существу, по Хемингуэю, это «нечто действительно правдивое, а иной раз и более правдивое, чем сама правда». В качестве примера можно привести сложившийся в бытовом представлении типичный образ служителя правосудия, получивший выражение в одной из литографий французского живописца, графика и карикатуриста Оноре Домье (1808-1879). На ней изображен читающий «с какой-то нечистой ехидной радостью» адвокат, который от удовольствия даже «делает ножкой», кокетливо выглядывающей из адвокатской мантии. Надпись гласит: «Мэтр Шапотар читает в юридическом журнале похвалу себе, сочиненную им самим». 3. Как замечают многие, искусство часто легитимирует право посредством критики - язвительной критики пороков, пошлости, темных проявлений правовой жизни. Например, одна из лучших, по мнению специалистов, литографий О. Домье называется «Законодательное чрево». На ней запечатлены депутаты, заседающие в парламенте. Среди них - глубокий старик, который собирается чихнуть, второй с живейшим интересом наблюдает за ним, другие о чем-то задумались, некоторые беседуют, большинство пребывает в состоянии дремотного отупения, иные - безмятежно спят. Художник таким образом сбросил с законодателей личину респектабельности, лишил внешнего лоска и показного величия представителей власти. Изображение ХIХ столетия мало чем отличается от телевизионной картинки заседающих депутатов сегодняшнего дня. Другой пример. На одном из офортов «Капричос» Ф. Гойя осудил нравы и «правовую культуру» своих современников, изобразив их присутствующими на приведении в исполнение смертной казни. Лица из толпы агрессивно наслаждаются жестоким зрелищем, сладострастно смакуют жуткие сцены, всматриваются в леденящие кровь детали, нет никого, кто бы сочувственно отнесся к осужденной, едущей на осле и подвергнутой в преддверии смерти наказанием стыдом. Критика, как известно, есть результат сравнения художником реальности с идеалом, по крайней мере, со своим сложившимся представлением об идеальном, в том числе и идеальном праве. Поэтому можно думать, что создаваемые художественные образы, наряду с критикой, способствуют распространению представлений об идеалах в праве, намечают идеальное в качестве критериев для решения в рамках легитимации вопроса о поддержке или отвержении тех или иных элементов правовой реальности. Эту тему можно иллюстрировать грандиозной росписью парадных залов (станц) Ватиканского дворца Рафаэля, где образ Юриспруденции раскрыт автором через находящихся рядом с ней добродетелей - Силы, Мудрости, Меры. Поражает точность молодого художника, далекого от правовой повседневности, в выборе характеристик для раскрытия глубинной сущности права, представлений о его ценности и значимости для общественной жизни. 4. Эмоциональный отклик на художественный образ - это всегда результат испытанного на себе зрителем сильного воздействия. Если он имеет место, то является своеобразным доказательством для человека того, что правильно, верно, что нужно признать и принять, чем нужно руководствоваться. Благодаря всплеску эмоциональности люди доверяют эстетическому образу, а через него - и мнению создавшего его автора. Позиция художника становится для зрителей авторитетной, подталкивающей к формированию соответствующего отношения к тем или иным правовым явлениям и процессам. Получается, что легитимность и вера людей в истинность изображенного основывается не столько на их знаниях о правовой системе, сколько на способах доказательства, доверия художественному образу, рожденному эмоциональной чувственностью. 5. Эмотивное воздействие созданного в произведении образа заставляет людей волноваться, негодовать, восхищаться, ужасаться, плакать, т.е. напрягает эмоциональные процессы и в такой форме помогает каждому осознать свои неосознанные установки, перевести их с уровня бессознательного в когнитивную сферу. Далеко не все и не всегда могут выразить словами ощущаемые переживания, поскольку идеи, переходящие из подсознания в сознание, не имеют четкой формализации. Здесь нет логических критериев связки, но, тем не менее, эмоции, идущие из области бессознательного, сигнализируют сознанию о том, насколько полученные от образа впечатления о праве, точны, полны и непротиворечивы. Рожденный подсознанием и отобранный эстетическим чувством образ поступает в сознание, тут он логически выверяется, «просветляется разумом», обрабатывается, т.е. домысливается, обосновывается, связывается с общим культурно-правовым контекстом и обогащается им. Таким образом, сначала проявляется эстетическое чувство (на уровне интуиции), затем рождается логика (на уровне сознания), которая производит отбор из множества идей и ценностей, заключенных в образе, и далее происходит приращение правосознания, легитимирующее либо нет правовой объект. 6. Художественный образ - это текст и заключенная в нем информация, если она «задевает» зрителя, то дает толчок к истолкованию содержащейся в ней символики и передаче обнаруженного смысла в систему правовых знаний и ориентиров человека. Эмоциональное воздействие художественного образа определяется впечатлением, которое оказывает на зрителя как та информация, которая получается через непосредственное восприятие увиденного, так и та, которая улавливается посредством интерпретации символики образа. Символическое содержание не сводится только к тому, что изображено, оно далеко выходит за рамки видимого на картине. Например, в работе С. Боттиччели «Аллегория клеветы» (ок. 1495 г.) много условностей и иносказательности. Художник изобразил сидящего на троне судью в короне с ослиными ушами и рядом с ним двух помощниц - Неведение и Подозрительность. Клевета представлена в виде молодой женщины с коварным лицом, рядом с ней мужчина в рваной одежде и с недобрым выражением лица, это спутник Клеветы - Зависть. Две женские фигуры - два людских порока Коварство и Обман, они украшают Клевету цветами. Принимая во внимание ослиные уши судьи и помощниц последнего, начинаешь верить в силу черных дел Клеветы. Понимание символики текста, естественно, требует дополнительных интеллектуальных усилий, которые значительно усиливают эмоциональное впечатление, производимое художественным образом. Поэтому умозаключения в рамках искусства основываются не только на логике, не менее важны здесь побочные, ассоциативные, тайные, неосознаваемые и иные оттенки смысла. Получается, что образ, с одной стороны, непереводим полностью на рациональный язык, потому что при его анализе остается некоторый «сверхсмысловой остаток», с другой - переводим, так как позволяет глубже проникать в суть произведения, полнее и всестороннее выявлять его бесконечный и истинный смысл. Таким образом, проникновение в символику художественного образа представляет собой эстетическую селекцию, нацеленную на передачу зрителю определенной правовой информации и формирование системы его ценностно-правовых ориентаций. 7. Переводя изложенное выше в русло описания психических процессов, определяющих протекание легитимации, нужно отметить, что эмоционально-ценностное отношение к праву и его объектам рождается у человека в процессе субъективно-пристрастного отражения их образов в сознании, причем не самих по себе, не их созерцанием со стороны, а в состоянии как бы включенности зрителя в правовые события и обстоятельства, демонстрируемые в картине. Единственная возможность у художника вызвать у публики переживание фактов, которые на самом деле не происходили в их жизни, - это воздействовать на их воображение, причем воздействовать так, чтобы они в своем сознании воссоздали их и превратили в эпизоды собственной жизни. Поэтому рожденный сознанием образ того или иного правового объекта есть по сути своей не столько отражение правовой действительности как таковой, сколько выражение специфического ее восприятия и переживания конкретным субъектом. Образ права, сложившийся в сознании индивида, содержит лишь те сведения, которые отбираются восприятием и запечатлеваются ощущениями, это всего лишь представление о свойствах права, которые, воспринимаются, вспоминаются, мыслятся, воображаются конкретными лицами. Знания же о праве служат здесь лишь фоном, на котором вырисовываются чувственные переживания, определяющие признание и принятие права. В любом случае психический образ, т.е. идеальная (метафизическая) копия права, выступает той информацией, от которой отталкивается легитимирующее сознание. Таким образом, в механизме психологического восприятия художественного образа правовых объектов и их последующей легитимации отчетливо проявляются две части: 1) собственно восприятие, т.е. расшифровка знаковой системы и понимание смысла текста (образов, запечатленных на полотне художником); 2) реакция на восприятие, т.е. строй чувств, мыслей, установок поведения, пробужденный в душе реципиента. Этот психологический процесс протекает в глубине бессознательного, предсознания и сознания человека и трудно фиксируется для наблюдения и описания. Он сокровенный, личный, интимный, зависит от ряда так называемых устойчивых факторов человеческой психики (жизненного опыта, установок, культурной подготовки и т.п.), а также временно действующих факторов момента (настроения, психологического состояния и проч.). Механизм передачи через художественные образы взглядов, представлений, отношений, чувств, установок, рождаемых правовой действительностью, с легкой руки Л.Н. Толстого, стал именоваться «заражением». Великий писатель на вопрос о понятии искусства в свое время ответил, что это человеческая деятельность, «состоящая в том, что один человек сознательно известными внешними знаками передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их». Эмоциональное давление тех чувств, которые появились в результате заражения от увиденного, открывает путь для осмысления, оценки и воплощения своего отношения к правовым явлениям, их поддержки, т.е. легитимации, или неприятия. Таковы ресурсы, приемы и методы художественного образа и этапы психологического процесса, которые обусловливают протекание легитимации права (или его элементов), рассмотренные с позиции эстетического подхода. Однако нельзя не остановиться и на тех недостатках, которые сказываются на легитимации права, если последняя осуществляется средствами эстетики, в частности, средствами живописного искусства. Конечно, узок круг людей, которые обращаются к изобразительному творчеству и в состоянии понять язык последнего, это, скорее всего, будет небольшой круг интеллектуалов, воспитанных на высоких канонах творчества. Сказывается юридический непрофессионализм художников, которые чаще всего работают лишь на уровне нравственно-моральных или религиозных обоснований права. Сами правила живописи не всегда располагают соответствующими инструментами и приемами, чтобы передать весь драматизм, коллизии, кипение страстей и человеческих переживаний, которые укрыты в правовой жизни за рамками строгих сроков и процессуальных форм. Трудны для художественного воплощения многие абстрактные смыслы права, а также его закрытость, специфический язык, всё усложняющаяся сфера применения, о чем, например, доказательно пишет В.В. Денисенко во многих своих публикациях. Видимо, какие-то элементы права просто скучны для создания зрительных образов, рутинны и не зрелищны, не дают пищи для ярких художественных обобщений, например, законотворчество, заключение сделок. Еще один говорящий сам за себя момент, на который указывает А.И. Алексеев: есть ряд художников, получивших в свое время юридическое образование (М.А. Врубель, И.Э. Грабарь, А.Н. Бенуа, И.Я. Билибин, М.В. Добужинский, В.В. Кандинский, А. Матисс, Э. Дега, П. Боннар, П. Сезанн), которые практически никогда напрямую не обращались в своем творчестве к правовой тематике. Видимо, они подспудно чувствовали свою некомпетентность (?) либо презирали (?) формализм и прямолинейную логику правовой системы. В заключение возможен следующий вывод: процедура легитимации права эстетическими средствами, будучи по своему существу и содержанию не столько правовым, сколько социально-психологическим явлением, делает ставку главным образом на эмоционально-чувственный компонент человеческого сознания. Другие же формы легитимации активизируют и опираются преимущественно на когнитивно-интеллектуальные механизмы. Но от этого, как представляется, правовоспитывающее воздействие искусства и его участие в легитимации права не является, по сравнению с другими (в том числе и юридическими) формами, менее эффективными.

About the authors

L I Glukhareva

Russian State University for the Humanities

Email: 2506646@mail.ru

References

Supplementary files