Semantic development of precedent borrowing in poetry (case study of Rasul Gamzatov's eight-line poem)

全文:

Введение. Расул Гамзатов говорил много раз о двух крылах своей поэзии – аварско-дагестанском и русско-европейском. Эта особенность его творчества проявляется по-разному: в переводах восточной и русской поэзии, в художественно-контекстном обращении к личности и творчеству поэтов христианского и мусульманского мира, в заимствовании характерных для названных культурных парадигм жанрово-структурных стихотворных форм и т.д. Знаменательным признаком межкультурного диалога в творчестве поэта является использование инокультурных прецедентных текстов для организации художественно-семантического пространства своих произведений. Свобода применения текстовых элементов, не продуцированных в пределах собственного когнитивно-коммуникативного дискурса, свойственна сильной творческой личности. Лучший пример – А.С. Пушкин. И только гению дано достойно справиться с возникающим в контексте обращения к прецедентным феноменам метафизическим и этическим вызовом: собственный его текст, в обрамлении которого выступает заимствованный элемент, по художественной ценности должен быть сопоставим с ним и его идейно-смысловыми коннотациями. Интересным примером выполнения данного условия при включении инокультурного прецедентного элемента в авторский текст является выбранное для анализа стихотворение Расула Гамзатова.

История вопроса. В исследовании проблематики прецедентных текстов накоплен значительный опыт. Основы теории прецедентности были заложены в конце 80-х гг. прошлого столетия, тогда же были выделены сущностные отличительные признака таких текстов: 1) значимость в познавательном и эмоциональном отношении, 2) общеизвестность в среде носителей языка, 3) регулярная употребительность в процессах коммуникации [Караулов Ю.Н., с. 216]. Различные аспекты многогранной проблематики лингвистической прецедентности исследуются в работах И.С. Вацковской [3], Л.В. Дубовицкой [5], Г.Г. Слышкина [10], Ю.А. Эмер, Л.М. Гриценко [11], Т.Б. Радбиль [9] и др. Тема представляется весьма перспективной в приложении к творчеству поэтов и писателей, работающих в пространстве синтеза культур и различных языковых картин мира. Таков интеллектуальный и творческий образ Расула Гамзатова.  

Важнейшая характеристика личности и творчества Р. Гамзатова – глобальность мысли, восприятие мира в его целостной онтологии, в отвлечении от физической и политической карты, разделяющей страны и народы. В нем отзывается болью гуманитарное неблагополучие в любой точке мира, больше всего тревожит поэта неспособность человечества победить войну. Эта тема лейтмотивна во всем его творчестве – не только поэтическом, но также в публицистическом и персонологическом (интервью). Особо выделяется в этом ряду стихотворение (восьмистишие) без названия, написанное в 1968 г. Оно приводится здесь в подстрочном переводе автора статьи:   

Слышал я: до сотворения мира

Слово было сказано одно:

Возможно – как указ, возможно – как заклинание,

Возможно – как мольба, возможно – как молитва.

В нашем мире, омываемом кровью,

Как хочется, чтобы прозвучало такое слово,

Чтобы оно было указом, было заклинанием,

Чтобы было мольбой, было молитвой¹.

Можно надеяться, что семантика оригинала в переводе воспроизведена вполне адекватно, но эффекты трансформирования великолепно организованного фоностилистически поэтического текста в полупрозу существенно искажают эстетическую сторону произведения.

Методы исследования. Поэтическое произведение представляет собой сложноорганизованный семиотический объект, требующий комплексной методики филологического описания. Для уточнения концептуальной базы исследования проведен критически-селекционный обзор специальной литературы. При работе с эмпирическим материалом применялись методы лингвопоэтического и семантико-стилистического анализа. В ряде случаев была необходимость обращения к технике контекстуального и контрастивно-лингвистического анализа.

Результаты исследования. Задачей данного проекта было выявить текстопорождающий и смыслогенерирующий потенциал прецедентного текста на примере отдельно взятого стихотворения Расула Гамзатова. За исходное было взято предположение, что путем обращения к коммуникативно сильному источнику с релевантными культурно-историческими коннотациями автор открывает для себя возможности существенного расширения смыслового пространства текста и его коммуникативно-выразительных характеристик. Поэзия – субстанция особого рода, важнейшая ее особенность – способность порождать новые смыслы и выразительные эффекты, быть в постоянном когнитивно-эмоциональном диалоге с читателем. Исследование подтвердило, что включение прецедентного элемента в поэтическое произведение способствует концентрированному усилению в нем фундаментальных свойств его онтологии.

Библейский сюжет о сотворении мира – прецедентно-текстовая основа стихотворения. Стихотворение построено как концептно-тематическое развертывание известного сюжетного элемента из библейской мифологии. Эксплицитно источник не назван, и в принципе возможна трактовка в духе «Один человек на улице сказал», но ввиду абсолютно очевидной ценностно-идеологической доминантности текста священного писания в этой семантической драматургии возможность альтернативной идентификации исключена. Момент мистификации необходим для создания эффекта полифонии смыслов и диалогического обращения к читателю: «Знаешь, где это сказано?» В первых двух стихах встречается еще один пример смысловой дополнительности – в виде фигуры иконического параллелизма: библейское Начало упоминается в начале стихотворения, этим подчеркивается желание находиться в гармонии с культурно-значимым источником. Надо заметить (и это будет доказано позже): стихотворение отличается поразительной концентрацией и многоплановостью смыслов.

В системе языка и коммуникации наблюдается такой парадокс: степень известности и распространенности некоторого явления коррелирует с мерой его семантической неопределенности. Фундаментально-значимые концепты ускользают от попыток выявления их четкого и признаваемого всеми понятийного содержания (мама, свобода, демократия и т.д.), но продолжают функционировать в качестве важнейших конструкционных элементов языкового сознания и дискурса. К числу таковых можно отнести и концепт «В начале было Слово», играющий ключевую роль в организации общемирового когнитивного и коммуникативного пространства. Поучительная его судьба в истории культуры. Текстуально он является первой частью начальной фразы из Евангелия от Иоанна («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»). Структурное уменьшение существенным образом изменило коммуникативный и семантический статус этого важнейшего библейского артефакта. Во-первых, он получил широкое распространение, в том числе (или по преимуществу) – за пределами теологического дискурса, в общекоммуникативных практиках. Во-вторых (и в связи со сказанным), усложнилась структура его бытия: он актуализован не только как элемент повествовательной динамики текста, но и как когнитивная единица языкового сознания, участвующая в формировании картины мира. Его генезис интертекстуален, в нем воспроизводится общая для добиблейского ориенталистического культурно-мировоззренческого сознания декларация о первосущностности Слова; ср.: «В основных космогонических моделях (Ригведа, Ветхий Завет) мир творится произнесением имен и выкликанием бытия из небытия. Творчество мира номинативно, он рождается как онтологический «текст», как отклик на оклик по имени» [Васильева Г.М., с. 228].

Выраженный простыми и понятными словами тезис о предшествовании вербально-волевой интенции акту сотворения мира теряет смысловую безупречность, как только поднимется вопрос об аутентичной и переводной семантике ключевого термина Слово в его составе. Проблема – в полисемантичности первоисточника, древнегреческого понятия λόγος, (Логос), охватывающего спектр значений, дифференцируемых современными европейскими языками как явления альтернативного семиозиса (слово, понятие, мысль, идея, смысл, воля, изречение, рассуждение, повествование, речь, дело, деятельная любовь и др.). Неудовлетверенность каноническим переводом высказывали многие, в том числе – выдающиеся умы. И.В. Гете свое скептическое отношение к сложившейся практике семантизации библейского утверждения выразил в монологе главного героя Фауста, который перебирает возможные варианты перевода – Wort (слово), Sinn (смысл), Kraft (сила), Tat (дело, поступок) – и останавливает свой выбор на последнем («В начале было дело»). Л.Н. Толстой разбирает 11 толкований Логос и приходит к выводу, что в наибольшей степени духу Евангелия отвечает перевод «Началом всего стало разумение жизни» [Толстой Л.Н., с. 219].

Критическое отношение к толкованию семантики Логос существует и среди ученых-гуманитариев, ср.: «…общепринятый перевод евангельского текста “В начале было Слово…” не вполне точен. Возможно, наиболее адекватная интерпретация была бы таковой: В начале была Идея» [Вендина Т.И., с. 28].

Дискуссии о семантической субстанциональности евангельского изречения можно отнести к категории вечных дискурсов, они не предполагают консенсусного завершения. Причина – в принципиальных различиях природы номинативных процессов в античных и современных европейских языках: первые ориентированы на холистическое восприятие мира (в синтезе, через идею целостности, процессуально), вторые – на аналитизм, через рассечение целого, фрагментаризацию структуры. Но дискуссии и критические рефлексии необходимы, это модус развития мысли и мышления – как совокупности общечеловеческих знаний, и как индивидуального опыта познания.

Р. Гамзатов открыл новую грань в проблеме толкования этой основополагающей константы мировой духовной культуры. Не ставя под сомнение корректность перевода (что в принципе и не входит в замысел произведения), более того – исходя из незаявленной презумпции его правильности, поэт, действуя по интуиции и не прибегая к терминологической казуистике, обращает внимание на необходимость осмысления данного высказывания в аспекте лингвистической прагматики, с точки зрения его модально-интенциональной коммуникативной функции. Этот методологический поворот отражает идеологию лингвистики нового времени, решительно дистанцировавшейся от формально-логической догматики и фокусированной на идее релевантной взаимодополнительности формы и содержания в процессах общения (значимо не только ЧТО сказано, но и КАК). Любое высказывание есть волевой акт субъекта речи, осуществляемый с определенной целью, облекаемый в ту или иную форму модальности. В естественных условиях коммуникации спецификация по модальности представляет собой первый шаг семантической реализации высказывания. Вне модальной определенности коммуникации нет.

Поэт выделяет четыре варианта модально-интонационного прочтения библейской мифологемы – в виде приказания, заклинания, мольбы или молитвы. Из множества возможных выбраны те, которые характеризуются (1) как сильные коммуникативные события и (2) предполагают обязательность выполнения воли говорящего. Семантический изоморфизм по признаку неординарной интенсивности выражения императивной функции нужен для подчеркивания лежащей в основе стихотворения текстообразующей идеи – «Только мощная воля способна остановить сползание в бездну жестокости».

Смысловое развитие произведения на основе прецедентности. Прецедентность, как и интертекстуальность в целом, выступает как способ эмпирически очевидного представления господствующей в современных теориях коммуникации и семиозиса идеи об универсальном единстве и взаимообусловленности процессов вербально-текстового общения людей. «Каждый текст является звеном в общей цепи культурного общения человечества» [Арнольд И.В., с. 364]. Каждый текст является откликом – на другой текст, событие внешнего мира, импульс духовной жизни, людское окружение и т. д. Каждый текст является в то же время ожиданием отклика – интеллектуального или эмоционального переживания; текст становится субстанцией духовности только в процессе чтения или устного восприятия. Особенно заметно это проявляется в художественной коммуникации и прежде всего – в поэзии. Энергетическая сущность (сила воздействия) поэзии определяется интенсивностью выражения в ней отклика на эмоционально-эстетические и интеллектуальные запросы людей или ее способности быть силой, по-новому организующей наше духовное пространство. Вне пространственно-временной актуализации художественное слово превращается в безжизненный артефакт.

Для поэзии сущностно значим не только аспект внешней связи, метафизика хронотопической детерминированности. Важно, что она синтетична в своем генезисе, возникает как сплав, соединение, связь, взаимопроникновение многих явлений: формы и содержания, разума и чувств, прошлого и настоящего, своего и чужого, знания и интуиции, текста и контекста.

Примечательной особенностью выбранного для изучения стихотворения является то, что в нем связь с библейским текстом (по факту заимствования) выступает как мотив для интенсивной внутриконтекстной актуализации самого понятия связь с использованием разнообразных языковых и художественно-изобразительных средств. Это понятие не вербализовано, не представлено в словесно-текстовой ткани произведения. Но его значимая роль для организации контекстной семантики очевидна, эта роль – на уровне гиперсемы (символа), транслирующей в текст главную мысль – о взаимосвязанности и взаимозависимости явлений в мире, о необходимости диалога и взаимопонимания – как единственной альтернативы войне, которая может привести к самоуничтожению человечества.

Стихотворение представляет собой хороший пример для демонстрации семантико-прагматических эффектов, которые возникают в художественном пространстве текста при фокусированной на одном референте актуализации разноуровневых связей между его содержательными и формообразующими элементами. Это проявление семиотического иконизма в языке – семантическое выдвижение ключевого концепта и его импликационного поля (связь, целостность, единство, диалог и т.д.) посредством концентрированного употребления приемов и средств, интерпретируемых метаязыковым сознанием в проекции на данный ключевой концепт. Плотность и разнообразие внутритекстовых связей обеспечивает необходимый семантический результат (в духе диалектики: переход количества в качество).

Связь стихотворения с библейским сюжетом является основной, семантически-доминантной, текстообразующей. Ввиду фундаментальной мировоззренческой и идеологической значимости первоисточника можно говорить и о включенности стихотворения в глобальный культурно-исторический дискурс.

В стихотворении поднята болевая проблема современности, это произведение на злобу дня, апелляция к сознанию людей. Связь с актуальным настоящим очевидна. Здесь обнаруживается еще один аспект дискурсивных связей стихотворения: в нем интегрируются, выступают во взаимосвязанном единстве три функциональных типа речи: поэтический, религиозный и публицистический. Синтез разнокачественных дискурсивных потенциалов увеличивает нелинейное смысловое пространство, усиливает прагматику произведения.

Важное значение для стихотворения и формирования его когнитивно-интерпретационного пространства имеет идея взаимосвязей и диалога между христианской и исламской культурами, актуализованная ввиду национальной и духовной идентичности автора, выросшего и личностно-самоопределившегося как носитель исламской цивилизационной модели и обращающегося в своем творчестве к интеллектуальным ресурсам христианской культуры.

Прецедентный текст и авторское поэтическое произведение относятся к разным историческим эпохам – по факту появления. Следовательно, можно говорить и о диалоге эпох и культур, охватывающем 2000-летний период, о преемственности и вечности гуманитарных ценностей.

Связи с мировым культурологическим контекстом дополняются и прагматически усиливаются в стихотворении разноплановыми внутритекстовыми связями. В колоритном разнообразии представлены ритмико-мелодические и синтаксические связи (повторы, параллелизмы), характерные для традиционного поэтического творчества. Геометрически строгий рисунок повторов, семантически трансформируя функцию компонентов плана выражения, интенсифицирует прагматику восприятия. Организация лексического материала произведения также в значительной степени построена на разных типах повтора, в оригинале еще – и фоностилистических.

Важнейшим конструктивно-семантическим элементом стихотворения является лексическая связь по признаку антонимичности, смысловое и идейно-проблематическое содержание произведения вырастает по существу из антитезы рождение/гибель (мира). Сама эта антитеза выступает в проекции на другую – реальное/виртуальное, поскольку противопоставляются историческое событие из прошлого, неизбежно воспринимаемое нашим сознанием в категориях субстанционального опыта, и вероятностное событие из будущего.

По принципу контраста организована также внутритекстовая связь между четырьмя иллокутивными интерпретациями модально-волевой специфики Слова из библейском сюжета (указ, мольба, заклинание, молитва) в двух частях стихотворения. В первом четверостишии эта связь – на основе логического отношения дизъюнкции, здесь актуализируется идея альтернативности (или-или); второе четверостишие, напротив, построено по принципу конъюнкции, на идее синергетики, сложения и взаимоусиления концептов (и-и).

Особого упоминания заслуживает связь между словами в тексте по признаку гармонии стилистических характеристик: в целом лексический строй стихотворения однороден и приближен к бытовой прозе, единственное исключение относится к референтной области войны, здесь применяется эмоционально сильная метафора омываемый кровью (мир). Контраст по признаку массовое-единичное подчеркивает идейно-смысловую нагрузку метафоры в тексте.

Дважды (связь по признаку повтора) воплощена в стихотворении идея Бога и божественного чуда: в первом случае – как имплицитно-референтный субъект действия (исторический нарратив о сотворении мира), во втором – как когнитивная идеальная модель некой волевой институции, способной в наши дни остановить кровопролитие на Земле, т. е. совершить чудо, сопоставимое с актом Создателя.

Отметим, наконец, и такой аспект транслируемой в тексте стихотворения идеи связи – моделирование диалога с читателем. Предлагаемый поэтом, лингвопрагматический – по существу, анализ модально-волевой специфики Слова представлен не как дискурсивно-завершенное коммуникативное событие, а дан в развитии, предполагающем возможность участия других субъектов дискурса в обсуждении темы. Подчеркивание автором вероятностного характера своей интерпретации настраивает на мысль о возможности других трактовок, которые могут быть предложены пытливыми читателями.  

Художественно-выразительная сила стихотворения построена не на использовании ресурсов лексической стилистики, а на идее интенсификации и многоуровневого усложнения внутритекстовых связей, придания им способности генерировать собственную семантическую субстанциональность. Эмпирически очевидная связь (по заимствованию) с библейским текстом выступает здесь как импульс для массированного поэтического выдвижения самого концепта связь в разнообразных лингвистических структурах, что в итоге должно привести к осознанию идеи взаимосвязанности, целостности мира и необходимости сбережения его хрупкого благополучия. Вся конструкция стихотворения и его насыщенная роем смысловых импликаций лингвистическая плоть воплощает центральную для человечества идею – самосохранения через единство и взаимопонимание.

Выводы. Условием успешности языковой коммуникации является способность генерировать новые реалии – когнитивно-содержательные, экспрессивные, эстетические. В реализации критерия новизны важную роль играет реакция синтеза (как и в материально-объектном мире), при которой нетождественные по дискурсивно-номенклатурной принадлежности единицы и структуры вступают во взаимодействие, образуя неотмеченные в прошлом опыте коммуникации смысловые текстовые формы. Одним из таких приемов в художественной коммуникации является включение в собственный текст прецедентных феноменов культуры, которые воспринимаются нашим коммуникативно-языковым сознанием в семантико-прагматическом ореоле «текстов влияния» [Кузьмина Н.А., с. 155] и могут существенным образом обогатить информационно-экспрессивную структуру произведения или его значимого фрагмента. Чем выше культурно-историческая значимость заимствуемых прецедентных элементов, тем острее стоящая перед автором задача – соответствовать в своем творческом результате уровню выразительности первоисточника и его образа в сознании носителей языка и культуры. Если это условие не выполняется хотя бы в релевантном масштабном приближении, то возникает эффект коммуникативной неудачи и дискредитации самого приема. Примером высокой этической и профессионально-творческой ответственности автора по отношению к источнику заимствования является стихотворение Расула Гамзатова, попытка когнитивно-семантического анализа которого представлена в данной публикации. Простота и краткость сочетаются в нем с необычайной плотностью и многомерностью смыслового содержания. Следуя за великими предшественниками, поднимавшими вопрос о точности толкования библейского текста в проекции на субстанцию современных европейских языков, поэт открывает новую грань этой исследовательской задачи, говорит о необходимости рассматривать известное высказывание через призму модально-интенциональной дифференциации – как Слово, произнесенное в определенном состоянии духа, с определенной целью, с определенной интонацией. В созданное автором символическое пространство синтеза культур, религий, исторических эпох драматически контрастно вторгается антитеза созидания/мира и разрушения/войны; в сложном взаимодействии этих дискурсивных факторов образуется многомерная импликатура (по И.В. Арнольд) смыслов и коннотаций, оглашающих тревогу за судьбу человечества.

Расул Гамзатов интернационален и интертекстуален – и как личность, и как творец. Границы и различия в его поэтическом мировоззрении – не национально-языковые, а – по критерию созвучности и соразмерности «гению языка» [Мамардашвили М.К., с. 10], по наличию или отсутствию таланта. Поэтому его творчество знают и любят в мире, свидетельство международного признания поэта – установленные ему памятники в Москве и Дели, в Каире и Тегеране, мемориальная композиция с изображением журавлей и текстом песни – в Лос-Анджелесе. Неслучайно и то, что учреждаемый по инициативе В.В. Путина День поэзии российских народов будет отмечаться 8 сентября, в день рождения Расула (как его почтительно-просто называют в Дагестане).

Источники:

1. ХIамзатов, Р. Данде гьарурал асарал. VI тIехь. (Гамзатов, Р. Собрание сочинений. Том VI). – Махачкала: Дагкнигоиздат, 1975. – 632 с.
2. Толстой, Л. Н. Соединение и перевод четырех Евангелий. – М.: Эксмо, 2007. – 768 с.

Sources:

1. Gamzatov, R. Sobraniye sochinenniy. Tom VI (Selected Works. Vol. VI). – Makhachkala: Dagknigoizdat, 1975. – 632 p.
2. Tolstoy, L. N. Soedineniye i perevod chetyrekch evangeliy (The combination and translation of the four Gospels). – Moscow: Eksmo, 2007. – 768 p.

¹ ХIамзатов Р. Данде гьарурал асарал. VI тIехь. (Гамзатов, Р. Собрание сочинений. Том VI). – Махачкала: Дагкнигоиздат, 1975. – С. 62.

作者简介

Magomed Khalikov

编辑信件的主要联系方式.
Email: magomed_samara@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-1306-632X

Doctor of Philological Sc., Professor, Senior Researcher of Basic Training Institute

参考

补充文件