В город или в пригород: что выбирают россияне на разных этапах жизненного пути
- Авторы: Карачурина Л.Б.1, Мкртчян Н.В.1
-
Учреждения:
- Национальный исследовательский университет “Высшая школа экономики”
- Выпуск: Том 88, № 5 (2024): Специальный выпуск: Город и его окружение: современные вызовы и пути развития
- Страницы: 694-711
- Раздел: МИГРАЦИОННЫЕ ТРЕНДЫ: ГОРОДА И ПРИГОРОДЫ
- URL: https://journals.eco-vector.com/2587-5566/article/view/679351
- DOI: https://doi.org/10.31857/S2587556624050062
- EDN: https://elibrary.ru/AOWHQV
- ID: 679351
Цитировать
Полный текст
Аннотация
Миграция между крупными городами и их пригородами рассматривается под углом зрения двух концептуальных подходов: моделей городского развития и развития агломераций, концепции жизненного пути. Исследовательские задачи сводятся, во-первых, к анализу миграционного перетока населения между крупными городами и пригородами, во-вторых, – к выявлению его возрастных особенностей и оценке применимости к российским реалиям моделей миграции, описываемых с помощью концепций жизненного пути. Использованы индивидуальные деперсонифицированные данные по внутренней долговременной миграции населения в России за 2011–2020 гг., позволяющие детализировать направления миграции и выделять различные возрастные группы мигрантов. В качестве крупных городов рассмотрены 137 городов России людностью свыше 100 тыс. чел., к пригородам отнесены территории, формирующиеся вокруг городов данного размера на определенном расстоянии от них (20–100 км в зависимости от людности города). Анализируется показатель эффективности миграции, позволяющий оценивать не только направления перетока, но и его результативность. Полученные результаты показали, что ежегодно данные города суммарно теряют в миграционном обмене с пригородами в среднем порядка 50 тыс. чел. Почти все эти потери приходятся на ближние пригороды. Дальние пригороды теряют население в миграционном обмене с центрами. Фиксируется высокая эффективность миграции именно между центрами и их ближними пригородами. Без выделения отдельных возрастных групп из рассмотренных 25 направлений миграции (между центрами разных размеров и пригородными населенными пунктами разного размера и удаленности от центра) 16 направлены в сторону пригородов, и только 9 – в сторону крупных городов, эти потоки характеризует, кроме того, меньшая эффективность. Анализ миграции на разных стадиях жизненного пути в миграционном перетоке между крупными городами и их пригородами не имеет однозначной направленности. Наиболее активно в пригороды переезжают семьи с новорожденными детьми и с дошкольниками, а также люди в старших трудоспособных и пенсионных возрастах. В этом смысле российский кейс характеризуют те же закономерности, которые наблюдаются и в других странах. Однако эти правила не работают в Москве и ее пригородах, что ставит на данном этапе ряд вопросов, требующих дальнейших исследований.
Ключевые слова
Полный текст
ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ И ПРЕДЫДУЩИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Взаимоотношения городов с их пригородами – давний и до сих пор активно разрабатываемый исследовательский сюжет. Обе черты – давность традиций и при этом не ослабевающая актуальность – по-видимому, связаны со значимостью городского образа жизни, который постепенно затрагивает все больше территорий и имеет разные проявления.
С 1970-х годов в исследованиях урбанизации начинает доминировать логика стадийности развития городской системы, центральным механизмом которой является миграция. Она способствует тому, что в одни временны́е периоды особенно привлекательными становятся города (все или с разделением на крупные и малые), в другие – негородские территории. В работах J. Gibbs (1963), затем B. Berry (1978) “города и пригороды” не рассматривались как единая система, но они напрямую не противопоставлялись друг другу.
Позднее в моделях городского развития (Champion, 2001; Geyer and Kontuly, 1993) был обозначен цикл из трех стадий: урбанизации, субурбанизации и контрурбанизации. На этапе урбанизации города благодаря своему экономическому развитию и концентрации хозяйственной жизни получают положительные темпы нетто-миграции и, соответственно, концентрацию населения. Перегрузка моноцентрической структуры городов (в первую очередь инфраструктуры, а также ограниченность площадей) и усиление сегрегации населения по доходам способствуют субурбанизации. Благодаря этому в небольших, соседних с крупными городами населенных пунктах наблюдается миграционный прирост при одновременном снижении темпов миграционного прироста крупных городов или даже миграционной убыли из них. Собственно, здесь мы вплотную подходим к взаимоотношениям городов и пригородов. На заключительной стадии население в районах с наименьшей плотностью увеличивается, в то время как крупнейшие города теряют население. За этими процессами стоят три актора: семьи, компании и правительства (Berg et al., 1982). Эти процессы детерминируются разнообразными причинами: населением, меняющим свои предпочтения и привычки; старением населения (Raagmaa, 2003); ростом числа домохозяйств, состоящих из одного или двух человек (Rérat, 2012); нехваткой жилья в городах, ростом цен на покупку и аренду недвижимости (Rérat, 2012; Stawarz and Sander, 2020; Thorkild, 2006); изменениями в качестве среды и инфраструктуре, размещении рабочих мест и др.
Изучение взаимоотношения городов-ядер и пригородных территорий в дальнейшем получило продолжение в моделях развития агломераций (Klaassen and Scimeni, 1981). Эти авторы выделили четыре стадии процесса: рост города-центра (урбанизация); затем под воздействием комплекса взаимно противоположных процессов (например, некомфортная среда в центрах и, наоборот, привлекательная в пригородах) наступает стадия, когда пригороды растут быстрее центров (субурбанизация); на следующей стадии темпы роста населения и центров, и пригородов снижаются, но население центров убывает быстрее, чем в пригородах (дезурбанизация); наконец, на четвертой стадии происходит возобновление роста города-центра или его население сокращается медленнее, чем в пригородах (реурбанизация). Модели апробировали на разных странах, они подвергались критике за упрощения, недоучет факторов, недостаточно точное выделение главных механизмов, необъяснимую быстроту перетока отрицательных внешних эффектов (пробок, цен на недвижимость и пр.) от центров к пригородам (Rérat, 2012). Нам, однако кажется важным, что эти концепты, отраженные в реалиях многих стран (западных, затем с лагом отставания – восточно-европейских), показали универсальность; изменчивость в развитии системы городов и пригородов; зависимость от демографических, территориальных и экономических факторов, без традиционного примата только последних. Они же выявили существующий зазор в исследованиях между пониманием внешних “средовых” факторов и анализом индивидуально-личностных характеристик людей и семей.
Исследования миграции и других событий жизненного пути (в рамках соответствующей концепции) развивались параллельно и в первое время почти не пересекались с моделями развития городов и агломераций. Однако в 1990-е годы появились работы (Clark and Huang, 2003; Mueser et al., 1988; Mulder, 1993; Plane and Heins, 2003; Plane et al., 2005; Plane and Jurjevich, 2009; Stockdale and Catney, 2014), которые проецировали на территорию социально-демографические события в жизни человека и его семьи (окончание школы, поступление на учебу, вступление в брак, развод и др.) через миграцию. При этом в данных работах агломерации не рассматривались, территории выделялись по столичному/нестоличному статусу (метрополитенские и неметрополитенские ареалы) или в дихотомии сельские/городские.
Важнейший триггер, с которого стартуют изменения места жительства и самостоятельной жизни индивида – учеба. Для обучения в колледжах, как правило, перемещаются в малые и средние города поблизости; для получения высшего образования – в более крупные, предоставляющие соответствующие образовательные возможности. По мере окончания обучения потоки становятся более разнонаправленными: кто-то в мыслях о самореализации хочет двигаться в еще более крупные центры, некоторая часть возвращается назад (Plane and Heins, 2003; Sage et al., 2013). Формирование семьи, а в особенности рождение ребенка, формируют потребности в новом жилье и стимулирует его поиск – с более приемлемой ценой, большего размера, благоприятной окружающей средой (Mulder, 2013; Vobecká, 2010). Такими местами часто становятся пригороды. Жизнь в них привлекательна еще и потому, что дает некоторую свободу и чувство защищенности. Поступление в школу является следующим толчком для возможной смены места жительства. В США со времен Левиттауна и вплоть до последнего времени сегрегированные пригороды привлекали горожан в том числе тем, что дети там смогут учиться в социально однородной среде, лишь в 2010-е изменения этнического и расового состава и типов пригородов привели к трансформации этих взглядов (Fry, 2009; Goyette et al., 2014).
Наши полевые исследования в регионах России показывают, что некоторые родители детей шестилетнего возраста двигаются из малых городов и, вероятно, из пригородов тоже – поближе к хорошим школам больших городов. Исследования по США и европейским странам такого возрастного пика не демонстрируют, так как возраст поступления в школу по странам различается сильно, и значительная часть семей остается до окончания школы в пригородах, подвижность населения с детьми школьного возраста падает (Bures, 2009). Когда дети становятся самостоятельными и уезжают, “синдром пустого гнезда” может толкать родителей (лиц средних возрастов), оставшихся без уехавших на учебу в крупные города детей, к переезду вслед за ними, но чаще – к перемещению в поисках новых смыслов в жизни (Bures, 1997, 2009; White, 2003). Другие, наоборот, на этой стадии перебираются из пригородов еще дальше от центров в периферию, возвращаются к своим корням в сельскую местность. Это особенно распространено для людей в предпенсионных возрастах или молодых пенсионных (de Jong, 2020; Lundholm, 2012; Stockdale and Catney, 2014; Stockdale and MacLeod, 2013). В старых пенсионных возрастах люди возвращаются в пригороды в места коллективного размещения пожилых (Litwak and Longino, 1987; Plane and Jurjevich, 2009; van Diepen and Mulder, 2009), а также в города или пригороды, ближе к родственникам (Chen at al., 2023; Litwak and Longino, 1987; Morrill, 1995).
Работы, анализирующие специфику этапов российской урбанизации применительно ко всей России, появились в 1990-е годы (Грицай и др., 1991; Зайончковская, 1991; Кюммель, 1987; Нефедова, Трейвиш, 2002), затем – к отдельным регионам России (Махрова, 2014; Чугунова, 2017). В этих исследованиях прослеживается специфичность России по отношению к классическим схемам моделей городского развития (Нефедова, Трейвиш, 2002). Ее определял социально-политический уклад, непреодолимость экстраординарных событий XX в. На полученные результаты в некоторой степени влияет и отсутствие длинных и сопоставимых рядов статистической информации. Видимо, по этой же причине в России, по сути, отсутствовали исследования, раскрывающие пространственные закономерности селективной по возрасту миграции (если считать, что возраст является аппроксиматором жизненных событий), весьма распространенные в зарубежных странах. Первые такие работы появились только в конце 2010-х годов (Денисов, 2017; Karachurina and Mkrtchyan, 2020, 2022). На уровне муниципальных образований они выявили, что нетто-прирост населения городов – региональных центров в основном обусловлен миграцией 15–19-летних, переезжающих для получения среднего специального и высшего образования, а сельская периферия и небольшие города – в целом отточные, привлекают только пожилых мигрантов.
Однако до недавнего времени отсутствовала статистическая база для анализа достаточно детальных направлений миграции населения отдельных возрастов, позволяющая понять не только направления переезда в том или ином возрасте, но и прослеживать переток между отдельными типами населенных пунктов. Не было не только возможности оценить переток населения отдельных возрастов между центрами, пригородами и периферией, но и оценить даже суммарный размер и направленность этих потоков. Заметим, что при всем обилии зарубежных работ по миграции в ее взаимосвязи с другими событиями жизненного пути, привязанными к возрасту, исследований по проекции этого движения на города – пригороды – периферию, почти нет. Предполагаем, что, как и длительное время в России, для такого типа работ у исследователей не хватает данных. Их появление дает нам основание выдвинуть задачи и понять, как складывается миграционный переток населения между крупными городами и пригородами? Каковы возрастные особенности миграции между городами и пригородами в России, распространяется ли на Россию приведенная выше модель (“родился в пригороде, учился в городе, женился и переехал в пригород и т.д.”)?
МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ И ДАННЫЕ
Крупные города и их пригороды в России
Мы изучаем миграцию между крупными городами и их пригородами. В качестве крупных городов[1] мы рассматриваем населенные пункты с числом жителей свыше 100 тыс. чел. по данным Всероссийской переписи населения 2020 г. (проведенной в 2021 г.). К пригородам относятся территории, формирующиеся вокруг городов данного размера. Как правило, пригороды испытывают на себе сильное, непосредственное влияние городов. То есть, по сути, мы говорим о функциональных регионах применительно к моделям городского развития (Rérat, 2012). Критерием выделения пригородов является расстояние по прямой от центра города до центра каждого населенного пункта пригорода; чем крупнее город, тем больше радиус окружности, оконтуривающий пригороды и отделяющий их от периферийных территорий (рис. 1).
Рис. 1. Радиус выделения пригородов и их частей в зависимости от размеров крупных городов (тыс. чел.), км. Составлено авторами.
Для Москвы и Санкт-Петербурга этот радиус определен в 100 км, для остальных городов людностью свыше 750 тыс. чел. – в 50 км, для городов с числом жителей от 250 до 750 тыс. чел. – в 30 км, от 100 до 250 тыс. – 20 км. В России миграция имеет выраженную центростремительную направленность. Примерно на таком удалении от крупных городов соответствующего размера поддерживается положительный или более высокий, чем в других частях регионов, миграционный прирост населения (Карачурина и др., 2021). Крупные города, находящиеся вблизи еще более крупного центра, относятся к его пригородам. Например, Новочебоксарск, насчитывающий 120 тыс. чел. и находящийся в 17 км от Чебоксар – пригород столицы Чувашии. Если один крупный город находится в пригороде другого, но зона его пригородов выходит за пределы радиуса этого центра, последняя также включается в пригороды крупнейшего, однако таких случаев в стране немного.
По удаленности от крупного города выделяются ближние и дальние пригороды, для крупнейших городов (в нашем исследовании – более 750 тыс. чел.) выделяются также средние пригороды. Ближние пригороды представляют собой территории, наиболее тесно связанные с городом, зачастую образующие массивы непрерывной застройки, разделенной только административными границами. Это – транспортно хорошо связанные с центральными городами территории, многие из них имеют многоэтажную жилую застройку. Именно в ближних пригородах расположена бо́льшая часть (21 из 39) крупных городов, отнесенных к пригородам еще более крупных. Дальние пригороды связаны с городами, которые их образуют, менее тесно, но их население в большинстве все равно совершает в центры регулярные поездки на работу и с иными целями. Граница дальних пригородов примерно совпадает с границами крупногородских агломераций (Антонов, Махрова, 2019).
Согласно нашим расчетам, число жителей крупных городов и их пригородов в 2021 г. составляло 64.1% всего населения России (табл. 1). Пропорция внутри единой системы “крупные города – пригороды” следующая: 71.5% проживали в крупных городах, 28.5% – в их пригородах. Мы выделяем 137 крупных городов – центров, формирующих пригороды. Число населенных пунктов в пригородах составляло более 22 тыс., это – около 14.4% всех населенных пунктов в России2.
Таблица 1. Численность населения крупных городов и их пригородов, на конец 2021 г., млн чел.
Группы крупных городов | Крупные города и их пригороды, всего | Крупные города | Пригороды | ||
ближние | средние | дальние | |||
Всего | 94.5 | 67.6 | 11.8 | 4.0 | 11.1 |
Москва | 20.4 | 12.1 | 3.2 | 2.4 | 2.7 |
Санкт-Петербург | 6.9 | 4.7 | 1.3 | 0.5 | 0.4 |
Города с населением 750–1600 тыс. чел. и более | 23.8 | 17.0 | 2.7 | 1.1 | 3.0 |
500–749 тыс. чел. | 12.2 | 9.9 | 1.6 | … | 0.7 |
250–4990 тыс. чел. | 18.0 | 13.9 | 2.0 | … | 2.1 |
100–249 тыс. чел. | 13.2 | 10.0 | 1.0 | … | 2.2 |
Составлено авторами.
Приведенные данные показывают, что мы анализируем миграцию в наиболее плотно населенных частях России. Наша задача понять, как обмениваются между собой населением крупные города и в наибольшей мере зависимые от них территории.
Используемые данные
Для расчетов средней численности населения изучаемых территорий за 2011–2020 гг. использовались данные Всероссийских переписей населения 2010 и 2020 гг. При всех проблемах с данными переписей населения (Андреев, Чурилова, 2023) они являются единственным источником, представляющим информацию о численности населения для каждого населенного пункта.
В статье использованы индивидуальные деперсонифицированные данные о внутренней долговременной миграции в России за 2011–2020 гг., предоставленные Росстатом по специальному запросу3. Эти данные, во-первых, позволяют не принимать во внимание границы муниципальных образований при делимитации центров и периферии, так как обеспечивают их пространственную детализацию вплоть до населенных пунктов. Во-вторых, они дают возможность анализировать возрастные группы мигрантов с той же пространственной привязкой. Кроме того, они позволяют оценивать влияние автовозврата4, что важно для анализа миграции в России, однако на переток населения между крупными городами и их пригородами автовозврат не оказывает решающего влияния. За 10 исследуемых лет учтенные масштабы внутрироссийской миграции составили 39.3 млн чел.
Показатели
Для характеристики миграции мы используем показатели брутто- и нетто- миграции, а также показатель эффективности миграции. Эффективность миграции – частное от деления миграционного прироста (net migration) на миграционный оборот (brutto migration). Этот показатель варьирует от 0 до 100 (1000) и позволяет сравнивать между собой потоки в корреспондирующих направлениях и делать выводы о равновесности миграционного обмена (эффективность приближается к 0) или его однонаправленности [характеристики показателя стремятся к 100 (1000)].
РЕЗУЛЬТАТЫ
Общие параметры миграционного движения
Ежегодно в 2011–2020 гг. в России между центрами и пригородами перемещалось менее 0.5 млн чел. (табл. 2). Это сравнительно небольшая часть общего внутреннего миграционного потока. Она кажется скромной еще и потому, что касается населенных пунктов, в которых проживает почти 2/3 населения страны. На размер потоков повлияло то, что мы не рассматриваем переток населения внутри пригородов, а миграция внутри самих крупных городов является жилой мобильностью, которая в России, в отличии от отдельных зарубежных стран, не подлежит статистическому учету. Кроме того, мы оставляем в стороне обмен населением между системами “крупный город и его пригород”, а также их миграционный обмен с периферийными территориями, сосредоточив свое внимание только на миграции населения крупных городов с собственными пригородами в рамках долговременных переселений.
Таблица 2. Миграция между центрами и их пригородами, 2011–2020 гг., в среднем за год, тыс. чел.
Группы крупных городов | Центры, всего | Пригороды | ||
ближние | средние | дальние | ||
Миграционный оборот, всего | 468.6 | 261.7 | 57.1 | 149.8 |
Москва | 107.5 | 62.9 | 23.8 | 20.8 |
Санкт-Петербург | 42.2 | 25.2 | 9.1 | 7.9 |
Города с населением 750–1600 тыс. чел. и более | 125.1 | 51.3 | 24.2 | 49.6 |
500–749 тыс. чел. | 58.3 | 41.6 | … | 16.7 |
250–499 тыс. чел. | 90.3 | 61.2 | … | 29.1 |
100–249 тыс. чел. | 45.2 | 19.5 | … | 25.7 |
Миграционный прирост, всего | –49.3 | –51.4 | –4.7 | 6.8 |
Москва | –0.4 | –4.3 | –0.3 | 4.2 |
Санкт-Петербург | –8.7 | –8.2 | –0.5 | 0.0 |
Города с населением 750–1600 тыс. чел. и более | –20.2 | –17.2 | –3.9 | 0.9 |
500–749 тыс. чел. | –11.6 | –11.1 | … | –0.5 |
250–4990 тыс. чел. | –7.5 | –8.7 | … | 1.2 |
100–249 тыс. чел. | –0.9 | –1.9 | … | 1.0 |
Рассчитано авторами.
Ежегодно центры (крупные города) теряют население в миграционном обмене с пригородами в среднем порядка 50 тыс. чел. Почти все эти потери приходятся на ближние пригороды. Дальние пригороды, в свою очередь, теряют население в миграционном обмене с центрами.
В целом пригороды перетягивают население у крупных городов всех размеров, но в большей мере – у крупнейших.
Параметры миграционного прироста Москвы необычайно малы для города такого размера. Некоторый отток населения из Москвы осуществляется в ближние пригороды, он в свою очередь компенсируется притоком из дальних пригородов. В пригородах Москвы привлекательнее жить ближе к городу; переселяющиеся из Москвы в пригороды в качестве самого важного отмечают близость и удобство транспортных развязок (Карачурина, 2022).
И все же с точки зрения миграционных взаимоотношений со своими пригородами Москва выглядит исключением, противоречащим логике: переток населения из крупнейшего в стране мегаполиса в пригороды выглядит наиболее ожидаемым. Исследования неоднократно указывали, что именно с Москвы началась история субурбанизации в России (Махрова, 2014, Махрова и др., 2008). Это соответствует логике моделей городского развития и развития агломераций, согласно которым субурбанизацию можно рассматривать как очередной этап общего урбанизационного процесса (Klaassen and Scimeni, 1981). Субурбанизация начинается в тех пространственных очагах, в которых уровень жизни и запросы населения выше и организация инфраструктуры в пространстве позволяет некоторой части населения проживать в более комфортных пригородных условиях. В восточноевропейских странах она также начиналась со столичных, наиболее продвинутых центров (Brown and Schafft, 2002; Krisjane and Berzins, 2012; Ouředníček, 2007; Tammaru et al., 2004). Почему данные не отражают проявления субурбанизации вокруг Москвы? Видимо, мы имеем дело с комплексом причин.
- После отмены прописки (замены ее на регистрацию в 1995 г.) имеет место длительная инерция, в соответствие с которой юридическая принадлежность “москвич(ка)” остается по-прежнему более желанной, чем “житель Московской области” и других граничащих с Москвой областей (дальние пригороды). Этот приоритет имеет и реальные основания: в Москве лучше, чем в других регионах страны, развита система здравоохранения, социального обеспечения и т.п. услуг, беспрепятственный доступ к которым связан с регистрацией в Москве. В этом российская система чем-то напоминает действующую в Китае систему hukou (Li et al., 2023; Yang and Guo, 2018). В 2010-е годы привлекательность Москвы усилилась в результате действий властей по формированию комфортной среды, в которую были вложены значительные инвестиции.
- Проживая в пригородах Москвы, в особенности в ближних, люди часто ведут все формы активности (работа, досуг, социальные услуги) в Москве. Пригороды рассматриваются многими как место сна и, по сути, являются спальными районами города.
- Выезд из Москвы в пригороды может быть в значительной мере невидимым для статистики. Система регистрации по месту жительства и пребывания мало стимулирует людей заявлять о смене места фактического проживания. Переезжая из Москвы в пригород, менять регистрацию не обязательно, и люди, сохраняя возможность быть зарегистрированными в столице, не меняют ее на регистрацию в пригороде. Это подтверждают исследования, основанные на данных мобильных операторов (Махрова, Бабкин, 2018): в соответствии с расчетами этих авторов, население Москвы переоценено, а население Московской области, прежде всего ближайших к Москве территорий, – недооценено, что трактуется, в том числе, как неучтенная миграция из Москвы в пригороды.
- Выезд в пригород зачастую осуществляется в сезонном режиме, так как многие частные домовладения не приспособлены для круглогодичного проживания. Согласно оценкам, из 3 млн загородных дач москвичей только немногим более 0.5 млн в середине 2010-х годов были предназначены для круглогодичного проживания (Махрова, Кириллов, 2015). Это касается не только Москвы, но и других центров и их пригородов, однако изученность данного вопроса пока связана именно с Московским регионом.
Отток из Санкт-Петербурга в пригороды существенно более значим. Полагаем, здесь сыграло роль развитие нескольких населенных пунктов в самых ближайших к городу площадках, таких как Мурино и Кудрово, в которых на месте небольших сельских населенных пунктов возникли огромные кварталы многоэтажной застройки. Подобные процессы, но в меньшем масштабе, имели место и в других крупных городах. Общая схема переезда между пригородами и центром – переток прежде всего в ближние пригороды. Дальние пригороды при этом имеют близкий к нулю баланс миграции с центрами.
В результате имеет место высокая эффективность миграции именно между центрами и их ближними пригородами (рис. 2). Только в городах размером 250–500 и 500–750 тыс. чел. отмечен высокоэффективный переток населения из крупных городов в дальние пригороды. Из рассмотренных 25 направлений миграции (см. рис. 2) 16 направлены в сторону пригородов и только 9 – в сторону крупных городов, эти потоки характеризует, кроме того, меньшая эффективность.
Рис. 2. Эффективность миграции между крупными городами России и их пригородами, 2011–2020 гг., %. Составлено авторами.
Возрастные особенности перетока
По отдельным возрастам картина направлений перетока и ее эффективности различается значительно (рис. 3).
Рис. 3. Эффективность миграции между крупными городами и их пригородами по отдельным возрастным группам, 2011–2020 гг., %. Примечание. Максимальное количество горизонтальных стрелок, связывающих города определенной людности с пригородами размером более/менее 100 тыс. чел., равно трем (с ближними, средними, дальними пригородами). Отсутствие стрелки означает отсутствие средних или дальних пригородов этого размера. Составлено авторами.
В молодых возрастах – окончание школы и поступление в колледж или вуз (15–19 лет) – поток миграции явно направлен в сторону крупных городов, а переток из них в ближние пригороды сильно ослаблен. Самая выраженная однонаправленность потоков в пользу центров – в возрастах 16 и 18 лет. Это – следствие сильно централизованной организации системы профессионального образования, учреждения которой сконцентрированы в крупных городах, и, как показывают исследования, она в 2010-е годы только увеличивалась (Габдрахманов и др., 2022). Кампусы и общежития в малых городах, в пригородах, за редким исключением, в России не получили развития. Особенно высокой эффективностью отличается миграция из дальних пригородов крупнейших городов в центры, так как, поступая в вузы, молодежь получает возможность жить в их общежитиях, в особенности если семьи проживают на большом расстоянии от кампусов.
В более старших возрастах (20–24, 25–39 лет) люди переселяются в ближние пригороды, отток из дальних пригородов в центры по сравнению с потоками студентов несколько ослабевает.
Наиболее ориентированными в сторону пригородов являются семьи с детьми 0 лет. Этот поток отличается высокой эффективностью, в том числе присутствует переток из крупных городов в дальние пригороды. Подобные процессы отмечают исследователи в европейских странах (Kley and Drobnič, 2019; Kostelecky and Vobeckâ, 2009): семьи с детьми чаще других нуждаются в просторном жилье и в безопасной среде. Однако семьи с более старшими детьми, в особенности школьного возраста, переезжают в пригороды уже не так часто, как семьи с малышами. При этом семьи с детьми школьного возраста предпочитают ближние пригороды. Подобное миграционное поведение в российских условиях также связано с организацией системы образования: в пригородах часто не хватает школ, с особенности хороших школ, что делает проживание семей с детьми здесь менее комфортным. Европейские исследования в качестве одной из причин переезда молодых семей, даже без детей, в пригороды указывают общую низкую доступность жилья в центрах и высокую стоимость аренды (Stawarz and Sander, 2020), низкую доступность недорогого и сравнительно большого жилья (Booi et al., 2021).
В более старших возрастах (40–49 лет), в предпенсионном и “младшем” пенсионном возрастах (50–64 года) поток из центров распространяется на средние и дальние пригороды, и он становится более однонаправленным. Это – отражение больших возможностей и желаний людей в данных возрастах жить ближе к природе, не связывая себя ежедневными поездками в город на работу. Вплоть до самого преклонного возраста, 75 лет и старше, потоков в сторону центров из пригородов практически нет, за исключением Москвы.
“Старые” пожилые скорее склонны переезжать из пригородов в центры, но проживание в ближних пригородах выглядит для них предпочтительным. Видимо, как и в других странах (Plane and Heins, 2003; Rogers and Watkins, 1987; van Diepen and Mulder, 2009) это связано с необходимостью проживания рядом со взрослыми детьми для помощи. Очень активно из пригородов молодые и старые пожилые переезжают в Москву. Возможно, это связано со столичными доплатами к пенсионным выплатам (до уровня прожиточного минимума в Москве и до уровня городского социального стандарта), а также доступом к иным социальным благам, распространяемым только на резидентов Москвы при условии суммарного проживания ими в столице не менее 10 лет.
Миграция между крупными городами – центрами и другими городами в пригородах
Мы отдельно анализируем переток населения между крупными городами – центрами и крупными городами в их пригородах, а также населенными пунктами меньшего размера в пригородах (см. рис. 2 и 3). Разделение исходило из предположения, что, с одной стороны, крупные города в пригородах представляют больше возможностей для работы и пользования услугами образования, здравоохранения, учреждениями культуры и досуга, чем малые населенные пункты. С другой стороны, субурбанизация, развитие традиционных субурбий, представленных малоэтажным жильем, если она наблюдается в пригородах, направлена, напротив, в малые населенные пункты. Выполненные расчеты показали, что значимых отличий в направлениях перетока для пригородных населенных пунктов в зависимости от их размеров, не обнаруживается. Возможно, стоило выделить больше групп пригородных населенных пунктов по размеру. Малые населенные пункты в пригородах могут демонстрировать взрывной рост населения и интенсивный миграционный прирост, если на их территории осуществляется масштабное жилищное строительство. Такой прирост возможен, если начальное население невелико. Например, в рассматриваемый период 2011–2020 гг. население “знаменитых” пригородов Санкт-Петербурга, а фактически его спальных районов – Мурино и Кудрово – увеличилось с 7.0 и 0.1 до 89.1 и 60.8 тыс. жителей соответственно. В крупных городах в пригородах такой рост невозможен, так как в них, как правило, также как в самих центрах, нет больших площадок под новое жилищное строительство. Не наблюдается и различий в предпочтениях к переезду в крупно- и мелкоселенные пригороды у лиц разных возрастов. Получается, что данные гипотезы не нашли подтверждения. В пригородах значение имеет не размер населенного пункта, а его близость или удаленность от города, вокруг которого они формируются.
ДИСКУССИЯ И ВЫВОДЫ
Концепция городского развития и развития агломераций (Champion, 2001; Geyer and Kontuly, 1993; Klaassen and Scimeni, 1981) создавались для ситуации если не демографического роста, то стабильности общей демографической динамики, что не соответствует текущей демографической ситуации во многих европейских странах и в России. В этом смысле говорить о соответствии выявленной миграционной динамики стадиям моделей сейчас еще более сложно. Некоторые зарубежные исследователи демонстрируют это, показывая противоречивость оценок и маятника между стадиями, происходящими всего за несколько лет в одной стране (Stawarz and Sander, 2020). Выполненные нами расчеты не оценивают динамику происходящих процессов хотя бы за пару межпереписных периодов, так как данных для таких расчетов нет. Поэтому говорить о долговременных изменениях в соотношении показателей между центрами и пригородами и искать сколько-нибудь точное соответствие стадиям моделей, не вполне корректно. Тем не менее, нам кажется важным подчеркнуть, что выполненные расчеты по миграции между крупными городами России и их пригородами указывают, что – без учета внутристрановых различий – Россия находится на субурбанизационной стадии модели (Klaassen and Scimeni, 1981).
Переток населения между центрами и пригородами в России осуществляется прежде всего в пользу ближних пригородов, непосредственно граничащих с территорией крупных городов – центров. Такое положение может быть связано с разрастанием городов, когда городская застройка выходит за пределы административных границ города [часто называется в России спрол (urban sprawl5) (Дохов, Синицын, 2020)]; с предпочтением проживания в непосредственной близости от города для экономии издержек, связанных с регулярными поездками; с финансовыми трудностями решения жилищных проблем в центрах. Иными словами, миграционная привлекательность таких пригородов, переезд в них определяется не предпочтениям проживания в классической субурбии, а как экономически доступная альтернатива проживанию в крупном городе. Средние, и, в еще большей мере, дальние пригороды такими выгодами для проживания не обладают, хотя и могут предоставлять еще более дешевую альтернативу приобретения (аренды) жилья.
Привлекательность ближних пригородов универсальна для населения городов разных размеров, она свойственна и городам-миллионникам, и городам людностью немногим выше 100 тыс. чел. В данной работе мы изначально предположили (и исходя из этого произвели расчеты), что границы разных видов пригородов зависят от размеров центра. С одной стороны, мы действовали объективно, сообразуясь с наблюдаемыми нами и иными исследователями закономерностями. С другой стороны, издержки поездок из дальних пригородов городов людностью 100–250 тыс. чел. не соответствуют издержкам, затрачиваемым на поездку из дальних пригородов Москвы или Санкт-Петербурга в центры городов в силу значительно большей удаленности последних. Это может делать сравнения дальних и ближних пригородов менее корректными. Аналогично можно предполагать, что границы пригородов Москвы и Санкт-Петербурга в силу их разной людности, также не могут выделяться как равные. Однако общее правило – существенно бо́льшая привлекательность ближних пригородов в сравнении с иными – действует и с учетом этих ограничений.
В то же время мы наблюдаем большую притягательность для переезда дальних пригородов для семей с новорожденными детьми и лиц предпенсионных и пенсионных возрастов. Эти группы населения, с одной стороны, менее других могут быть зависимы от регулярных трудовых или иных поездок в крупные города (в случае семей с детьми один из членов домохозяйства может находиться в отпуске по уходу за ребенком). Кроме того, для этих категорий населения может быть более востребованным проживание в экологически чистой среде, которую могут предоставить прежде всего достаточно удаленные от крупных городов территории. Еще одна возможная причина – финансовые соображения и дополнительные выгоды, получаемые от проживания в дальних пригородах. Эти вопросы нуждаются в дальнейшем изучения, в данной статье мы лишь обозначаем их.
Как и в случае миграции между центрами и периферией или крупными городами и небольшими населенными пунктами, сильно удаленными от них, самой нацеленной в сторону крупных городов группой населения является молодежь в возрасте окончания школы и поступления в вузы (15–19 лет). В России, в отличие от многих стран, поступление в вузы осуществляется сразу же по окончании средней школы (18 лет), редко процесс образовательного выбора растягивается на несколько лет, социально-демографическое поведение отличается высокой стандартизацией (Митрофанова, Артамонова, 2018). Поэтому в этом возрасте около 80٪ причин миграции связаны с получением образования. Уже в следующей возрастной группе – 20–24 лет – учебные причины не являются столь однозначно доминирующими. Одновременно появляются некоторые вариации миграционного поведения. Потоки в данном возрасте также направлены в сторону центра, при этом возможно и проживание в ближних пригородах. Оно может предполагать ежедневные поездки для работы или менее регулярные поездки в город для окончания обучения, что делает важным, но не обязательным жизнь в городе, но подразумевает близость к нему.
Мы констатируем, что применительно к России при анализе миграции на разных стадиях жизненного пути в миграционном перетоке между крупными городами и их пригородами нет однозначной направленности. В этом смысле российский кейс характеризуют те же закономерности, которые наблюдаются и в других странах – пригороды привлекают семьи с маленькими детьми, дети – выпускники школ однозначно выбирают центры, взрослые люди, отпустившие детей в центры, демонстрируют разные варианты миграционного поведения, молодые пожилые достаточно охотно переселяются в пригороды, причем не обязательно ближние, старые пожилые возвращаются обратно или к своим взрослым детям. Несмотря на более поздний старт субурбанизации и формирования среднего класса, определенную латентность миграции между крупными городами и их пригородами, она идет в соответствии с логикой, наблюдаемой в других странах.
Наши выводы, безусловно, имеют ряд ограничений, связанных с выбранной методикой: мы, по сути, определяем пригороды как однородные, различающиеся только расстоянием от центра. В реальности они неоднородны и различаются не только удаленностью, но и плотностью, типом жилья, структурой населения и пр. Внутри ближних пригородов могут быть растущие и получающие нетто-прирост, но могут быть и противоположные. Аналогично и с дальними пригородами. Применение единого критерия расстояния для Москвы и Санкт-Петербурга и в целом унифицированной системы критериев в зависимости от людности городов также может вызывать вопросы.
В целом, поскольку “демографические изменения лежат в основе большей части логики [жилищной]6 мобильности” (Clark and Huang, 2003, p. 335), само по себе сведение всех вариаций происходящего в жизни разных людей к некоей схеме представляется ныне (после сотен выполненных работ) зарубежным исследователям несколько наивным (Stockdale and Catney, 2014). Однако в России исследования, показавших событийно-биографическую логику миграции с проекцией на пространство, единичны, нынешнее исследование приоткрывает двери в эту тему.
ФИНАНСИРОВАНИЕ
Статья подготовлена в рамках гранта, предоставленного Министерством науки и высшего образования Российской Федерации (№ соглашения о предоставлении гранта: 075-15-2022-325).
FUNDING
The article was prepared in the framework of a research grant funded by the Ministry of Science and Higher Education of the Russian Federation (grant ID: 075-15-2022-325).
1 Существует несколько разных подходов к диапазону людности городов и их названиям (“большие”, “крупные” и пр.). В настоящей работе в качестве обозначения городов свыше 100 тыс. чел. используется определение “крупный”.
2 Если убрать из расчетов населенные пункты без населения, то доля населенных пунктов в пригородах составляет 17.1%.
3 Данные Росстата о миграции получены в результате разработки документов статистического учета прибытий и выбытий, поступающих от территориальных органов Министерства внутренних дел Российской Федерации (с 2019 г. – форм федерального статистического наблюдения), которые составляются при регистрации и снятии с регистрационного учета населения по месту жительства, а также при регистрации по месту пребывания на срок 9 месяцев и более.
4 Автовозврат – автоматическое (в регистрационной системе) возвращение мигранта к месту регистрации постоянного проживания по окончании срока регистрации по месту пребывания.
5 В зарубежных исследованиях под urban sprawl понимают более точно определенный процесс, который связан со снижением плотности населения и занятости от центра города к периферии, сопровождается децентрализацией ядра и изменением землепользования на периферии (Galster et al., 2001; Lopez and Hynes, 2003; Schmidt et al., 2015).
6 В странах Западной и Северной Европы под жилищной мобильностью понимают фактически все виды мобильности.
Об авторах
Л. Б. Карачурина
Национальный исследовательский университет “Высшая школа экономики”
Автор, ответственный за переписку.
Email: lkarachurina@hse.ru
Россия, Москва
Н. В. Мкртчян
Национальный исследовательский университет “Высшая школа экономики”
Email: lkarachurina@hse.ru
Россия, Москва
Список литературы
- Андреев Е.М., Чурилова Е.В. Результаты Всероссийской переписи населения 2021 года в свете статистики текущего учета населения и переписей предыдущих лет // Демографическое обозрение. 2023. № 10 (3). С. 4–20. https://doi.org/10.17323/demreview.v10i3.17967
- Антонов Е.В., Махрова А.Г. Крупнейшие городские агломерации и формы расселения надагломерационного уровня в России // Изв. РАН. Сер. геогр. 2019. № 4. С. 31–45. https://doi.org/10.31857/S2587-55662019431-45
- Артамонова А.В., Митрофанова Е.С. Матримониальное поведение россиян на фоне других европейцев // Демографическое обозрение. 2018. № 5 (1). С. 106–137. https://doi.org/10.17323/demreview.v5i1.7711
- Габдрахманов Н.К., Карачурина Л.Б., Мкртчян Н.В., Лешуков О.В. Образовательная миграция молодежи и оптимизация сети вузов в разных по размеру городах // Вопросы образования. 2022. № 2. С. 88–116. https://doi.org/10.17323/1814-9545-2022-2-88-116
- Грицай О., Иоффе Г., Трейвиш А. Центр и периферия в региональном развитии. М.: Наука, 1991. 168 с.
- Денисов Е.А. Миграционные процессы в городах российского Севера в 1990–2010-е гг. // Региональные исследования. 2017. № 2. C. 44–55.
- Дохов Р.А., Синицын Н.А. Спрол в России: рост и структурная трансформация пригородов Белгорода // Изв. РАН. Сер. геогр. 2020. № 2. С. 191– 206. https://doi.org/10.31857/S2587556620020053
- Зайончковская Ж.А. Демографическая ситуация и расселение. М.: Наука, 1991. 130 c.
- Карачурина Л.Б. Урбанизация или субурбанизация определяет миграцию населения в Московской области? // Вестн. Санкт-Петербург. ун-та. Науки о Земле. 2022. № 67 (2). С. 360–381. https://doi.org/10.21638/spbu07.2022.208
- Карачурина Л.Б., Мкртчян Н.В., Петросян А.Н. Пространственные особенности миграционного прироста пригородов региональных столиц России // Вестн. Моск. ун-та. Серия 5. География. 2021. № 6. С. 123–134.
- Кюммель Т. Стадиальная концепция урбанизации: методология и методы анализа // Методы изучения расселения. М.: ИГ АН СССР, 1987. С. 82–100.
- Махрова А.Г. Особенности стадиального развития Московской агломерации // Вестн. Моск. ун-та. Серия 5. География. 2014. № 4. С. 10–16.
- Махрова А.Г., Бабкин Р.А. Анализ пульсаций системы расселения Московской агломерации с использованием данных сотовых операторов // Региональные исследования. 2018. № 2. С. 68–78.
- Махрова А.Г., Кириллов П.Л. Сезонная пульсация расселения в Московской агломерации под влиянием дачной и трудовой маятниковой миграции: подходы к изучению и оценка // Региональные исследования. 2015. № 1. С. 117–125.
- Махрова А.Г., Нефедова Т.Г., Трейвиш А.И. Московская область сегодня и завтра: Тенденции и перспективы пространственного развития. М.: Новый хронограф, 2008. 344 c.
- Нефедова Т.Г., Трейвиш А.И. Теория “дифференциальной урбанизации” и иерархия городов в России на рубеже XXI века // Проблемы урбанизации на рубеже веков / отв. ред. А.Г. Махрова. Смоленск: Ойкумена, 2002. С. 71–86.
- Чугунова Н.В. Трансформации в системах расселения Белгородской области: новые тренды в современных геоэкономических условиях // Многовекторность в развитии регионов России: ресурсы, стратегии и новые тренды. Иркутск, 6–12 июня 2016 г. / отв. ред. В.Н. Стрелецкий. Иркутск, 2017. С. 215–227.
- Berg L., van den Drewett R., Klaassen L., Rossi A., Vijverberg C.H.T. A Study of Growth and Decline. Pergamon press, 1982. 184 р.
- Berry B. The counterurbanization process: how general? In: Human Settlement Systems: International Perspectives on Structure, Change and Public Policy / N. Hansen (Ed.). Ballinger: Cambridge, 1978. P. 25–49.
- Booi H., Boterman W.R., Musterd S. Staying in the city or moving to the suburbs? Unravelling the moving behaviour of young families in the four big cities in the Netherlands // Population, Space and Place. 2021. Vol. 27. № 3. Art. e2398. https://doi.org/10.1002/psp.2398
- Brown D.L., Schafft K.A. Population deconcentration in Hungary during the post-socialist transformation // J. of Rural Studies. 2002. Vol. 18. № 3. P. 233–244. https://doi.org/10.1016/S0743-0167(01)00046-8
- Bures R. Migration and the life course: is there a retirement transition? // Int. J. of Population Geography. 1997. Vol. 3. № 2. P. 109–119. https://doi.org/10.1002/(SICI)1099-1220(199706) 3:2<109::AID-IJPG65>3.0.CO;2-I
- Bures R. Moving the nest: The impact of coresidential children on mobility in later midlife // J. of Family Issues. 2009. Vol. 30. № 6. P. 837–851. https://doi.org/10.1177/0192513X09332349
- Champion T. Urbanization, Suburbanization, Counterurbanization and Reurbanization. In: Handbook of Urban Studies / R. Paddison (Ed.). London: Sage, 2001. P. 143–161.
- Chen S., Jin Z., Prettner K. Can I live with you after I retire? Retirement,old age support and internal migration in adeveloping country // Canadian J. of Economic. 2023. Vol. 56. № 3. P. 964–988. https://doi.org/10.1111/caje.12666
- Clark W.A.V., Huang Y. The life course and resi- dential mobility in British housing markets // Environment and Planning A. 2003. Vol. 35. P. 323–339. https://doi.org/10.1068/a3542
- de Jong P. Later-Life Migration in The Netherlands: Propensity to Move and Residential Mobility // J. of Aging and Environment. 2020. Vol. 36. № 4. P. 1–10. https://doi.org/10.1080/26892618.2020.1858384
- Fry R. The Rapid Growth and Changing Complexion of Suburban Public Schools. Washington DC: Pew Hispanic Center, 2009. 29 p.
- Galster G., Hanson R., Ratcliffe M.R., Wolman H., Coleman S., Freihage J. Wrestling sprawl to the ground: Defining and measuring an elusive concept // Housing Policy Debate. 2001. Vol. 12. № 4. P. 681–717. https://doi.org/10.1080/105114 82.2001.9521426
- Geyer H., Kontuly T. A theoretical foundation for the concept of differential urbanization // Int. Reg. Sci. Rev. 1993. Vol. 15. № 2. P. 157–177. https://doi.org/10.1177/016001769301500202
- Gibbs J. The evolution of population concentration // Economic Geography. 1963. Vol. 39. № 2. P. 119–129.
- Goyette K.A., Iceland J., Weininger E. Moving for the Kids: Examining the Influence of Children on White Residential Segregation // City and Community. 2014. Vol. 13. № 2. P. 158–178. https://doi.org/10.1111/cico.12058
- Karachurina L., Mkrtchyan N. Age-specific Migration in Regional Centres and Peripheral Areas of Russia // Comparative Population Studies. 2020. Vol. 44. P. 413–446. https://doi.org/10.12765/CPoS-2020-12
- Karachurina L., Mkrtchyan N. Internal migration and population concentration in Russia: age-specific patterns // GeoJournal. 2022. Vol. 87. № 6. P. 4741–4762. https://doi.org/10.1007/s10708-021-10525-z
- Klaassen L., Scimeni G. Theoretical issues in urban dynamics. In: Dynamics of Urban Development / L. Klaassen, W. Molle, J. Paelinck (Eds.). NY: St. Martin’s Press, 1981. P. 8–28.
- Kley S., Drobnič S. Does moving for family nest-building inhibit mothersʼ labour force (re-)entry? // Demographic Research. 2019. Vol. 40. P. 155–184. https://doi.org/10.4054/DEMRES.2019.40.7
- Kostelecky T., Vobeckâ J. Housing Affordability in Czech Regions and Demographic Behaviour – Does Housing Affordability Impact Fertility? // Czech Sociological Review. 2009. Vol. 45. № 6. P. 1191–1213. https://doi.org/10.13060/00380288.2009.45.6.02
- Krisjane Z., Berzins M. Post-socialist Urban Trends: New Patterns and Motivations for Migration in the Suburban Areas of Riga, Latvia // Urban Studies. 2012. Vol. 49. № 2. P. 289—306. https://doi.org/10.1177/0042098011402232
- Li S., Gu H., Shen J. Detecting spatial heterogeneity in the determinants of intercity migration in China // Population, Space and Place. 2023. Vol. 29. № 3. Art. e2649. https://doi.org/10.1002/psp.2649
- Litwak E., Longino C.F. Migration patterns among the elderly: a developmental perspective // The Gerontologist. 1987. Vol. 27. № 3. P. 266–272. https://doi.org/10.1093/geront/27.3.266
- Lopez R., Hynes H.P. Sprawl in the 1990s: Measurement, distribution, and trends // Urban Affairs Review. 2003. Vol. 38. № 3. P. 325–355. https://doi.org/10.1177/1078087402238805
- Lundholm E. Returning Home? Migration to birthplace among migrants after age 55 // Population, Space and Place. 2012. Vol. 18. № 1. P. 74–84. https://doi.org/10.1002/psp.645
- Morrill R. Aging in place, age specific migration and natural decrease // The Annals of Regional Sci. 1995. Vol. 29. P. 41–66. https://doi.org/10.1007/BF01580362
- Mulder C.H. Migration Dynamics: A Life Course Approach. Amsterdam: Thesis Publishers, 1993. 251 р.
- Mulder C.H. Family dynamics and housing: Conceptual issues and empirical findings // Demographic Research. 2013. Vol. 29. Art.14. P. 355–378. https://doi.org/10.4054/DemRes.2013.29.14
- Mueser P.R., White M.J., Tierney J.P. Patterns of net migration by age for U.S. counties 1950–1980: the impact of increasing spatial differentiation by life cycle // Canadian J. of Regional Sci. 1988. Vol. 11. № 1. P. 57–75.
- Ouředníček M. Differential suburban development in the Prague urban region // Geografiska Annaler: Series B, Human Geography. 2007. Vol. 89. № 2. P. 111–126. https://doi.org/10.1111/j.1468-0467.2007.00243.x
- Plane D.A., Heins F. Age articulation of U.S. inter-metropolitan migration // The Annals of Regional Sci. 2003. Vol. 37 (1). P. 107–130. https://doi.org/10.1007/s001680200114
- Plane D.A., Henriec C.J., Perry M.J. Migration up and down the urban hierarchy and across the life course // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America (PNAS). 2005. Vol. 102. № 43. P. 15313–15318. https://doi.org/10.1073/pnas.0507312102
- Plane D.A., Jurjevich J.R. Ties that no longer bind? The patterns and repercussions of age‐articulated migration // The Professional Geographer. 2009. Vol. 61. № 1. P. 4–20. https://doi.org/10.1080/00330120802577558
- Raagmaa G. Centre-periphery model explaining the regional development of the informational and transitional society, 43rd Congress of the ERSA: “Peripheries, Centres, and Spatial Development in the New Europe”, 27th – 30th August 2003, Jyväskylä, Finland, Louvain-la-Neuve, 2003. 32 p.
- Rérat P. The New Demographic Growth of Cities: The Case of Reurbanisation in Switzerland // Urban Stud. 2012. Vol. 49. № 5. P. 1107–1125. https://doi.org/10.1177/0042098011408935
- Rogers A., Watkins J. General versus elderly interstate migration and population redistribution in the United States // Research on Aging. 1987. Vol. 9 (4). P. 483–529. https://doi.org/10.1177/0164027587094002
- Sage J., Evandrou M., Falkingham J. Onwards or homewards? Complex graduate migration pathways, well-being, and the ‘parental safety net’ // Population, Space and Place. 2013. Vol. 19. № 6. P. 738–755. https://doi.org/10.1002/psp.1793
- Schmidt S., Fina S., Siedentop S. Post-socialist Sprawl: A Cross-Country Comparison // European Planning Studies. 2015. № 23 (7). P. 1357–1380. https://doi.org/10.1080/09654313.2014.933178
- Stawarz N., Sander N. The Impact of Internal Migration on the Spatial Distribution of Population in Germany over the Period 1991–2017 // Comparative Population Stud. 2020. Vol. 44. P. 291–316. https://doi.org/10.12765/CPoS-2020-06
- Stockdale A., Catney G. A lifecourse perspective on urban-rural migration // Population, Space and Place. 2014. Vol. 20. № 1. P. 83–98. https://doi.org/10.1002/psp.1758
- Stockdale A., MacLeod M. Pre-retirement age migration to remote rural areas // J. of Rural Stud. 2013. Vol. 32. P. 80–92. https://doi.org/10.1016/j.jrurstud.2013.04.009
- Tammaru T., Kulu H., Kask I. Urbanization, Suburbanization, and Counterurbanization in Estonia // Eurasian Geography and Economics. 2004. № 45 (3). Р. 212–229. https://doi.org/10.2747/1538-7216.45.3.212
- Thorkild A. Residential Choice from a Lifestyle Perspective // Housing, Theory and Society. 2006. Vol. 23. № 2. P. 109–130.
- van Diepen A., Mulder C. Distance to Family Members and Relocations of Older Adults // J. of Housing and the Built Environ. 2009. Vol. 24. № 1. P. 31–46. https://doi.org/10.1007/s10901-008-9130-0
- Vobecka J. Spatial dynamics of the population in the Czech Republic, 1989–2007. Ph.D. Thesis, Charles University in Prague; Universite de Bourgogne in Digon, 2010. 222 p.
- White L. Coresidence and Leaving Home: Young Adults and Their Parents // Annual Rev. of Sociology. 2003. Vol. 20. № 1. P. 81–102. https://doi.org/10.1146/annurev.so.20.080194.000501
- Yang S., Guo F. Breaking the barriers: How urban housing ownership has changed migrants’ settlement intentions in China // Urban Stud. 2018. Vol. 55 (16). P. 3689–3707. https://doi.org/10.1177/0042098018757873
Дополнительные файлы
