SUBSTANTIVE AND RELATIONAL MODELS IN THE PARADIGM OF A POST SUBSTANTIALITY

Full Text

В отечественной литературе в последнюю четверть века активно обсуждается онтологическая позиция, в рамках которой соотносятся метафизика бытия и метафизика «универсальной относительности». Смысловым ядром метафизики бытия является субстанциализм, или эссенциализм (от лат. essentia, сущность). Метафизика «универсальной относительности» представлена различными видами антисубстанциализма, прежде всего, реляционизмом. «Эссенциалисты исходят из принципа первичности умопостигаемой сущности; антиэссенциалисты объявляют первичной реальностью наличное бытие вещей и не мыслят над ней никаких обусловливающих её сверхчувственных структур» [1, с. 67]. Эссенциализм воплощает в настоящее время неоаристотелевскую традицию. Реляционизм находится в русле кантианской традиции. Субстанциализм и антисубстанциализм обнаруживаются как соперничающие мировоззренческие модели и способы мышления в различных областях культуры и видах деятельности. Субстанциализм (эссенциализм), как и реляционность, оценивается различными современными исследователями с прямо противоположных позиций. Одни выступают сторонниками субстанциализма, а вместе с ним сторонниками традиции, устойчивости, неизменности, и обличают реляционность как связанную с волюнтаpистски-субъективистскими установками современного мировосприятия, с его неукорененностью в бытии. Субстанциализм неоднороден и может проявляться в различных течениях мысли, включая постмодернизм (см. П. Козловски). Другие констатируют, что в философии и социальных науках термин «эссенциализм» стал почти ругательным. Представители третьей позиции считают возможным равноправное сосуществование рассматриваемых установок. Проявление оппозиции субстанциальности и реляционности как способов мышления в ХХ в. иногда относят к периоду появления структурной лингвистики Ф. де Соссюра, а порой - к моменту оформления структурной антропологии К. Леви-Строса. В любом случае экспликация проблемы субстанциальность/реляционность связана с формированием структурного метода. «Новизна структурализма, как писал П. Бурдье, состояла во внедрении в социальные науки структурного метода. В более общем плане это был реляционный способ мышления, который противопоставлялся «субстантивистскому» способу мышления. Реляционный способ мышления подводит к описанию каждого элемента через отношения, объединяющие его с другими элементами в систему, где он имеет свой смысл и функцию» [2, с. 12]. Некоторые авторы характеризуют структурализм как подход, устраняющий из языка «любые экстралингвистические факторы», после чего остается абстрактная сетка отношений. Мы полагаем, что в реляционизме в целом устраняются не только экзогенные факторы, но и всякие содержательные элементы. Остаются формальные структуры. Субстанциализм предполагает единую, всегда равную себе сущность (субстанцию), составляющую собственную природу вещи (эйдос, идею) в неизменном, центральном, главном, глубинном её содержании. Понятием «реляционность» (от лат. relatio) выражаются отношение как основание мировидения. Различаются реляционистская и релятивистская концепции. Реляционистская концепция артикулирует роль отношения в картине мира и принадлежит онтологии. Релятивистская концепция производна от понятия относительности (познания) и относится к области эпистемологии. Итак, в субстанциализме первична сущность; в реляционизме первично / определяюще - отношение. Надо различать несколько взаимосвязанных аспектов в теме субстанциализм / реляционизм. Первый - истолкование пространства и времени в этом дуализме; второй аспект - характерные черты и соотношение субстанциальной и реляционной картин мира и способов мышления; третий аспект - проявление данных способов мысли в различных видах дискурсов. Каким образом возможно отношение само по себе? Первичность «отношения» в антисубстанциализме можно показать на примере синергетики, которую ярко с этой точки зрения характеризует В.А. Кутырев: «Если в диалектике, - пишет он, - воспроизводится процесс изменения некой субстанции-субстрата, то в синергетике того, что меняется, - нет. Это «полет без птицы», птица образуется в результате процесса, который предшествует вещи, то есть по модели деятельности, создания нового, а не познания существующего. Синергетика имеет дело с системами как взаимодействием отношений и элементов, а не с «вещами», в которых оформляется и конкретизируется тот или иной субстрат [3, с. 18]. Различие субстанциализма (эссенциализма, субстантивизма) и реляционности (функционализма, конструктивизма, контекстуальности) можно выразить схемой с использованием основополагающих категорий онтологии - «вещь», «свойство», «отношение». Для субстанциализма связь этих категорий можно представить традиционно: вещь  свойство  отношение, где «вещь» содержит свою сущность (субстратное обособление субстанции) и сама выступает как сущность. От сущности зависят свойства вещи, которые определяют отношение вещи с другими вещами, в том числе её функции, значение, роль в структуре целого. Также, но с обратным знаком, выглядит схема, описывающая реляционную модель: вещь  свойство  отношение или (что то же) отношение  свойство  вещь. Здесь под отношением подразумевается пространственно-временная расположенность. Актуальное отношение (локус и темпоральность) определяют свойства, востребованные условиями существования, свойства формируют вещь. Таким образом, «существование предшествует сущности», на чём настаивает экзистенциализм. Отсюда следует определение пространства и времени - в субстанциальной модели как самостоятельных (независимых от вещей) сущностей: время - чистая длительность; пространство - пустой объем; в реляционной модели пространство и время есть характеристики, присущие вещам: время как длительность существования и последовательность смены вещами друг друга; пространство как протяженность вещей и их рядоположенность друг относительно друга. Если опросить студентов-первокурсников, что в их представлении является временем и пространством, ¾ из них ответят в соответствии с субстанциальным пониманием. Задание с демонстрацией объекта: «описать карандаш как пространство и время», как правило, приводит к значительному затруднению. На этом основании можно сделать вывод, что на уровне обыденного сознания, а также под воздействием школьного обучения формируется преимущественно субстанциальная модель миропонимания. Прежде чем говорить о последствиях такого доминирования субстанциализма как формы мировидения и способа мышления, обратимся ещё к одному наблюдению. При вопросе к студентам, что им запомнилось из курса физики в школе, большинство назвали классическую динамику. Как известно, механика как раздел физики тесным образом связана с ньютоновской картиной мира, то есть с господствующими представлениями в эпоху классической науки (XVII-XIX вв.), когда мир был совершенно другим. «Другой мир» современности - мир текучий, прозрачный, нестабильный, сверхбыстрый, гибридный. Один из принципов классической механики - принцип относительности. Принцип относительности Галилея устанавливает тот факт, что все механические явления протекают одинаково во всех системах отсчёта, которые движутся равномерно и прямолинейно (инерциальные системы отсчёта) - формулировка 1. Инерциа́льная систе́ма отсчёта (ИСО) - система отсчёта, в которой все свободные тела движутся прямолинейно и равномерно либо покоятся - формулировка 2. Это означает, что существуют такие системы отсчёта, относительно которых тела сохраняют свою скорость неизменной, если на них не действуют другие тела или действие других тел скомпенсировано (1-й закон Ньютона). Так, процессы, происходящие на корабле, который стоит у пристани, и те же процессы, происходящие на корабле, движущемся равномерно и прямолинейно, не отличаются друг от друга. Дело заключается в системах отсчёта. Обратим внимание на формулировки понятия «инерциальные системы отсчёта», приведенные выше. В первой формулировке инерциальные системы отсчёта это те, которые сами движутся равномерно и прямолинейно. Во второй формулировке не система отсчёта движется, а внутри неё движутся свободные тела прямолинейно и равномерно. В первом случае, таким образом, прямолинейно и равномерно движется система отсчёта, во втором случае прямолинейно и равномерно движутся тела внутри системы отсчёта. Дело в том, что это разные системы отсчета: первая система отсчёта предполагает внешнего наблюдателя, вторая система отсчёта предполагает сопутствующего наблюдателя. Соответственно, можно различать внутренние и внешние системы отсчёта. Происходящие процессы будут выглядеть по-разному для сопутствующего и внешнего наблюдателя. При инерциальном движении со скоростями, близкими к скорости света эти различия становятся велики настолько, что радикально меняют привычную реальность: время замедляется, а размеры тел сокращаются. Большинство физиков, как замечают эксперты-методологи, рассматривают сегодня релятивистские эффекты как относительные, а соответствующие изменения - кажущимися, поскольку наблюдаются они из разных систем отсчета. Во внутренних системах отсчёта эти релятивистские эффекты наблюдаться не будут; во внешних системах отсчета они признаются. Главный вывод, который для нас имеет значение, состоит в том, что «согласно теории относительности все системы отсчета равноправны. То, что наблюдает наблюдатель из каждой системы отсчета существует реально. Поэтому различные наблюдатели видят разные формы мира» [4, с. 266]. Из этих формулировок можно сделать не физический вывод, что любые движения внутри какого-либо пространства (инерциальной системы отсчёта) с точки зрения сопутствующего наблюдателя не влияют на состояние этого пространства. Что бы вы ни сделали внутри такого пространства, это не будет влиять на характер его движения или покой. Допустим, движутся две шхуны прямолинейно и равномерно друг относительно друга. Накроем их прозрачным колпаком и понаблюдаем за суетой команд на том и на другом кораблях… Прозрачный колпак и позиция наблюдателя оказываются внешней инерциальной системой отсчёта, а то, что творится на кораблях, никак на нее не влияет, как не влияет движение команд на шхунах на их положение друг относительно друга. Достаточно себе представить такое пространство или себя представить в таком пространстве, как априори вы откажитесь от целесообразности изменить статус-кво в силу невозможности это сделать. Мышление под влиянием, допустим, социальных и культурных факторов, руководствующееся этим постулатом - возможно, на бессознательном уровне - можно назвать инерциальным мышлением. Противоположным примеру с шхунами может быть пример с парусной регатой. Чего нет на регате, так это равномерного движения, поскольку главная задача участников состоит в оценке своего местоположения и в его изменении, в опережении соперников, в нарушении пространства покоя. Соответственно, не работает там и инерциальное, субстантивистское мышление. Многие ли готовы к тому, чтобы соответствовать высокой динамике современного мира? Очевидно, таких будет не много, поскольку, как мы отметили, большинство из вчерашних выпускников школ принимают субстанциалистскую позицию, позицию неизменности. Между тем в условиях нарастающих скоротечности и спонтанности человеку придётся переформатировать себя. Отечественные специалисты, когнитологи и психологи, полагают, что необходимо поддержать лучшие мировые тенденции и воспитывать способность к переменам, в том числе, например, организацией образовательного пространства. В современных условиях и на ближайшее будущее «образование должно стать школой неопределенности, школой поведения в неопределенных ситуациях» (А. Асмолов). Но одновременно с, казалось бы, непреложной силой продвинутых примеров приходится встречаться с сомнениями в адекватном результате их внедрения на национальной культурной почве. Прежде всего, потому что подобные инновации с трудом приживаются. Сохраняется, безусловно, сила традиции консервативной по своей природе системе образования. Существенны также затраты на перестройку с далеко не ясными перспективами и последствиями, на которые накладываются характерные установки обыденного и, соответственно, управленческого сознания - «от добра добра не ищут». На повестке оказывается деконструкция и обновление инструментария, которым пользуется социум для своего продвижения в новых условиях, в том числе в области дискурсивного аппарата. Так, недостатки классического субстанциализма и крайности реляционизма преодолеваются в постсубстанциальной парадигме. Постсубстанциализм включает временность, историчность, процессуальность, незавершенность. Рассмотрим некоторые подходы к описанию постсубстанциальной парадигмы в социально-политической и культурно-антропологической областях. Как уже отмечалось, в современной ситуации неоаристотелевскому синтезу (субстанциализм) противостоит неокантианское направление (функционализм). Основу единства науки неокантианцы усматривали не в наличии единой субстанции, а в единстве функциональной деятельности трансцендентального субъекта. Функция, по Канту, есть единство деятельности, подводящей различные представления под одно общее представление. В этом состоит самодеятельность мышления. Акт мышления начинается с идентификации посредством отсылки к другому. Это и есть установление связи, отношения с другим. «Кассирер отмечает, что невозможно провести водораздел между нашими знаниями таким образом, чтобы по одну сторону осталось чисто общее, а по другую - чисто частное знание: истинную основу для деления дает лишь отношение обоих этих моментов, только та функция, которую общее исполняет по отношению к частному» [5, с. 59]. Что касается кантианского функционализма, то его содержание понятно. Вместе с тем следует подчеркнуть субстанциальность кантианской позиции, которая состоит в наличии самой формальной способности устанавливать отношения между частным и общим. В современной социальной теории происходит отказ от эссенциалистских трактовок общества, что находит обоснование в теории гегемонии современных представителей постмарксизма Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф. Э. Лаклау и Ш. Муфф констатируют кризис эссенциалистского монизма [6]. Что означает, в частности, эссенциализм марксистской теории? Это претензии на знание неотвратимого хода истории в его сущностных определениях. История, общество и социальные агенты (социальные классы), согласно ортодоксальному марксизму, имеют сущность, которая действует как принцип их объединения. Речь идёт об экономическом факторе в социальной теории, когда производительные силы и выросшие на их основе производственные отношения определяют социально-классовые и политические отношения в социуме. Марксистская теория утверждала «общество» как умопостигаемую структуру, которую можно разумно понять, находясь на определенной классовой позиции, и перестроить как рациональный, прозрачный порядок, посредством основополагающего действия, носящего политический характер. В чём состоит монизм? Различные субъективные позиции сведены к проявлениям единственной позиции. Множество различий либо редуцируется, либо отвергается как случайное; смысл настоящего открывается через указание его места в априорной последовательности стадий. Главное здесь - монистически понятая необходимость. Монистическая перспектива понимает сложность как систему опосредований. Общественные законы понимаются как обобщающие контексты, которые априорно фиксируют значение каждого события. Этот набор характерных черт и концептуальных установок теории касается вопроса о степени развития рабочего класса и его роли в социальных преобразованиях. Ортодоксальный марксизм стоял за «чистоту условий» включения пролетариата в революцию. Лишь по достижении ими зрелости и лишь на этой основе, в силу неизбежного хода истории, пролетариат начинает и заканчивает свою освободительную миссию. Одной из центральных задач своей книги авторы видят в том, чтобы определить специфическую логику случайностей (контингентности, спонтанности). Сама логика спонтанности подразумевает, что получающийся тип объединенного субъекта (социального преобразования) должен оставаться в широком смысле неопределенным. Логика спонтанности - это логика символического, поскольку она действует исключительно через разрыв всякого буквального значения. Таким образом, к характерным чертам рассматриваемой реляционной модели социального мышления Лаклау и Муфф относятся - спонтанность; ситуативность и негарантированность исхода в противоположность необходимости и закономерности в эссенциальном монизме. Э. Лаклау и Ш. Муфф «отказываются от понимания экономических процессов как своеобразной субстанции социального и рассматривают общество как символическую реальность, «ткань» которой образуется сосуществованием различных дискурсивных (семиотических) систем. Всякая практика осуществляется эффективно, если она включена в поле осмысленного, нагружена определенным значением» [7, с. 137]. О.Ф. Оришева, комментируя специфику трактовки универсального (гегемонию) у Э. Лаклау и Ш. Муфф, отмечает, что для них универсальное - не абсолютные ценностные ориентиры, а «пустое место». То есть понимается гегемония не содержательно, а структурно: место занимается идеологией, способной выражать общезначимое. Можно заключить, что Лаклау и Муфф в определенном смысле продолжают концептуальную линию ревизионистских деятелей Социнтерна (австромарксистов), которые за точку отсчёта вместо Гегеля и материализма выбрали Канта и Маха. Представляется, что чертами общей кантианской основы здесь выступают не содержательный, а формальный, функциональный, структурный элемент социальной теории. Так же к кантианской традиции мы относим субстанциализм, а именно: саму способность вступать в отношения. Вслед за анализом концепции политического в терминах субстанциальность/реляционность обратимся в этом контексте к проблеме личностного бытия человека. Одним из ключевых пунктов обсуждения выступает соотношение субстанциальной и реляционной моделей применительно к концепциям личности, самости, идентичности. Концепции самости могут быть разделены на субстанциальные и реляционные Реляционные концепции самости, прежде всего интеракционизм, полагают, что самость формируется в процессе отношений между людьми, в результате их взаимодействия. Учитывая традиции онтологизма и экзистенциализма в философии XX века, выдвигаемые ими концепции субстанции нового типа, мы предлагаем определить эти взгляды как постсубстанциализм. Частица «пост» означает в данном случае не отрицание, а продолжение определенной традиции - субстанциализма, при том, что некоторым образом меняется её современное понимание. В предлагаемой трактовке понятие «субстанция» включает признаки становления - историчность, изменчивость, динамику. Объясняется такое изменение понятия субстанции двумя обстоятельствами. Первое из этих обстоятельств касается смысла ряда терминов философской теории личности. К таким терминам относятся «самость» и «идентичность». Оба термина подвергаются критике именно с позиций антисубстанциализма как закрепляющие данность, неизменность определенного набора личностных характеристик человека. Противопоставляется такой тождественности историческая изменчивость человека и свойств личности под воздействием социальных отношений и общения. Аргумент исторической и социальной изменчивости личности подтверждается концептом «зеркального Я», сформированным в первой трети XX в. в психологической теории интеракционизма, получившей в дальнейшем общенаучное значение. В соответствии с этой теорией исходной идентичностью не обладает никакая личность до вступления во взаимодействие с другим. Я смотрится в другого и видит, каким его воспринимает другой. На основе таких образов в восприятии другими, Я наполняется личностным содержанием. Смотрясь в другого, как в зеркало, Я обретает самость. Следовательно, идентичность как тождественность себе имеет призрачный характер, характер субъективного заблуждения на свой счёт. Интеракционизм полагает исходным взаимодействием между людьми, то есть отношение. Личность, с этой точки зрения, не несёт какого-то исходного внутреннего содержания. Самость имеет диспозиционное, относительное содержание. Под воздействием подобных теорий приверженность ортодоксальной, субстанциальной позиции личности лишается оснований. Маргинальность представлений о некоем ядре, смысловой вертикали личности приводит к утрате ещё не исчерпавшего своего мировоззренческого ресурса понятия. Отказываться от понятия идентичности вообще, и идентичности личности в частности, представляется преждевременным. С другой стороны, понятие идентичности не исчерпало и своего эвристического потенциала. Второе обстоятельство, которое требует содержательного изменения понятия субстанции, связано с его применением в формально-нормативном смысле. Субстанциальность Я в постсубстанциальной парадигме состоит в способности принимать решения в изменяющихся обстоятельствах, и тем самым позволяет самости занимать собственное место в динамических ситуациях. В аксиологии такой аспект идентичности и самости заключается в тематизации способности ценения как формальной (функциональной, структурной) возможности создавать и разделять с другими приверженцами определенные социальные ценности на устойчивой - собственной, а не заемной - основе. Таким образом, появляется перспектива выяснения условий возможности ценения и в конечном счёте возможность формирования личностных и социальных ценностей. Обратим внимание на самое существенное: действия, поступки человека осуществляются не только в соответствии со сpедой, социальными условиями и предложенными обстоятельствами. Процесс формирования социального характера в значительной степени связан с укоренением паттернов социального поведения в пространстве и времени личности. Паттерны социального поведения закрепляются в личности на основе и в соответствии с её предрасположенностями и предпочтениями. Социальный характер переломить в человеке чрезвычайно трудно, как и всякое укоренившееся личностное образование, именно в силу его удостоверения личным опытом. Это означает, что основа ценностной направленности, интернациональности человека определяется не столько возникающими социальными условиями и порождаемыми ими обстоятельствами жизни, сколько внутренними предпосылками, аккумулирующими предшествующий социальный и личный опыт. В психологии такой тезис звучит как «внешнее через внутреннее». Существует предубеждение, что достаточно измениться социальным условиям, как вслед за этим меняется человек. На самом деле вновь возникающие условия лишь востребуют людей с определенным социальным характером, другие - и это показывает история России - отодвигаются на обочину или устраняются за ненадобностью. Что касается ценностных элементов в личностном бытии человека, то они имеет своей основой не столько содержательное наполнение, сколько структурную, функциональную способность ценения, способность «быть», быть готовым (удивительным образом совпадает с призывом советской пионерии) в ситуации противоборства занять «пустое место» и тем самым конституировать реальность. Таким образом, можно заключить, что субстанциальность в рассмотренном нами ключе утрачивает черты ортодоксально онтологического дискурса и позволяет вписать её в реляционный контекст постсубстанциализма.

About the authors

V. P Baryshkov

St. Petersburg law Academy

Email: vladipetr@mail.ru
St. Petersburg, Russia

References

Supplementary files