Xi Jinping and the Citation of Historical Writings of Antiquity: From Rhetoric to Politics

Full Text

ВВЕДЕНИЕ

Cтатья анализирует цитаты из китайских классических текстов в речах Председателя КНР Си Цзиньпина в 2012–2017 гг. Мы попытаемся ответить на вопрос: каковы могли быть цели такого цитирования и что за этим стоит — риторический прием или же нечто большее? Однако прежде необходимо сделать ряд общих замечаний.

Вся полнота извлечения, имплементации и применения научного знания в рамках той или иной дисциплины, очевидно, предполагает наличие устойчивой взаимосвязанной структуры фундаментальных и прикладных исследований. При этом в гуманитарных направлениях в силу нематериальной природы результатов применения фундаментального знания бывает затруднительно разграничить «фундаментальное» и «прикладное». В весьма значительной мере это касается исторической науки. Прежде всего потому, что даже у людей, формально работающих в сфере исторического научного познания, зачастую не выстроено четкое понимание целей и задач истории как науки.

По этой причине нередки случаи некорректного целеполагания в выборе исторических периодов и тем для научного исследования на тех, очевидно ошибочных, основаниях, что якобы «новейшая история» является более «актуальной», а следовательно более «прикладной», нежели иные исторические периоды. И далеко не случайно, что при этом используется принципиально не применимое к научному познанию понятие «актуальности». Историку очевидно, что все периоды в истории человечества являются в равной степени актуальными, ибо цель истории, как и любой науки, — перманентное познание истины, это и есть ее основное научное предназначение. Другое дело — экономическое взаимодействие ученых с теми социальными группами, от которых так или иначе зависит обеспечение (в нынешних условиях читай: финансирование) научной жизни. Это приводит к порочному пониманию сущности прикладных гуманитарных изысканий, где «практическая имплементация результатов фундаментальных исследований» заменяется «понятностью для профанного экономического агента».

В результате вынужденных (и часто не осознаваемых, а интуитивных) попыток удовлетворить запросы от общества на понятность исследуемых проблем ученый-историк ходит по тонкой грани между такими формулировками, как «популярное изложение исторических причин актуальных современных проблем» и «обоснование актуальности научного исследования», где «актуальность» обратно пропорциональна «древности» исследуемого периода.

Данная абсурдная ситуация, в которой зачастую забывается даже тот базовый принцип, что историческая наука изучает прошлое человечества (или строго говоря, завершённые процессы в прошлом человечества)¹, как правило, порождает совершенно немыслимый перекос «в современность». Так, у историков при выборе тем для научного исследования проблематика сдвигается из предметной области исторической науки в области смежных (но не исторических!) политологических, социологических, экономических, культурологических и прочих «обществоведческих» дисциплин, привязанных к текущему моменту жизни общества. То есть человек, полагающий себя историком, де-факто соотносится с расширенной предметной областью гуманитарных дисциплин в целом, конечно же, обладая в них лишь максимально общей, а никак не специализированной компетенцией, чего явно недостаточно для достижения приемлемого качества исследования. Данный факт далеко не всегда осознается исследователями, и потому выход за пределы компетенций с последующим неизбежным падением качества — явление, увы, обыденное.

В свою очередь, трудясь на ниве востоковедения, учёный любой специализации попадает в сложную междисциплинарную предметную область. Это по умолчанию требует освоения целого ряда серьезных профессиональных навыков помимо собственно специальности: кроме очевидных языковых компетенций, необходимы и «страноведческие» знания в целом – история, экономика, социология, этикет, культура всех видов и т.д.

Таким образом, ученый-специалист попадает в некий междисциплинарный уроборос: к примеру, историк познает не только историю страны, но и язык, литературу и экономику; экономист знакомится с историей; политолог не может «забыть» про социологию и культурологию².

Помимо очевидной проблемы физического дефицита ресурсов на освоение целого ряда специальностей, это неизбежно порождает искушение³ если не выйти за рамки собственной специальной компетенции в более широкое «страноведческое» поле, то по крайней мере «посидеть на границах». Потому смежные междисциплинарные исследования в востоковедении — явление обыденное и нормальное. Оно, однако, таит в себе серьезную опасность — вступив в поле не своей специальности очень легко сделать ошибку в важных специальных вопросах. Кроме того, возможность сконцентрироваться на более широкой предметной области без видимого ущерба для качества исследования часто размывает его предмет и практически неизбежно ведет к девальвации его научности. Особенно это актуально для востоковедной исторической науки, немыслимой без плотного контакта с предметами других обществоведческих дисциплин. Поэтому историку, взявшемуся за смежную тему, нужно очень четко помнить о своей основной специализации, а следовательно, и о методах, используемых в процессе познания.

Автор данной работы как китаист-историк, взявшись за сложную междисциплинарную тематику, лежащую на стыке политологии, культурологии (политической риторики) и собственно истории, старается избегать описанных выше ловушек и потому опирается сугубо на специальные исторические методы с целью сохранить фундаментальность исследования⁴ и не допустить ошибок в междисциплинарных суждениях. Так, объектом настоящего исследования выступает Си Цзиньпин как бессменный носитель высшей власти в КНР последнего десятилетия, а предметом — риторические структуры, применяемые им в рамках реализации политического процесса в стране в первую пятилетку его высших властных полномочий. Говоря иначе, это цитаты Си Цзиньпина из его выступлений в 2012–2017 гг., отсылающие аудиторию к классическим историческим текстам китайской цивилизации⁵. Цель работы — выяснить, несут данные цитаты какую-либо действительно историческую нагрузку, кроме сугубо оформительской, и если да, то как именно это связано с политическим процессом в КНР в период 2012–2017 гг.

Си Цзиньпин как носитель высшей власти в КНР в 2012–2017 гг.

Конечно, при исследовании автор, как специалист по китайской древности, в большей степени будет концентрироваться на историческом контексте той эпохи, куда отсылает нас цитата. При этом, однако, невозможно сначала не затронуть содержание периода 2012–2017 гг. с точки зрения политической борьбы и управления в КНР. Первый срок властных полномочий Си Цзиньпина рассматривается нами, прежде всего, с политической точки зрения, т.е. с позиций реализации Си Цзиньпином политических и управленческих процессов в государстве. При этом возможное отражение использованных им риторических фигур на историческом процессе 2012–2017 гг. анализируется именно в соответствии с последним. Иными словами, мы опираемся на современную периодизацию, не связывая исследование с хронологией создания цитируемых памятников.

Характерной особенностью маркировки политических, экономических и социальных мероприятий китайской власти в XX–XXI вв. является использование устойчивых сочетаний-формул афористического характера для емкого обозначения программных задач партии и правительства. Мы намеренно не называем их «лозунгами», т.к. за ними всегда стоит реальная работа⁶. Фактически это «наследники» традиционных девизов правления, позволявших обозначить вектор движения власти и государства в имперском Китае⁷.

Данное их свойство позволяет использовать внутреннюю периодизацию этих программных мероприятий для рассмотрения динамики политического процесса с точки зрения высшего должностного лица КНР⁸. Так, период первого срока высших властных полномочий Си Цзиньпина (с 2012 г. Генерального секретаря ЦК КПК, а с 2013 г. Председателя КНР) выделяется рядом ключевых формул, используемых в самом Китае. Внутриполитическому модернизационному курсу чжунго мэн (中国梦 «китайская мечта») сопутствуют внешнеполитическая концепция жэнлэй минюнь гунтун ти (人类命运共同体⁹), внешнеэкономическая инициатива и дай и лу (一带一路 «Пояс и путь») и продолжение магистральной социально-экономической программы построения сяокан шэхуй (小康社会 «среднезажиточного общества»), начатой предыдущими руководителями страны¹⁰.

Подобные масштабные программы для носителя высшей власти хороши тем, что позволяют при реализации задач управления страной проводить мероприятия «двойного назначения», которые также являются и эффективным инструментом политической борьбы, а по большому счету, именно политическая борьба и является истинной причиной их реализации. Укрепление личной власти Си Цзиньпина и консолидация вокруг его персоны всей политической системы Китая на втором и третьем сроках его полномочий за последнее время стали столь очевидны и «привычны» внешнему наблюдателю, что процесс формирования данной конфигурации высшей власти невольно отошел в тень. Между тем невозможно обойти вниманием широкомасштабные антикоррупционные мероприятия первого срока. Их часто обозначают словами самого Си Цзиньпина, произнесенных им на заседании Центральной комиссии Коммунистической партии Китая по проверке дисциплины (ЦКПД КПК) 22 января 2013 г.¹¹ в речи с совершенно недвусмысленным названием Ба цюаньли гуаньцзинь чжидудэ лунцзы ли (把权力关进制度的笼子里 «Заключение сил власти в клеть системы»). Фраза лаоху, цанъин ици да老虎、苍蝇一起打, означает «бить как тигров, так и мух» [6].

Обозначенный Си масштаб был столь всеохватен, что позволил «накрыть» контрольными мероприятиями буквально весь бюрократический аппарат страны — от высшей политической элиты до среднего и низшего чиновничества. В итоге, с одной стороны, данные мероприятия вместили антикоррупционную кампанию 2012–2015 гг. против четырех самых крупных «тигров», представителей тогдашней высшей политической элиты¹². Бо Силай 薄熙来 (на тот момент секретарь Чунцинского горкома КПК), Чжоу Юнкан周永康(секретарь политико-юридической комиссии ЦК КПК), Сюй Цайхоу 徐才厚 (зампред Военного совета ЦК КПК и ЦВС КНР) и Лин Цзихуа令计划 (начальник канцелярии ЦК КПК) были так или иначе репрессированы. Три гражданских чиновника смещены с должностей, арестованы и осуждены на пожизненное заключение, а дело против единственного военного — Сюй Цайхоу было прекращено в связи с его кончиной в 2015 г. С другой стороны, те или иные санкции коснулись множества партийцев, от «тигров» поменьше до тех самых «мух»¹³.

В общегражданской сфере все эти социально-политические мероприятия ожидаемо привели к усилению влияния надзорных инструментов: пресловутая система «социального доверия» шэхуй синьюн 社会信用 и общее дальнейшее усиление контроля Интернета — одни из наиболее ярких проявлений этого процесса.

Таким образом, можно резюмировать содержание периода 2012–2017 гг. как «модернизацию страны, подпитываемую внутри- и внешнеэкономической активностью и контролируемую жестким надзором над партией и обществом». В контексте данного исследования нас интересует, как именно вышеописанные внутриполитические и внешнеполитические, социально-политические и социально-экономические мероприятия отразились на персоне Си Цзиньпина как носителя высшей власти. Мы также проследим, как риторическая активность Си Цзиньпина, прежде всего, его цитаты из классических текстов соотносятся с динамикой управления и политической борьбы в 2012–2017 гг.

Си Юн дянь как социально-политическое явление. Отражение динамики политического процесса в цитируемых Си Цзиньпином исторических памятниках древности

Высокий интеллектуальный уровень Си Цзиньпина и его исключительная образованность были известны и до того как он возглавил КНР. Однако, лишь оказавшись в свете всех мировых софитов в качестве главы Китая, Си вызвал по-настоящему широкий интерес — вся его деятельность на высшем государственном посту привлекала и привлекает повышенное внимание. Не является исключением и его риторическая саморепрезентация. Особый стиль публичных выступлений Председателя КНР вызвал к жизни ряд специальных исследований, ключевую тему которых можно обозначить как «политическая метафора Си Цзиньпина». Эти исследования проводились как в КНР, так и в отечественном китаеведении, причем авторами ряда работ выступили китайские ученые [7–9].

В рамках метафоризации речей Си Цзиньпина особое место занимают цитаты из классических текстов. В отличие от других метафор, несущих только образную нагрузку, цитаты из классики позволяют соотнести современный контекст с историческим, таким образом значительно расширив временной и пространственный объем используемой аллюзии. С учетом известного веса исторического и культурного наследия в китайской цивилизации цитаты из классических текстов в устах первого лица государства обретают особое звучание¹⁴. Поэтому употребление Си Цзиньпином цитат из классических текстов, учитывая их системность и массовость в его речах и выступлениях, уже стало общественно-политическим явлением.

Это явление уже распознано и отрефлексировано внутри самого китайского общества, получив название Си юн дянь 习用典, что можно перевести двояко: «Си использует классику» или же «учимся использовать классику [вслед за Си]». Оно аналогично известному феномену Сюэ Си цян го 学习强国, во многом отражающему формирование культового образа Си. Здесь, однако, мы сознательно опустим идеологический аспект (он достаточно очевиден и, конечно, отмечается исследователями [10]) и сосредоточимся на риторических высказываниях Си Цзиньпина в статусе носителя высшей власти.

Данные высказывания за 2013–2014 гг. были систематизированы и опубликованы в сборнике Си Цзиньпин юн дянь 习近平用典 («Си Цзиньпин использует классику») [11]. Сборник выпущен рецензионным отделом официальной партийной газеты «Жэньминь жибао». Опираясь на этот труд, ставший для нас основным источником информации, постараемся увидеть, что из содержания именно классических исторических памятников древности было в дальнейшем имплементировано в реальный политический процесс, а что осталось риторической фигурой (и осталось ли) элементом стиля Си Цзиньпина.

Выбор именно классических исторических памятников позволяет выделить примеры обращения главы современного китайского государства непосредственно к историческому опыту древности, а не просто к общекультурному наследию. Это, в свою очередь, фокусирует нас на проблеме востребованности Си Цзиньпином сугубо исторического традиционного материала как источника идей и моделей для реализации сегодняшнего политического процесса.

Цитат из исторических источников по периоду древности совсем немного — всего семь. Это весьма малая доля от их общего количества. Однако в наших глазах редкое обращение к историческим памятникам древности только повышает их ценность.

Как показывает исследование, цитаты хронологически выстраиваются в стройную систему в рамках реализации Си Цзиньпином своей политики в период непосредственного произнесения цитаты в речи (с марта 2013 по апрель 2014 г.) и далее реализуются в 2015–2017 гг. (табл. 1).

Таблица 1. Цитаты, их соотношение с памятниками и датами выступлений

Так, пять из семи цитат формируют направление движения в политическом процессе внутри КНР, а две оставшиеся — демонстрируют миру позицию Китая. При этом аудитория выступлений Си Цзиньпина внутри страны в четырех случаях из пяти — это партийная номенклатура разных уровней. Особняком стоит последняя выделенная нами цитата из выступления перед учеными китайских академий, и о ней мы скажем отдельно. На внешнем контуре весной 2014 г. с разницей в четыре дня Си выступает в Генассамблее ООН и обращается к слушателям Колледжа Европы в Брюгге.

Выделение ключевых посылок Си во внутриполитическом процессе, которые иллюстрируются использованными им пятью цитатами из исторических памятников, позволяет построить нижеследующий понятийный ряд.

1. Реализация чжунго мэн как модернизационной программы — долгий путь, требующий упорного труда и усердия. Поэтому от партийных работников всех уровней требуются постоянные личные усилия. Об этом говорят две цитаты из Шан шу 尚书.
2. Вместе с тем партийная дисциплина оставляет желать лучшего, а потому необходимы как дисциплинарные меры, так и контроль над партией со стороны общества, к которому члены партии должны стремиться добровольно. Об этом говорят две цитаты из Ши цзи 史记.
3. При этом наукоемкая и инновационная модернизация невозможна без привлечения новых талантливых кадров. Об этом говорит цитата из Хань шу, которая выделяется тем, что взята она непосредственно из эдикта императора У-ди [12, с. 236], т.е. главного бюрократического документа периода наибольшего расцвета первой китайской империи. Си Цзиньпин явно проводил очевидные параллели с этим фактом, указывая, что «Уважение к талантам — давняя традиция китайской нации».

Таким образом, де-факто перед нами стройная программа действий, включающая и идеологическую базу для упомянутой выше политической борьбы и в то же мотивирующая, фокусирующая партию, общество и его передовые научные круги на дальнейший научно-технический и экономический прорыв.

В то же время своими двумя выступлениями за пределами КНР Си Цзиньпин продвигает тезис о многоукладности Китая и мира. В выступлении на Генассамблее Си цитирует Чуньцю Цзочжуань. При этом отдельно подчеркивается особая важность понимания китайской истории и современности в случае, если другие государства хотят эффективно с КНР сотрудничать. Это очевидное отражение концепции жэньлэй минюнь гунтун ти 人类命运共同体, при реализации базовых посылок которой Китай намерен использовать весь свой исторический опыт (об этом говорит цитата из Янь-цзы чуньцю).

Итак, мы наблюдаем в выступлениях главы КНР очевидную закономерность — для каждого блока своей программы он выбирает соответствующие источники. Для внутрипартийного мотивационного блока — древнейшее историческое сочинение Шан шу, призванное показать фундаментальность его намерений и видения. Для дисциплинарного (борьба с коррупцией) — Ши цзи, так как в нем описан исторический опыт работы с чиновничеством. Для модернизационно-инновационного — использован материал эдикта У-ди, когда впервые был проведен масштабный рекрутинг талантливых кадров [12].

В свою очередь, для общения с внешней аудиторией используются два источника жанра Чуньцю из эпохи китайского полицентризма¹⁵, призванные показать миру многоукладность и объемность китайской цивилизации для того, чтобы контрагенты научились правильно понимать китайских партнеров и не пытались мерить их своими рамками. По сути, это прямой посыл: Китай — страна-цивилизация, имеющая многотысячелетний опыт балансирования между множеством укладов, и поэтому именно ей быть центром «человечества как единого тела с общей судьбой».

Таким образом, налицо не только не случайный подбор цитат Си Цзиньпином, а осознанное использование китайского исторического опыта и прямое апеллирование к нему как внутри страны, так и вовне. Председатель КНР не действует спорадически, он выверено сопоставляет историческое наследие древности, представленное в письменных памятниках, с задачами современного политического процесса. Как показывает практика, такое видение, такое глубокое погружение в историю оказались эффективными: политическая риторика действительно реализовалась (и продолжает реализовываться) в политической практике, поскольку де-факто она просто описывала видение политической практики носителем высшей власти, а отнюдь не была «пустым украшательством».

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Конфликт интересов. Нет

Источники финансирования. Работа подготовлена с использованием собственных средств автора.

ADDITIONAL INFORMATION

Competing interest. None

Funding sources. This research is conducted at the author’s own expense.

¹ Поэтому понятие «новейшая история», по нашему мнению, есть очевидный оксюморон.

² Все сочетания, конечно, встречаются в любых комбинациях.

³ А часто, как в случае настоящей работы, и осознанную необходимость.

⁴ О несомненной актуальности и ценности имплементации данных результатов в практическую плоскость в контексте нынешнего плотного взаимодействия РФ с политическими структурами КНР, думается, говорить излишне.

⁵ В соответствии с заданной темой будут задействованы только тексты до эпохи Хань включительно, средневековые произведения в подборку не попадут.

⁶ Контрпродуктивный пример смешения понятий «лозунг», и «афористическая формула» в отношении чжунго мэн можно наблюдать, например, в статье А.А. Войцеховича и Ван Фурс Цзыи [1].

⁷ Подробнее см.: [2, 3].

⁸ Подробнее о методе см.: [4, 5].

⁹ Принято переводить как «Сообщество единой судьбы человечества», хотя, на наш взгляд, корректнее говорить о «Человечестве как едином теле с общей судьбой».

¹⁰ О его построении было официально объявлено в 2021 г.

¹¹ Это выступление де-факто положило начало значительному росту влияния ЦКПД как органа суперконтроля, практически сделав его инструментом борьбы Си за власть.

¹² Впоследствии «объединенных» журналистами в «новую банду четырех», весьма условную группировку «высших коррупционеров». Подобное обозначение явно указывает, что перед нами полноценная политическая борьба, а не просто мероприятия по восстановлению законности в рамках рутинного управления страной (каковыми они, конечно, были представлены внутренней аудитории).

¹³ В конце концов, мероприятия «выплеснулись» за пределы КНР и в 2016 г. выросли в «охоту на лис» (коррупционеров, выводящих деньги из страны за рубеж).

¹⁴ Отметим, что роль спичрайтеров здесь совершенно техническая, поскольку финальное визирование на такого рода речи все равно налагается самим политиком.

¹⁵ Об особенностях памятников данного типа подробнее см.: [13–15].

About the authors

Victor V. Bashkeev

Author for correspondence.
Email: bashkeev@iccaras.ru
ORCID iD: 0000-0002-2785-1281
SPIN-code: 8749-6692

research associate

References

Supplementary files