Ассоциация полиморфизма гена рецептора витамина D с антропометрическими показателями в группе этнических коми

Обложка


Цитировать

Полный текст

Аннотация

Изучалась ассоциация полиморфизмов гена рецептора витамина D (VDR) с концентрацией 25-OHD3 в крови, длиной (ДТ), массой (МТ) и составом тела у коми. Генотип FF ассоциирован с большей МТ (p = 0,002), но меньшей массой костной ткани (МКТ, p = 0,06), по сравнению с Ff. Носители генотипа BB меньше по ДТ, чем имеющиеBb-генотип; индивиды с bb вариантом отстают от генотипа Bb по МКТ (p = 0,025). Различий в содержании 25-OHD3 не выявлено. Результаты соответствуют данным, полученным в популяциях Северо-Западной Европы, но не в группах европеоидов субтропиков и тропиков или представителей других рас.

Полный текст

ВВЕДЕНИЕ Широко распространено мнение о том, что дефицит витамина D характерен для «жителей северных регионов» (Gordon et al., 2004; Hodkinson et al., 1973; McKenna, 1992; Preece et al., 1975). Проблема, однако, в том, что понятие «северности» уточняется редко; между тем, оно принципиально важно. Установлено, что в коже жителей регионов, лежащих севернее 35 оСШ, витамин D с ноября по март практически не синтезируется (Holick, 2004; Webb et al., 1988). Поскольку 35-я параллель — это широта Северной Африки, к «северу» в этом контексте следует отнести всю территорию Европы, и тем более России. Таким образом, исследования D-витаминного статуса населения нашей страны и механизмов регуляции минерального обмена в кости (в том числе на генетическом уровне), актуальны уже в силу географической локализации российских популяций. Важным достижением последних десятилетий стала разработка методов, позволяющих оценить концентрацию в сыворотке крови транспортной формы витамина — 25-гидроксивитамина D3 (25-OHD3). Исследования содержания 25-OHD3 у представителей различных популяций многочисленны. Это открывает возможности для мета-анализа, обобщения данных многих работ, и анализа влияния на витаминный статус группы большого количества факторов — географических, экологических, социально-экономических, медико-антропологических. К сожалению, информация относительно витаминного статуса различных групп населения России скудна. Исследования в достаточных по объёму выборках проведены только в группах населения Средней полосы РФ (Михайлов и др., 2005; Смирнова и др., 2010; Ших, Сычёв, 2007) и Карелии (Viskari et al., 2006), а также среди ненцев Ненецкого АО (Блажеевич и др., 1983), коми и русских Уральского региона (Козлов и др., 2011, 2012; Потолицына и др., 2010; Bakhtyaroa et al., 2007). Но даже эти данные в сочетании с информацией, полученной при обширных исследованиях в Европе и Северной Америке, позволяют сделать вывод о том, что D-витаминный статус популяций определяется не собственно географической локализацией (т. е. низкой или высокой широтностью), а комплексом факторов (Holvik et al., 2008; Lips et al., 2001, 2006). Следует учитывать уровень УФ-облучения в диапазоне 280–315 нм (эритемная радиация), сезонные изменения инсоляции, тип питания и вклад локальных пищевых ресурсов, определяемые климатом и традициями особенности ношения одежды, повседневный уровень физических нагрузок и т. п. Вопрос о D-витаминном статусе и потребностях в кальцифероле коренного населения высокоширотных популяций особенно сложен. С одной стороны, имеется целый ряд указаний на пониженное, по «европейским» нормативам, содержание 25OHD3 в сыворотке крови индейцев субарктических регионов Канады и инуитов (эскимосов) Канады и Гренландии (Hayek et al., 2010; Lebrun et al., 1993; Weiler et al., 2006) и жителей северных районов Республики Коми (Потолицына и др., 2010). С другой стороны, всё больше данных свидетельствует о том, что у придерживающихся традиционного образа жизни и питания северян концентрация 25OHD3 выше, чем у перешедших к жизни в посёлках и городах (Блажеевич и др., 1983; Козлов, Атеева, 2011; Rejnmark et al., 2004). Несомненно, что значительную роль в данном случае играет состав традиционной пищи с высоким содержанием витамина D в мясе и жире рыб, морских млекопитающих и северного оленя (Козлов, Атеева, 2011; Björn, Wang, 2000). Однако следует обратить внимание и на возможную роль антропологических (в том числе расово и экологически обусловленных) характеристик, которые могут включать разную чувствительность тканей к кальциферолу (Frost, 2012), и на популяционную специфику генетических детерминант D-витаминного обмена. В связывании активной формы витамина участвует внутриклеточный рецептор, кодируемый геном локуса рецептора витамина D (VDR). По соответствующим сайтам распознавания эндонуклеаз (рестриктаз) выделяют его аллели, среди которых наибольший интерес в плане влияния на усвоение кальция и метаболизм костной ткани представляют FokI (rs10735810), BsmI (rs1544410), ApaI (rs7975232) и TaqαI (rs731236) (Uitterlinden et al., 2004). Их связь с особенностями роста и развития костной ткани выявлена у представителей европеоидной, негроидной и монголоидной расовых групп (Cooper, Umbach, 1996; d’Alesio et al., 2005; Fang, 2005; Ji et al., 2010; Minamitani et al., 1998; Morrison et al., 1994; Sainz et al., 1997; Tao et al., 1998; Vupputuri et al., 2006; Zmuda et al., 1997). Обнаружение ассоциации между генотипами FokI, BsmI, ApaI и TaqαI и развитием костной ткани естественным образом вызвало поиск связей и с другими антропометрическими характеристиками. Однако свести полученные данные в единую картину не удаётся. Одно из первых исследований, выполненное на материалах выборки 7–12-летних девочек мексиканок, не выявило значимых различий между представительницами разных генотипов VDR по длине и массе тела, массо-ростовым соотношениям (индексу массы тела — ИМТ) и площади поверхности тела (Sainz et al., 1997). С другой стороны, появились сообщения о различиях в длине тела у носителей аллелей BsmI (Arabi et al., 2009; Fang et al., 2007; Viitanen et al., 1996) и TaqαI (Ozaydin et al., 2010; Remes et al., 2005) в различных европейских (в том числе финских), арабской и турецкой выборках, а также о наличии слабых связей между значениями ИМТ и аллелями FokI и TaqαI у индусов (Vupputuri et al., 2006). Ф. Суарез с соавторами (Suarez et al., 1997) привели данные об ассоциированных с генотипом BsmI различиях в темпах роста у мальчиков французов на протяжении двух первых лет жизни (в выборке девочек различия не значимы). Несовпадение результатов этих (и многих других) исследований можно объяснять по-разному. Одна из причин — влияние на экспрессию гена VDR этнорасовых и средовых факторов. Косвенным подтверждением этому служат различия в массе костной ткани между европеоидами и негроидами США с одинаковым генотипом VDR (Nelson et al., 2000). Мы решили рассматривать ассоциации между полиморфизмом гена VDR и соматологическими признаками только в европеоидных группах, чтобы нивелировать возможное влияние расовой компоненты. К сожалению, несмотря на обширную в целом библиографию, удалось обнаружить лишь несколько публикаций относительно интересующих нас корреляций у жителей Северной Европы. В этой статье мы приводим данные о частотах аллелей гена VDR в выборке этнических коми и анализируем связь генотипов FokI, BsmI, ApaI и TaqαI с биохимическими (содержание 25-OHD3 в сыворотке крови) и соматологическими характеристиками коми (зырян), как представителей одной из групп населения северных регионов Европейской части Российской Федерации. МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ Материал — данные, собранные в ноябре 2008 года. Обследованы школьники старших классов 13–17 лет (M = 15,0, SD = 1,2 года; n = 47) и студенты 18–23 лет (M = 21, SD = 1,4 года; n = 48) населённых пунктов Республики Коми, расположенных на 61–62 °CШ. Общая выборка включила 95 этнических коми. Далее мы обозначаем школьников как подростков, а студентов — как взрослых. Программа исследования включала проведение антропометрических исследований и забор крови для анализа витаминного статуса (на основании содержания 25-гидроксивитамина D3 в сыворотке крови) и полиморфизма гена VDR. Обследования проводились по согласованию с отделами образования соответствующих регионов в рамках ежегодных медицинских осмотров учащихся. Сбор материала проводили после получения информированного согласия детей, родителей и/или администраций школ на использование полученных данных в научных целях. План и организация исследования одобрены Комитетами по этике Пермского государственного педагогического университета и Университета Манитобы. Забор крови производился утром натощак из локтевой вены в вакутайнеры «Bekton Dickinson BP» (Англия). Для получения сыворотки кровь центрифугировали при 3000 об/мин в течение 15 минут. Образцы сывороток крови хранили при –20 ºС до выполнения анализа. Концентрация в сыворотке крови транспортной формы витамина D (25-гидроксивитамина D3, далее 25-OHD3) определялась методом иммуноферментного анализа с применением наборов фирмы «Immunodiagnostic Systems Ltd» (США). Геномную ДНК выделяли из собранных на фильтровальную бумагу образцов цельной крови с помощью наборов QIAamp DNA Blood Mini Kit (QIAGEN). ПЦР-амплификацию аллелей гена VDR BsmI (T/C), ApaI (G/T), TaqαI (C/T) и FokI (T/C) проводили согласно опубликованным протоколам (Sainz et al., 1997; Selvaraj et al., 2004). При отсутствии сайта рестрикции BsmI в обоих аллелях, генотип обозначали как BB, при наличии сайта рестрикции в обоих аллелях — bb, у гетерозигот — Bb. Для остальных сайтов приняты аналогичные обозначения: ApaI G/T далее приводятся как A/a, TaqαI C/T как T/t, FokI T/C — как F/f. Фрагменты подвергали электрофорезу в 10%-м полиакриламидном геле; визуализацию проводили при ультрафиолетовом освещении с применением систем KODAK Gel Logic 200 Imaging System и KODAK 1D Image Analysis Software. Генотипирование проводилось по 95 образцам, но не во всех из них удалось определить тип по всем рассматриваемым сайтам. Антропометрические измерения проводили в утренние часы по унифицированной методике (Бунак, 1941). Толщину кожно-жировых складок измеряли калипером с постоянным давлением 10 г/мм 2 под лопаткой, над трицепсом, бицепсом, на животе, груди (только у юношей), предплечье, бедре и голени. На основании данных антропометрии, по методике Й. Матейки определяли содержание в организме жировой, мышечной и костной тканей (Matiegka, 1921). Индекс массы тела (ИМТ) рассчитывался по формуле: ИМТ = МТ/(ДТ) 2, где МТ — масса тела в кг, ДТ — длина тела, в м. У подростков верхней границей нормальных значений принят ИМТ = 25, у взрослых — ИМТ = 30 (Frisancho, 1990). Индивиды с превышением данных показателей при исследовании ассоциаций между антропометрическими, биохимическими и генетическими признаками в выборки не включались, чтобы избежать влияния возможных гормональных отклонений, связанных с ожирением. Анализ связи между признаками проведён в группе численностью 91 человек. Показатели длины и массы тела, ИМТ, значений мышечной, жировой и костной составляющих массы тела и содержания 25-OHD3 в сыворотке крови были выражены в Z-баллах, то есть подвергнуты преобразованию вида: Z = (P – M) / SD, где Z — стандартизированное значение, P — исходное значение, M — среднее арифметическое по группе, в которой производится стандартизация, SD — стандартное отклонение по группе, в которой производится стандартизация. Такое преобразование отражает количество стандартных отклонений, на которое индивидуальное значение отстоит от среднего по группе. Это позволяет исключить влияние признака принадлежности к половой и возрастной группе и дает возможность увеличить объем анализируемой выборки. После проведения стандартизации все значения были объединены. Сравнение подгрупп с разными генотипами по перечисленным показателям проводилось с использованием непараметрического теста Краскала–Уоллиса. Статистическая обработка производилась с применением программы Statistica (StatSoft Inc., Tulsa, OK, USA). РЕЗУЛЬТАТЫ Соматологические характеристики представителей обследованных возрастно-половых групп представлены в таблице 1. Проведенный ранее анализ показал, что тотальные размеры тела и значения ИМТ современных коми близки к характеристикам русского населения региона, а показатели физического развития школьников-коми отвечают российским и международным (по критериям Всемирной организации здравоохранения) нормативам (Козлов и др., 2009; Frisancho, 1990). Предварительные исследования не выявили межполовых различий в содержании 25-OHD3 (Козлов и др., 2011, 2012), поэтому в данной публикации приводятся характеристики подвыборок, разделённых по возрастным группам, но не по полу. Средние значения концентрации 25-OHD3 у подростков (M = 37,9, SD = 12,2 нмоль/л, n = 44) достоверно ниже, чем у взрослых (M = 47,7, SD = 12,0 нмоль/л, n = 52; p < 0,001). В обеих возрастных группах среднее содержание 25-OHD3 в сыворотке крови не достигает значений 50 нмоль/л, обычно принимаемых за нижнюю границу рекомендованного уровня содержания витамина D (Frost, 2012; Holick 2007; Roth et al., 2005). Частоты аллелей FokI, BsmI, ApaI и TaqαI и генотипов VDR в обследованной выборке приведены в таблице 2. Выявлено 9 гаплотипов, различающихся аллелями сайтов BsmI, ApaI и TaqαI. С наибольшей частотой (25 % выборки) представлен вариант BAT-bat, почти так же часто встречаются гаплотипы bAT-baT и baT-baT (22,8 % в обоих случаях). Реже встречаются варианты BAt-BAt и BAT-baT (соответственно 7,6 и 6,5 %); однократно обнаружены гаплотипы BAT-BAT, bAT-bAT и bat-bat. Соматологические и биохимические показатели подгрупп, различающихся по генотипу VDR (в виде Z-баллов, полученных в результате стандартизации) приведены на рисунках 1, 2. Значимых различий в содержании 25-OHD3 в сыворотке крови представителей рассмотренных генотипов и гаплотипов не выявлено. Различия в соматологических показателях носителей различных генотипов ApaI и TaqαI также ниже принятого уровня достоверности (p > 0,05). Поэтому далее мы рассмотрим только специфику соматологических характеристик по носительству генотипов FokI и BsmI. Носители генотипа FF-FokI отличаются от Ff значительно большей массой тела (p = 0,002), так что, даже несмотря на некоторое превосходство над Ff и в росте, монозиготы FF имеют более высокий массо-ростовой показатель — ИМТ (p < 0,01). Отличия FF-FokI от носителей аллеля f в содержании жировой и мышечной тканей незначимы, тогда как вклад костной ткани в общую массу тела у гетерозигот Ff больше, чем у монозигот FF (различия достоверны на уровне p = 0,06). Индивиды с гомозиготным генотипом BB-BsmI имеют достоверно меньшую длину тела по сравнению с носителями варианта Bb (p = 0,037). Однако средние значения Z-баллов массы тела у носителей всех генотипов BsmI очень близки, и различия в росте оказываются не столь значительными, чтобы между подгруппами проявились различия в массо-ростовых индексах. По относительному (к массе тела) содержанию костной ткани носители генотипа bb-BsmI значимо отстают от гетерозигот Bb (p = 0,025). Различия в содержании жировой и мышечной тканей у носителей разных генотипов незначимы. Своеобразие соматологических характеристик представителей различных гаплотипов сайтов BsmI, ApaI, TaqαI выявлено только по длине тела. Носители варианта BAT-baT достоверно превосходят индивидов с BAT-Bat (значения Z-баллов для длины тела соответственно Z1 = –0,586 Z2 = +0,862; p < 0,01), но обе подгруппы малочисленны (n1 = 6, n2 = 9). Средняя длина тела носителей гаплотипа BAt-BAt также относительно мала (Z3 = –0,204, n3 = 7; p > 0,05 при сравнении с подгруппами BAT-baT и BAT-Bat). Длина тела носителей остальных гаплотипов практически совпадает со средней для всей выборки. ОБСУЖДЕНИЕ Содержание витамина D (25-OHD3) в сыворотке крови коми (зырян) южных районов Республики Коми следует расценить как низкое (Козлов и др., 2011, 2012). Хотя все обследованные проживают в одном географическом регионе, а забор образцов для анализов проводился в одно время года, содержание 25-OHD3 достоверно различается у представителей возрастных групп (p < 0,001). Меньшая концентрация 25-OHD3 у подростков сравнительно со взрослыми отвечает результатам других исследователей (Holick, 2007). Также соответствует материалам публикаций и отсутствие в нашей выборке ассоциаций между полиморфизмом гена VDR и содержанием 25-OHD3 в сыворотке крови (Bezerra et al., 2008; Hibler et al., 2010). По частотам аллелей FokI и BsmI обследованная выборка не отличается от русского населения Москвы (Мякоткин и др., 2011; Тагиева и др., 2005). Можно заключить, что распределение аллелей гена VDR в выборке коми (зырян) укладывается в «европеоидный» спектр изменчивости. Соответственно, далее мы сравниваем полученные результаты только с материалами европеоидных выборок, обследованных на территории Европы, чтобы исключить возможное влияние расовой специфики в монголоидных и негроидных, а также этнически и расово смешанных (метисных) группах населения США, Канады, Бразилии, Индии. Обследованные нами носители генотипа FF-FokI отличаются от индивидов с наличием аллеля f большей массой тела при меньшем содержании костной ткани и относительно большой (по отношению к массе) длине тела. Значимы отличия от гетерозигот Ff по массе тела и ИМТ (p < 0,01), по относительному содержанию костной ткани (p = 0,06). Это значит, что у FF масса тела нарастает относительно длины за счёт мышечной и жировой тканей, но не костной, тогда как у Ff вклад массы скелета по сравнению с другими компонентами состава тела значительнее. Мы не расцениваем пониженное содержание костной ткани у FF в нашей выборке как противоречие данным о повышенных темпах резорбции костной ткани у русских и французских женщин с ff-FokI по сравнению с FF (Мякоткин и др., 2011; Eccleshall et al., 1998). Указанные исследования выполнены в выборках женщин старших возрастных групп, тогда как мы обследовали молодых индивидов, находящихся в периоде ростового спурта и следующей за ним стабилизации размеров тела. Поэтому рассматривать обнаруженные различия следует в контексте возрастной и, возможно, экологической специфики влияния генотипа VDR на метаболизм костной ткани. Индивиды с генотипом Bb-BsmI в нашей выборке отличаются большей длиной тела и более высоким развитием костной ткани по сравнению с носителями вариантов BB и bb соответственно (в обоих случаях p < 0,05). Это свидетельствует о меньшем вкладе костной ткани у гомозигот в общую массу тела и согласуется с наблюдениями, согласно которым в шведской выборке суммарная масса костной и мышечной тканей (так называемая обезжиренная, или «тощая» масса тела — lean body mass) у носителей генотипа Bb проявляет тенденцию к превышению значений у гомозигот, тогда как жировой компонент у BB-BsmI выше, чем у bb (Grundberg et al., 2004). И наши данные, и материалы E. Grundberg et al. (2004) косвенно подтверждают заключение о снижении эффективности абсорбции кальция носителями генотипа BB-BsmI по сравнению bb (Dawson-Hughes et al., 1995; Ferrara et al., 2002). Выявленные нами различия в длине тела (Bb > bb > BB) отвечают результатам исследований в выборке этнических французов (Suarez et al., 1997), хотя у голландцев распределение подгрупп по длине тела иное: BB > Bb > bb (Fang et al., 2007). Упомянем в этом контексте различия в длине тела обследованных нами индивидов с разными гаплотипами (BAT-baT > BAT-Bat; p < 0,01). Как мы подчёркивали, подгруппы малочисленны, поэтому нельзя исключить, что в данном случае проявляется не специфика гаплотипов, а зиготность по BsmI. На это указывает относительная близость носителей гаплотипов BAt-BAt и BAT-Bat (и те, и другие характеризуются сравнительно малой длиной тела) в противоположность самым высоким из обследованных BAT-baT. Объединение BAt-BAt + BAT-Bat в одну подгруппу (n = 13) и сравнение ее с BAT-baT (n = 9) показало значимость различий по длине тела (p < 0,05). Таким образом, нельзя исключить ассоциацию высокого роста с генотипом Bb-BsmI, а не со спецификой гаплотипа. В выборке этнических французов масса тела и ИМТ у носителей генотипа bb-BsmI больше, чем у носителей аллеля B в гомои гетерозиготном вариантах (Ye et al., 2001). В нашем исследовании соотношение показателей такое же, хотя различия не достигают статистической достоверности. Данные относительно ассоциации размеров тела и генотипа TagαI у европеоидов противоречивы. Евроамериканские и турецкие девочки 7–15 лет с генотипом TT-TagαI отличаются от tt большими значениями длины и массы тела (Ozaydin et al., 2010; Tao et al., 1998), тогда как финские мужчины среднего возраста с генотипами Tt и tt, напротив, превосходят в длине тела носителей варианта TT (Remes et al., 2005). В нашей выборке, как и в обследованной группе англичан (Todhunter et al., 2005) значимых соматологических различий у носителей различных вариантов TagαI не выявлено. Отсутствие значимых различий соматологических характеристик у носителей различных генотипов ApaI в нашей выборке соответствует данным Тодхантера с соавторами (Todhunter et al., 2005). Итак, в обследованной нами выборке коренного населения северных регионов Европейской России ассоциация аллельных вариантов гена VDR с длиной тела (ростом) выявлена только с полиморфизмом BsmI (p = 0,037). Различия в массе и индексе массы тела (ИМТ) между подгруппами, сформированными по генотипу FokI статистически достоверны. Содержание костной ткани (в процентах от массы тела) значимо различается у носителей различных аллельных вариантов FokI и BsmI. Полученные данные соответствуют или не противоречат результатам исследований, проведённых в популяциях Северо-Западной Европы (Франция, Швеция, Голландия), тогда как специфика соматологических характеристик носителей различных вариантов генотипа VDR, описанная в выборках представителей неевропеоидных расовых групп или у европеоидов, проживающих в субтропических и тропических регионах, на нашем материале не проявляется. В частности, мы не обнаружили большей длины тела у гетерозигот Ff-FokI по сравнению с гомозиготами, описанной в выборках японских девушек-подростков и молодых женщин (Minamitani et al., 1998). В нашей выборке носители генотипа ff-FokI характеризуются средними значениями индекса массы тела (Z = –0,03), тогда как среди индусов и жителей Южной Италии они отличаются малыми значениями ИМТ (Ferrara et al., 2002; Vupputuri et al., 2006). В ходе проведённого исследования получены первые на российском материале данные об ассоциации генотипов FokI и BsmI и соматологических характеристик. Результаты подтверждают гипотезу о том, что специфика генотипа VDR может детерминировать различия в чувствительности костной ткани к средовым воздействиям даже в популяциях, относящихся к одной расовой группе, но обитающих в различных в экологическом плане регионах. Для столь северной и полиэтничной страны, как Российская Федерация, важной задачей является накопление информации об особенностях тканевого (в особенности костного) метаболизма и его генетической регуляции в группах, различающихся по происхождению, условиям проживания, питанию, специфике роста и развития.
×

Об авторах

Андрей Игоревич Козлов

Московский государственный университет

Email: dr.kozlov@gmail.com
д. б. н., старший научный сотрудник, лаборатория антропоэкологии

Галина Григорьевна Вершубская

Московский государственный университет

Email: galina.ver@gmail.com
д. б. н., старший научный сотрудник, лаборатория антропоэкологии

Юлия Александровна Атеева

Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет

Email: Ateewa@yandex.ru
аспирант, кафедра анатомии, физиологии и медицины

Памела Орр

Университет Манитобы

Email: porr@hsc.mb.ca
врач, отделение внутренних болезней

Линда Лакомб

Университет Манитобы

Email: linda.larcombe@gmail.com
врач, отделение внутренних болезней

Список литературы

  1. Блажеевич Н. В., Спиричев В. Б., Переверзева О. Г. и др., 1983. Особенности кальций-фосфорного обмена и обеспеченности витамином D в условиях Крайнего Севера // Вопр. питания. № 1. С. 17–22.
  2. Бунак В. В. Антропометрия. М.: Учпедгиз, 1941. 367 с.
  3. Козлов А. И., Атеева Ю. А., 2011. Витамин D и особенности питания различных групп коми // Вестн. Моск. ун-та, сер. XXIII Антропология. № 4. С. 25–34.
  4. Козлов А. И., Атеева Ю. А., Вершубская Г. Г., Рыжаенков В. Г., 2012. Содержание витамина D у детей школьного возраста Приуралья и Северо-Запада РФ // Педиатрия. № 1. С. 144–148.
  5. Козлов А. И., Вершубская Г. Г., Лисицын Д. В. и др., 2009. Пермские и волжские финны: медицинская антропология в экологической перспективе. Пермь: ПГПУ, ИЛ «АрктАн-С». 160 с.
  6. Михайлов Е. Е., Короткова Т. А., Демин Н. В., Беневоленская Л. И., 2005. Частота дефицита витамина D среди подростков московской выборки // Научно-практ. ревматол. № 1. С. 85–90.
  7. Мякоткин В. А., Крылов М. Ю., Гусева И. А. и др., 2011. Молекулярно-генетическое тестирование предрасположенности к остеопорозу у женщин в менопаузе в Москве // Научно-практ. ревматол. № 2. С. 15–20.
  8. Потолицына Н. Н., Бойко Е. Р., Орр П., Козлов А. И., 2010. Обеспеченность витамином D коренных жителей европейского Севера России // Вопросы питания. Т. 79. № 4. С. 63–66.
  9. Смирнова Г. Е., Витебская А. В., Шмаков Н. А., 2010. Роль витамина D в развитии детского организма и коррекция его дефицита // Consilium medicum (Педиатрия). № 3. С. 7–12.
  10. Тагиева А. Н., Сметник В. П., Сухих Г. Т. и др., 2005. Изучение роли генов рецептора витамина D (VDR), α-рецептора эстрогенов (ESRα) и α-1-цепи коллагена 1-го типа (COLIAI) в заболеваемости остеопорозом у женщин в постменопаузе // Мед. генетика. Т. 4. № 2. С. 90–95.
  11. Ших Е. В., Сычев Д. А., 2007. Фармакогенетические аспекты профилактики рахитоподобных заболеваний у детей // Русс. мед. ж. Т. 15, № 6. С. 474–476.
  12. Arabi A., Zahed L., Mahfoud Z. et al., 2009. Vitamin D receptor gene polymorphisms modulate the skeletal response to vitamin D supplementation in healthy girls // Bone. Vol. 45. N 6. P. 1091–1097.
  13. Bakhtiyarova S., Lesnyak O., Kyznesova N. et al., 2004. Vitamin D status among patients with hip fracture and elderly control subjects in Yekaterinburg, Russia // Osteoporosis Intern. Vol. 17. N 3. P. 441–446.
  14. Bezerra F. F., Cabello G. M. K., Mendoca L. M. C., Donangelo C. M., 2008. Bone mass and milk calcium concentration are associated with vitamin D receptor gene polymorphisms in adolescent mothers // J. Nutr. N 138. P. 277–281.
  15. Bjorn L. O., Wang T., 2000. Vitamin D in an ecological context // Int. J. Circumpolar Health. Vol. 59. N 1. P. 26–32.
  16. Cooper G. S., Umbach D. M., 1996. Are vitamin D receptor polymorphisms associated with bone mineral density? A meta-analysis // J. Bone Mineral Res. Vol. 11. N 12. P. 1841–1849.
  17. d'Alesio A., Garabedian M., Sabatier J. P. et al., 2005. Two single-nucleotide polymorphisms in the human vitamin D receptor promoter change protein-DNA complex formation and are associated with height and vitamin D status in adolescent girls // Hum. Mol. Genet. Vol. 14. N 22. P. 3539–3548.
  18. Dawson-Hughes B., Harris S., Finneran S., 1995. Calcium absorption on high and low calcium intakes in relation to vitamin D receptor genotype // J. Clin. Endocrinol. Metab. Vol. 80. P. 3657–3661.
  19. Eccleshall T. R., Garnero P., Gross C. et al., 1998. Lack of correlation between start codon polymorphism of the vitamin D receptor gene and bone mineral density in premenopausal French women: the OFELY study // J. Bone Mineral Res. Vol. 13. N 1. P. 31–35.
  20. Fang Y., 2005. Vitamin D receptor gene polymorphisms and bone. Erasmus Medical Center, Rotterdam, The Netherlands. 205 pp.
  21. Fang Y., van Meurs J. B., Rivadeneira F. et al., 2007. Vitamin D receptor gene haplotype is associated with body height and bone size // J. Clin. Endocrinol. Metab. Vol. 92. N 4. P. 1491–1501.
  22. Ferrara M., Matarese S. M. R., Francese M. et al., 2002. Effect of VDR polymorphisms on growth and bone mineral density in homozygous beta thalassaemia // Brit. J. Haematol. N 117. P. 436–440.
  23. Frisancho A. R., 1990. Anthropometric standards for the assessment of growth and nutritional status. The University of Michigan Press, Ann Arbor. 189 pp.
  24. Frost P., 2012. Vitamin D deficiency among northern Native Peoples: a real or apparent problem? // Int. J. Circumpolar Health. Vol. 71. Available at: http:// www.circumpolarhealthjournal.net/index.php/ijch/article/view/18001. Date accessed: 06 Oct. 2012.
  25. Gordon C. M., DePeter K. C., Feldman H. A. et al., 2004. Prevalence of vitamin D deficiency among healthy adolescents // Arch. Pediatr. Adolesc. Med. Vol. 158. N 6. P. 531–537.
  26. Grundberg E., Brandstrom H., Ribom E. L. et al., 2004. Genetic variation in the human vitamin D receptor is associated with muscle strength, fat mass and body weight in Swedish women // Eur. J. Endocrinol. N 150. P. 323–328.
  27. Hayek J. E., Egeland G., Weiler H., 2010. Vitamin D status of Inuit preschoolers reflects season and vitamin D intake // J. Nutr. Vol. 140. N 10. P. 1839–1845.
  28. Hibler E. A., Jurutka P. W., Egan J. B. et al., 2010. Association between polymorphic variation in VDR and RXRA and circulating levels of vitamin D metabolites // J. Ster. Biochem. Molec. Biol. Vol. 121. N 1–2. P. 438–441.
  29. Hodkinson H. M., Stanton B. R., Round P., Morgan C., 1973. Sunlight, vitamin D, and osteomalacia in the elderly // Lancet. N 1. P. 910–912.
  30. Holick M. F., 2004. Sunlight and vitamin D for bone health and prevention of autoimmune diseases, cancers, and cardiovascular disease // Am. J. Clin. Nutr. Vol. 80. P. 1678S–1688S.
  31. Holick M. F., 2007. Vitamin D deficiency // N. Engl. J. Med. Vol. 357. P. 266–281.
  32. Holvik K., Brunvand L., Brustad M., Meyer H. E., 2008. Vitamin D status in the Norwegian population // Solar Radiation and Human Health / Ed. E. Bjertness. Oslo: The Norwegian Academy of Science and Letters. P. 216–228.
  33. Ji G.-R., Yao M., Sun C.-Y. et al., 2010. BsmI, TaqI, ApaI and FokI polymorphisms in the vitamin D receptor (VDR) gene and risk of fracture in Caucasians: A meta-analysis // Bone. Vol. 47. N 3. P. 681–686.
  34. Lebrun J. B., Moffatt M. E., Mundy R. J. et al., 1993. Vitamin D deficiency in a Manitoba community // Can. J. Public. Health. Vol. 84. N 6. P. 394–396.
  35. Lips P., Duong T., Oleksik A. et al., 2001. A global study of vitamin D status and parathyroid function in postmenopausal women with osteoporosis: baseline data from the multiple outcomes of raloxifene evaluation clinical trial // J. Clin. Endocrinol. Metab. Vol. 86. N 3. P. 1212–1221.
  36. Matiegka J., 1921. The testing of physical efficiency // Am. J. Phys. Anthropol. Vol. 4. N 3. P. 223–233.
  37. McKenna M. J., 1992. Differences in vitamin D status between countries in young adults and the elderly // Am. J. Med. Vol. 93. N 1. P. 69–77.
  38. Minamitani K., Takahashi Y., Minagawa M. et al., 1998. Difference in height associated with a translation start site polymorphism in the vitamin D receptor gene // Pediatric Res. Vol. 44. P. 628–632.
  39. Morrison N. A., Qi J. C., Tokita A. et al., 1994. Prediction of bone density from vitamin D receptor alleles // Nature. Vol. 367. N 6460. P. 284–287.
  40. Nelson D. A., Vande Vord P. J., Wooley P. H., 2000. Polymorphism in the vitamin D receptor gene and bone mass in African-American and white mothers and children: a preliminary report // Ann. Rheum. Dis. Vol. 59. N 8. P. 626–630.
  41. Ozaydin E., Dayangac-Erden D., Erdem-Yurter H. et al., 2010. The relationship between vitamin D receptor gene polymorphisms and bone density, osteocalcin level and growth in adolescents // J. Pediatr. Endocrinol. Metab. Vol. 23. N 5. 491–496.
  42. Preece M. A., Tomlinson S., Sibot C. A., Pietrek J. et al., 1975. Studies of vitamin D deficiency in man // Q. J. Med. Vol. 44. P. 575–580.
  43. Rejnmark L., Jørgensen M. E., Pedersen M. B. et al., 2004. Vitamin D insufficiency in Greenlanders on a westernized fare: ethnic differences in calcitropic hormones between Greenlanders and Danes // Calcif. Tissue Int. Vol. 74. N 3. P. 255–263.
  44. Remes T., Vaisanen S. B., Mahonen A. et al., 2005. Bone mineral density, body height, and vitamin D receptor gene polymorphism in middle-aged men // Ann. Med. Vol. 37. N 5. P. 383–92.
  45. Roth D. E., Martz P., Yeo R. et al., 2005. Are national vitamin D guidelines sufficient to maintain adequate blood levels in children? // Can. J. Public Health. Vol. 96. N 6. P. 443–449.
  46. Sainz J., Van Tornout J. M., Loro M. L. et al., 1997. Vitamin D-receptor gene polymorphisms and bone density in prepubertal American girls of Mexican descent // N. Engl. J. Med. Vol. 337. N 2. P. 77–82.
  47. Selvaraj P., Chandra G., Jawahar M. S. et al., 2004. Regulatory role of vitamin D receptor gene variants of Bsm I, Apa I, Taq I, and Fok I polymorphisms on macrophage phagocytosis and lymphoproliferative response to mycobacterium tuberculosis antigen in pulmonary tuberculosis // J. Clin. Immunol. Vol. 24. N 5. P. 523–32.
  48. Suarez F., Zeghoud F., Rossignol C. et al., 1997. Association between vitamin D receptor gene polymorphism and sex-dependent growth during the first two years of life // J. Clin. Endocrinol. Metab. Vol. 82. N 9. P. 2966–2970.
  49. Tao C., Yu T., Garnett S. et al., 1998. Vitamin D receptor alleles predict growth and bone density in girls // Arch. Dis. Child. Vol. 79. P. 488–494.
  50. Todhunter C. E., Sutherland-Craggs A., Bartram S. A. et al., 2005. Influence of IL-6, COL1A1, and VDR gene polymorphisms on bone mineral density in Crohn’s disease // Gut Vol. 54. P. 1579–1584.
  51. Uitterlinden A. G, Fang Y., van Meurs J. B. J. et al. Genetics and biology of vitamin D receptor polymorphisms: Review // Gene. Vol. 338. P. 143–156.
  52. Viitanen A.-M., Kärkkäinen M., Laitinen K. et al. Common polymorphism of the vitamin D receptor gene is associated with variation of peak bone mass in young Finns // Calcif. Tiss. Intern. Vol. 59. N 4. P. 231–234.
  53. Viskari H., Kondrashova A., Koskela P. et al., 2006. Circulating vitamin D concentrations in two neighboring populations with markedly different incidence of type I diabetes // Diabetes Care. Vol. 29. N 6. P. 1458–1459.
  54. Vupputuri M. R., Goswami R., Gupta N. et al., 2006. Prevalence and functional significance of 25-hydroxyvitamin D deficiency and vitamin D receptor gene polymorphisms in Asian Indians // Am. J. Clin. Nutr. Vol. 83. N 6. 1411–1419.
  55. Webb A. R., Kline L., Holick M. F., 1988. Influence of season and latitude on the cutaneous synthesis of vitamin D3: exposure to winter sunlight in Boston and Edmonton will not promote vitamin D3 synthesis in human skin // J. Clin. Endocrinol. Metab. Vol. 67. P. 373–378.
  56. Weiler H. A., Leslie W. D., Krahn J. et al., 2007. Canadian Aboriginal women have a higher prevalence of vitamin D deficiency than non-Aboriginal women despite similar dietary vitamin D intakes // J. Nutr. Vol. 137. N 2. P. 461–465.
  57. Ye W.-Z., Reis A. F., Dubois-Laforge D. et al., 2001. Vitamin D receptor gene polymorphisms are associated with obesity in type 2 diabetic subjects with early age of onset // Eur. J. Endocrinol. Vol. 145. P. 181–186.
  58. Zmuda J. M., Cauley J. A., Danielson M. E. et al., 1997. Vitamin D receptor gene polymorphisms, bone turnover, and rates of bone loss in older African-American women // J. Bone Mineral Res. Vol. 12. N 9. P. 1446–1452.

Дополнительные файлы

Доп. файлы
Действие
1. JATS XML

© Козлов А.И., Вершубская Г.Г., Атеева Ю.А., Орр П., Лакомб Л., 2013

Creative Commons License
Эта статья доступна по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License.

СМИ зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации СМИ: серия ПИ № ФС 77 - 65617 от 04.05.2016.


Данный сайт использует cookie-файлы

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.

О куки-файлах