Epilepsy in the history of Europe in the 19th century

Abstract

Epilepsy, or epilepsy, belongs to the number of very common nervous diseases and without doubt, I have even seen seizures with which it manifests itself: a man, apparently completely healthy, suddenly cries out and, as if struck by some mysterious force, without consciousness falls to the ground; terrible convulsions engulf his entire body; foam near the mouth, not lightly stained with blood. This usually lasts not for a few minutes; then the patient falls into a deep sleep, coming out of which, he does not remember anything that happened, but only complains of general weakness and fatigue.

Full Text

Мм. Г-ни и Г-ри!

Эпилепсія, или падучая, принадлежитъ къ числу весьма распространенныхъ нервныхъ болѣзней и безъ сомнѣнія мно гимъ изъ Васъ даже случалось видѣть припадки, которыми она проявляется: идетъ человѣкъ, повидимому, совершенно здоровый, вдругъ вскрикиваетъ и, какъ бы сраженный ка кой-то таинственной силой, безъ сознанія падаетъ на землю; страшныя судороги охватываютъ все его тѣло; у рта пока зывается пѣна, нерѣдко окрашенная кровью. Такъ продолжается обыкновенно не долѣе нѣсколькихъ минутъ; затѣмъ больной впадаетъ въ глубокій сонъ, выйдя изъ котораго, ни чего не помнитъ, что съ нимъ происходило, а жалуется лишь на общую разбитость и усталость.

Если Вы были свидѣтелями подобной сцены, то Вы знаете, что такое типичный эпилептическій припадокъ. Но эпилептическій неврозъ да леко не всегда выражается подобными припадками. Клини ческія проявленія его могутъ быть крайне разнообразны. Въ однихъ случаяхъ больной, теряя сознаніе, не падаетъ, а не подвижно остается на своемъ мѣстѣ или даже совершаетъ рядъ какъ бы цѣлесообразныхъ дѣйствій, о которыхъ потомъ не сохраняетъ никакого воспоминанія. Въ другихъ случаяхъ весь припадокъ состоитъ только изъ кратковременнаго голово круженія, причемъ сознаніе не утрачивается вполнѣ. Из вѣстны далѣе случаи, когда судорожный припадокъ эпилепсіи замѣнялся глубокимъ сномъ, который охватывалъ чело вѣка врасплохъ, въ самый разгаръ кипучей дѣятельности, среди шумнаго, веселаго общества или въ моментъ какой нибудь оффиціальной церемоніи. Самыя судороги при эпилепсіи далеко не всегда бываютъ общими; иногда онѣ захватываютъ лишь какую-нибудь ограниченную, опредѣленную область и въ такомъ видѣ могутъ наблюдаться при полномъ сохраненіи сознанія. Однако, я не имѣю въ виду перечислять здѣсь всѣ разновидности припадка падучей: не онѣ дали мнѣ поводъ избрать эпилепсію продметомъ сегодняшней лекціи, а тѣ измѣненія въ психической сферѣ человѣка, которыя нерѣдко возникаютъ подъ ея вліяніемъ. Наблюденіе учитъ, что если человѣкъ долгое время страдаетъ эпилепсіей, особенно если припадки быстро слѣдуютъ одинъ за другимъ и особенно если они начали появляться въ раннемъ возрастѣ, наблюденіе доказываетъ, что при этихъ условіяхъ вся пси хическая жизнь больного мало-по-малу можетъ рѣзко измѣняться: у него вырабатывается, такъ называемый, эпилептическій характеръ.

Главной основной чертой эпилептическаго характера при нято называть раздражительность. Въ самомъ дѣлѣ эпилеп тикъ вообще наклоненъ къ безумнымъ вспышкамъ гнѣва, къ актамъ дикой жестокости, которые онъ совершаетъ, находясь подъ его вліяніемъ, и это при ничтожномъ поводѣ или даже безъ всякаго внѣшняго импульса. Но раздражительность не всегда, не во всякое время отличаетъ эпилептика. Иногда, и опять таки безъ достаточнаго мотива, больной круто мѣняется. Онъ дѣлается боязливымъ, робкимъ, приниженнымъ, услуж ливымъ до низкопоклонства, снисходительнымъ, даже льстивымъ и такія крайности, безпорядочно чередуясь, могутъ быстро смѣняться одна другою. Столь же чрезмѣрная измѣнчивость на блюдается и во всемъ настроеніи больныхъ и въ способности ихъ къ умственной дѣятельности. То они печальны, мрачно смотрятъ на будущее, впадаютъ въ отчаянье, то напротивъ, испытываютъ чувство благосостоянія, полной удовлетворен ности, строятъ самые смѣлые планы, грандіозные проэкты, плохо вяжущіеся съ ихъ печальнымъ положеніемъ. Иногда они капризны, наклонны къ ссорамъ, жалобамъ, кляузамъ, даже къ дикому насилію, то, напротивъ отличаются мягкостью, благородствомъ, высказываютъ глубокое религіозное чувство, самые альтруистическіе взгляды, и все это въ рѣзко преувеличенномъ видѣ и все это безъ малѣйшихъ внѣшнихъ мотивовъ. Не менѣе рѣзкіе контрасты замѣчаются и въ энергіи умственной дѣятельности эпилептиковъ и въ содержаніи идей, которыя ихъ занимаютъ. Иногда мы констатируемъ у больныхъ интеллектуальную подавленность, ослабленіе памяти, вниманія, способности правильно понимать и оцѣнивать происходящее вокругъ; имъ трудно собрать мысли, и они сами сознаютъ спутанность своего мышленія. Въ другой разъ, наоборотъ, у тѣхъ же субъектовъ замѣчается въ высокой степени повышенная способность къ умственной работѣ: мысли быстро слѣдуютъ одна за другою, тяжелый трудъ имъ легко дается и въ какой-нибудь часъ они могутъ сдѣлать несравненно болѣе, чѣмъ до того въ цѣлый день.

Колебанія въ настроеніи и въ высотѣ интеллекта налагаютъ естественный отпечатокъ на всю внѣшнюю дѣятельность больныхъ, на всѣ ихъ поступки. Въ теченіе нѣкотораго времени эпилептикъ является трудолюбивымъ, точно выполняющимъ свою работу, внимательно относится къ ней и легко заслуживаетъ самыя искреннія похвалы; но такое поведеніе можетъ сразу мѣняться: больной становится небрежнымъ, лѣнивымъ, забываетъ даже элементарныя вещи, прово дитъ все время въ безцѣльномъ блужданіи изъ угла въ уголъ, обнаруживая въ дѣйствіяхъ ту же спутанность, какъ и въ идеяхъ. Въ это именно время у эпилептиковъ могутъ разви ваться самыя дурныя наклонности, самыя вредныя стремленія; они жалуются на всѣхъ, ссорятся со всѣми, и въ при падкѣ гнѣва набрасываются на окружающихъ, чаще всего безъ всякаго вызова съ ихъ стороны. Наконецъ, видной особенностью эпилептиковъ въ очень многихъ случаяхъ является также притупленіе нравственнаго чувства, выражающееся между прочимъ грубымъ, черствымъ эгоизмомъ. Строго го воря, на нравственную тупость указываютъ уже приведенныя выше свойства характера эпилептиковъ: чудовищная жесто кость, которую они проявляютъ въ состояніи раздраженія, наклонность къ кляузамъ, недовѣрчивое, озлобленное отношеніе къ окружающимъ. По мѣрѣ того какъ тянется заболѣваніе, альтруистическія чувствованія болѣе и болѣе глохнутъ, эпилептикъ все болѣе и болѣе становится человѣкомъ думаю щимъ только о себѣ, отстаивающимъ только собственные интересы, да и то понимаемые чрезвычайно узко.

Таковы главнѣйшія свойства эпилептическаго характера. Но, замѣчательный фактъ, неврозъ, такъ глубоко расшатывающій духовную жизнь человѣка, очень нерѣдко щадитъ умственныя способности въ строгомъ смыслѣ этого слова. Болѣе того, на ряду съ эпилепсіей могутъ существовать даже выдающіяся умственныя силы, безспорная талантливость. Среди наиболѣе видныхъ дѣятелей въ области науки, искусства, по литики, можно назвать много громкихъ именъ, принадлежа щихъ завѣдомымъ эпилептикамъ: Мольеръ, Юлій Цезарь, Ма гометъ, Кромвель, Ришелье, Мюссе, Петрарка, Свифтъ, Фло беръ, Достоевскій—все это были эпилептики. Но само собой понятно, что болѣзнь должна была наложить на нихъ тотъ или иной отпечатокъ, и было бы въ высшей степени поучительно прослѣдить, какъ отражалась эпилепсія на творчествѣ великихъ людей, какъ она повліяла на научную или общественную ихъ дѣятельность. Однако такая задача слишкомъ обширна; ее нельзя уложить въ рамки отдѣльной лекціи. Сегодня я позволю себѣ поэтому остановить Ваше вниманіе только на одномъ замѣчательномъ общественномъ дѣятелѣ— эпилептикѣ, жившемъ въ сравнительно близкіе къ намъ времена. Бурный водоворотъ событій, разыгравшихся въ концѣ прошлаго столѣтія во Франціи, выдвинулъ на политическую арену крайне выдающуюся личность, которая въ короткое время достигла высоты недоступной для обыкновеннаго смертнаго, удерживалось на ней въ теченіе долгихъ лѣтъ и оказала глубокое вліяніе на дальнѣйшій ходъ всей европейской исторіи. Эта личность—Наполеонъ I.

Всякому образованному человѣку очень хорошо извѣстна дѣятельность Наполеона, какъ полководца и администратора; всѣ Вы, конечно, хорошо знаете его біографію и я вовсе не имѣю въ виду разсказывать ее здѣсь, но мнѣ бы хотѣлось только напомнить нѣкоторые факты изъ жизни Наполеона, обрисовывающіе характеръ его психо-нервной организаціи. Я разверну передъ вами исторію его болѣзни, его скорбный листъ.

Начну съ этіологіи, съ разсмотрѣнія причинъ, объясняю щихъ заболѣваніе.

Историки, изучавшіе эпоху Наполеона и интересовавшіеся его личностью, сообщаютъ намъ сравнительно скудныя свѣдѣнія объ его родныхъ. Извѣстно однако, что его мать, женщина простого происхожденія, отличалась вполнѣ хорошимъ здоровьемъ и строгой психической уравновѣшенностью. Развѣ одно можно сказать о ней—по крайней мѣрѣ въ преклонномъ возрастѣ, она выдавалась замѣчательной скупостью; отецъ Наполеона происходилъ изъ стараго дворянскаго рода; обремененный большой семьей, всю жизнь онъ боролся съ нуждой и умеръ, еще далеко не достигнувъ старости.

Наполеонъ признавался Антомарки, что его отецъ былъ алкоголикъ. Если это заявленіе справедливо, то оно вполнѣ объясняетъ, почему какъ самъ Наполеонъ, такъ и его братья и сестры въ большой или меньшей степени были предрасположены къ различнымъ нервнымъ и душевнымъ заболѣваніямъ, почему они выдавались такими свойствами ума и характера, которыя присущи только дегенерантамъ. Сестры своимъ легкомысліемъ и безнравственностью удивляли даже современни ковъ, болѣе чѣмъ не требовательныхъ въ этомъ отношеніи. Одна изъ нихъ, Паулина, страдала истеріей. Братъ Наполеона, Люсьенъ, отличался жадностью, чувственностью, самымъ узкимъ эгоизмомъ. У самаго Наполеона наслѣдствен ность сказалась прежде всего цѣлымъ рядомъ такъ называемыхъ признаковъ физическаго вырожденія. Вотъ какъ описываютъ его современники: Наполеонъ малаго роста (1 ¹/₂ метра); голова его мезоцефалическаго типа; лице, съ ясной ассимет ріей, отличается громадными челюстями, выдающимися ску лами, слишкомъ глубокими глазными впадинами. Во всемъ тѣлѣ нѣтъ пропорціональности, присущей нормальному чело вѣку: руки слишкомъ длинны, ноги слишкомъ коротки; го лова сидитъ слишкомъ глубоко между плечами; спина сгорб лена. Сочетаніе такихъ признаковъ, указывавшихъ, что организмъ Наполеона развивался подъ вліяніемъ какихъ-то вред ныхъ условій, это сочетаніе весьма естественно давало поводъ заключать, что также при неблагопріятныхъ условіяхъ воз никала и росла его нервная система. И, дѣйствительно, лица, близко знавшія Наполеона, свидѣтельствуютъ, что онъ уже съ дѣтства страдалъ различными нервными болѣзнями. Такъ, онъ часто испытывалъ жестокія головныя боли, сопровождавшіяся тошнотой. На лицѣ у него постоянно замѣчалось непроизвольное миганіе лѣвымъ глазомъ и подергиваніе лѣваго уха. Эти судорожныя движенія въ моментъ волненія всегда усиливались и распространялись далѣе: Наполеонъ начиналъ выворачивать правую руку и подымать правое плечо; губы его судорожно подергивались, челюсти производили жевательныя движенія. Однимъ словомъ, Наполеонъ страдалъ мигренью и тикомъ. Но что представляетъ особенно важное значеніе— у него съ дѣтства наблюдались эпилептическіе припадки. Къ какому именно времени относится начало этихъ припадковъ, точно не установлено. Извѣстно однако, что еще въ Бріэннской школѣ, когда Наполеона хотѣли наказать за непослушаніе, съ нимъ случился жестокій припадокъ, испугавшій всѣхъ
 окружающихъ и заставившій отмѣнить наказаніе (de Narvins, Histoire de Napoleon). Какъ часты были припадки у Наполеона, трудно сказать; но многіе авторы упоминаютъ о нихъ въ самыя различныя эпохи его жизни. Такъ, въ мемуарахъ Констана говорится, что подобный припадокъ былъ 10 сентября 1804 года и продолжался нѣсколько часовъ, такъ что Жозефина позвала на помощь приближенныхъ. Прійдя въ себя, императоръ приказалъ свидѣтелямъ молчать о томъ, что съ нимъ произошло. Въ 1805 году наблюдалъ подобный же припадокъ Талейранъ въ Страсбургѣ. Вотъ какъ онъ описываетъ его: „Наполеонъ поспѣшно выбѣжалъ изъ комнаты Жозефины, обхватилъ меня руками, потащилъ въ сосѣднюю комнату и пробормотавъ, чтобы была заперта дверь, упалъ на полъ. Онъ стоналъ, изъ рта выходила пѣна, съ нимъ были судороги, которыя черезъ ¹/₄ часа прекратились“.

Узнавъ объ измѣнѣ своихъ маршаловъ—Мормона, Бертье и другихъ, Наполеонъ былъ крайне пораженъ: „Ночью, разсказываетъ Слоонъ („Новый Наполеонъ“) у него случился жестокій судорожный припадокъ. Камердинеръ услыхалъ страшный крикъ и бросился въ комнату императора. Послѣ судорогъ наступилъ сонъ, а затѣмъ, проснувшись, Наполеонъ окончательно пришелъ въ себя. На другое утро, одинъ изъ найболѣе близкихъ къ императору, Коленкуръ, былъ пораженъ громадной перемѣной съ Наполеономъ; глаза его ввалились и потускнѣли; онъ, казалось, лишь съ трудомъ узнавалъ окружающіе предметы“. Точно такой же припадокъ съ императоромъ сдѣлался въ Э, когда послѣ отреченія отъ престола, онъ ѣхалъ на островъ Эльбу. Но не всѣ припадки носили столь типичный характеръ; иногда они замѣнялись внезапно наступавшимъ глубокимъ сномъ, изъ котораго не было возможности его пробудить. Слоонъ разсказываетъ, что въ битвѣ подъ Лейпцигомъ, когда Наполеонъ получилъ извѣстіе объ измѣнѣ саксонцевъ, онъ тяжело опустился на стулъ, тотчасъ же впалъ словно въ оцѣпенѣніе и съ полчаса сидѣлъ въ безсознательномъ состояніи, по внѣшности напоминавшемъ глубокій сонъ. Очнувшись и сдѣлавъ неотложныя распоряженія, онъ еще, повидимому, долго не могъ совершенно придти въ себя; все утро безцѣльно бродилъ по Лейпцигу съ такимъ растеряннымъ видомъ и въ такомъ безпорядочномъ костюмѣ, что императора не узнавали его офицеры. Только черезъ день Наполеонъ сталъ снова бодрымъ и дѣятельнымъ. Повидимому, въ такомъ же положеніи онъ находился и наканунѣ битвы при Линьи, когда, едва отдавъ необходимыя приказанія, онъ погрузился какъ будто въ „летаргическое“ состояніе. Во время роковой битвы при Ватерлоо Наполеонъ чувствовалъ себя такъ плохо, что вынужденъ былъ сойти съ коня и, сидя у стола, то и дѣло впадалъ въ дремоту.

Приведенные выше факты, а число ихъ я могъ бы легко увеличить, категорически свидѣтельствуютъ, что у Наполеона наблюдались несомнѣнные припадки эпилепсіи. Является вопросъ, отразилось ли у него это страданіе на душевной дѣятельности, и если да, то какимъ образомъ?

Большинство историковъ, описывая характеръ Наполеона, единодушно отмѣчаютъ, какъ выдающуюся черту, замѣчательное притупленіе нравственнаго чувства. Эта особенность, ясная еще въ дѣтскіе годы, съ возрастомъ постепенно выступаетъ все рѣзче и рельефнѣе. Ребенкомъ Наполеонъ часто билъ братьевъ, а затѣмъ самъ же шелъ жаловаться на нихъ своей матери, чтобы избѣгнуть грозившаго наказанія. Въ школѣ онъ ссорился постоянно со всѣми товарищами. Но въ особенности ярко обрисовываетъ нравственный обликъ Наполеона его отношеніе къ родинѣ, къ Корсикѣ, гдѣ онъ подолгу живалъ въ первые годы своей военной службы. Для того, чтобы это отношеніе было болѣе понятно, я долженъ напомнить нѣсколько историческихъ фактовъ. Въ послѣдніе годы владычества Бурбоновъ островъ Корсика отчасти хитростью, отчасти силой былъ присоединенъ къ Франціи. Знаменитый кор-

синайскій патріотъ, Паоли, удалился въ добровольное изгнаніе, но изъ Англіи, гдѣ жилъ, поддерживалъ тѣсныя сношенія со своими единомышленниками, тяготившимися иноземнымъ владычествомъ. Когда вспыхнула французская революція, броженіе охватило и Корсику. Населеніе раздѣлилось на нѣсколько партій; одни, во главѣ съ возратившимся Паоли, мечтали о свободѣ Корсики подъ протекторатомъ Англіи, другіе предпочитали оставаться въ соединеніи съ Франціей, чтобы воспользоваться всѣми правами французскихъ гражданъ; третьи, наконецъ, добивались абсолютной независимости. Между всѣми партіями происходила ожесточенная борьба и въ ней принялъ живое участіе Наполеонъ. Ему въ это время всего было двадцать лѣтъ, т. е. онъ находился какъ разъ въ томъ возрастѣ, когда человѣку особенно свойственны идеальныя стремленія, когда онъ особенно горячо реагируетъ на нарушеніе принциповъ этики, нерѣдко забывая при этомъ даже собственные интересы. Какъ же ведетъ себя Наполеонъ при этихъ условіяхъ, когда дѣло идетъ о благѣ родины, которой по его словамъ, онъ былъ такъ беззавѣтно преданъ? Всѣ его поступки носятъ на себѣ отпечатокъ не пылкаго юношескаго чувства, а холоднаго, грубаго, разсчетливаго эгоизма. Сначала онъ принимаетъ сторону Паоли, являясь ярымъ патріотомъ, затѣмъ рѣзко переходитъ въ противуположный лагерь; во главѣ милиціи онъ нападаетъ на регулярные войска, а черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этого вмѣстѣ съ французскими войсками дѣлаетъ неудачную попытку занять крѣпость, принадлежащую корсиканцамъ, и все это онъ совершаетъ, руководствуясь единственной цѣлью доставить себѣ и своей семьѣ матеріальное обезпеченіе, а также получить преобладающее вліяніе на дѣла всего острова. Вынужденный возвратиться во Францію, Наполеонъ искусно эксплуатируетъ нищету, въ которой очутилась его семья, громко объявляетъ себя пострадавшимъ задѣло революціи и всѣми силами старается сблизиться съ господствовавшей тогда якобинской партіей. Не смотря на то, что его полкъ уже давно находился въ арміи, сражавшейся противъ австрійцевъ, онъ не спѣшилъ къ нему и, только тогда, когда заручился поддержкой якобинцевъ, принялъ участіе въ военныхъ дѣйствіяхъ. Отличившись на войнѣ, Наполеонъ былъ представленъ къ производству въ бригадные генералы, но опасаясь, что это представленіе не утвердятъ, не остановился даже передъ прямымъ подлогомъ. Въ послужномъ спискѣ, посланномъ въ Парижъ, онъ показалъ, что находится на службѣ годомъ больше, чѣмъ то было на самомъ дѣлѣ; утверждалъ далѣе, что будто-бьт въ бою командовалъ баталье номъ и рѣшительно отрицалъ, чтобы выдавалъ себя когда- либо за дворянина. Чѣмъ болѣе виднаго положенія достигалъ Наполеонъ, чѣмъ шире становился кругъ его дѣятельности, тѣмъ очевиднѣе сказывалось въ немъ отсутствіе какого-либо руководящаго нравственнаго принципа. 13-го Вендемьера, когда населеніе Парижа готовилось къ возстанію, Наполеонъ говорилъ Жюно: „ахъ, если-бы инсургенты выбрали меня своимъ вождемъ: я впродолженіи двухъ часовъ захватилъ бы Тюльери, прогналъ бы оттуда презрѣнныхъ конвенціоналовъ“. Едва прошло нѣсколько часовъ, какъ Наполеонъ уже во главѣ конвенціоналовъ пушечными выстрѣлами усмирялъ возстаніе. Здѣсь, въ этомъ фактѣ ярко сказался не убѣжденный политическій дѣятель, а наемный бандитъ, который дерется за того, кто ему больше платитъ. Достигнувъ самой высшей ступени могущества, какая только доступна человѣку, Наполеонъ остается тѣмъ же сухимъ и черствымъ эгоистомъ, мечтающимъ только о себѣ и презирающимъ все остальное. „Необузданно честолюбивый, собственную личность онъ выдвигалъ въ своихъ мечтахъ и планахъ вездѣ и всюду на первое мѣсто, говоритъ Тэнъ, точнѣе сказать, онъ отождествлялъ будущую исторію земного шара съ своей біографіей и біографіей своего потомства“. Въ Италіи онъ заявилъ Буррьену: „Европа это маленькій клочекъ земли. Великія имперіи и великіе перевороты имѣли мѣсто только на Востокѣ, гдѣ живутъ 600 милліоновъ людей“. Годъ спустя онъ мечталъ: „Если я овладѣю Сенъ-Жанъ-Акромъ, я найду тамъ много сокровищъ и оружія. Я подыму и вооружу всю Сирію, пойду на Дамаскъ, увеличу свою армію, возбуждая всѣхъ недовольныхъ, явлюсь въ Константинополь, низвергну Турецкую имперію и осную на Востокѣ новое великое царство, которое обезсмертитъ мое имя“. Въ ноябрѣ 1811 года онъ сказалъ Прадту: „Черезъ 5 лѣтъ я буду повелителемъ вселенной, остается только Россія, но я ее уничтожу“.

Я намѣренно привелъ эти цитаты, въ которыхъ Наполеонъ высказываетъ самыя задушевныя свои думы: вездѣ въ нихъ только одно его „я“. О благѣ, о счастьѣ людей нѣтъ ни полъ-слова. Ни одной минуты Наполеонъ не останавливается на мысли, что его планы связаны съ потоками крови. Въ Дрезденѣ, когда Меттэрнихъ замѣтилъ, что послѣдняя война стоила 200,000 человѣческихъ жизней, Наполеонъ отвѣчалъ: „что значитъ для меня 200,000 человѣкъ!“ Позднѣе, въ послѣдніе годы жизни въ своихъ сочиненіяхъ Наполеонъ высказывалъ самую страстную любовь къ Франціи, но если сопоставить его слова съ его дѣлами, то первыя невольно покажутся только громкой, риторической фразой.

Такимъ образомъ, изученіе жизни и дѣятельности Наполеона приводитъ насъ къ убѣжденію, что выдающейся чертой этого человѣка слѣдуетъ признать слабость нравственнаго чувства—черта, которую отмѣчаетъ большинство историковъ и которая дала Тэну основаніе сравнить Наполеона съ разбойникомъ высшаго полета. Но, описывая эпилептическій характеръ, я уже показалъ, что именно эта особенность присуща весьма многимъ эпилептикамъ, страдающимъ тяжелой формой невроза.

Продолжимъ далѣе нашъ анализъ психической личности Наполеона.

Второй выдающейся чертой его характера мы должны назвать замѣчательную, переходящую границы нормы раздражительность. Слоонъ разсказываетъ, что находясь въ Бріэн- скомъ училищѣ, Наполеонъ во время ссоръ съ товарищами часто впадалъ буквально въ состояніе неистовства, во время котораго наносилъ серьезные раны окружающимъ. Подобные же факты, относящіеся къ позднѣйшей жизни Наполеона, мы встрѣчаемъ у Тэна. На откровенное заявленіе сенатора Вольнея, что Франція желаетъ возвращенія Бурбоновъ, Наполеонъ, потерявъ самообладаніе, отвѣтилъ такимъ ударомъ ноги, что Вольней упалъ безъ сознанія и нѣсколько дней пролежалъ въ постели. Въ Сенъ-Клу, когда Жозефина застала его въ слишкомъ интимной бесѣдѣ съ одной дамой, Наполеонъ такъ стремительно набросился на свою супругу, что императрица едва успѣла убѣжать вонъ, и цѣлый вечеръ онъ находился въ крайне раздраженномъ состояніи, ломалъ мебель, какая только попадала ему подъ руку. Онъ самъ про себя говорилъ, „я столь раздражителенъ, что легко могъ бы сойти съ ума, если-бы кровь не текла въ моихъ жилахъ съ такой медленностью“. И дѣйствительно, приступы дикой ярости, въ которую онъ приходилъ по самому ничтожному поводу, наводили паническій страхъ на всѣхъ приближенныхъ; передъ нимъ трепетали тогда даже храбрѣйшіе изъ его маршаловъ—люди, которые на поляхъ битвы привыкли спокойно смотрѣть въ лице смерти. Однако не всегда Наполеонъ отличался подобной раздражительностью; временами настроеніе его круто мѣнялось; онъ становился чрезвычайно мягкимъ, съ сочувствіемъ относился къ чужому горю. Когда онъ видѣлъ волненіе Дондоло, защищавшаго Венецію, преданную Австріи, онъ самъ чуть не началъ плакать. Въ 1806 г., отправляясь въ армію, онъ никакъ не могъ разстаться съ Жозефиной и рыдалъ такъ, что съ нимъ сдѣлался нервный припадокъ. Временами Наполеона покидала даже обычная его храбрость; онъ становился робкимъ, трусливымъ до малодушія. Послѣ отрѣченія отъ престола, по дорогѣ на островъ Эльбу, онъ до такой степени боялся покушеній на свою жизнь, что, не надѣясь на сопровождавшій его конвой, надѣлъ на себя форму австрійскаго полковника, каску прусскаго и пальто русскаго комиссара; остановивившись въ гостиницѣ, онъ буквально дрожалъ при малѣйшемъ шорохѣ. И такъ поступалъ и велъ себя человѣкъ, который оказывалъ чудеса храбрости и не утрачивалъ самообладанія въ самыя рѣшительныя минуты боя. Такимъ образомъ выдающеюся особенностью характера Наполеона слѣдуетъ назвать также крутыя колебанія въ настроеніи, быстрые переходы отъ одной крайности къ другой. Но вы помните, что именно эту особенность мы отмѣтили, какъ существенную черту эпилептическаго характера.

Рѣзкія колебанія у эпилептиковъ мы констатировали и въ интензивности ихъ интеллектуальной дѣятельности, въ способности ихъ къ умственному труду. Совершенно тоже самое видимъ мы у Наполеона. То онъ проявляетъ необычайную дѣятельность, спитъ не болѣе 3—4 часовъ въ теченіе всѣхъ сутокъ; проработавъ безъ устали цѣлый день, онъ просыпается ночью, будитъ своихъ секретарей и начинаетъ имъ диктовать. Мысли его текутъ такъ быстро, что самое искусное перо не въ состояніи ихъ записать. Вниманіе его легко переходитъ отъ одного предмета къ другому; одновременно онъ можетъ заниматься и законодательной дѣятельностью и административной, вникаетъ въ мельчайшія подробности военной организаціи, разрѣшаетъ экономическіе вопросы, вмѣшивается въ дѣла народнаго просвѣщенія, въ управленіе театрами и т. д. и при всемъ этомъ не чувствуетъ ни малѣйшаго утомленія, что порою удивляло, по собственному признанію, его самого. Въ такіе періоды жажда работы, энергія, не находившая себѣ достаточнаго исхода, даже тяготила его. Но не всегда Наполеонъ бывалъ такимъ. Временами онъ впадалъ въ противуположную крайность и притомъ безъ всякаго внѣшняго повода въ самомъ разгарѣ оживленной дѣятельности, продолжать которую вдобавокъ настоятельно требовали внѣшнія условія. Послѣ побѣды подъ Дрезденомъ онъ совершенно не воспользовался ею, обнаруживъ замѣчательную вялость въ преслѣдованіи разбитыхъ союзниковъ: едва началъ онъ тогда приводить свой планъ въ исполненіе, какъ впалъ тотчасъ же въ состояніе какой-то загадочной апатіи. Всѣ офицеры французской арміи знали, что непріятель разбитъ и крайне удивлялись, почему ихъ вождь не принимаетъ никакихъ мѣръ, чтобы окончательно разстроить его. Подобныя колебанія въ настроеніи особенно стали замѣтными послѣ возвращенія Наполеона съ Эльбы. Возбужденіе и упадокъ духа постоянно чередовались, что рѣзко отразилось на всемъ образѣ дѣйствія Наполеона и не мало способствовало Ватерлооской катастрофѣ.

Такимъ образомъ, нашъ анализъ душевной жизни Наполеона приводитъ къ убѣжденію, что эпилептическій неврозъ наложилъ тяжелую руку и на этого замѣчательнаго человѣка: мы у него нашли всѣ основныя черты эпилептическаго характера.

Душевное состояніе Наполеона уже неоднократно оста навливало на себѣ вниманіе не только историковъ, но и невро патологовъ. Въ самое послѣднее время ему были посвящены два изслѣдованія; одно принадлежитъ перу профессора Ломброзо, авторомъ другого является нашъ соотечественникъ проф. Ковалевскій.

Цезарь Ломброзо, набрасывая характеристику Наполеона, смотритъ на него съ точки зрѣнія своей гипотезы, по которой геніальность есть ничто иное, какъ видъ психической ненормальности. Онъ говоритъ буквально слѣдующее: „Геніальность есть форма психоза на почвѣ вырожденія съ признаками спеціальнаго эпилептическаго характера“. Ломброзо считаетъ безспорнымъ фактомъ, что эпилептическій припадокъ вполнѣ аналогиченъ съ моментомъ высшаго экстаза у генія; безсознательную умственную дѣятельность мозга геніальнаго человѣка онъ сопоставляетъ съ непроизвольными сокращеніями мускуловъ у эпилептиковъ. Но приведемъ подлинныя слова Ломброзо: „Наиболѣе выдающаяся черта геніальности—это безсознательное творчество, но она вмѣстѣ съ тѣмъ представляетъ собою самое характерное проявленіе эпилепсіи. Это обстоятельство неизбѣжно приводитъ къ заключенію, что она есть особенная, такъ сказать божественная, варіація священнаго недуга (эпилепсіи)“. Заканчивая свою статью, Ломброзо добавляетъ, что у нѣкоторыхъ больныхъ не только припадокъ, но и вся жизнь полна психическими явленіями эпилепсіи и что самымъ разительнымъ примѣромъ въ этомъ отношеніи служитъ Наполеонъ. Я не имѣю въ виду останавливаться здѣсь на вопросѣ объ отношеніи между геніальностью и умопомѣшательствомъ, вопросѣ очень сложномъ и обладающемъ въ настоящее время уже обширной литературой. Ограничусь поэтому только немногими общими замѣчаніями.

Согласно установившимся нынѣ взглядамъ, геніальность и душевное разстройство—два явленія, существенно отличныя одно отъ другого. Если наблюденіе показываетъ, что между членами одной и той же семьи очень часто встрѣчаются лица душевно-больныя, съ одной стороны, и выдающихся дарованій, талантливыя—съ другой, то эти факты находятъ себѣ объясненіе въ крайне утонченной психо-нервной организаціи, которая составляетъ особенность нѣкоторыхъ семействъ; она при благопріятныхъ условіяхъ можемъ проявляться въ видѣ талантливости, геніальности, а при неблагопріятныхъ повести къ душевному заболѣванію. Такое предположеніе вмѣстѣ съ тѣмъ дѣлаетъ понятнымъ, отчего такъ часто талантливые люди подвержены психическому разстройству.

Совершенно иначе, чѣмъ Ломброзо, смотритъ на Наполеона проф. Ковалевскій.

Признавая у него, подобно другимъ невропатологамъ, тяжелую форму эпилепсіи, этотъ авторъ однако не склоненъ приписывать неврозу большого вліянія на духовную жизнь Наполеона. Проф. Ковалевскій, повидимому, не признаетъ у него свойствъ, присущихъ эпилептическому характеру, но указываетъ, что въ послѣдніе годы дѣятельности подъ вліяніемъ участившихся припадковъ умственныя силы Наполеона начали замѣтно падать.

Нашъ анализъ привелъ насъ между тѣмъ къ убѣжденію, что эпилепсія глубоко, кореннымъ образомъ измѣнила всю психическую личность Наполеона и черты, свойственныя эпилептическому характеру, мы могли подмѣтить у него уже съ самаго ранняго возраста.

Однако подобный выводъ, конечно, ни мало не выясняетъ историческаго значенія Наполеона. Вѣдь въ то время, когда онъ жилъ и дѣйствовалъ, безъ сомнѣнія было очень много эпилептиковъ, но только онъ далъ имя своей эпохѣ. Для этого нужны были выдающіяся умственныя способности, крупные таланты. И дѣйствительно, какъ бы ни старались нѣкоторые историки унизить личность Наполеона, объективное изученіе его дѣятельности легко убѣждаетъ каждаго, что мы имѣемъ дѣло съ однимъ изъ великихъ умовъ. Достаточно для этого, хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ, припомнить его біографію. Уже съ дѣтства, на школьной скамьѣ, онъ обращаетъ на себя общее вниманіе своими выдающимися способностями и быстро дѣлается первымъ ученикомъ. По выходѣ изъ школы онъ не перестаетъ усердно изучать исторію, военныя науки и при первомъ же представившемся ему случаѣ обнаруживаетъ результаты этого изученія. До Наполеона въ военной тактикѣ, въ стратегіи господствовала мертвая рутина; Наполеонъ явился смѣлымъ новаторомъ и его войны въ Италіи и Германіи до сихъ поръ приковываютъ вниманіе спеціалистовъ, а многія изъ данныхъ имъ сраженій изучаются теперь во всѣхъ военныхъ академіяхъ въ качествѣ классическаго образца.

Но Наполеонъ былъ не только геніальный полководецъ.

Въ то время, когда онъ, сдѣлавшись первымъ консуломъ, взялъ въ свои руки верховную власть во Франціи, эта страна представляла по истинѣ безотрадную картину: всюду господствовалъ хаосъ; не только имущество, но и жизнь не пользовались достаточной безопасностью; шайки разбойниковъ безнаказанно грабили и убивали мирныхъ гражданъ подъ самыми стѣнами Парижа; администрація отличалась продажностью; правосудія не существовало. Въ самый короткій срокъ, менѣе чѣмъ въ два года, такое положеніе государства измѣнилось до неузнаваемости; мѣсто прежняго безпорядка замѣнила стройная система, имущественныя и личныя права оказались обезпеченными въ достаточной степени, произволу и продажности былъ положенъ предѣлъ. Вновь созданная административная машина, работавшая съ безукоризненной правильностью, на столько удовлетворяла требованіямъ жизни, что въ основныхъ своихъ чертахъ остается и по настоящее время.

Но этого мало.

Наполеонъ не только былъ великій полководецъ, не только искустный администраторъ, онъ былъ и выдающійся законодатель. Ясно сознавая всю неудовлетворительность и устарѣлость существовавшихъ тогда во Франціи законовъ, онъ обратился къ содѣйствію опытныхъ юристовъ, образовалъ изъ нихъ комиссію, принималъ самъ горячее участіе въ ея засѣданіяхъ, руководилъ преніями и въ результатѣ былъ выработанъ кодексъ Наполеона, который Слоонъ сравниваетъ съ кодексомъ Юстиніана. Этимъ кодексомъ управляется Франція и понынѣ, слѣды его остаются даже въ нашихъ Привислянскихъ губерніяхъ, хотя онѣ очень короткое время находились подъ властью французовъ.

Я бы однако рисковалъ отнять у Васъ, Милостивыя Г-ни и Г-ри, слишкомъ много времени, если бы пожелалъ набросать всестороннюю характеристику дѣятельности Наполеона. Да, думается мнѣ, это было бы и излишне. Замѣчательныя дарованія его слишкомъ ярко проявлялись всюду, во всѣхъ его начинаніяхъ и только въ послѣдніе годы жизни Наполеона, особенно послѣ неудачнаго похода на Россію, его умственныя силы стали замѣтно ослабѣвать. Одинъ изъ близкихъ Наполеона, Шапталь, говоритъ, что онъ началъ „вырождаться“. Въ самомъ дѣлѣ, грубыя ошибки въ политикѣ, на поляхъ битвъ, при выборѣ людей стали совершаться все чаще и очевиднѣе. Прежняя могучая энергія ясно падала или проявлялась какъ бы пароксизмами. По всей вѣроятности здѣсь слѣдуетъ принимать въ разсчетъ участившіеся припадки эпилепсіи.

Итакъ, Наполеона I мы имѣемъ полное право причислять къ величайшимъ умамъ нашего столѣтія. Но судьба, столь щедро одаривъ этого замѣчательнаго человѣка, въ то же самое время снабдила его роковымъ недугомъ. И подъ вліяніемъ этого недуга сформировался характеръ Наполеона, вліяніемъ этого недуга существенно опредѣлилась и вся его политическая дѣятельность. Онъ имѣлъ всѣ данныя явиться однимъ изъ виднѣйшихъ дѣятелей въ области культуры, а вмѣсто того, преслѣдуя только личныя цѣли, широкою волною крови затопилъ весь цивилизованный міръ. Тэнъ высчиталъ, что въ войнахъ Наполеона погибло около четырехъ милліоновъ людей. Четыре милліона человѣческихъ жизней! Я не берусь рѣшить вопроса, сколько человѣческихъ жертвъ требовали въ эпоху Наполеона благо Франціи и счастіе всего человѣчества. Я не историкъ и даже не знаю, нужны ли были такія жертвы вообще, но, какъ невропатологъ, я твердо убѣжденъ, что значительная часть этихъ четырехъ милліоновъ всецѣло падаетъ на долю эпилепсіи, которою страдалъ великій человѣкъ.