Administrative rulemaking: legal relationship or organizational activity technology of functioning of the public administration authority?

Full Text

Административное нормотворчество исследуется в российской юридической науке с различных позиций и определяется как: 1) совокупность административных процедур¹; 2) алгоритм, элементы которого в конкретном органе исполнительной власти должны быть выражены в организационно-деятельностных технологиях его функционирования²; 3) часть процесса управления (участок управленческого цикла)³; 4) форма исполнительно-распорядительной деятельности, осуществляемая через специальное производство (производство по принятию нормативных управленческих актов⁴); 5) совокупность административно-процессуальных правоотношений⁵ и др.

Зачастую исследователи склонны рассматривать административное нормотворчество в качестве сложного правоотношения, а все логически следующие из данного подхода «шероховатости» и противоречия снимать с помощью выявления двухплоскостной структуры такого правоотношения: объектом процессуального правотворческого отношения принято считать материальное правотворческое отношение, постулируя тем самым усложненную систему существующих взаимосвязей в процессе принятия, изменения и отмены нормативных актов управления в единстве их статики и динамики⁶.

Одновременно, «правотворческий процесс есть регламентированная правовыми нормами деятельность по изданию нормативных актов управления, осуществляемая в рамках процедуры, определяющей взаимосвязи его участников и необходимую направленность их волевых актов, связанных с правотворческими действиями»⁷.

Однако не стоит забывать, что «…когда мы формулируем наше отношение к правовому регулированию как механизму или процессу, мы только задаем категориальное обозначение нашего объекта исследования, т.е. определяем его предмет как абстрактную модель правовой действительности…»⁸. Рассмотрение правовой действительности касается всегда наличного объема знаний о правовых явлениях, что в приложении к предмету исследования в интересующем нас случае означает: категория «правоотношение» используется в качестве одного из инструментов познания административного нормотворчества (к слову, не самого адекватного из возможных)⁹. И здесь необходимы пояснения. Для этого представляется верным соотнести категории «правоотношение» и «административное нормотворчество» посредством обращения к теоретическим посылам современной отечественной юриспруденции.

Так, одно из устоявшихся в науке определений «правоотношения» следующее: общественное отношение, урегулированное нормами права, участники которого имеют соответствующие субъективные права и юридические обязанности¹⁰. При этом признаками правоотношения являются следующие:

1) это общественное отношение, которое представляет собой двустороннюю конкретную связь между социальными субъектами;

2) оно возникает на основе норм права (общие требования правовых норм индивидуализируются применительно к субъектам и реальным ситуациям, в которых они находятся);

3) это связь между лицами посредством субъективных прав и юридических обязанностей;

4) это волевое отношение, ибо для его возникновения необходима воля его участников (как минимум хотя бы с одной стороны);

5) это отношение возникает по поводу реального блага, ценности, в связи с чем субъекты осуществляют принадлежащие им субъективные права и юридические обязанности;

6) это отношения, охраняемые и обеспечиваемые государством (в частности, возможностью государственного принуждения)¹¹.

С рядом уточнений и оговорок указанные признаки правоотношения распространяют и на сферу административного права¹², но из сказанного не следует, что все вышеперечисленное может быть беспроблемно приложено к феномену административного нормотворчества. Ведь даже на уровне абстрактных моделей редуцировать деятельность публичной администрации по принятию нормативных актов к правоотношению (или совокупности правоотношений) затруднительно, а сложности возникают на уровне элементарных логических посылов: прежде всего, этимологически ясно, что это отношение — двухэлементное построение, выраженное в сопоставимых показателях, но в правоотношении соотносятся сопоставимо статусные элементы, а в рамках правотворчества потребуется соотнести содержательное наполнение правового статуса и юридического инструментария, причем, когда второй еще не существует. Так, может быть, это отношение между интеллектуальными позициями, но тогда нет онтологической почвы для разбора предлагаемой схемы. Тут нужен феноменологический подход. Наконец, если приложить схематическое отображение правоотношения в ходе административного нормотворчества на реальное взаимодействие, то загадка становится вовсе не имеющей ответа: мало того, что нужно, по классической формуле «щедровитян», повлиять одним видом деятельности на иной вид, который будет выступать объектом первой (т.е. зададим управляемую и управляющую системы), мы еще и представления не имеем, как мы будем это проделывать и в чем будет заключаться переформулирование и перенормирование естественным образом развивающихся сфер и отраслей деятельности, нам неизвестно, будем ли мы управлять, а уже утверждаем однозначно, что нормотворчество является административным. (!) Далее.

Во-первых, административное нормотворчество содержательно является интеллектуальной деятельностью, которая в своем наиболее упрощенном виде может быть представлена так: «конструктивизация проекта разворачивается на основе эстафетных знаний, описывающих идеализированный объект. Проектировщик (смежник) переходит к разработке, конкретизации и детализации идеализированного объекта, постепенно наращивая реализационную составляющую. При этом он создает варианты идеализированного объекта и его составляющих, сравнивает их между собой, выбирает лучшие, согласовывает новые конструкции с уже созданными, продумывает и указывает процедуры и условия реализации проекта. Завершается работа получением новых эстафетных знаний (назовем их в отличие от первых «конечными»), позволяющих уже реализовать проект…»¹³. Подобное «проектное» видение нормотворчества вряд ли позволит сохранить ту самую двустороннюю конкретную связь между социальными субъектами общественных отношений, о которой заявляет общая теория права, пытающаяся любую креацию, всякое что-то значащее действие и интеллектуальные потуги подвести под общий знаменатель социального взаимодействия в целях оправдания дальнейшего правового опосредования и государственного обеспечения.

Общепринято, что «нормотворческую деятельность органов государственного управления можно считать опосредованной в отличие от непосредственного установления норм права, осуществляемого органами государственной власти. Эта опосредованность определяется подзаконностью нормативных актов органов управления, требованием издания их на основе и во исполнение законов»¹⁴. Это действительно так. Но сам факт правовой регламентации нормотворческой деятельности не превращает административное нормотворчество в правоотношение, хотя и не исключает справедливости суждения: «Не может быть такого положения, чтобы правовые отношения существовали помимо и независимо от юридических норм»¹⁵. Стоит сказать, что внутриорганизационная сфера деятельности публичной администрации, в рамках которой преимущественно осуществляется нормотворчество, не всегда подразумевает наличие правовых норм. К примеру, нормативный правовой акт будет базисной составляющей для возникновения большинства административных правоотношений, однако в рамках внутриорганизационных связей для регулирования организационно-служебных отношений наличие нормативного правового акта необязательно, так как достаточно ведомственной основы регламентации (положений, уставов, регламентов, циркуляров и т. д.)¹⁶. Кстати говоря, во внутриаппаратных (внутриорганизационных) отношениях нечего нормировать, здесь должны применяться иные средства: технологии и инструменты, в частности — программно-целевое управление (ведь атрибутивным признаком управления является его целенаправленность¹⁷), стандартизация, индивидуально-правовое регулирование, но не нормирование. Полагаем, что сомнительной является и сама конструкция внутриорганизационного правоотношения, поскольку внутриорганизационная составляющая деятельности публичной администрации не имеет самостоятельной онтологии, а лишь обеспечивает реализацию внешнеуправленческих отношений (деятельностей). В идеале, администрация никогда не существует и не действует исключительно для самой себя.

Наличие актов, касающихся регламентации административного нормотворчества, связано преимущественно с присущей данной деятельности полисубъектностью и необходимостью установления гибкого контроля за участниками правотворчества и попыткой сделать сам процесс подготовки и принятия нормативных актов управления «прозрачным».

Во-вторых, административное нормотворчество не предполагает наличие связи между его субъектами посредством субъективных прав и юридических обязанностей. Все субъекты нормотворческой деятельности являются лишь обязанными¹⁸ (и любое полномочие в таком случае суть обязанность). Функции административных институтов связаны с поддержанием установленного публичного порядка, дисциплинированием участников социального взаимодействия, а не с предоставлением возможностей своевольничать и ухищряться в выборе бесчисленных альтернатив возможных поступков¹⁹.

Так, из п. 2 постановления Правительства РФ от 13.08.1997 № 1009 «Об утверждении Правил подготовки нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти и их государственной регистрации» следует лишь перечень конкретных обязанностей для федеральных органов исполнительной власти: обеспечивать своевременное принятие нормативных правовых актов во исполнение федеральных конституционных законов, федеральных законов, указов и распоряжений Президента РФ, постановлений и распоряжений Правительства РФ; в установленный срок направлять в Министерство юстиции РФ запрашиваемые нормативные правовые акты; ежемесячно представлять в Министерство юстиции РФ перечни изданных правовых актов; осуществить меры по укреплению юридических служб и повышению эффективности их деятельности; привести в месячный срок свои нормативные правовые акты в соответствие с настоящим постановлением и др.

При этом Правила подготовки нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти и их государственной регистрации выступают в качестве административного документа, который позволяет спроецировать соответствующий административно-правовой режим на субъектов управленческих связей, задавая им коллективные или индивидуальные статусы, а также потенциал будущих административно-правовых действий (сопутствующих им операций и процедур)²⁰. Речи о каких-либо правах, корреспондирующих перечисленным ранее обязанностям, не может и быть. Верно отмечал в этом плане Л.А. Тихомиров: «Я требую не своего права, а исполнения в отношении меня чужой обязанности. Если я в чем-либо должен не уступить, то опять именно должен; я охраняю не свое право, а исполняю обязанность. Это точка зрения общая, основная. Право является лишь последствием обязанности и результатом взаимных обязанностей»²¹.

Нормотворческий потенциал органа исполнительной власти — превращенная форма обязанности по изданию нормативных правовых актов управления. В таком случае следует критически отнестись к выводам о праве органа на установление тех или иных норм²². Противоположный вывод превратился бы в аргумент, оправдывающий бездействие публичной администрации, отказывающейся в силу различных обстоятельств от нормирования («право на юридический пробел»), а вопросы о законности, эффективности и целесообразности нормативного правового акта управления сами по себе приобрели бы второстепенное значение, если вообще не были бы сняты с обсуждения. Следовательно, теория корреспондирования субъективных прав и юридических обязанностей к административному нормотворчеству не применима.

В-третьих, по мнению Б.В. Дрейшева, «по своему содержанию правомочия и обязанности участников правотворческих отношений различны. Цель каждого правомочия и каждой обязанности — совершение необходимых действий в определенный момент правотворческого процесса. Взаимосвязь, взаимообусловленность и взаимодействие волевых актов участников правотворческих отношений создают необходимые предпосылки для формирования государственного волеизъявления»²³. Не сказал ли тем самым автор, что волевой аспект исследуемых им правотворческих отношений сведен к минимуму, ведь необходимо действовать определенным образом и в определенный момент в рамках уже начатого процесса (как продолжения административного правогенеза), а всякое несогласованное действие будет лишь сопротивлением? Верно, что «вряд ли можно признать убедительным отрицание волевого характера правоотношения с точки зрения воли его участников, ссылаясь лишь на то, что некоторые правоотношения возникают или прекращаются помимо воли участников. Как известно, в наиболее широком круге отношений — в реализации гражданами их политических прав, в гражданских, трудовых, земельных, семейных, колхозных и ряде других правоотношений — воля участников выражается достаточно четко»²⁴. Однако именно в рамках нормотворческой деятельности, когда речь идет об уже начатом процессе, ее волевое содержание сведено к минимуму, субъекты такой деятельности — профессиональные исполнители — действуют по заданным алгоритмам (волевые аспекты взаимодействия в данном случае распределены между немногими — проектировщиками).

Известно, что публично-значимые интересы обеспечиваются деятельностью государственной администрации, поскольку необходимый уровень устойчивости социума зависит от сохранения и поддержания установленного порядка управления²⁵. И если акцент в данной деятельности ставить на волевом аспекте, то не приведет ли излишнее воление ее участников к социальной дестабилизации? Именно этим оправдан «машинно-аппаратный» подход к субъектам административного нормотворчества, превращающий фактические отношения между ними в череду организационно-технологических циклов и алгоритмической работы, но не в правоотношения.

Наконец, административное нормотворчество является системой. «При этом понятие системы для целей упорядочения административного законодательства, по всей видимости, следует трактовать не просто как «воспроизводимые взаимоотношения субъектов деятельности или коллективов, организованные в виде регулярных социальных практик», а в нескольких разных планах: 1) как совокупность процессов; 2) как функциональную структуру; 3) как определенную организацию, или организованность, материала, охваченного этой структурой или этими процессами; 4) как морфологию, на которой сложилась и существует рассматриваемая система»²⁶. Может ли перечисленное многообразие уровней системы административного нормотворчества уложиться в прокрустово ложе категории «правоотношение»? Думается, что любая попытка осуществить подобное обречена на неудачу. А та совокупность фактических общественных отношений, которая именуется правотворческим отношением в сфере публичного управления, так и останется непоименованной, не найдя себе места среди прочих номенклатур, если не изменить методологию исследования, которая позволила бы дать ответ на вопрос о сущности административного нормотворчества.

Перед исследователем возникает парадоксальная ситуация: административное нормотворчество суть правотворческое отношение (совокупность отношений), отчасти регламентированное правовыми нормами, но не правоотношение. (!) Как это вообще возможно?

Дело в том, что разнообразие и богатство фактических отношений, облекаемых в операциональные схемы функционирования, осуществления алгоритмов и отдельных действий, не всегда могут быть охвачены единственной категорией (такой как «правоотношение) и устояться в классификаторах и номенклатурах юридической догматики²⁷. Данное обстоятельство давно уже стало притчей во языцех.

Правотворческая деятельность — сложное материально-процессуальное образование, обладающее двойственной природой:

1) материально-правовым содержанием (сущностная сторона правового регулирования — принятие, изменение, отмена актов и норм);

2) процедурно-процессуальной формой, которая выступает средством реализации материально-правового содержания²⁸.

Представляется верным отнести материально-правовое содержание правотворческой деятельности к технологической стороне реализации функции органов публичного управления по нормативному правовому регулированию, одновременно рассматривая процедурно-процессуальный механизм правотворчества как форму правотворческой технологии.

Данное предположение подтверждается тем обстоятельством, что «предмет правовой технологии по своему составу не может быть сведен к средствам и процедурам, он обладает сложной структурой, включающей методы познания правовой реальности, а также систему методов, способов и процедур конструирования правовых систем и институтов, систему мер создания эффективных правовых структур»²⁹.

Глубинной предпосылкой технологии является творчество, направленность на преобразование мира и социальной действительности³⁰. То есть процесс (процедура) и технология не могут быть отождествляемыми явлениями, более того, они образуют некую оппозицию, которую юридическая практика нормотворчества преодолевает как чистая диалектика.

Нормотворческая технология, основываясь в содержательном смысле на творческой деятельности субъектов, участвующих в создании нормативных актов, предполагает наличие своего рода экспериментальной практики (идей, проектов, планов, требующих апробации, уточнения, корректировки и т. д.)³¹. В свою очередь, процессуализация нормотворческой деятельности любого властного субъекта требуется для установления границ разного рода экспериментальных практик социального нормирования, ведь «эксперименты в области права требуют большой осторожности»³². И лишь ограничив свободу в осуществлении разного рода непредвиденных экспериментов субъектами нормотворчества с помощью процедурно-процессуальной формы, можно переходить к решению вопросов повышения эффективности³³ правового воздействия с помощью «технологической развертки» нормотворческой деятельности.

В реальной нормотворческой практике органов исполнительной власти реализуется комплекс мероприятий (процедур) в рамках единой процедурно-технологической карты, которая преимущественно указывает на процедурно-процессуальную форму, однако предполагает и технологический порядок, подразумевающий воспроизводимость опыта нормотворчества при любых условиях и его направленность на изменение социальной действительности³⁴.

Процедурно-технологическая карта нормотворческой деятельности (процесса) федеральных органов исполнительной власти³⁵ задается Правилами подготовки нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти и их государственной регистрации и рядом иных производных от них правил, анализ которых указывает на возможность построения алгоритма административного нормирования:

1) обнаружение потребности в официальном вмешательстве органа власти в деятельность, общественные отношения (т.е. необходимости установления правомерных ограничений или запретов);

2) определение темы (предметности) для соответствующего правового акта (границы регламентации);

3) сбор информации и оценка ситуации (деятельности, отношений), нуждающейся в надлежащей регламентации (формирование теоретической и эмпирической базы регламентации);

4) формирование правовой идеологии как системы идей, принципов, целей, задач органа управления, сопровождаемое принятием актов (документов) стратегического планирования (ст. 7, 8, 11 Федерального закона от 28.06.2014 № 172-ФЗ «О стратегическом планировании в Российской Федерации»);

5) принятие и введение в действие непосредственных регуляторов (нормативных правовых актов органов исполнительной власти и иных органов публичного управления), обеспечиваемые процедурами согласования (в том числе общественного), экспертной оценки, оценками регулирующего и фактического воздействия (постановление Правительства РФ от 13.08.1997 № 1009 «Об утверждении Правил подготовки нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти и их государственной регистрации», постановление Правительства РФ от 15.10.2016 № 1050 «Об организации проектной деятельности в Правительстве Российской Федерации» и др.);

6) реализация правоприменительных циклов на основании сформированной правовой базы (принятие актов органами власти по конкретным случаям)³⁶.

Алгоритм административного правотворчества должен реализовываться последовательно и непрерывно, а в конкретном органе исполнительной власти находит свое выражение в организационно-деятельностных технологиях его функционирования³⁷.

Таким образом, именно «организационно-деятельностная технология функционирования органа публичного управления» является наиболее адекватной категорией для ответа на вопрос о сущности административного нормотворчества, которое как деятельность осуществляется в особых процедурно-процессуальных формах, не подразумевает наличия противостоящих друг другу субъектов (сторон), а, напротив, является эксклюзивной разновидностью профессиональной кооперации, где каждый субъект заодно с другими (иначе дело просто не пойдет, акт управления принят не будет) совершает операции, объединенные в рамках алгоритмизированной деятельности общностью целей и задач.

Примечания:

¹ Административный процесс: учебник / Под ред. М.А. Штатиной. М., 2015. С. 130-142.

² Осинцев Д.В. Административное право: учебник. Екатеринбург, 2017. С. 52.

³ Бахрах Д.Н. Основные понятия теории социального управления. Учебное пособие. Пермь, 1978. С. 84-90.

⁴ Застрожная О.К. Советский административный процесс: Учебное пособие. Воронеж, 1985. С. 49.

⁵ Сорокин В.Д. Административно-процессуальные отношения. Л., 1968. С. 55.

⁶ Дрейшев Б.В. Правотворческие отношения в советском государственном управлении // Правоведение. 1975. № 2. С. 61.

⁷ См.: там же. С. 58.

⁸ Тарасов Н.Н. Методологические проблемы юридической науки. Екатеринбург, 2001. С. 236.

⁹ Перед нами один из возможных дискурсов. «Именно дискурс как структурная последовательность интенциональных актов, складывающихся в процессе коммуникации (как непосредственной, так и опосредованной), формирует определенную версию правовой реальности». См.: Честнов И.Л. Легитимность права: конструирование и измерение // РЖПИ. 2018. № 2. С. 12.

¹⁰ Юридический энциклопедический словарь / Под ред. А.В. Малько. М., 2016. С. 117.

¹¹ См.: там же. С. 117.

¹² См., например: Козлов Ю.М. Административные правоотношения. М., 1976. С. 19-40, Стахов А.И., Кононов П.И. Административное право России: учебник. М., 2014. С. 71-79; Административное право: учебник / Б.В. Россинский, Ю.Н. Старилов. М., 2010. С. 68-83, 146-157.

^Вместе с тем, в науке административного права всегда существовали свои альтернативы и эксклюзивные взгляды на исследуемые феномены (например, нормотворчество может быть описано при помощи категорий «нормотворческий потенциал», «самодостаточная деятельность», «система» и через множество производных схем, моделей и идеальных объектов). См.: Жамбиева Е.М. Административное право как элемент публично-правовой системы: материалы ежегодной научной конференции молодых ученных и студентов «Правовая реформа в России». Екатеринбург, 2011. С. 7–11.

¹³ Розин В.М. Введение в схемологию: Схемы в философии, культуре, науке, проектировании. М., 2017. С. 101.

¹⁴ Советское административное право. Методы и формы государственного управления. М., 1977. С. 33.

¹⁵ Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права: учебник. М., 2014. С. 373.

¹⁶ Осинцев Д.В. Административное право: учебник. С. 72.

¹⁷ Бахрах Д. Н. Структура аппарата управления: учебное пособие. Свердловск, 1983. С. 39.

¹⁸ В советской юридической литературе велись оживленные дискуссии по поводу юридического содержания правоотношений и соотношения субъективных прав и юридических обязанностей. При этом высказывалось мнение о том, что содержанием права всегда являются действия других лиц (т.е. лиц обязанных). См.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958. С. 143. В приложении к проблеме административного нормотворчества сказанное обнаруживает несостоятельность использования для обозначения правотворчества конструкции правоотношения, поскольку права на действия других лиц в деятельности по принятию нормативных актов управления просто не возникают (разве что имеются социальные ожидания у определенных групп субъектов и интерес в принятии того или иного акта).

¹⁹ Осинцев Д.В. Административное право: учебник. С. 76.

²⁰ Осинцев Д. В. Административное право: учебник. С. 79.

²¹ Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения // Тихомиров Л.А. Церковный собор, единоличная власть и рабочий вопрос. М., 2003. С. 156.

²² Мицкевич А. В. Субъекты советского права. М., 1962. С. 127.

²³ Дрейшев Б.В. Указ. соч. С.58.

²⁴ Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С. 218.

²⁵ Соболев О.В. Ограничения прав граждан как структурный элемент метода административно-правового воздействия и формы его выражения // Вестник ЮУрГУ. Серия «Право». 2018. Т. 18. № 3. С. 101.

²⁶ Выкладки Школы СМД-методологии. Цитируется по: Мельниченко В.В. О систематизации административного законодательства // Электронное приложение к «Российскому юридическому журналу». 2016. № 4. С. 50.

²⁷ Также верно, что: «Пределы правового пространства, безусловно, шире, чем известное понятие пределов правового регулирования. Последнее касается объема отношений, которые в силу действия целого ряда факторов подвергаются правовому регулированию». См.: Скоробогатов А.В., Краснов А.В. Правовое пространство: постклассическая интерпретация // РЖПИ. 2016. № 3. С. 82.

²⁸ Манахова Ю.В. Правотворческая деятельность в современном российском обществе: Теоретический аспект: Дис. … канд. юрид. наук. М., 2006. С. 41.

²⁹ Черненко А.К. Теоретико-методологические проблемы формирования правовой системы общества. Новосибирск, 2004. С. 175.

³⁰ Миронов А.Н. Административные процедуры технологии подготовки нормативных правовых актов федеральными органами исполнительной власти / Под общ. ред. А.С. Дугенца. Владимир, 2012. С. 14.

³¹ В то же время разработка соответствующей концепции (в рамках той же технологии) должна предоставить возможность постоянного измерения состояния права, контроля за процессами правообразования и применения, отграничения ложных характеристик права от действительных. См.: Шульц В.Л., Бочкарёв С.А. «Состояние права» как объект научно-практического осмысления // РЖПИ. 2014. № 4. С. 15.

³² Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в социалистическом государстве. М., 1966. С. 86, 87.

³³ См., например: Сысоев Ю.Е. Системообразующие принципы нормотворчества: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 2006. С. 21-29.

³⁴ См. подробнее: Осинцев Д.В. Правовые модели управления. Екатеринбург, 2018. С. 139, 140.

³⁵ Нормативные правовые акты Правительства РФ принимаются в порядке, установленном самим Правительством (см.: абз. 3 ст. 23 Федерального конституционного закона 17.12.1997 № 2-ФКЗ «О Правительстве Российской Федерации» и постановление Правительства РФ от 01.06.2004 № 260 «О Регламенте Правительства Российской Федерации и Положении об Аппарате Правительства Российской Федерации»).

³⁶ Такое недискретное рассмотрение административного нормотворчества и правореализации (правоприменения) имеет свои основания и демонстрирует направленность правотворческой деятельности публичной администрации на преобразование, практическую реализацию нормотворческого потенциала.

³⁷ Осинцев Д.В. Административное право: учебник. С. 52.

About the authors

Dmitriy V. Osintsev

Ural State Law University

Author for correspondence.
Email: dimios@mail.ru

Doctor of Law, Associate Professor, Professor of the Department of Management Theory and Practice

Russian Federation, Yekaterinburg

Artem S. Domchenko

South Ural State University

Email: artem.domchenko@yandex.ru

Post-Graduate Student of the Department of Theory of State and Law, Constitutional and Administrative Law

Russian Federation, Chelyabinsk

References

Supplementary files