К вопросу о емкости промышленных ландшафтов (на материале древесноугольной металлургии Урала конца XIX- начала ХХ вв.)

Полный текст

ВВЕДЕНИЕ В последнее время к изучению промышленных ландшафтов, проводимому географами [Лаходанов, 1972; Мильков, 1973; Покишевский, 1952; Снитко, Шмелева, 2011; Тютюнник, 1991; Тютюнник, 2015; Тютюнник, 2017; Тютюнник, Пашкевич, Губарь, 2019], подключились и историки [Курлаев, 2018; Курлаев, 2019; Курлаев, 2020]. Исследователи уточняют содержание данного понятия; перечень объектов, попадающих под определение «промышленного ландшафта»; разрабатывают принципы и методы изучения. При этом они не обратили внимания на такую важную характеристику ландшафта как его емкость, т.е. численность людей, которые могут существовать на данной территории и при данном типе хозяйствования. Проблема емкости «вмещающих ландшафтов» активно изучается представителями социоестественной истории [Антипова, 2006; Кульпин-Губайдуллин, 2012; Кульпин-Губайдуллин, 2014] и сторонниками структурно-демографической теории [Turchin, Nefedov, 2009; Нефедов, Турчин, 2006; Нефедов С.А., Турчин, 2007; Нефедов С.А., 2005]. Их объединяет консенсус по поводу того, что в традиционной экономике возможности развития общества (прежде всего - в отношении роста народонаселения) ограничены, во-первых, ресурсной базой того ландшафта, в котором это общество проживает; а, во-вторых, методами хозяйствования [Антипова, 1996] (при изменении производственных технологий или типа хозяйствования емкость ландшафта может меняться, например, при переходе от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству она существенно расширилась1). В работах этих направлений внимание сосредоточено на аграрном секторе экономики в традиционном (доиндустриальном) обществе. Акцент на сельском хозяйстве, с одной стороны, вполне оправдан - этот сектор экономики является основным в традиционном обществе; но, с другой стороны, он существенно сужает поле исследования, т.к. вне фокуса научного поиска остаются прочие отрасли экономики. В этой работе предпринимается попытка перенести данный подход на древесноугольную металлургию, рассмотрев с его помощью черную металлургию Урала в конце XIX - начале ХХ вв.; т.е. в тот период, когда она стала испытывать серьезный дефицит топлива. В ходе исследования предполагалось решить две задачи: определить эвристический потенциал концепта «вмещающий ландшафт» применительно к древесноугольной металлургии и описать развитие черной металлургии Урала в конце XIX - начале ХХ вв. МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ Основание сравнивать эти, казалось бы, столь несхожие отрасли - древесноугольную металлургию и сельское хозяйство - заключается в том, что они базируются на эксплуатации возобновляемого ресурса - растений. В случае с земледелием таковыми выступают сельскохозяйственные культуры (прежде всего, злаки); а в случае с древесноугольной металлургией - лес, который шел на заготовку дров, древесного угля и деловой древесины. Следовательно, производственные возможности ландшафта и его емкость определяются такими параметрами как площадь земельного участка, плодородие почвы, количество растений, произраставших на этом участке земли, видовой состав растений и срок восстановления ресурса. Если в сельском хозяйстве цикл, в течение которого восстанавливалось плодородие почвы, составлял три года (при ведении трехпольного хозяйства); то в лесном хозяйстве от одной вырубки до следующей проходило минимум 50 лет, а нередко срок созревания леса определялся в 120-150 лет. Длительный вегетационный период деревьев стал причиной дефицита горючих материалов и стагнации металлургии в Западной Европе в XVII- XVIII в., а на Урале - в середине XIX - начале ХХ в.2 Однако по другим характеристикам сельское хозяйство и древесноугольная металлургия существенно различаются. Древесноугольная металлургия более требовательна к ресурсной базе. Помимо леса ей нужны месторождения полезных ископаемых (руды черных и цветных металлов, флюсы, огнеупорные и строительные материалы); а также реки, которые, с одной стороны, должны быть не очень широкими, чтобы можно было поставить плотину с водяными двигателями, а, с другой, - достаточно полноводными, чтобы служить транспортными артериями. Кроме того, в отличие от сельского хозяйства, древесноугольная металлургия не может быть автаркией - закрытой, самообеспечивающейся экономикой; ее продукция должна производиться для рынка, либо изготовляться по заказам государственной власти, а продовольствие для рабочих и тягловой силы и многое другое - приобретаться за пределами этого хозяйства. Это значит, что рядом с горнозаводским хозяйством (на расстоянии транспортной доступности) должно находиться товарное производство сельскохозяйственной продукции, которое способно обеспечить продовольствием и население горнозаводских поселков, и тягловую силу. Поскольку емкость вмещающего ландшафта исчисляется в количестве людей, которые в нем могут прокормиться, емкость древесноугольной металлургии будет определяться, во-первых, производственными возможностями ландшафта, а, во-вторых, условиями торговли - условиями обмена металла на продовольствие и другие необходимые товары. Если цены на металл растут, а на продовольствие снижаются, то условия торговли для горнозаводского хозяйства улучшаются, емкость ее «экологической ниши» расширяется. Падение цен на металл и рост цен на продовольствие, наоборот, сужают емкость ниши. Следовательно, в первом приближении емкость древесноугольной металлургии (т.е. количество работников, которым данное производство дает средства существования) можно представить в виде функции: VT = f(T, К, PM/PF), где VT - емкость вмещающего ландшафта (выраженная в количестве работников металлургического производства), T - природные ресурсы ландшафта (возобновляемые запасы топлива, минеральные ресурсы, реки), К - производственный капитал (технологии и оборудование), PM/PF - соотношение цен на продукцию металлургии (PM) и продовольствия (PF). Это уравнение не учитывает того, что доход, полученный от реализации продукции металлургического производства, рабочим доставался не в полном объеме. Одну его часть (прибыль) получал заводовладелец; другая (налоги) шла в доход государству и местному самоуправлению; третья часть (в виде инвестиций) направлялась на амортизацию и расширение капитала, и только четвертая часть доставалась работникам производства. TR = Pr +G + I + C, где TR - валовой доход, Pr - прибыль, G - доход государства (налоги), I - инвестиции в капитал, C - доход домохозяйств, проживавших в данном ландшафте. Исключить первые три компонента (или абстрагироваться от них) невозможно. Однако, следует отметить, что и продукция земледельческого хозяйства в традиционной экономике потреблялась не только самими крестьянами: часть этого продукта в виде ренты (оброка) шла в доход землевладельцу (Pr), часть - на уплату налогов (G), часть - на восстановление средств производства (I). И это обстоятельство не мешает исследователям описывать аграрную экономику в категориях вмещающего ландшафта. Опираясь на исследования А.С. Грузинова [Грузинов. 2009], В.Д. Белова [Белов, 1896], а также налоговое законодательство3 можно приблизительно оценить ту долю валового дохода, выручаемого от продажи металла, которая шла на содержание местного горнозаводского населения и инвестиции в металлургическое производство. Если в середине XIX в. она составляла не более 40% (прибыль заводовладельцев достигала 50% и около 10% шло на уплату налогов); то в конце XIX - начале ХХ вв. она достигала 67-80% (5-18% прибыль, около 10-15% налоги). Эти расчеты очень приблизительны, но они косвенно подтверждаются источниками. Если в XVIII в. - первой половине XIX в. прибыли с заводов позволяли хозяевам вести вызывающе роскошный образ жизни; то в начале ХХ в. ситуация существенно поменялась: некоторым очевидцам казалось, что цель горнозаводского хозяйства заключалась в обеспечении заработком местного населения. В 1908 г., в разгар кризиса в горнозаводской промышленности Урала, С. П. Фармаковский писал: «Нигде в мире нет заводов, обязанных вести дело только ради того, чтобы прокормить рабочего, а на Урале почти все заводы именно так поставлены. Кормят рабочих не только посессионеры, для которых это кормление по закону обязательно, но и заводчики-собственники, отчасти из благотворительности, отчасти из опасения, что голодный рабочий разнесет фабрики или выжжет леса. Суммы денег прокормления таким образом огромны: их хватило бы на переоборудование многих заводов» [Фармаковский, 1908: 402-403]. Итак, основной функцией лесов, принадлежавших горным заводам, являлось снабжение производства топливом, т.е. обеспечение прибылей заводовладельцам, заработков - рабочим, налогов - государству и земствам. При этом количество заготавливаемого топлива определялось ежегодным приростом древесной массы на той площади, где металлургический завод мог заготовить это топливо. О «рабской зависимости от наличности запасов леса» в XIX - начале ХХ вв. было написано немало [Боклевский, 1899; Былим-Колосовский. 1900; Менделеев, 1900; Рагозин, 1902]. Однако, выполнение данной функции сталкивалось с рядом ограничений. Первое. Леса должны были снабжать топливом и древесиной не только производство, но и местное население, в котором далеко не все были заняты на заводских работах. По оценке главного начальника горных заводов Урала П.П. Боклевского, на рубеже XIX-ХХ вв. на надобности населения отпускалось дров примерно в вдвое меньше того, что потреблялось заводами (примерно 236,5 против 437 тыс. куб. саж. в 1895 г.) [Боклевский, 1899: 4]; по данным «Отчетов Горного департамента» на посессионных заводах около 80% дров шло «для горнозаводских надобностей», а 20% - «для потребности населения»; на казенных заводах производство и население потребляли лесные материалы примерно в равном объеме4. Второе. Далеко не всякий участок дачи пригоден для эксплуатации: мало было нарубить дрова и выжечь уголь - их надо было доставить в завод. Даже в начале ХХ в. в округах, испытывавших острейший дефицит древесного горючего, можно было найти отдаленные участки заводских дач с «перестойным», гниющим на корню лесом. Проблема введения в эксплуатацию таких лесов была предметом особого внимания специалистов [Боклевский, 1899: 5; Былим-Колосовский. 1900: 44-45; Менделеев, 1900: 51-53]. Третье. В конкурентную борьбу с заводами за лес и землю вступало местное население. С отменой крепостного права и освобождением мастеровых и урочных работников от «обязательного труда» горнозаводское население становилось «свободными сельскими обывателями», которым полагался земельный надел. Заводовладельцы (да и администрация казенных заводов) всячески затягивали процедуру землеустройства населения (на ряде заводов владельцы пошли на обман мастеровых, в результате которого те «добровольно» отказались от своего надела5). Тем не менее, в конце XIX - начале ХХ вв. в результате землеустройства горнозаводского населения6, а также вследствие прекращения деятельности некоторыми заводами площадь земель и лесов горных заводов в конце XIX - начале ХХ вв. уменьшилась на 1/4. Если в 1882 г. площадь земли, принадлежавшей доменным и передельным заводам Урала, составляла 10,6 млн дес., из которых 8,7 млн дес. были под лесом, то к 1911 г. площадь земли была 7,8 млн дес., в т.ч. 6,5 млн дес. под лесами7. Четвертое. Горные заводы, столкнувшись в конце XIX - начале ХХ вв. с дефицитом дров и древесного угля, стали все чаще обращаться к альтернативным источникам топлива - каменному углю, торфу, нефти, древесным суррогатам (ветви, хвоя, пни). В 1900-1911 гг. на нефть, каменный уголь и торф приходилось 6,5-14,5% тепловой энергии, потреблявшейся горными заводами [Шумкин. 2019 2: 64-65]. На некоторых сталеплавильных заводах и на комбинатах (сочетавших производство чугуна, железа и стали) доля минерального топлива в энергобалансе была очень высокой: более 50% на Чусовском, 45% на Пермском пушечном, 37% на Воткинском, 21% на Верхисетском) [Шумкин. 2020: 175, 184]. Но для большинства заводов минеральное топливо оставалось малозначимым источником энергии или вообще не использовалось, т.к. переход на новое горючее был связан с решением целого ряда экономико-технологических проблем: наличие доступных месторождений, условия доставки топлива на заводы, возможность его использования без ущерба качеству продукции и т.д. Пятое. Несмотря на утвердившееся в историографии мнение о том, что во второй половине XIX - начале ХХ вв. горнозаводское население обладало низкой мобильностью (в сравнении с пролетариатом С.-Петербурга, Юга и других регионов), оно не было навечно прикреплено к заводу. У уральского мастерового, все-таки, был определенный выбор: он мог уйти на золотоплатиновые промыслы, на строительство железных дорог, заняться кустарными промыслами, сельским хозяйством (в случае успешного завершения землеустроительной операции). Однако все эти обстоятельства не отменяют необходимости проверки предположения о том, что в черной металлургии Урала конца XIX - начала ХХ вв. количество рабочих находилось в зависимости от площади лесов, которыми владели заводы. Источниковой базой для данного исследования послужили статистические справочники Горного ученого комитета8. Сведения о рабочих и площади лесов, которыми владели заводы черной металлургии, публиковались в них с 1882 по 1911 гг. (в справочниках за 1883, 1884, 1888 гг. отсутствуют сведения о лесах). Эти данные включают немало пропусков, повторяющихся показателей, опечаток. И если сведения о площади лесов поддаются частичной корректировке9, то сведения о численности рабочих приходится принимать без исправлений. Поскольку цель работы состоит в том, чтобы выявить зависимость между количеством рабочих и площадью горнозаводских лесов, пришлось исключить из анализа предприятия, которые не предоставляли данных о своих лесах: Вижаихинский, Велсовский, Кутимский, Николаевский, Никольский, Ивано-Павловский, Балашевский заводы. Также были исключены неполные пары данных - когда имеются сведения о рабочих, но нет сведений о лесах либо наоборот. Данные о численности рабочих в источнике определялись как среднесписочный показатель: общее количество выходов рабочих на работу, деленное на число рабочих дней в течение года. При обращении к статистическим данным о численности рабочих следует принять во внимание ряд обстоятельств. Во-первых, в 1880-е гг. методика сбора данных еще только отрабатывалась. Поэтому некоторые заводы приводили явно неполные сведения; а некоторые указывали число рабочих в 2-3 раза больше того, что показывалось в последующее время. Во-вторых, на Урале в периоды плохой конъюнктуры была широко распространена практика неполной рабочей недели и т.н. «гулевые дни», т.е. в реальности на заводе могло работать существенно больше того числа, которое указывалась в статистике. В-третьих, объем работ и, следовательно, занятость рабочих определялись во многом сезоном и погодными условиями. Зимой и летом (в периоды низкого уровня воды в заводских прудах) работы было меньше, чем осенью и весной. Более того, по сложившейся традиции в июле вся работа прекращалась (кроме обслуживания доменных печей) - в это время рабочие уходили в отпуска на заготовку сена для домашней скотины. В-четвертых, с 1886 г. сведения о рабочих, занятых на добыче железных руд, стали публиковаться отдельно от данных о рабочих, занятых собственно производством металлов. Численность этих рабочих также должна быть учтена при определении емкости древесноугольной металлургии. В-пятых, заводы Нижнетагильского, Сысертского, Верхисетского, Богословского и Кыштымского округов наряду с чугуном, железом и сталью производили медь. Поскольку медеплавильные производства снабжались дровами и углем из тех же лесов, что и заводы черной металлургии, сведения о рабочих, занятых на добыче медных руд и производстве меди также должны быть учтены при расчете емкости лесных дач. В-шестых, рабочих, занятых на добыче золота, платины, хромистого железняка и ряда других полезных ископаемых, при расчете емкости лесов учитывать не следует, т.к. эти минералы не подвергались дальнейшей переработке с использованием древесного топлива на территории горных заводов. В-седьмых, четкую грань между горнозаводскими рабочими и крестьянами, занятыми сельскохозяйственными работами прочертить невозможно. Добычу руд и «вспомогательные работы» (заготовку дров и древесного угля, перевозку топлива, руд и продукции), как правило, производили крестьяне в свободное от основных сельскохозяйственных работ холодное время года. Что же касается мастеровых - горнозаводских рабочих, выполнявших т.н. «основные работы» на территории заводов, то для них огородничество и содержание домашней скотины было важнейшей составляющей быта; нередко мастеровые заводили и пашню. Т.е. в районах сосредоточения горных заводов сельскохозяйственные и горнозаводские работы дополняли друг друга. РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ Рассмотрим, как менялась площадь лесов и численность рабочих в целом во всей черной металлургии Урала в 1882-1911 гг. Динамика площади лесов, количества рабочих черной металлургии Урала представлена в таблице 1 и на рисунке 1. Таблица 1 Площадь лесов и численность рабочих заводов черной металлургии Урала в 1882-1911 гг.* Год Количество рабочих Общая площадь лесов Площадь леса на одного рабочего Число рабочих на 1000 дес. леса Черная металлургия Медеплавильное производство в дачах заводов черной металлургии Всего Основные цеха Вспомогательные работы Добыча руды чел. чел. чел. чел. чел. тыс. дес. дес./ чел. чел. / тыс. дес. 1882 50484 90039 - 947 141470 8745,9 61,8 16,2 1885 53840 83608 - 968 138416 8062,1 58,2 17,2 1886 55011 83848 7051 981 146891 8129,6 55,3 18,1 1887 55665 92118 25111 1506 174400 8147,9 46,7 21,4 1889 50397 86138 21951 1844 160330 8000,5 49,9 20,0 1890 54335 87906 22816 1768 166825 8022,9 48,1 20,8 1891 47288 75981 21085 1770 146124 8437,5 57,7 17,3 1892 49854 81290 20815 1303 153262 8690,2 56,7 17,6 1893 56565 86780 20781 1802 165928 8686,5 52,4 19,1 1894 48792 85766 20932 1720 157210 8107,8 51,6 19,4 1895 51408 96053 23590 2363 173414 8016,6 46,2 21,6 1896 57746 97088 25656 2205 182695 8499,1 46,5 21,5 1897 59165 95604 27245 2578 184592 8499,8 46,0 21,7 1898 54264 100424 24346 2746 181780 8661,8 47,6 21,0 1899 62182 103294 26962 1997 194435 8760,7 45,1 22,2 1900 63347 108748 30512 3331 205938 8514 41,3 24,2 1901 61174 96949 31923 3939 193985 8275,4 42,7 23,4 1902 66103 97417 23499 5967 192986 8211,7 42,6 23,5 1903 64596 84155 13386 5153 167290 8185,7 48,9 20,4 1904 64972 85653 13528 5891 170044 8079 47,5 21,0 1905 64471 81300 18048 5315 169134 8087,3 47,8 20,9 1906 69542 81305 15904 6500 173251 7881,5 45,5 22,0 1907 73134 74460 17341 7642 172577 7784,5 45,1 22,2 1908 73242 72841 13425 8828 168336 7669,7 45,6 21,9 1909 67967 76413 12302 7927 164609 7143,9 43,4 23,0 1910 53826 52792 12025 9688 128331 6415,3 50,0 20,0 1911 63084 57013 14662 9584 144343 6514,5 45,1 22,2 * Составлено и подсчитано по: Горнозаводская производительность России в 1882 году. СПб., 1884. С. 303-335; Горнозаводская производительность России в 1883 году. СПб., 1885. С. 167-181; Горнозаводская производительность России в 1885 году. Ч. I. СПб., 1888. С. 147, Ч. II. СПб., 1888. С. 3-11; Сборник статистических ведений о горнозаводской промышленности России в 1908 году. Ч. II. Таблицы. СПб., 1910. С. 244-245, 252-253, 268-285, 310-315; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1886 году. СПб., 1888. С. 148, 150-151, 194-203, 224-226; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1887 году. СПб., 1890. С. 142, 146-147, 198-207, 224-227; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1888 году. СПб., 1891. С. 164, 168-169, 178-189; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1889 году. Часть II. СПб., 1892. С. 6, 8-9, 16-25, 40-43; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1890 заводском году. СПб., 1892. С. 134, 136-137, 144-157, 168-171; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1891 заводском году. СПб., 1893. С. 150, 152-153, 160-167, 184-187; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1892 заводском году. СПб., 1895. С. 166, 178-187, 202-205; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1893 заводском году. СПб., 1896. С. 174, 176-177, 186-195, 212-215; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1894 заводском году. СПб., 1896. С. 198, 200-201, 210-219, 238-241; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1895 заводском году. СПб., 1897. С. 190, 192-193, 202-213, 232-237; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1896 заводском году. СПб., 1899. С. 210, 212-213, 222-235, 254-259; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1897 заводском году. СПб., 1899. С. 194, 196-197, 206-219, 240-246; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1898 заводском году. СПб., 1900. С. 192, 194-195, 204-217, 238-245; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1899 году. СПб., 1901. С. 198, 210-223, 248-256; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1900 году. СПб., 1903. С. 210, 212-213, 222-237, 266-273; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1901 году. СПб., 1904. С. 234, 238-239, 248-263, 292-299; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1902 году. СПб., 1905. С. 224, 230-231, 242-259, 290-298; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1903 году. СПб., 1906. С. 220, 226-227, 240-259, 292-298; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1904 году. СПб., 1907. С. 246-247, 252-253, 266-283, 314-319; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1905 году. СПб., 1908. С. 232, 238-239, 250-269, 300-305; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1906 году. СПб., 1909. С. 212, 220-221, 232-251, 282-288; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1907 году. СПб., 1910. С. 214-215, 224-225, 238-257, 284-290; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1909 году. СПб., 1912. С. 260-261, 268-271, 286-299, 320-325; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1910 году. СПб., 1913. С. 218-219, 226-229, 242-253, 270-275; Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России в 1911 году. Пг., 1918. С. 230-231, 238-239, 256-269, 292-299. В среднем в течение 1882-1911 гг. на одного рабочего приходилось 48,7 дес. леса или, иначе говоря, 1000 дес. леса обеспечивала средства существования 20,7 рабочим. Площадь лесов, приходившаяся на одного рабочего, более чем в три раза превышает норму земельного надела при трехпольной системе полеводства на Урале [Пьянков, 2014: 53]. Это вполне закономерно, если принять во внимание, что срок созревания леса существенно больше, срока восстановления плодородия почвы - 50-150 лет против 3 лет (видимо, этим можно объяснить факт того, что в эпоху древесноугольной металлургии в районах с высокоплодородной почвой металлургические заводы не строились либо существовали сравнительно непродолжительное время - земледелие давало большую прибыль, чем выплавка металлов). Рис. 1. Индексы площади лесов и численности рабочих уральской черной металлургии в 1882-1911 гг. (1900 = 100%). Поскольку площадь леса на одного рабочего и число рабочих, приходящееся на 1000 дес. леса, являются единицами измерения, зеркально отражающими друг друга (рис. 1), и поскольку данная работа посвящена проблеме емкости горнозаводских лесов, в дальнейшем я буду рассматривать количество рабочих, приходящихся на 1000 дес. леса. В рассматриваемом 30-летии прослеживаются два периода: в 1882-1894 гг. на 1000 дес. в среднем приходилось по 18,7 рабочих; в 1895-1911 гг. - 21,9. Это можно рассматривать либо как увеличение емкости экологической ниши - она выросла на 6% или как расширение производственных возможностей черной металлургии Урала за пределы ее экологической ниши. В пользу второго объяснения свидетельствует изменение доли минерального топлива в энергетическом балансе черной металлургии Урала. Если в 1882-1892 гг. на каменный уголь, нефть и торф приходилось в среднем 3,2% тепловой энергии, потреблявшейся заводами, то в 1896-1911 гг. - 9,2%10, т.е. их доля выросла на 6%. Таким образом, в конце XIX в. емкость горнозаводских лесов достигла своего предела, и дальнейшее развитие должно было опираться на новые источники энергии. Еще одним аргументом в пользу того, чтобы рассматривать горнозаводские леса как экологическую нишу, является изменение их площади и численности рабочих в начале ХХ в. Если в конце XIX в. площадь лесов была сравнительно стабильной (держалась в пределе 8-8,7 млн дес.), то в 1899-1911 гг. она уменьшилась с 8,5 до 6,5 млн дес. В те же годы сократилась и численность рабочих - со 194,4 до 144,3, тыс. чел. Т.е. и леса, и рабочие сократились почти в равной пропорции - на 25,6% и 25,7% (см. рис. 1). Как следствие, отношение между площадью лесов и численностью персонала предприятий черной металлургии Урала не изменилось, оно удерживалась в пределе 20-23 рабочих на 1000 дес. леса. При этом в начале ХХ в. изменилась структура занятых на горных заводах. Если до 1901 г. на одного рабочего «основных» цехов (т.е. работавшего на территории самого завода) приходилось двое рабочих «вспомогательных» производств (т.е. занятых заготовкой топлива, добычей руд и транспортировкой грузов), то после 1907 г. это соотношение изменилось на 1 к 1,3 или 1 к 1,4. Данное изменение в структуре рабочей силы можно рассматривать как отражение модернизации технологий в условиях ограниченной топливно-энергетической базы. Следует отметить, что емкость горнозаводских лесов не была постоянной величиной, она могла меняться в зависимости от экономической конъюнктуры, т.е. емкость экологической ниши древесноугольной металлургии в определенной мере определялась условиями торговли - соотношением цен на металлы и на продовольствие. Несмотря на то, что заметную часть рациона рабочих составляли продукты, произведенные в их домашних хозяйствах, основу питания составлял хлеб, приобретаемый на рынке - на него приходилось 85-90% потребляемых калорий11. В идеале для того, чтобы проанализировать условия торговли, следовало бы сравнить цены на металлы с ценами на хлеб. Однако в рассматриваемый период рынок металлов претерпел существенные трансформации: изменилась номенклатура изготавливаемых металлов - кричное и пудлинговое железо было вытеснено литой мартеновской сталью; поменялась структура торговли - после того, как Урал был связан с Центральной Россией сетью железных дорог, роль Нижегородской ярмарки как главного центра торговли металлами упала, в 1902 и 1906 гг. в Перми и Екатеринбурге были организованы товарные биржи, которые стали основными площадками продажи уральских металлов; в 1890-х гг. у уральских заводов возник новый мощный конкурент, потеснивший их на всех рынках, - заводы Южной России; если во второй половине XIX в. рынок металлов в значительной степени был «рынком посредников» (заводы сбывали свою продукцию крупным оптовикам, а те уже распродавали ее мелким покупателям), то в начале ХХ в. он превращается в «рынок производителей» - заводовладельцы создают свои сети по сбыту продукции в розницу и объединяются в монополии. Дополнительные сложности представляют цены на металлы. Они часто показывали разнонаправленную динамику, причем это наблюдается во всех фазах экономического цикла: во время кризиса цены на некоторые сорта могут вырасти, а во время подъема - упасть. Если же брать среднюю цену на листовое и сортовое железо, то она определялась предлагаемым сортаментом (а цены на отдельные сорта могли отличаться в 3_4 раза). Единственно, что не вызывает вопросов в публиковавшихся ценах, так это то, что они относились к категории справочных; при заключении контрактов нередко покупателю давали скидку. Поэтому динамика рынка и структура цен на металлы являются проблемами, заслуживающими особого внимания. В данной работе ограничимся сравнением цен на хлеб с плотностью рабочих на 1000 дес. леса. Структура хлебного рынка менее запутанна - основным товаром оставалась ржаная мука (цена на второй по значимости товар - пшеничную муку - была, как правило, на 20-25 коп. выше). Для анализа влияния условий торговли рассмотрим средние розничные цены на ржаную муку в Пермской губернии. Какую закономерность следует ожидать? При росте рыночных цен на хлеб часть рабочих (по всей видимости, выполнявших низкооплачиваемые, вспомогательные работы) должна была уходить с заводов, вследствие чего количество рабочих, приходящихся на 1000 дес. леса, должно было уменьшиться. На первую половину 1880-х гг., когда методика сбора статистических данных численности рабочих еще только складывалась, приходятся наименьшие показатели численности рабочих на 1000 дес. леса - 16,2-17,2. Во второй половине 1880-х гг. методика сбора данных уже была отработана. В эти годы на 1000 дес. в среднем приходилось 20 рабочих. В 1891-1892 гг. из-за катастрофического неурожая плотность рабочих сократилась до 17/1000 дес. леса. В эти годы цена ржаной муки выросла с 0,8-0,9 до 1,4-1,7 руб./пуд [Скалозубов, 1893: 41]. При этом цены на металл остались прежними. Кроме того, из-за засушливого лета заводские пруды обмелели «вследствие чего некоторые заводы в силу необходимости должны были временно приостанавливать свою деятельность, и от этого часть рабочего люда осталась без заработков»12. В 1893-1895 гг. плотность рабочих выросла до 21/1000 дес. леса. Этому способствовали начавшийся промышленный подъем, а также хорошие урожаи, благодаря которым цены на хлеб снизились: в 1894-1896 гг. пуд ржаной муки в Пермской губернии продавался по 33-36 коп.13 Затем цены на хлеб стали расти, достигнув к лету 1899 г. 77 коп./пуд. ржаной муки. Однако это повышение цен не оказало влияния на плотность рабочих - она осталась на том же уровне. По-видимому, сказалась благоприятная конъюнктура на рынке металлов., и в том же году плотность рабочих достигает максимальных значений. В 1900-1900 гг. начался экономический кризис. «Положение железного торга в России… характеризовалось значительным уменьшением спроса и цен на все продукты…, кроме кровельного железа», являвшегося «основным уральским товаром»14, но в 1902 г. «безотрадное положение железной торговли»15 охватило и торговлю кровельным железом. Однако в эти годы плотность рабочих достигла максимальных значений: в 1900 г. - 24,2/1000 дес. леса и более 23/1000 дес. леса в 1901-1902 гг. А в 1903 г., когда рынок металлов был отмечен «проявлением признаков некоторого улучшения», она сократилась до 20 рабочих/1000 дес. леса. Данное противоречие между рыночной конъюнктурой и плотностью рабочих можно объяснить динамикой цен на хлеб. С июля 1899 г. по декабрь 1900 г. цена пуда ржаной муки снизилась с 77 до 49 коп.; в первой половине 1901 г. она держалась в пределах 52-58 коп.; затем стала повышаться, достигнув в мае 1902 г. 93 коп./пуд. Высокая плотность рабочих в 1902 г., во время высоких цен на хлеб, по-видимому, была обусловлена обязательствами рабочих выполнять условия контрактов, заключенных в прошлом году. Из-за контрактов реакция на неблагоприятные условия торговли запоздала год, она пришлась на 1903 г., когда на рынке металлов наблюдалось некоторое оживление (хотя цены на хлеб оставались на весьма высоком уровне - 76-82 коп./пуд и только к концу года снизились до 62 коп./пуд). В 1904-1906 гг. (несмотря на вновь ухудшившуюся конъюнктуру на рынке металлов) плотность рабочих повысилась до 21-22/1000 дес. леса - в эти годы за пуд ржаной муки просили от 52 до 67 копеек16. В 1907-1911 гг. цены на ржаную муку поднялись и держались на высоком уровне - 78-113 коп./пуд17 (возможно сказалось влияние Вологодско-Вятской дороги, в 1906 г. связавшей Урал напрямую со столицей). Однако явного снижения плотности рабочих в эти годы уже не прослеживается. Вместо этого, в эти годы наблюдаются значительные колебания плотности рабочих: в 1909 г. - 23/1000 дес. леса, в 1910 г. - 20. Нарушение связи между ценами на хлеб и плотностью рабочих можно объяснить тем, что в эти годы вследствие активизации землеустроительных работ площадь горнозаводских лесов сократилась (в 1909 г. она уменьшалась на 7%, в 1909 г. - еще на 10% (см. табл. 1)). Неэффективные, маломощные вспомогательные заводы были остановлены, а их ресурсы перенаправлялись на оставшиеся предприятия. Кроме того, в 1909 и 1910 гг. ряд заводов предоставил Горному ученому комитету неполные статистические сведения. Поэтому проследить связь между уровнем цен на хлеб и плотностью рабочих за 1908-1911 гг. не представляется возможным. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Рассмотренный материал дает основание утверждать, что, несмотря на существенные различия между земледелием и древесноугольной металлургией, несмотря на ряд специфических условий, в которых функционировали металлургические заводы, несмотря на неточность источника, древесноугольную металлургию можно рассматривать в качестве «вмещающего ландшафта». Концепт «емкость ландшафта», как исследовательский инструмент, показал достаточно высокую валидность и надежность в отношении рабочих и лесов черной металлургии Урала конца XIX - начала ХХ вв. В конце XIX - начале ХХ вв. древесноугольная металлургия, как способ хозяйствования, достигла пределов емкости своего основного ресурса - горнозаводских лесов. В среднем в 1882-1911 гг. на 1000 дес. леса приходилось 20,7 рабочих. При этом плотность рабочих постепенно возрастала. Если до 1895 г. на 1000 дес. леса приходилось 18,7, то после 1895 г. - 21,9, т.е. на 6% больше. Рост плотности рабочих можно интерпретировать как выход за пределы производственных возможностей «экологической ниши», т.к. в это же время наблюдается увеличение доли минерального топлива в топливно-энергетическом балансе на 6%. Другим свидетельством в пользу того, что горнозаводские леса можно рассматривать в качестве вмещающего ландшафта служит динамика площади лесов и численности рабочих в начале XX в. В это время площадь лесов сократилась на 25,6%; практически на ту же величину - 25,7% - сократилась и численность рабочих. При этом в отдельные годы наблюдаются существенные отклонения от средних значений (более чем на 10%), которые можно объяснить изменениями условий торговли - соотношения цен на металл и хлеб. Во время кризисов 1891-1892 гг. и в 1903 гг., когда условия торговли ухудшались, плотность рабочих на 1000 дес. леса сокращалась; в 1899-1902 гг., во время перегрева рынка и в начале кризиса, она была существенно выше средних значений. Возможно, что на выявленные тенденции в развитии горнозаводской промышленности Урала являются лишь следствиями обобщений. Возможно, что на уровне отдельных горных округов и заводов эти закономерности прослеживаться не будут. Также возможно, что на уровне отдельных предприятий будут выявлены новые закономерности, которые будут подтверждать (или наоборот, опровергать) оценки современников о степени обеспеченности топливом различных групп заводов. Решение этих задач должно стать предметом следующих работ. Данное исследование показало, что концепт «емкость вмещающего ландшафта» может быть применим не только к сельскому хозяйству традиционного (аграрного, доиндустриального) общества, но и к любой другой экономике, базирующейся на ограниченных, возобновляемых ресурсах.

Об авторах

Георгий Николаевич Шумкин

Институт истории и археологии УрО РАН

Email: shumk@mail.ru
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Екатеринбург, Российская Федерация

Список литературы

Дополнительные файлы