WORKING AND LIVING CONDITIONS OF FORESTRY WORKERS IN THE MIDDLE VOLGA REGION DURING THE NEW ECONOMIC POLICY (1922-1928)

Full Text

Современный исследователь истории лесов отмечает: «Леса и лесное хозяйство России в полной мере несут на себе отпечаток всей истории политического, социоэкономического и социокультурного развития государства»1. С 1990-х гг. изучение истории лесного хозяйства как на общероссийском, так и на региональном материале резко активизировалось2. В данной статье исследован на основе преимущественно архивных материалов не изученный в отечественной историографии один из аспектов развития лесного хозяйства в годы новой экономической политики - условия труда и быта лесной стражи на примере Среднего Поволжья. Территориальные рамки статьи включают Пензенскую, Самарскую, Ульяновскую (до начала 1924 г. - Симбирскую) губернии и Татарскую АССР в границах середины 1920-х гг. Хронологическими рамками нэпа приняты 1921/22-1927/28 хозяйственные или «операционные» годы; отчетный период в народном хозяйстве страны был установлен с октября одного года по сентябрь следующего. Положением о лесной страже 1869 г. было введено разделение на лесников и объездчиков, сохранявшееся и в первые десятилетия ХХ века. В годы Гражданской войны зарплата служащих лесничеств существенно понизилась по сравнению с довоенной. В первые годы нэпа ситуация с улучшением материального положения работников лесного хозяйства не улучшилась. На страницах журнала «Лесовод» в 1920-е гг. регулярно публиковались материалы о низкой зарплате, плохих жилищных условиях и частых увольнениях работников лесничеств. Серьезной проблемой для работников лесного хозяйства 1920-х гг. стал низкий размер заработной платы. В среднем по стране в 1923 г. зарплата лесника составляла 38-40% довоенной, основной оклад лесничего соответствовал 4,6% его довоенной зарплаты, и еще столько же он получал отчислений от хозяйственных разработок леса. Исследовавший данный вопрос автор статьи в журнале «Лесовод» саркастически отметил, что «зарплата лесника равняется двум бревнам», зарплата же лесничего «равняется 3-4 бревнам соответствующей длины и диаметра»3. В специальной статье, опубликованной в двух номерах журнала «Лесовод» в 1925 г., был проделан подробный анализ условий труда и быта работников лесничеств. В отношении зарплаты заключение автора гласило: «Заработная плата работников леса чрезвычайно низка»4. Она складывалась из твердой ставки, выплачиваемой государством, и 10% отчислений от лесного дохода. По РСФСР в 1925 г. «при самом благоприятном положении - своевременного и полного получения денег как из госбюджетного источника, так и из сумм 10% отчислений - заработок лесника равнялся бы 11 рублям, объездчика - 16 руб. и лесничего - 38 руб.»5. В Татарской АССР ситуация складывалась чуть лучше: лесник получал 13 рублей, объездчик - 16 руб., лесничий - 39 руб. В Ульяновской губернии летом 1925 г. зарплата лесников достигла 19,8 руб. (в 1924 г. была от 7 до 9 руб.), объездчиков - 27,9 руб., лесничих - от 80 до 100 руб.6 Розничные цены по городам Ульяновской губернии в 1925/26 г. составляли: фунт (400 граммов) печеного хлеба - от четырех до пяти копеек, фунт масла сливочного - от 63 до 75 копеек, десяток яиц - от 35 до 46 копеек, фунт говядины свежей - от 19 до 29 копеек, фунт судака и осетра свежих - от 20 до 38 копеек и от 37 до 56 копеек, фунт чая - от 2,8 до 3,8 руб., пуд картофеля - от 34 до 90 копеек, корова - от 78 до 93 рублей, лошадь - от 171 до 227 рублей, пара сапог - от 13,8 до 19 рублей, топор - от 1,36 до 2,33 рубля, пачка спичек - 15 копеек7. Как видно из приведенных цен, питаться работник лесной стражи на свою зарплату мог, но без особых излишеств. Два фунта хлеба в день по 10 копеек обошлись бы в месяц в 3 рубля. 10 фунтов (4 кг) говядины в месяц добавляли еще порядка 2-2,5 рубля. Также на масло, картофель, другие продукты могло уйти 1,5-2,5 рубля. При наличии своего огорода и подсобного хозяйства, чтобы не покупать на рынке овощи (морковь, капусту, огурцы и т.д.), лесник и объездчик Ульяновской губернии в 1925 г. могли уложиться своими расходами на продовольствие в сумму 7-8 рублей, что составляло у лесника с месячной зарплатой в 19 рублей от 36,8% до 42% месячного заработка, у объездчика с зарплатой 27 рублей - от 25,9% до 29,6%. Судя по ценам роскошью для лесной стражи было регулярное употребление чая. Рыбу лесная стража на рынке не покупала из-за дороговизны (дешевле было купить мясо); вероятно, ловили сами или приобретали по более низким ценам (меняли) у знакомых. Аналогичным образом мог решаться вопрос с относительно недешевыми куриными яйцами - или самим держать несколько куриц, или покупать ниже рыночной цены у знакомых в деревне. Но уже промтовары для лесной стражи становились предметами роскоши. За новые сапоги леснику Ульяновской губернии пришлось бы выложить всю месячную зарплату. Поэтому, например, в Татарской АССР, по сведениям секретаря рабочкома Яковлевского лесничества Бугульминского кантона, вопрос с обувью лесниками решался следующим образом: «Обход - 100 десятин. Сапогов хватает на месяц. Они стоят 20 рублей. Поэтому многие лесники летом ходят босиком»8. Даже покупка топора за 2 рубля пробивала в бюджете работника лесной стражи серьезную брешь порядка 10,5% зарплаты лесника и 7,4% зарплаты объездчика. Так что покупать одежду и обувь по мере необходимости могли позволить себе начиная с 1925 г. только лесничие со своей 100-рублевой зарплатой. Сложные чувства вызывает газетная заметка, опубликованная в ульяновской газете: «В Сосновском лесничестве общее собрание служащих постановило купить одну пару нательного белья лучшему из лесников Сайфулле Фетхетдинову. Он не имел и рваной смены по выходе из бани. Фетхетдинов служит лесам 30 лет (с 13 лет в лесах)»9. В другой заметке сообщалось, что лесники Юрловского и Жадовского лесничеств «совершенно оборвались и обнищали». Заканчивалась заметка фразой, что если встретится в лесу работник лесной стражи - вы его не узнаете, поскольку «грязный, оборванный, и вы его примете за бродягу»10. Данные заметки отражают ситуацию 1924 г. В 1925 г. зарплату работникам лесничеств Ульяновской губернии, как указывалось выше, подняли примерно в два раза. Так что можно предположить, что в 1925 г. купить себе кое-что из одежды лесная стража все-таки смогла. В годовом отчете о деятельности лесного отдела Самарского губернского земельного управления за 1923/24 г. отмечалось: «Материальное обеспечение (зарплата) лесничих и прочих сотрудников лесничеств, на руках которых находятся громадной ценности государственное имущество, источник непрерывных доходов, настолько мизерно, что служащие и их семьи или должны влачить полуголодное существование, или искать заработков на стороне с прямым ущербом для непосредственно порученного им дела… Недоброжелательное отношение местного населения к лесным работникам, особенно к лесной страже, доходившее до убийств, поджогов, порчи лошадей и пр., создавало еще более трудные условия жизни и работы в лесничествах»11. В годы нэпа на работников лесничеств обрушилась еще одна беда. Лесничие и их помощники буквально «утонули» в бумажной отчетности. Журнал «Лесовод» опубликовал в 1925 г. юмористический рассказ о перегруженности работой. Рассказ посвящен описанию ночи в конторе лесничества. Вначале дается пояснение: «С 8 утра до 5 дня производили отпуска, выслушивали бесконечные жалобы, а теперь заканчивают «почту». Затем в рассказе идет описание ночного заполнения отчетности. После заполнения одной особо трудоемкой ведомости, вскрыв пакет с почтой, руководитель лесничества и его заместитель обнаруживают, что только что сделанная ими форма отчета отменяется и вводится новая. В полученных циркулярах также дается указание срочно выяснить урожайность шишек, сгруппировав данные в таблицы по нескольким видам леса и классам возраста, причем «для проб вам надлежит взять не менее 100 деревьев для каждой категории». Рассказ заканчивается тем, что лесничий поднимает своих детей и вместо школы сажает их помогать делать отчетность12. Юмористический рассказ был основан на реалиях действительности. В эпиграфе к другому юмористическому рассказу приводились письма в редакцию журнала. Вот, например: «Проездом через Н. я задержался, по приглашению П.М. на съезде лесничих, что дало мне возможность познакомиться как с вопросами, бывшими на обсуждении, так и с обсуждавшими их лицами. Я вынес впечатление, что все лесничие утонули в чернильницах» (Из письма поступающего на службу молодого лесовода)». Боль души человека, судя по тексту действительно любящего лес, заметна в другом письме: «Работать приходится много, но удовлетворения как-то не находишь, так как все сводится к бумагам и циркулярам, а лес где-то позади! Жаль идеалов, тех идеалов, которыми вы так настойчиво пропитываете нас…» (Из письма лесничего, окончившего лесной техникум в 1923 году по призванию)»13. В более конкретной цифровой форме рабочий день лесничего был скалькулирован в статье, опубликованной в 1926 г. в журнале «Лесовод». По закону рабочий день лесничего составлял 6,5 часов. В реальности ситуация выглядела примерно следующим образом: прием посетителей, разговоры по телефону - 2,5 часа, прием объездчиков и лесников - 1 час, разбор почты и составление отчетности, справок и т.д. - 3 часа, прием денежных сумм в кассу лесничества, отправка денег в финорганы - 1 час, участие в различных совещаниях - 2 часа, проверка работ по лесничеству, инструктирование лесной стражи - 2,5 часа; итого 12 часов. При этом автор отмечал: «Так называемых «дней отдыха» в лесничестве, как правило, не существует; лесничий их, правда, ждет с большим нетерпением, но лишь для того, чтобы в этот день засесть с утра в канцелярии и, не открывая официальных занятий и не принимая посетителей, взяться за разгрузку папки с надписью «к исполнению». Но и в дни отдыха приходится зачастую производить прием крестьян по делам. Нельзя отказать в приеме крестьянину, приехавшему за 25-40 верст, да еще в горячее крестьянское время. Лесоработник всегда помнит, что лесничество создано для населения, а не наоборот»14. На съезде лесничих, проходившем с 17 по 23 августа 1925 г. в Казани, «работники с мест в один голос указывали на слишком большую загруженность лесничих работами, не имеющими прямого отношения к лесоводству»15. В отчете по обследованию Примокшанского лесного массива (Краснослободский и Беднодемьяновский уезды) Пензенской губернии 1927 г. приводилось сопоставление условий работы лесничего в дореволюционный период и в 1920-е гг.: «Размер работы в лесничествах между тем значительно возрос. До революции отпуск леса производился почти исключительно делянками путем продажи с торгов, в настоящее время значительное распределение имеет мелочный подеревный отпуск, кроме того, большинство лесничих ведет хозяйственную разработку леса; участились хищения леса, отношения со стражей затруднились: до революции в лесничествах была телефонная связь, теперь она не существует, помимо общего руководства работой лесничества, лесничий должен вести общественную работу: распространение лесоводственных знаний среди стражи и отчасти населения, делать периодические доклады в УЗУ (уездных земельных управлениях. - Е.В.), ВИКах (волостных исполнительных комитетах - Е. В.) и сельсоветах, таким образом, лесничий в настоящее время более обременен работой, чем в довоенное время»16. На пленуме профсоюза работников земли и леса в 1926 г. в резолюциях по вопросам быта и условий труда лесных работников было записано (пункт 13): «Большую часть рабочего дня лесовода в лесничествах заполняет канцелярская работа, развитая до невозможных размеров, в виду несовершенной постановки учета и отчетности в лесничествах, постоянного затребования самых разнообразных отчетов, справок, сведений… и в виду недостаточного штата канцелярских работников и недостаточной их квалификации. Отдельные попытки реформы делопроизводства в лесничествах еще не дали вполне благоприятного результата»17. Как и для лесной стражи, отпуск для лесничего и помощника превращался обычно в фикцию. Автор статьи о бюджете рабочего времени лесничего писал: «Трудовой двухнедельный отпуск для лесничего и помощника зачастую совершенно невозможен. Прежде всего, если лесничему вздумается идти в отпуск и куда-либо уехать, то приходится терять дня 2 на сдачу-приемку дел и 4-5 дней на дорогу, так как канцелярии лесничеств большей частью находятся вдалеке от городов и культурных центров. И проводит он свой отпуск тут же в лесничестве, а, видя завал работы у своего коллеги, несмотря на отпуск, принимает участие в работе. Таким образом, фактически двухнедельный отпуск в лесничестве не существует по причине его кратковременности»18. В отчете о деятельности Пензенского губернского отдела профсоюза сельскохозяйственных и лесных рабочих приводилась информация, что в 1925/26 г. «отпусками лесоработники… во многих лесничествах не пользовались по причинам невозможности передать на 2 недели обход другому леснику и невозможности последнему справиться с охраной двух обходов»19. В докладе инспекции труда по Мордовскому округу Средне-Волжской области за 1928/29 г. отмечалось: «Отпусками лесная стража в нормальных условиях не пользуется, так как уходившие в отпуск впоследствии нагружаются соседним обходом. Необходимо отметить, что лесная стража весьма перегружена работой по хозлесразработкам, что конечно отражается на охране лесов»20. Перегруженность лесничих «канцелярщиной» в 1920-е гг. накладывалась на сохранявшуюся суровую специфику условий труда лиц данной профессии. «Но и для лесничего и помощника, загруженных канцелярщиной, приходят моменты, когда приходится в ущерб работе канцелярии бывать хотя бы ненадолго в лесу для производства самых неотложных дел, как, например, нарезка делянок, поверка обходов, тушение пожаров и пр. Здесь не приходится считаться ни с погодой, ни со временем: надо скорее идти, надо немедленно сделать. Дождь, буря, мороз, снег - ничто не может удержать лесничего с помощником. Приходится уходить в лес дней на 8-12 и более, несмотря ни на какую погоду. Идет дождь - лесничий работает, стоит мороз - он также на своем посту. В лесах почти нет кордонов и, уходя в лес от жилья верст за 20-30, некуда бывает деваться во время дождя. Зимой не лучше. Вечером заберешься в наскоро сделанный шалаш или зимницу, просидишь ночь у костра, поглотаешь дыму, а чуть забрезжит свет - снова на работу, увязая по колено в снегу и воде»21. В резолюциях пленума профсоюза работников земли и леса 1926 г. приводились данные о заболеваниях работников лесничеств: «На почве переутомления и работы в лесу во всякое время года состояние здоровья лесоводов неудовлетворительно. Обследование в Смоленской губернии в 1925 году дают цифры больных ревматизмом - 36,7%, нервных больных - 26,4% (наибольший процент среди всех категорий специалистов в губернии), с больными органами дыхания - 18%»22. Неблагоустроенность и отсутствие в достаточном количестве жилья для работников лесничеств негативно отражались на охране лесов. Дома лесной стражи еще в дореволюционный период отличались многочисленными недостатками: «Дома эти в большинстве случаев неудобны, тесны… Современный дом лесника таков, что в нем нет места для ночлега постороннему человеку, нет угла для больного члена семьи - все ютятся в одной комнате - и взрослые, и дети и… даже зимой скот! Дом этот поставлен на деревянные стойки, крыт тесом, гонтом или дранью. И поэтому часто - либо снизу поддувает, либо сверху течет»23. В годы Гражданской войны средства на ремонт и строительство новых домов для работников лесного ведомства не выделялись. Постепенно ветшали и приходили в негодность жилые и хозяйственные постройки в лесничествах. Средств для их ремонта у местных гублесотделов не было. В докладе Шешминского лесничего Самарской губернии в июне 1919 г. отмечалось: «Казенные дома, в которых живут служащие, вследствие отсутствия в продолжении долгого времени ремонта местами становятся совершенно нежилыми. При объезде лесничества получается картина полного запустения и разрушения: два казенных дома уже покинуты стражей из-за невозможности в них жить… Ограды вокруг усадеб лесных служащих погнили, упали или растащены населением, а местами срублены. Неоднократные просьбы об отпуске денег на ремонт остаются без удовлетворения»24. В 1920-е гг. финансирование строительства в лесничествах осуществлялось в недостаточных размерах. В Самарской губернии до 1922 г. строительные работы производились только в лесничествах Бузулукского Бора25. В докладной записке Мелекесского уисполкома в декабре 1923 г. сообщалось, что «стражнические дома не ремонтируются с 1914 года и многие из них представляют из себя… решето»26. На первом съезде лесников Пензенской губернии в мае 1923 г. указывалось, что «все казенные постройки со времени революции пришли в значительную ветхость и требуют… капитального ремонта»27. Похожая ситуация наблюдалась в том же 1923 г. и в Симбирской губернии: «Войдите в любую лесную сторожку. Крыльцо провалилось - страшно ступить; крыша прогнила и обвалилась; стекла выбиты и заткнуты чем попало, наступает холодное время, а ветер со свистом гуляет в ветхих «покоях» сторожки. Таково жилище лесного работника, ибо в иных сторожках по 10 - 15 лет не было никакого ремонта… Дело не ограничивается одним жилищем. Колодцы пришли в такое ветхое состояние, что к ним страшно подойти, не рискуя провалиться и быть погребенными под обломками. Но еще хуже обстоит дело там, где колодцев нет. Приходится иногда возить воду бочкой за 2-3 версты. Я знаю такой кордон в Тимошкинском лесничестве, где лесник круглый год вынужден довольствоваться «небесной водой», т.е. летом запасает дождевую воду, а зимой пользуется снеговой водой»28. В лесничествах Пензенской губернии работы по приведению в порядок жилищного фонда начались сразу же по окончании экономического кризиса Гражданской войны. На лесном съезде в январе 1923 г. приводились сведения, что в минувший год построено вновь и отремонтировано 164 постройки (48% задания)29. Следует отметить, что в приведенных данных не указано, сколько именно из 164 построек было жилых помещений. Можно предположить, что строились и ремонтировались в первую очередь именно жилые дома. За вторую половину 1923 г. было построено 20 жилых зданий, произведен ремонт 9530. На VII съезде профсоюза работников земли и леса Пензенской губернии приводились данные, что на 1 октября 1924 г. лесная стража была обеспечена жильем на 55%31. В отчете лесного отдела Пензенского округа Средне-Волжской области за 1927/28 г. указывалось, что в лесу проживало 65% лесных работников32. В Татарской АССР в 1925 г. из общего количества 960 человек лесной стражи квартиры в пределах лесничеств имели только 427 человек, или 44,5%. Остальные снимали жилье на стороне, квартирные деньги не выдавались33. В Самарской губернии в середине 1920-х гг. данный показатель равнялся 50%34. Всего по РСФСР в тот момент обеспечены жильем в лесу были только 32,1%. По отдельным регионам страны ситуация была значительно хуже, чем в Поволжье. Так, в Карельской АССР обеспеченность квартирами составляла 23,3%, в Белорусской ССР - 14,5%, в Грузинской ССР - 2%. В АССР немцев Поволжья все лесники жили вне леса в квартирах, оплачиваемых из собственных средств35. К концу нэпа вопрос проживания лесной стражи в пределах лесных участков так и не был полностью решен. В отчете по лесоэкономическому обследованию Примокшанского лесного массива Пензенской губернии 1927 г. приводилась сравнительная характеристика ситуации с жилыми постройками в лесничествах в дореволюционный период и в 1920-е гг.: «Лесное ведомство и до революции было крайне скупо на затраты по лесному хозяйству; так ничтожные средства давались им на постройки и ремонт; однако здания в бывших казенных лесничествах находились обычно в удовлетворительном состоянии, что объясняется следующими обстоятельствами: стража здесь служила подолгу, она дорожила службой и при сравнительном благосостоянии поддерживала постройки, производя мелочный ремонт своими средствами. В настоящее время резко изменились условия жизни в лесу сравнительно с довоенным временем; тогда бандитские нападения на стражу с целью грабежа были неслыханным явлением; в настоящее время в данном массиве они наблюдались неоднократно; при таких условиях вообще трудно подобрать благонадежную стражу. Если присоединить сюда то обстоятельство, что оклад содержания стражи… фактически по покупательной способности составляет лишь около 70% довоенной, то станет ясно, что стража обычно не дорожит службой; состав ее имеет текучий характер. При таких условиях не только не может быть речи о поддержании построек стражей, но и старательное отношение ее к своим прямым обязанностям по охране леса возбуждает сомнения»36. В отчете о деятельности Пензенского губернского отдела профсоюза сельскохозяйственных и лесных рабочих за период с 1 октября 1925 г. по 1 января 1927 г. в разделе «Быт лесных специалистов» подчеркивалось: «Работа без ограничения времени, крайняя напряженность сил, в особенности, в лесничествах и лесоразработках. Квартирные условия не везде удовлетворительны. В редких случаях специалист имеет возможность заниматься самообразованием ввиду недостаточности времени и оторванности от культурных центров»37. К прочим «прелестям» условий труда и быта работников лесничеств в годы нэпа следует отнести массовые случаи избиений, поджогов домов, убийств лесников и объездчиков представителями местного населения, занимающегося хищениями леса. Сложные условия труда и быта в лесничествах в 1920-е гг. вызвали уход со службы значительного количества работников лесного хозяйства. На IV съезде лесных работников Татарской АССР в июне 1927 г. один из выступающих вспоминал ситуацию начала 1920-х гг.: «В управление лесами со всех концов Татреспублики поступали коллективные заявления лесной стражи, что при неуплате жалования в установленные сроки, они не будут работать»38. Лесничий Бузулукского лесничества Самарской губернии писал в объяснительной записке по материалам ревизии: «Ввиду тяжелой и перегруженной охраны лесная стража не стала дорожить службой, честные и исполнительные лесники уходят со службы сами»39. В докладе ГЛО Симбирской губернии от 19 июня 1923 г. отмечалось: «Большая часть лесоводов ушла в другие вновь народившиеся учреждения ничего общего с лесным хозяйством не имеющие. Оставшиеся терпели и продолжают терпеть всевозможные лишения… Но настал момент, когда и у этих последних вера потеряна, и руки опускаются»40. Начинавший свою службу в 1918 г. известный впоследствии лесовод И. Морозов написал в своей статье об основной части служащих лесничеств: «Эта масса была аполитична, но она отвергла саботаж; она не разделяла большевизма, но первая приняла революцию. Почему? Да потому, что революция принесла с собой то, о чем мечтали десятки поколений лесоводов - национализацию лесов, огосударствление лесной территории»41. В приведенном отрывке отражены надежды на наступление новой эпохи в стране, энтузиазм и романтика революционной эпохи. В экстремальной ситуации Гражданской войны условия труда и быта в лесничествах были не лучше, чем при нэпе. Но у людей сохранялась надежда, что все трудности кратковременны, что революция принесет новую счастливую жизнь и через год - два все наладится. При нэпе таких иллюзий у работников лесного хозяйства уже не осталось. Они поняли, что государство их бросило и забыло, и даже у самых стойких, как выразились ульяновские работники ГЛО, «опустились руки». Массовые чистки и увольнения по собственному желанию в значительной степени ухудшили качественный состав работников лесничеств. Именно в 1920-е гг. специалисты лесной охраны, ставшие профессионалами своего дела за счет многолетнего стажа работы на своих должностях в лесничествах, стали составлять в Поволжье незначительную долю в общей массе новичков, пришедших на незнакомую для них работу. По данным Самарского губернского лесного отдела, в октябре 1926 г. сотрудников лесной стражи со стажем работы до одного года насчитывалось 253 человека, или 29% общего количества, от 1 до 3 лет - 317 человек (37%), от 3 до 5 лет - 75 человек (9%), от 5 до 10 лет - 124 человека (14%), свыше 10 лет - 99 человек (11%)42. Таким образом, служащие самарских лесничеств, чей стаж работы не превышал трех лет, составляли 66% всех работников лесничеств. Несмотря на тяжелейшие условия труда и быта значительное количество работников лесничеств Пензенской, Самарской, Ульяновской губерний и Татарской АССР в 1920-е гг. все-таки осталось на своих постах, продолжая ежедневно честно выполнять свои должностные обязанности и тянуть лямку непосильной, с точки зрения современного человека, ноши. Им на помощь пришли новые кадры лесоводов, начавшие работу в лесах уже после революции с надеждой построить новое лесное хозяйство страны для общего блага. Благодаря самоотверженному труду этих людей в 1920-е гг. удалось в значительной степени преодолеть негативные последствия для лесов Поволжья превышающих все прежние представления по своим масштабам сверхплановых заготовок, хищений леса и пожаров периода Гражданской войны. В определенной степени показателем их заслуг и успешности неблагодарного и пока практически не оцененного ни современниками, ни потомками (в силу почти полного отсутствия информации) труда стал тот факт, что лесистость (отношение лесной площади к общей площади) современных Пензенской, Самарской, Ульяновской областей и Республики Татарстан осталась с незначительными колебаниями на уровне 1920-х - 1930-х гг. Для сравнения: только за вторую половину XIX века лесистость губерний Поволжья снизилась на величину в диапазоне от 5% до 18%43. Нестабильная экономика нэпа 1920-х гг. давно в прошлом. Но ситуация в лесном хозяйстве России продолжает оставаться неблагополучной. «Изнурительные реформы лесной сферы экономики России, сопровождаемые принятием новых лесных кодексов, многочисленных реорганизаций и передачей ответственности и полномочий по управлению лесным хозяйством из одного министерства и ведомства в другое, в последние десятилетия не способствовали улучшению ситуации, а, напротив, заметно ее ухудшили. Так, принятый в декабре 2006 г. Лесной кодекс разрушил старую систему ведения лесного хозяйства, однако не предложил взамен новую… Малочисленный аппарат лесничих уже был не способен приостановить негативные тенденции в лесном хозяйстве, больше занимаясь бюрократическими проблемами. Поэтому экономический ущерб от многочисленных лесных пожаров, увеличения объемов незаконной рубки древесины и вывозки ее за рубеж (как правило, в Китай) в виде кругляка многократно превысил сумму финансирования лесного хозяйства в прошлые годы, которое было самодостаточным, а стало потребителем бюджетных средств»44. Хочется верить, что исторический опыт эксплуатации лесов в первые десятилетия Советской власти найдет достойное место в исследованиях современных историков. И государство вспомнит, что статус великой мировой лесной державы России обязывает заботиться о своих лесах и вести в них эффективное, экономически рентабельное, экологически безопасное лесное хозяйство, базируясь в том числе и на богатейшем историческом опыте ХХ столетия, в том числе и периода 1920-х гг.

About the authors

Evgeniy Vladimirovich Voyeikov

Penza Subsidiary of Financial University under the Government of the Russian Federation

Email: evgenijvoejkov@yandex.ru
Doctor of History, Associate Professor. Department «Managements, Informatics and All Humanities»

References

Supplementary files