DEPENDENT ETHNOSOCIAL GROUPS IN NOMADIC AND SEMI-SETTLED COMMUNITIES: SIMILARITY OR COMMUNICATION (ON THE EXAMPLES OF THE TURKS-YURYUKS AND TYURKS OF LOWER VOLGA AREA, THE MIDDLE OF 16th - THE EARLY 19th CENTURY)

Full Text

В сопоставительно-культурном, этносоциальном плане для древности и отчасти для современности весьма важна и характерна проблема «инаковости», «инотипичности» и глубже «иноэтничности» во власти и зависимости, касающаяся меньшинств, особых групп, возникших чаще всего путем завоевания, миграции либо комбинированно. Престижная часть населения всегда выделяет их, и сами они осознают свою «особость»: по преданиям о происхождении, по типу хозяйства (иногда совместно), а иногда еще и языку-диалекту, антропологическим особенностям. Существенно, что изначальная ущемленность порой сменяется быстро, а чаще через поколение - два, очевидной престижностью. Обратимся в этой связи к классике античности. В первую очередь, к легендарному рассказу Геродота (V в. до н.э.) о «возвращении войска скифов» в Причерноморье из похода на киммерийцев и Ассирию (около 612-584 гг. до н.э.), когда им противостояла армия родившихся и выросших за время их отсутствия «полускифов» с отцами из покоренных ранее «рабских» племен. Выступали несколько позже как «рабы» и сами скифы: в Древних Афинах V-IV вв. до н.э. - выкупленные пóлисом пленные воины-лучники из Скифии (до 1 тыс. чел.), брутальные и нелюбимые демосом для службы в качестве первой городской стражи, т.е. «полисėйи» (Аристофан, Аристотель и др.)1. Принципы работы «полисėйи - полиции», под тем же названием, были воспроизведены в 40-х гг. XVI в. в Саксонии, в 1667 г. во Франции, а в России - с 1715-1719 гг. (при императоре Петре I Великом) и, при «возвращении» этого термина (после «милиции»), с 2011 г.2 Далее, у постоянных противников афинян в Древней Спарте - Лаконии VII-II вв. до н.э. (а отчасти аналогично и в соседней Микении, на Крите) сформировалось, из числа «других» покоренных эллинских племен, сословие государственно-зависимых поселенцев, в распоряжении семей спартиатов, под именем «илóты». Военная организация спартиатов оставляла илотам лишь обязанность терпеть ущемленность, издевательства и периодические репрессии («крúптии»), платить дань частью урожая. Соседняя область Мессения же, освободившись от власти Спарты в 369 г. до н.э., учредила у себя, похоже, сословие «илóтов наоборот», из групп, родственных спартанским дорийцам3. А в Индии из потомков, завоеванных в сер. II в. до н.э. пришлыми ариями аборигенов (дравúды и мýнда), сложились структуры «низших каст» в Индии (т.н. «неприкасаемые», или «божьи люди» - «хариджáне» - их так именовал великий Махатма М.-К. Ганди, иначе «далúты», они же «scheduled» - «списочные» при англичанах и после их власти). Среди кочевников-туарėгов, т.н. «людей в синем» Нигера, Мали, Алжира, Мавритании, Ливии и др., от «благородных» каст (европеоиды-«имхáры», или «имаджеганы», обладатели традиций и стад верблюдов) находятся в зависимости «неблагородные» (негроиды-«иклáны», потомки пленных, постоянно и оседло живущие в оазисах и выращивающие там просо и пшеницу, хранящие имущество хозяев)4. В Йемене от арабов, прежних бедуинов, отличаются также негроидными чертами «ахдáмы, аль-ахдам» - отверженные, сходные отчасти с цыганами в Европе. Живут они в отдельных поселках, но ведут полуподвижный образ жизни. Их считают остатками эфиопов, захвативших через пролив Йемен в VI в. н.э., шедших походом «в год рождения Пророка» на Мекку. Это «воины со слоном», упомянутые в конце книги Корана, но тогда мусульманами разбитые5. Среди курдов более знатным и боевитым курдам-кочевникам, предгорным скотоводам издавна свойственно угнетать несколько отличающихся диалектом и обычаями земледельцев (это «райáты», иначе «гурáны») и совершать на них набеги с грабежами6. Показательны дискуссии, которые развернулись не так давно по проблеме «совсем чужой - полуприближенный - свой» (почти по Э. Дюркгейму, Л. Леви-Брюлю и К. Леви-Строссу, Ж. Пиаже, Б.Ф. Поршневу, Р. Барту, А.С. Ахиезеру, В.Г. Лысенко, А.В. Шипилову А.К. Якимовичу и др.). И мы не случайно коснулись кочевых народов с их т.н. «потестарной» (дополитической и внутренней приполитической, обычно-правовой) организацией. Именно эти номадные (либо оседавшие) сообщества оказываются наиболее показательными в контексте нашей темы (Г.Е. Марков, Л.Е. Куббель, Н.Н. Крадин, А.И. Першиц, А.М. Хазанов и др.). Их на планете насчитывается от 10 до 15 млн чел. А им всегда еще свойственна (так отмечал В.В. Бартольд на примере тюрок) «резкость выражения идеи наследственной аристократии». Добавим от себя, что и «наследственной ущемленности» тоже. Но последняя могла порою и компенсироваться иными возможностями «этносоциального лифта». В рамках данных рассуждений «иноэтничность» как фактор и часть «всаднического» менталитета на примере кочевавших тюрок на рубежах России XVIII - нач. XIX в. в их сообществах и в войсках была рассмотрена уфимским проф. Б.А. Азнабаевым. Важно еще, что он выделил существенный принцип «возвышения прежней зависимости» для пришлых, за их боевые и чиновные заслуги, в новой для них среде7. Отмечается при этом, что крайне немаловажным поначалу являлось отсутствие у «воспринятых чужаков» в базовом сообществе родственных и кумовских связей и обязательств, которые препятствовали бы им в исполнении властно-репрессивных функций. И немаловажным для предлагаемой статьи является сюжет «истоков» данного явления, вызывающий споры в совсем недавних публикациях. Так, астраханец, аспирант Р.В. Ишмухамбетов посчитал, что структуры власти у казахов и ногайцев имеют корни в «чингисизме», а профессор из Башкортостана Б.А. Азнабаев возразил, что такая прямая связь в строгих источниках не отмечена. Признав тут же, однако, что Чингиз-хан охотнее приближал к себе не «родных» и «единородных», а именно «чужаков»8. Для нас традиции империи Чингизидов разноплановы (не только в Законах «Ясы», иначе - в «Джасáк»е, кыпчак. «Тöрé»): они и явны, и скрыты. Как и наследие Древнетюркского каганата с подчинением этому своеобразному государству еще и предков монголов. И совсем неизвестны формы субординации в заведомо полиэтничной орде гуннов-хунну. Нужны новые серьезные, комплексные исследования, поскольку тема увлекательна и перспективна для разработки. При этом предложим яркий и показательный «нижневолжский» научный материал. Мы еще в 80-х гг. XX в. выделили здесь «бóлдырные, бóлдырские» подобщности (от хакас. «пельтúр» - «слияние рек, устье», монг. и калм. «балдр» - «метис, полукровка»; тюрко-татар. «балдыр», южнорус. и казач. «бóлдырь» в том же значении)9. И прежде всего напомним, какая особая этносоциальная группа проживала в сер. XVI в. в Большой Ногайской орде, но на границе с прежним Астраханским ханством. Это были так называемые «тумáки», наследственно подвластные бию орды: оседлые земледельцы, сеявшие просо по рубежам дельты - на р. Бузан. Именно из-за них, временно бежавших на несколько лет под Астрахань (от голода, усобиц и болезней), у царя Ивана IV Грозного с бием ногайцев Исмаилом вышел конфликт. Астраханский воевода решился, по строгому указанию из столицы, выслать «тумáков» от гóрода обратно на их рубежи лишь к 1560 г.10 Заметим, что нами было не раз высказано смелое предположение о смешанном этнопроисхождении данной группы11. Но сейчас поддержим его вновь. Просто пока еще неясно, чей же этносубстрат (видимо, неких других кыпчаков из Средней Азии, с кем ногайцы воевали) они в себе содержали, поселенные в Прикаспии. Однако слово «тумá (тумат, тумак)», вошедшее и в русские казацкие диалекты, означает «сын чужеродки, пленницы, невольницы; нечистокровный и неполноправный» (этимолог, немецкий славист М.Р. Фасмер). И если у ногайцев Крыма в XVII в. рождались дети от невольниц (сообщение путешественника тех лет, монаха из Италии и главы доминиканцев в г. Кафе Э.-Д. д’Асколи), «то таких называют «туман», и их можно продать, когда захотят, потому что они не считаются детьми». С распадом целостной Ногайской орды наличие «тумáков» больше не прослеживалось. Хотя это явление могло помниться и воспроизводиться подобно в небольших возникших ордах. Наше дальнейшее изложение как раз о более позднем времени, притом о событиях в окрестностях г. Астрахани. При наступлении с востока калмыцких орд и крахе Большой Ногайской орды к пришедшим ранее (синхронно с «тумáками») под стены крепости Астрахани юртовским ногайским татарам в 30-40-е гг. XVII в. добавились новые кочевые и боевитые «едисáнцы», или «джетисáнцы» мурз Урусовых и Тинбаевых (Тимбаевых). Имели они и пленных, их потомков в своем составе. К середине XVIII в. мы наблюдаем целостные оседлые поселения и оформленный субэтнический социальный слой такого населения, обязанного содержать «едисáн - джетисáн» и их мурз пропитанием. Это были «эмéки», или «джемéки», они же «эмéшные татары», или «ямиáки» (так назвал их, будучи в те времена в Астрахани, акад. С.Г. Гмелин). Новые пленные-калмыки, беглецы под Астрахань из крымских пределов и горцы-мусульмане, захваченные царскими войсками в схватках на Кавказе, официально присоединялись к ногайским татарам и пополняли среди них внутреннее сословие «эмéк» (до 10% от всех подвластных полукочевников). Согласно найденным нами в астраханском архиве документам, один из предводителей едисáнцев, «табунный голова» Абдикерим-агá Ишеев, в 1815-17 гг., обосновывая свои «правá владения» на эмéков, сообщал: «Емеки, под властию нашей … от колена людей разного рода, приобретенные в давние времена, когда еще предки наши не были во всероссийском подданстве, и по междуусобным браням из разных наций взятые в плен, как-то: лязгиры (т.е. лезгины. - В.В.), чеченцы и тому подобные… »12. Действительно, северокавказский элемент присутствовал. Упомянут, к сожалению, только в архивной описи более поздний документ от 40-х гг. XIX в. о «горских татарах села Трех Протоков»13 (ног.-тат., до сих пор «Джемéли-аул», одно из мест проживания эмéков / джемéков. - В.В.). В полевой работе 1983-85 гг. именно в этом же селении были выявлены отдельные семьи рода «тáулы» («горцы»), даже несколько отличающиеся внешне по своему отчасти «кавказскому» облику. Их предки (один из них - ветеран Хасьян Сулейманов) «когда-то с гор приехали» и имели этническую связь с чеченцами. А в соседнем с. Кулаковка (ног.-тат. «Кулакáу-аул») обнаружилась целая родовая группа «джарú» - по преданию, с «черкесским» (т.е., видимо, любым адыгским) происхождением. По тонкому замечанию П.И. Небольсина, этнолога, охватившего в своей монографии от сер. XIX в. все народы региона, по итогам споров и скандалов вокруг эмéков, «эмешные люди были именно то, что у киргизов (казахов. - В.В.) дальней степи называется «тюленгю», а у калмыков - «кетчинер»»14. Действительно, и те и другие были группами зависимого, неполноправного населения, полуслуг-полудружинников. А казахские тюленгýты - еще и из чужеземцев, т.е. пленных и их потомков. В 1801 г. едисáнцы («келечúнцы») перешли к оседлости15, как ранее и подвластные им эмéки. Выяснилось тогда, что последние лучше обеспечены продовольствием и приобрели более чем прочные навыки в огородничестве и бахчеводстве. Некоторые стремились переселяться в другие селения, где их ущемленное ранее положение не ощущалось. Иные скопили денежные средства и готовы были вносить подати правительству за самих себя, помимо мурз и «табунных агá-голóв», кстати, быстро бедневших и терявших прежний выгодный статус в глазах властей. Но из себя они все еще пытались представлять «аристократов» и «помещиков». Так, тот же Абдикерим Ишеев, посылая свои протесты, возмущался: « ... емеки под властию нашей проходят наследственно из рода в род, коими мы пользовались и пользуемся на многие веки на точных правах, как бы и российское дворянство своими крестьянами»16. Хотя в отличие от многих изложенных ранее нами случаев «лифта от прежней зависимости» эмéки стремились не искать более престижное, а не ухудшить (!) свое реальное положение. Их инициативы сочетались с административно-статистическими мерами правительства, в т.ч. и усилиями знаменитого губернатора В.Н. Татищева. По VI-й ревизии (1811 г.) был подтвержден статус эмеков как свободных государственных крестьян. На многочисленные возражения едисáнских лидеров им отвечали, что эмéки «свободны от рабства», принадлежат к «казенному ведомству, а не владельческому», а «табун» для проживания могут избрать, «какой пожелают». Лишь однажды, около 1817 г., сильно разбогатевший эмек Шабан Смаилов ушел в город и записался там в купцы торгового общества татар Агрыжанского (индийского, по их происхождению. - В.В.) двора. Пожаловался на него мирза Нияз Бекеев сын Тимбаев, успевший внести платежи за него. Решением от 1832 г. желавшего «возвыситься» вернули в крестьянское сословие, запретив переход в иное17. Впрочем, по следующей, VII-й ревизии (к 1835 г.), разряд в государственных крестьян поверстали и прежних предводителей «табунных» групп, претендовавших, как мы видели, на подчинение эмеков. И многие вопросы с социальным статусом и этническими корнями разных слоев пригородного тюркского сообщества разрешились сами собою. Выходцы из эмеков, насколько ясно, старались не вспоминать о своем особом происхождении. И в настоящее время этот термин как самоназвание забыт, и в полевой экспедиционной работе он нам не встречался. Сохранен он (см. выше), притом предположительно, лишь в топонимии и в памяти о миграциях (никак не добровольных) в пределы Нижневолжья. Но ощутимые потомки этой группы вписали и вписывают сейчас яркие и талантливые страницы в историю этнокультур данного региона. Так, в упомянутом с. Три Протока («Джамели, Джемели, Ямели») Приволжского района Астраханской области представительница рода Сулеймановых («горские татары - «таулы»»), Майсара Хакимовна Умерова (1936 г. рожд.) стала известной в своем регионе и в Татарстане народной поэтессой, выпустившей в свет несколько сборников стихов на родном языке. Субэтническое явление «эмеки» осталось в истории с совсем небольшим по себе наследием. Но это - интересный и подробный раздел в общей теме зависимых «иноэтнических» слоев в сообществах, оседавших на землю кочевников. И оставляет он немало нерешенных вопросов, в частности, о происхождении их названия. Не приходится связывать эмеков со средневековыми кимаками или кыпчаками под племенным именем «йемеки» («половцы емякове», союзные русским князьям в походе на г. Булгар в 1184 г.)18. Это был бы «ложный ход по сходству», как если б в попытке отождествить астраханских ногайцев-«карагáш», дальнюю родню соседних им юртовцев, с «карагáсами» Южной Сибири. Далее обнаруживаем некую, но очень сложную контаминацию близких по звучанию тюркских реалий. Мы не ошибались, думается, отмечая, что «эм, ем, джем» по-тюркски означает «еда, корм, фураж» - и что с «эмеками» этот смысл связан19. Но по-турецки, в терминологии обыденной жизни, представлены такие лексемы, как «yemek» - «питание», «emek» - «труд», «yaymak» - «распространение». А в военной сфере мы находим «yaya» - «пехотинец, пешеход» и, что главное, - «yamak» в значении «в запасе, замещающий, руководимый»20. Помнится, как удачно дополнило давний доклад автора (на XVII научной конференции «Славяне и кочевой мир» цикла «Славяне и их соседи» памяти проф. В.Д. Королюка в г. Москве в Институте славяноведения РАН 25-27 мая 1999 г.) замечательное выступление и ценное устное сообщение Светланы Филипповны Орешковой, ведущего научного сотрудника Института востоковедения РАН, о том, что у балканских кочевых турок-«юрюков» в XV-XVII вв. представители отдельного слоя «ямáки» могли откупаться овцами от походов, из-за чего они и их потомки резко проигрывали в общественном уважении и статусе. «Иноэтничности», правда, не просматривается, как и целостных поселений, но очень сложен внутритурецкий этногенез самих по себе юрюков. Любопытны аналогии по статусу в османской армии между основными, гвардейскими контингентами - янычарами (пехотой, «престижно-иноэтничными»!), и дополнительными - сипахами и ямаками. Кстати, знаменитый польский писатель рубежа XIX-XX вв. Генрик Сенкевич знал особенности боевых структур османских «войск вторжения» 1668-1673 гг. в Польшу и на Украину, при этом он передавал в своих романах название «ямáк» диалектно, как «джамáк»: через польский диграф «dz-». Как раз по теме войск османской Турции и их обеспечения в 1986 г. вышла в свет статья Константина Александровича Жукова, доцента кафедры истории стран Ближнего Востока Восточного факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Он отметил, что ямаки в XVI в. составляли постоянный, но меняющийся резерв турецкой армии и могли выполнять обязанности по обработке земли ушедших в поход. Одно время участнику похода полагалась плата (т.н. «харчлык») от опоздавших в поход оставшихся на земле ямаков. В следующий призыв они могли поменяться местами. С реформами нач. XVII в. значение этого института уменьшалось. Но именно на Балканах служба «юрюков» (и «ямаков» среди них) продолжалась значительно дольше, до нач. XIX в.21 Существенные аналогии (обработка земли и неполноценность, подсобность в несении иных общественных функций) между балканскими «ямаками» и нижневолжскими «эмеками», таким образом, вырисовываются. Возможно и прямое воздействие османских практик на вблизи проживавших российских тюрок. Не исключено было бы такое влияние в терминах, скажем, через Крым. Но только если допустить и иметь в виду наличие в Крымском ханстве своего регулярного воинства - с необходимой тогда системой сопутствий в наборе и резерве. Вопрос, на наш взгляд, требует изучения и поисков в хозяйственной и военной практике иных тюркских этносов (помимо юрюков и юртовцев с едисанцами). Итак, феномен «зависимости» и «престижной подчиненности» - типологически общий для кочевников и оседавших полукочевников (хотя проявлен он и у части оседлых земледельцев, даже у горожан) в разные эпохи и на обширных территориях. Но такие этносоциальные явления у древних тюрок и монголов, их потомков в последующие столетия обнаруживают, похоже, и некоторый элемент преемственности в наследии. Привлеченный нами материал нижневолжских «тумáков», затем «эмéков» малоизвестен, но показателен и характерен. Но не исключено не только сходство, но и связь этих институтов с «ямáками» в Османской империи. В рассмотренных сюжетах повсюду и постоянно просматриваются весьма сложные и многофакторные взаимосвязи, влияния и иные составляющие процессов становления и эволюции. Эту любопытную и полезную проблематику нужно изучать дальше.

About the authors

Victor Mikhaylovich Victorin

Astrakhan State University

Email: victvic@mail.ru, vignitor@gmail.com
Candidate of History, Associate Professor, Department of Oriental Languages, Astrakhan State University. Chairman of the Academic Council, Astrakhan State United Local Lore Museum

References

Supplementary files