IDEOLOGICAL CONSTRUCTS IN THE STRUCTURE OF FAMILY-GENERIC MEMORY

Abstract

The article discusses the role of family and clan memory in the formation of a collective consciousness and the role of primordial events in the ideology of family and clan memory. Family-clan memory is represented as a socially informational representative in the human mind.

Full Text

Какой бы ни была социальная общность, она стремится сохранить в сво-ей исторической памяти все то, что различает ее с другими общностями. М. Хальбвакс признавал этот принцип в качестве важного критерия селекции: события прошлого необходимо выстроить и истолковать таким образом, чтобы каждый член общности увидел себя в любом из событий. Именно поэтому каждый индивид воспринимает прошедшее как имманентную информацию, скрывающую сведения о его роде и этно- или территориальной принадлежности. В механизме памяти можно выделить следующие процессы: 1 - селекцию случившегося в прошлом; 2 - толкование событий с позиции того, насколько продуктивна их работа на идентичность конкретной общности. Для того чтобы социализировать определённые события прошлого, запускаются механизмы преемственности, связывающие принципы конвенциальности, а также различные нарративные стратегии. Происходит это за счет обращений к местам памяти, народным сказаниям, мемориальным объектам, семейным реликвиям и национальным святыням, за которые члены конкретной общности готовы сражаться и посягательство на которые трактуется как унижение идентичности. Вместе с тем всё то, что способно дискредитировать общность в своих же глазах, тщательно интерпретируется, самооправдывается или предается забвению. Ошибочно полагать, что забвение - это абсолютно стирание памяти. А. Бергсон и З. Фрейд в забвении видели образы прошедшего, те, что существуют и в настоящем, но лишь в виде потенций либо неупоминаемых возможностей прошлого, в виде опыта, который оказался неудачным либо был отвергнут социальной группой. З. Фрейд отмечал, что события, вытесненные из памяти, отнюдь не исчезают, но могут настойчиво проявляются в бессознательном. Итак, припоминание и забвение - механиз- мы, образующие разнонаправленные векторы исторической памяти, определяющие ее границы. В этом смысле историческая память не является статичным объектом. Со временем прошлое может активно переосмысливаться. Г. Эббигауз говорил об особой характеристике памяти - ее емкости. Так, память индивида состоит из трех уровней истории: 1 - собственная, т.е. биография; 2 - семейная, т.е. историческая память семьи; 3 - общечеловеческая, т.е. история государства, мира, и все это вместе составляет степень ее емкости. Л.Ю. Логунова отмечает, что уже при рождении индивид, его внутренняя форма преображаются под «оформленность» среды. Необходимый уровень не добывается индивидом самостоятельно, но добывается трудом поколений» [См. подр. 9]. Родившись, индивид изначально наделен общечеловеческой и семейной памятью, в то время как свою биографию он выстраивает самостоятельно - так он создает собственную историю, наполняет ее как «хранилище» семейной памяти опытом своего жизненного пути, а в случае, когда опыт может возыметь значимость в масштабах человечества, то он преобразует память цивилизации [4, с. 149]. Однако человеку не всегда удаётся раскрыть потенциал своей памяти. Самосознание индивида формируется с момента подключения к полям исторической памяти человеческой истории в целом. Для социальных групп стартом их истории в большинстве случаев является поступок значимого героя, т.е. момент, когда энергетические импульсы героя стали источником жизненных сил для его рода. Этот энергетический сгусток - жизнь родоначальника - остается в ядре семейной памяти. Это естественный процесс, поскольку все рутинные чувства и эмоции перебиваются и отодвигаются на второй план чувствами сильными и импульсивными, стало быть, энергетический всплеск родоначальника выдвигается вперед и остается в семейно-родовой памяти, оставляя позади предшествующие события «средней температуры». Исследования границ семейной памяти выявили некоторый механизм, посредством которого такая память непрерывно перетекает в структуры других, более высоких уровней. Происходит процесс, в ходе которого поглощается пространство памяти индивида, семейной группы другими видами памяти - социальной, исторической. Этот процесс относится к категории бесконечных, потому как историческая память человека, будучи поглощенной социальной памятью более высокого уровня, напитывается памятью человечества по мере социализации и обучения индивида - носителя памяти. Длительность семейной памяти характеризуется памятью поколения ны-нешнего о поколениях предыдущих; длительность эта, соответственно, может быть как средней, так и короткой. Такое свойство коллективной памяти обрастает историческими характеристиками. Согласно Ф. Броделю, коллективная память соответствует третьему виду продолжительности в истории. «Все это представляет собой совокупность ментальных структур, которые активно сопротивляются изменениям, глубокий пласт моделей поведения, представлений, которые индивидуализируют, придают специфику различным этапам развития общества. Изучение этого пласта откроет материал для действенного анализа, путешествия «вспять, вглубь веков, чтобы вновь обрести те пра- 139 вила, которые слишком долго удерживали мир в довольно трудно объяснимой стабильности» [2, с. 38]. Историческая память также обладает временными характеристиками, ведь для того, чтобы память сформировалась, необходимо время, которое проживет не одно поколение. С этих позиций можно утверждать, что историческая память имеет возраст. В процессе социализации человек накапливает свой опыт, знания, преобразованные в мудрость и, таким образом, получает «глубину» памяти. Социальная среда человека, коллектива наполнена духовным потенциалом; от того, каким именно будет этот потенциал, зависит и состояние культурной среды - мобилизующее или угнетающее, стимулирующее или подавляющее. Все это сказывается на внутреннем мире человека, а потому историческая память - важный ресурс как человека, семьи, так и нации. Семейно-родовая память разновекторна, т.е. ее поток направлен как из настоящего в прошедшее, так и из прошедшего в будущее. И в большей степени она сформирована для будущего. Семейно-родовая память является информационным полем, иными сло-вами, это «запас знаний» семьи, этноса или какой-либо территориальной общности. Это информационное поле становится актуальным во временном контексте. Территориальная локализация памяти также находится в тесной взаимосвязи с территорией, где проживает социальная группа, этническая или территориальная общность. Даже когда люди мигрируют, при них остается память их пращуров, из которой индивид сможет добыть информацию как о прошедшем, так и о грядущем. Среди всего прочего бытует мнение о неуловимости прошлого и о том, что попытки восстановить его и понять обречены, наталкиваясь на ощущение «распада постоянства памяти». Напомним, что прошлое не только обнаруживает себя в воспоминаниях современников, но в равной степени отражается и в их поведении, отношении к собственной истории. Эти проявления прошлого являются «строительным материалом» плодоносящего ментального слоя в коллективном сознании, который затем станет почвой, где «взрастут» национальные привычки, характер, поведение. Толкование таких абстрактных понятий, как «историческая память», «со-циальная система родства-свойства», «семейно-родовая память» на материалах социума и истории делает их более зримыми и наглядными. Именно в этом контексте появляется возможность для сравнения личностных и национальных нарративов. Интервью, воспоминания людей о событиях, которые пережили их родные и соотечественники, а также ряд публикаций, где затрагиваются проблемы коллективной памяти, - продуктивный эмпирический материал для исследования данного вопроса. Также весьма перспективно изучение данных вторичного анализа памяти исторической и культурной; методология всех подобных исследований - сочетание макро- и микроисторического подхода. «Скелетом» любого вида социальной общности до ее итогового оформ-ления является семейно-родовая конструкция. Это свидетельствует о существовании онтологического интегрирующего ядра, из которого в дальнейшем 140 происходит формирование любого коллективного сознания. В то время как «ядром» территории общности может являться историческая судьба нескольких поколений пращуров, для национальных общностей таким «ядром» выступает единый предок как источник общего происхождения. Все это порождает ощущение общности прошлого в коллективном сознании, укореняет в нем солидарность и идеи его единства. Однако бывают довольно масштабные социальные группы, где возможность установить единого предка ничтожно мала. В таких случаях, согласно М. Веберу, в коллективном сознании формируется общий предок через генеалогический миф. Таким образом, общность помимо реальных её акторов включает некото-рое число «мёртвых» поколений, которые заполняют ментальную территорию бессознательного и управляют ей. По мнению Г. Лебона, судьба народа в большей степени в руках ушедшего поколения, нежели поколения живущего. Именно ушедшие предки посредством субъектов взаимодействия транслируют собственные мысли структурам идеологии. Живым же отведено нести бремя ошибок пращуров и получать лавры за подвиги ушедших предков. Если говорить о функциональном смысле сакральных предков, то они помещаются в центр воображаемой общности прошлого и помогают данному коллективу придерживаться солидарности, а также доказывать собственную уникальность; последнее особенного важно, поскольку это формирует идентичность у членов любого социального коллектива. Именно осознание членами группы общего прошлого, совместной истории позволяет сплотить группу на эмоциональном уровне; и чем длительнее, а значит - древнее прошлое, тем больше поводов для гордости [7]. Следующим моментом формирования коллективного сознания является выбор исторической прародины. А.Г. Васильев придерживается взгляда, что данная точка отсчета определяется по договоренности. Ее выбор является своего рода социокультурной конвенцией, в ходе которой определяется либо событие, либо эпоха, этнокультурная или религиозная традиция - что-либо, с чем данная общность идентифицирует себя. К примеру, болгары в равной степени могут соотносить свои истоки как со славянскими, так и тюркскими народами [3, с. 56-68]. Исходя из вышесказанного можно выстроить предположение, что функ-ционирование механизма семейно-родовой памяти основано на неком первособытии, знаковой персоне и заполнено сакральными смыслами. Такое первособытие сказывается на последующем определении идентичности членов какой-либо социальной общности. Первособытие эмоционально окрашено; его едва ли можно опровергнуть или подтвердить. Такое событие, как правило, - смысловая точка опоры для различных манипуляций с социальной памятью; во всяком случае, это правдиво тогда, когда данное событие четко отпечатано в сознании коллектива или служит оправданием рутинного существования либо каких-то решений коллектива. Как бы то ни было, первособытие фиксируется в исторической памяти в качестве определяющего ориентира семейно-родовой памяти, которая впоследствии перерастет в социальную память коллектива (клан, общность, 141 нация), в культурную память, формы исторической памяти. Первособытие можно рассматривать как идеологему семейно-родовой исторической памяти, т.е. в качестве способа, с помощью которого существует «социальногенетическая» память и определяется трансляция механизмов развития социума и культуры, закрепляется социальный опыт и коллективное сознание общности. Растворяясь в повседневности общности, идеологема памяти превраща-ется в неосознанное убеждение, априорный факт, не требующий доказательств. К примеру такой веры можно отнести миф этногенетического характера, возвещающий о том, что происхождение всех членов этнической общности едино. «Практическое сознание» защищает свою веру и тогда, когда наука опровергает факт того, что первособытие существовало. Вмешательство науки или политики в смыслы социальных кодов могут спровоцировать потерю идентичности. Это является дискомфортным состоянием, выбивающим сознание из состояния равновесия; пытаясь вернуть это равновесие, сознание обосновывает стратегию защиты смысла идеологемы. Неоднократно приходилось наблюдать, как расходятся «официальная» история происхождения какой-либо нации и версия, отстаиваемая народом в своём сознании. Безусловно, нельзя говорить о том, что социальность не способна само-развиваться и обновляться. Вместе с тем любое инновационное внедрение воспринимается членами любой группы как покушение на их идентичность. Пример тому - современные страны Индокитая и Ближнего Востока, где желание молодых людей получить высшее образование наталкивается на традиционную социальность, которая фактически перекрывает им пути действия. Об этом свидетельствует масштабная безработица среди людей, имеющих высшее образование, в традиционных культурах. В определённой степени это обстоятельство стало причиной событий в Бахрейне, Египте и ряде других арабских государств в 2011 г. Тогда образованные люди вышли на площади и требовали признать актуальность и потенциал их знаний. Иными словами, люди требовали признать возможность трансмутаций идеологем. Однако неестественно быстрые процессы трансмутаций, ускоряемые эли-тами, их волевыми решениями, также не способны привести общность в состояние «устойчивого» развития. Весьма кстати будет вспомнить Европу и те процессы глобализационного и интеграционного характера, которые должны были подвести к новому поведенческому типу, основа которого - толерантность и мультикультурализм. Результатом этого стала потеря городами их уникального этнического и социокультурного облика. К сегодняшнему дню идеологемы исторической памяти, относящиеся к титульным нациям, подают тревожные сигналы. Коллективное сознание на социальном уровне проявляется в разнообразных формах несогласия и протеста против соседства с группами иноэтническими, некомплементарными. Это яркий показатель мощного действия защитного механизма исторической памяти. Среди аналитиков прозвучали объяснения данных событий, но никто не предположил, что это элементарная защита идентичности, страдающей от насильственных и искусственно ускоренных процессов мультикультивирования. Идеологемы наций Европы сформированы смыслами их инаковости. Это позволяет им самоосо- 142 знавать себя как уникальную нацию, что и фиксируется семейными мифами, национальным эпосом. В данном контексте идеологема - детектор баланса процессов инноваций. Опираясь на вышесказанное, идеологемы можно назвать историко-генетическими «скрепами» семейно-родовой памяти, которая после модифицируется в этническую и культурную память. Рычаг, способный изменить коллективное сознание какой-либо общности, - это существенные поправки и изменения в идеологеме исторической памяти. Думается, что среди кратковременных (имеется в виду правление какой-либо из политических элит) социальных институтов нет более мощной силы, нежели сакральные слои родовой памяти нации, существующей тысячелетия. Лишь физически уничтожив общность, можно уничтожить идеологемы, но память и её следы уничтожить вообще не представляется возможным. Вариант, подразумевающий изменение смысла, не способен принести долговременный результат, поскольку новые волны идеологии, событий истории и открытий науки снова все расставят по местам (в качестве примеров можно назвать норманнскую теорию формирования Российского государства и попытку обосновать возникновение арийской нации в Германии, а также попытка подвести арийскую теорию под происхождение хорватского народа в период активизации движения усташей). Итак, устойчивость идеологем, их универсальность и уникальность - свойства, позволяющие стабилизировать коллективное сознание общности, уберечь её от самоуничтожения. Идеологема посредством форм исторической памяти также сказывается на том, как члены общности воспринимают «иных». Именно так происходит формирование узлов отношений между нациями и государствами. Зачастую едва ли возможно понять смысл того или иного политического решения, которое открыто противоречит очевидной реальности. Согласно Ф. Йейтсу, общение между нациями осуществляется через «чародейские зеркала», где вмещаются идолы, искажающие искусства памяти. Идолы и зеркала - все это важная атрибутика политической культуры, которая служит для того, чтобы защищать и оправдывать политические интересы. В свою очередь, территории государств превращаются в «театры памяти», на сцене которых разворачиваются представления политического характера, которые зачастую едва ли осознаются самими участниками этих событий [См. подр. 5]. Занимаясь изучением семейно-родовой памяти и социальной памяти общности, важно понимать, что именно общность определяет, что является важным для того, чтобы сохранить историческую память в «оперативном блоке»; что происходит с событиями «забытыми»; каков принцип работы механизмов забвения и какова социальная польза таких механизмов. Сохраняя в памяти последовательность событий, сверяя их с принятой интерпретацией, группа придаёт забвению всё, что не вписывается в устоявшееся представление. Это порождает «мнемический дискомфорт». Лишь защита «первосмыслов» позволит сохранить гармонию с идеологемой, с первоистоками исторической памяти семьи-рода и обеспечить благополучное существование в будущем. В данном смысле в исторической памяти можно разглядеть терапевтические свойства для коллективного сознания, срабатывающие тогда, когда 143 неугодные и опасные для власти личности или события принуждаются к забвению институтами власти. В этом случае историческая память и её защита срабатывают, руководствуясь принципом «чем сильнее действие, тем мощнее противодействие». Опыт предшествующего поколения непрестанно преобразуется в стратегии жизни и повседневные практики поколения молодого. Для воспоминаний о таких событиях характерно подробное описание ландшафтов проживания, перечисление владений рода. Для нарративов свойственен спокойный эмоциональный фон. В таких условиях историческая память максимально соответствует истине. Выполняя свои функции в коллективном сознании какойлибо группы, историческая память включается в процесс институализации, протекающий одновременно (в настоящем) и последовательно (от прошедшего - к грядущему). Таким образом, историческая память способна придавать разновекторное временное направление процессам духовной жизни конкретной общности. Мнемические следы - своеобразная канва, которая сплетает вехи форми-рования исторической памяти какой-либо общности. В узлах этих «следов» рождаются особые энергетически мощные импульсы коллективного бессознательного. В реальности социума эти следы предстают в нарративной форме мест памяти и прочего - всего того, что подчеркивает идентичность общности. Память обнаруживает себя также в попытках вытеснения с последующим забвением общностью событий, посягающих на ее идентичность. Довольно опасными могут оказаться последствия манипуляций в отношении памяти, поскольку это чревато разрушением актуального настоящего данной группы; в случае, когда унижающие общность события не проходят через механизм осмысления, неизбежными становятся социальные катастрофы в будущем. Интегрирующим ядром семейно-родовой исторической памяти являются первособытия, определяющие базовую идеологему памяти, согласно которой общность организует векторы своего поведения и толкования событий истории, а также действий, которые осуществляет власть. Согласованность с идеологемами - важное условие, гарантирующее успешное существования для политических элит и поддержку ее решений со стороны населения.