V.N. BORISOV: AT THE ORIGINS OF ONE RESEARCH PROGRAM

Abstract

Circle of ideas and ideas formulated by V.N. Borisov in his works of the 1960s - 1970s became the source put forward by V.P. Fofanov new research program to develop a reflective social philosophy. This continuity V.P. Fofanov was not realized, but its reality is revealed by the generality of the used cognitive modules.

Full Text

Мой личный интерес к ранним работам В.Н. Борисова вызван изучением истоков философской мысли В.П. Фофанова, научного руководителя моей кандидатской диссертации [10] и научного консультанта докторской диссертации [12]. Труды В.П. Фофанова, как и любого заметного философа, воспринимаются неоднозначно. Однако его наследие представляется важным для теоретической социальной философии прежде всего как опыт разработки исследовательской программы, претендующей на снятие марксизма (и западной онтологии в целом) и ориентированной на глобальный духовнопрактический синтез [18]. В.Н. Борисов являлся научным руководителем кандидатской диссертации В.П. Фофанова [13]. Казалось бы, интеллектуальная преемственность должна быть заметной, так как соискатель обычно опирается на научные положения, сформулированные научным руководителем. Но в публикациях В.П. Фофанова ссылки на работы В.Н. Борисова отсутствуют, а в личных беседах он не раз говорил мне, что это научное руководство было чисто формальным. Институционально для В.П. Фофанова была более важна поддержка А.К. Уледова, выделявшего экономическое сознание как вид (форму) общественного сознания. Из истории философии известно, что некоторые выдающиеся философы (к примеру, Р. Декарт) не вполне адекватно представляли источники собственного творчества и существенность преемственности с предшествующей интеллектуальной традицией. Не исключено, что так было и с В.П. Фофано- 155 вым. Ранее нами было показано, что В.Н. Борисов и В.П. Фофанов близки по интересу к социально-экономической тематике, и это выделяло их из окружающего философского сообщества Новосибирского Академгородка, ориентированного в основном на методологию естествознания [11]. Можно предполагать, что между ними была определенная близость исходных интуиций и общность умонастроения, обеспечившие взаимопонимание. Это обстоятельство в целом характерно для русской философии. По оценке П.А. Сапронова, в ней конкретные доктрины особого значения никогда не имели и философских школ не сложилось [9, с. 142]. Далее этот автор поясняет в отношении русской философии: «Она вращалась в кругу одних и тех же в своей основе идей, представлений, образов, деклараций, мифологем. Ее представители каждый раз заново перебирали их, создавали новые сочетания все из тех же “модулей”» [9, с. 143]. Поэтому в данной статье предпринята попытка проследить преемственность взглядов В.Н. Борисова и В.П. Фофанова на уровне когнитивных модулей. Итак, обратим внимание, что в одной из статей В.Н. Борисова середины 1960-х годов рассматривалась проблема взаимосвязи деятельности и отражения в процессе познания [1]. В 1986 г. В.П. Фофанов публикует монографию, посвященную проблеме взаимосвязи социальной деятельности и теоретического отражения [17]. Тематическое сходство, как мы видим, несомненно. Можно заметить, что В.Н. Борисов писал об отражении в контексте деятельности, которую он дифференцировал на практическую и познавательную. В.П. Фофанов в качестве центральной категории своей теоретической системы использовал категорию социальной деятельности, а последнюю дифференцировал на практическую и духовную деятельность [15]. Примечательно, что в одной из последующих публикаций В.Н. Борисов об-ратился к понятию социальной деятельности человека. В частности, он полагал необходимым «рассмотреть познание в органическом единстве с практической социальной деятельностью человека» [3, с. 4]. Генетически первичным видом социальной деятельности он считал трудовую (производственную) деятельность [3, с. 4-5]. Указывая на коллективный характер социальной деятельности людей, он не отождествлял социальность и коллективность [3, с. 6]. Использование В.Н. Борисовым и В.П. Фофановым понятия социальной деятельности мне кажется не ситуативным, а знаковым. Во-первых, это понятие является предметоообразующим, базисным понятием. В условиях отмечаемой К.Х. Момджяном не только парадигмальной и концептуальной, но и предметной фрагментации социальной философии [7, с. 71] разрабатываемые исследовательские программы основываются на различных базисных понятиях (человеческая деятельность, коммуникация, социальное действие и пр.). Выбор базисного понятия определяет способ фиксации предмета социальной философии и содержание производных теоретических конструктов. Поэтому теоретически мыслящие философы придают большое значение выбору базисных понятий. Например, К.Х. Момджян, предпочитающий термин «социальное действие», считает термин «социальная деятельность» бессмысленным, так как 156 «нечеловеческой» и «несоциальной» деятельности быть не может. В связи с этим он предлагает потребовать от представителей естественных наук, чтобы они не использовали термин «деятельность» [8, с. 363]. И, наоборот, ранее указывалось, что понятие деятельности в биологии используется категориально и в теоретическом значении. Предлагалось согласиться с тем фактом, что в философской традиции и естественнонаучной литературе термин «деятельность» употребляется в широком значении [5, с. 82]. В отличие от В.Н. Борисова, писавшего о «социальной деятельности людей», В.П. Фофанов выбрал в качестве базисного понятие социальной деятельности вообще, которое получило разработку в его докторской диссертации [16]. На мой взгляд, выбор абстрактного понятия социальной деятельности объясняется тем, что понятие социальной деятельности людей (как и понятие человеческой деятельности) относится к предметной области социально-философской антропологии, которую В.П. Фофанов считал одним из разделов социальной философии. Во-вторых, В.П. Фофанов и, возможно, В.Н. Борисов хорошо представля-ли многообразие интерпретаций деятельностного подхода. Поэтому им было важно в рамках общей для советской философии марксистской парадигмы зафиксировать специфику собственной концептуальной позиции. В частности, эвристический потенциал концепции Г.П. Щедровицкого В.Н. Борисов оценивал критически. По его оценке, использование Г.П. Щедровицким марксовской модели структуры процесса труда для исследования познавательной деятельности не привело к сколько-нибудь значительным результатам [4, с. 11]. Одной из причин этого он считал недоучет разнопорядкового характера образующих «пятичленку» компонентов. По мнению В.Н. Борисова, целеполагание в процессе труда представляет собой особый рефлексивный его уровень, выполняющий функции предварительного планирования и последующего управления трудовым процессом [4, с. 11]. Соответственно, в социальной деятельности людей он выделял уровни практической и познавательной деятельности. При этом В.Н. Борисов подчеркивал генетическое и структурно-функциональное единство этих типов социальной деятельности: «Затем познание вычленяется из практики и превращается в относительно самостоятельную деятельность, но оно сохраняет общую структуру последней. Познание также осуществляется как получение и преобразование знаний об объекте с помощью определенных средств и действий субъекта, являющихся результатом предшествующей социальной деятельности людей» [3, с. 5]. Эта мысль фактически была одной из ключевых для В.П. Фофанова, ко-торый рассматривал познание как рефлексию практики, духовную деятельность - как внутреннее и относительно обособившееся опосредствование практической деятельности, а систему научной деятельности моделировал по примеру описания системы трудовой деятельности. Следует сказать, что в советской и современной российской социальной философии подобное понимание соотношения духовной и практической деятельности хотя и встречалось, но не утвердилось. Господствует совершенно неуклюжая (правда, восходящая к Марксу) модель структурирования социума, в которой духов- 157 ная жизнь выделена в особую сферу общественной жизни, сосуществующую со сферами материальной, политической и социальной жизни. В-третьих, рассмотрение познания (и духовной деятельности) в составе системы социальной деятельности позволяло уточнить дисциплинарный статус гносеологии и онтологии по отношению к социальной философии. В.П. Фофанов полагал необходимым преодоление остаточных проявлений натурализма и переосмысление всех философских дисциплин как частных разделов социальной философии [17, с. 7]. В настоящее время эта установка сохраняет свою актуальность [19]. Перспективность данной установки демонстрирует наблюдавшееся в последнее десятилетие самоопределение социальной эпистемологии и социальной философии науки, а также интерпретация теории социальных эстафет М.А. Розова как социальнофилософской концепции. Наряду с социальной деятельностью второй парадигмально значимый конструкт для В.Н. Борисова и В.П. Фофанова - отражение. В.П. Фофанов не раз говорил мне [см. также: 14, с. 66], что наиболее значимый личный вклад в философию он видит в различении в структуре сознательного отражения двух подфункций - отображательной (познавательной) и регулятивной (программной) подфункций. Вводя понятие отображения как момента отражения, формирующего знание-описание, он тем самым снимал распространенное в то время противопоставление отражения и активной, творческой (регулятивной) функции сознания. Казалось бы, это совершенно незначительное терминологическое новшество, но при последовательном применении оно решает множество проблем системного описания общественного сознания. В.Н. Борисов также фиксировал затруднение, состоящее в том, что «когда мышление рассматривается как отражение предметов и явлений объективного мира, оно не выступает как деятельность субъекта с этими предметами и явлениями, когда же мышление рассматривается как активная, целенаправленная деятельность, исчезает ее отражательный характер» [1, с. 33]. Но он прежде всего обращал внимание на выделение момента активности в самом познании. При этом В.Н. Борисов также дифференцировал две подфункции - предметную и методологическую. В рамках реализации предметной функции образуется знание-описание, а в рамках реализации методологической функции - знание-предписание как средство управления коллективной социальной деятельностью и форма ее проектирования [3, с. 6]. Таким образом, сходство во взглядах В.Н. Борисова и В.П. Фофанова по этому вопросу несомненно. Третий значимый тематический блок - это интерес к восхождению от конкретного к абстрактному как первому, начальному витку реализации метода восхождения от абстрактного к конкретному. В.Н. Борисов считал, что характеристика познания как движения от конкретного к абстрактному и обратно имеет важнейшее значение для определения уровней логической структуры научного знания [2, с. 18]. Он полагал, что на этой ступени познавательные действия имеют собственные логические формы и законы их функционирования, которые необходимо учитывать для эффективного познания. 158 В.П. Фофанов относил восхождение от конкретного к абстрактному к допредметному этапу развития науки, хаотично описывающему целое. На этом этапе связи между понятиями зачастую не фиксируются в явной форме, из-за чего содержание понятий остается неуточненным, а в их трактовке заметны остатки обыденного подхода [15, с. 79]. Если В.Н. Борисов полагал, что определения данного этапа входят в более всесторонние определения витка восхождения от абстрактного к конкретному [2, с. 19], то В.П. Фофанов считал, что судьба допредметных понятий различна: одни понятия отвергаются как квазитеоретические, другие частично уточняются, переосмысливаются, а третьи при включении в теоретическую систему несут существенно иную познавательную нагрузку [17, с. 80]. В настоящее время мало кто из профессиональных философов интересуется эпистемологическим статусом своих размышлений. Жанр «легкой» (по Д. Юму), или валюативной (по К.Х. Момджяну) философии принимает ситуацию множества определений тех или иных понятий как базовую и, следовательно, оперирует на уровне допредметного этапа познания. И все же в самых разных дисциплинах актуальна стратегическая перспектива теоретического конструирования на предметном этапе исследования на основе реализации второго витка метода восхождения от конкретного к абстрактному. Удачные примеры такой реализации в советском обществознании были единичны. Но и массовое пребывание теоретизирующих мыслителей на допредметной стадии требует адекватной рефлексии с целью повышения эффективности совершаемых познавательных действий, о чем писал В.Н. Борисов. Таким образом, можно зафиксировать определенную общность когнитив-ных модулей в философских взглядах В.Н. Борисова и В.П. Фофанова. В определенном смысле они являются маркерами исследовательской программы, которую реализовал В.П. Фофанов в части разработки концепции социальной системы. Наряду с этим В.П. Фофанов на основе разработки концепции культуры как конкретно-исторического способа существования общества произвел парадигмальный прорыв в область философии истории. Всемирная история стала рассматриваться (в том числе в монографиях его учеников и последователей Е.А. Вавилина, С.Н. Еремина, В.И. Игнатьева, С.Г. Ларченко, В.В. Мархинина, Ю.В. Попкова, Л.Б. Четыровой) с позиций социокультурного подхода как системная целостность, развитие которой осуществляется посредством рефлексии этносоциальных организмов и цивилизаций. В современных условиях выдвинутая В.П. Фофановым программа разра-ботки рефлексивной социальной философии продолжает реализовываться, хотя ее достижения менее известны, чем, скажем, продукция Франкфуртской школы или социальных философов из Екатеринбурга. Это обусловлено, на мой взгляд, отмеченной К.Х. Момджяном фрагментацией социальной философии в современной России. С тревогой отмечается: «На сегодняшний день социально-философский дискурс вытеснен из интеллектуально-духовного пространства отечественной культуры. На наш взгляд, важно вернуть его в центр общественных дискус- 159 сий» [6, с. 73]. Но в целом, как показывает распределение диссертаций по философским наукам, социальная философия привлекает внимание основной массы философов Нарастающий кадровый потенциал социальных философов пока не проявил себя институционально. В российском философском сообществе, в отличие от англо-американского, даже отсутствуют специализированные социально-философские ассоциации и журналы. Поскольку защищаемые социально-философские диссертации большей частью имеют прикладной характер, их авторы, как ожидалось бы, не усиливают свои позиции в философском сообществе, а поглощаются смежными, прогрессирующими отраслями социогуманитаристики. Наблюдающееся с недавнего времени конституирование в качестве от-дельных исследовательских областей социальной истории философии, социальной эпистемологии и социальной философии науки демонстрирует концептуальную привлекательность социальной философии в комплексе философских наук. Последние в режиме нерефлексивной коммуникации уже давно и широко осваивают с собственных дисциплинарных позиций традиционную проблематику социальной философии, оставаясь, как правило, чуждыми ее базовым исследовательским программам. Естественно происходящая архаизация методологической культуры массы профессиональных философов компенсируется расширением мировоззренческого горизонта. В целом это формирует предпосылки для более устойчивого протекания философского процесса и неизбежного обращения к освоению исследовательских программ в области социальной философии, оказавшихся сегодня в институциональной тени. Поэтому рефлексия интеллектуального опыта таких крупных фигур в отечественной региональной философии, как В.Н. Борисов и В.П. Фофанов, - это не только дань памяти, но и прослеживание магистральных линий творческой эволюции.