Конволюты личного архива Е.П. Иорданского как явление самиздата

Полный текст

Евгений Павлович Иорданский (1943 г. р.) известен в Сибири, а также за ее пределами как один из самых активных деятелей по популяризации и распространению альтернативной художественной культуры, прежде всего поэзии. Это универсально одаренная творческая личность, поэт, бард, исполнитель стихов и песен под гитару, на протяжении многих лет собиравший тексты неформальной поэзии и прозы. Инженер-геодезист по образованию, с 1970–80-х гг. и особенно после переезда в Новосибирск, он стал одним из самых активных и деятельных участников той сферы сибирской русской поэзии, которую можно назвать неофициальной, андеграундной, авангардной. Наряду со своей основной работой, связанной с изыскательскими экспедициями по Иркутской области («ЛЭП, автодороги, поселки, заводы») [1, с. 131], был актером агитбригады, переросшей в самодеятельный театр в Братске и Усть-Илимске, поэтом-бардом, наставником молодых поэтов, редактором их рукописей. В годы перестройки организовал и возглавил поэтическое объединение «Сокур» (г. Новосибирск), названное им по месту своего жительства в Новосибирской области. Знакомство с А. Маковским в 1977 г., ставшим к тому времени признанным главой неформальной новосибирской поэзии, побудило Е. Иорданского к пересмотру собственного творчества и собирательству многочисленных рукописей этого оригинального поэта, всецело андеграундного, а также близких ему по мировоззрению и духу авторов.

Обширный личный архив Е. Иорданского (ЛАИ)¹ представляет собой собрание документов, близко связанных с явлениями самиздата, в том его секторе/ракурсе, который относится к альтернативной литературе. Это подтверждается тем, что рукописи ЛАИ практически не содержат документов той сферы, которую ряд исследователей называют «социально-политический самиздат» [3, с. 17]. Данный архив отличает преобладание поэтических текстов. И это не случайно, ведь советский самиздат начинался со стихов, перепечатывания классиков Серебряного века: «В конце 50-х – начале 60-х гг. в самиздате циркулировали и эссе, и рассказы, и статьи, но господствовали там стихи. Москва и Ленинград были буквально захлестнуты списками стихов запрещенных, забытых, репрессированных поэтов… – Ахматовой, Мандельштама, Волошина, Гумилева, Цветаевой и еще многих…» [4, с. 224]. Наконец, еще одним признаком, позволяющим отнести ЛАИ к раннему советскому самиздату, является способ создания документов – перепечатка на пишущей машинке, начатая подпольным печатанием и распространением произведений тех же поэтов и писателей Серебряного века, особенно Б. Пастернака и его романа «Доктор Живаго». Однако в вопросе распространения рукописей и документов архив Е.П. Иорданского обнаруживает свои индивидуальные особенности².

С начала 1960-х гг. владельцем делались подборки дневниковых записей и стихов, по структуре и рубрикации близких журналу или сборнику, а также книге. С накоплением материалов машинописи – стихов, прозы, статей, эссе – эта тенденция стремления к журнальному оформлению стала все более очевидной, о чем говорят блоки документов, подшитых в целый ряд томов в твердых переплетах. Нереализованные в виде журналов/сборников блоки архивировались, становились архивами с возможностью доступа к ним интересующихся самиздатовской литературой, как в библиотеке. Тем самым, ЛАИ в виде больших самодельных томов-конволютов³ можно квалифицировать и как самиздатовскую библиотеку. С середины 1950-х гг. такие собрания неподцензурных машинописей, в основном перепечаток известных произведений, философских и публицистических книг антисоветских авторов, породили феномен библиотек самиздата (БС). Среди них, в частности, Одесская и Новосибирская в Академгородке (библиотека А.И. Фета и др.). ЛАИ в его конволютной составляющей отвечал сразу нескольким критериям самиздатности, являясь одновременно:

1) собранием практически подготовленных к публикации и распространению периодических изданий, близких диссидентским, с признаками их формирования и бытования как самиздатовских (А. Даниэль);

2) самиздатовской библиотекой, так как содержал неподцензурные тексты неофициальной литературы;

3) коллекцией машинописей и рукописей, относящихся к категории документов личного хранения – личного архива и личной библиотеки, не предназначенных для широкого распространения;

4) архивно-библиотечным собранием, так как «конволютный» характер бытования материалов ЛАИ говорит о его коллекционности, несмотря на диссидентскую направленность. Согласно исследователю самиздата А. Макарову, коллекционность означает «целенаправленное собирание», но без обязательности распространения.

В этом смысле «книги» ЛАИ ближе личной библиотеке или «тематической коллекции» [6, с. 29] с признаками библиотеки самиздата, предполагающей «общественность», т. е. предоставление изданий для чтения определенному кругу читателей. Этот круг, по мнению Е.Н. Струковой, был важнее самих книг: «Библиотека самиздата – прежде всего люди. Она в первые годы существования представляла собой пестрый калейдоскоп людей, встреч, знакомств. Книги, из-за которых вся история началась, оказались на втором плане, уступая место живому общению» [7, с. 52-53]. Особая природа библиотеки самиздата была обусловлена ее подпольным характером: помимо функций «устойчивости информационных коммуникаций» и «сохранности источников этой информации», еще более важной была «возможность репродуцирования информации», – писал создатель аналогичного собрания в Одессе В. Игрунов. Две составляющие определяли работу такого рода библиотеки: «архив» и «репродуцирование» («изготовление копий как для распространения, так и для архива»); отсюда, по словам В. Игрунова, сложилась «система неуничтожаемого самиздата» [8, с. 66, 68].

Отметим, однако, что названные выше признаки представляют собой совокупность потенциально возможных доминант, проявлявших себя в зависимости от конкретной ситуации. В связи с этим можно говорить о трансформации ЛАИ, когда проявлялись те или иные отмеченные особенности в соответствии с переменами в жизни общества и самого владельца этого архива. Содержание конволютов говорит о том, что они составлялись в разное время и имели разный характер. Поначалу, очевидно, подборки рукописей поэтов круга А. Маковского – Е.П. Иорданского служили материалом для будущих рукописно-машинописных сборников и журналов, хотя в перестроечные времена андеграундные поэты уже печатались легально в обновленных советских изданиях. Тем не менее самодеятельные альманахи и журналы машинописного происхождения и тиражирования не становились с конца 1980-х гг. официальными, «типографскими». Причины состояли, во-первых, в инерции перестраивавшихся литературных журналов и издательств, не торопившихся издавать недавно еще «подпольных», антисоветских авторов, а во-вторых, в том, что большинство писателей предпочитали печататься в собственных неформальных изданиях, заведомо противостоящих легальным. Так, в 1980-е гг. Е.П. Иорданский стал инициатором и главой сразу нескольких самиздатовских проектов, например «альманаха-вернисажа» «Бог в помощь» (1987) и особенно журнала «Нарымский сквер» (1986–1989), в которых помещались только произведения неофициальных авторов. Название и состав последнего отражали место сбора этих писателей в Новосибирске в знак своей альтернативности по отношению к «обычной» литературе. Трехгодичный срок существования журнала говорит о востребованности именно такой формы бытования неофициальных произведений, вышедших из «подполья», но не ставших целиком публичными. Очевидно, сказывалось ставшее традицией «стихийное копирование» этой «полуподпольной» поэзии [9 с. 278], имевшее, однако, свою отработанную технологию: овладевший «слепым» методом печатания на машинке, Е. Иорданский мог очень быстро и продуктивно в больших количествах перепечатывать рукописи.

Впоследствии, когда издание таких альманахов потеряло актуальность или было реализовано в русле легального книгоиздания, собрание машинописей и рукописей, предназначенных для журналов/сборников, тогда и было архивировано, т. е. переплеталось владельцем архива в толстые «книги» по принципу конволюта. Самодельные издания конволютов Е.П. Иорданского приближены к стойкой традиции «народной», догутенберговской, точнее, внегутенберговской, литературы еще в XIX в. создававшихся рукописных альбомов и сборников из рукописей, извлечений, вырезок, собранных по общекультурному, просветительному принципу. На это указывает, например, оформление обложек конволютов Е.П. Иорданского, обклеенных цветными вырезками репродукций фотографий и картин из популярных в СССР журналов – признак самодельных альбомов, например «дембельских». Иначе трактовались конволюты в дореволюционной букинистической торговле, когда для придания сборнику солидности и прибавки в весе собирали под одной обложкой абсолютно разные по духу произведения. Старые книги в XIX в. во многих случаях продавались на пуды. Однако большее распространение получили конволюты, составленные библиофилами, подобранные по принципу общей тематики.

Часть конволютов Е.П. Иорданского можно классифицировать как тематические подборки: материалы «ДИСКа» («Дискуссионного клуба» при Доме культуры в Братске в конце 1960-70-х гг.), материалы поэтического объединения «Сокур» (1980-е гг.), стихотворения А. Маковского разных лет, других поэтов его школы. Сам Е.П. Иорданский называет свои конволюты, или «талмуды» (около 30 в составе ЛАИ, по словам владельца), лишь местом и способом хранения рукописей и документов (из интервью). Однако такие «талмуды», как собрание материалов журнала «ЛЕС»⁴, свидетельствуют о том, что принцип и направленность деятельности по созданию подобных журналов повторяет структуру машинописных журналов-альманахов первых лет самиздата, предназначенных для распространения, начиная с «Синтаксиса» А. Гинзбурга, «Сфинксов» и «Авангарда» СМОГистов⁵. Следует отметить и такую особенность этих московских самиздатовских изданий, что в них нет четкого отграничения типов, жанров издания: «Чу!» СМОГистов характеризовался двояко: «Журнал (машинописный сборник)»; «Коктейль» – «самиздатский журнал (или сборник)» [10, с. 354, 357].

Таким образом, основным содержанием и целью ЛАИ и его «талмудов» 1960–70-х гг. было собирание поэтических текстов без обозначения вида издания, а самиздатовское их качество определялось не политическим противостоянием советской власти и власти вообще, а эстетическим – в первую очередь экспериментальным, авангардным, близким футуристам и ОБЭРИУтам⁶ первой трети XX века. В своей новой книге «Тетражизм Анатолия Маковского» сам Е. Иорданский говорит о том, что «ЛЕС» – «это вовсе не журнал, просто я постоянно перепечатывал понравившиеся мне стихи разных поэтов и собирал толстенные тома с этими стихами»; этот «якобы журнал в действительности – просто результат многолетнего машинописного упорства Евгения Иорданского, то есть меня» [11, с. 241].

Преодолению трудностей исследования конволютной библиотеки-коллекции Е. Иорданского может способствовать метод «строгого, буквально формализованного описания как можно большего количества предметов, явлений, процессов, действий в самиздате» [12, с. 12]. «Талмуды» ЛАИ как раз и являются собранием и следствием «предметов, явлений, процессов и действий», в итоге направленных на формирование новой, принципиально иной литературы, где не существовало бы «идеологического центра». Подчеркивают эту мысль публикации и декларации рукописно-самиздатовского журнала «Верхняя зона», 10 номеров которого составляют более четверти объема (320 л.) одного из конволютов ЛАИ второй половины 1990-х годов. Характерно, что это малостраничное издание (32 л.), самиздатовское по свободе формирования материалов и их содержанию⁷, «типографское» по оформлению (печаталось на ЭВМ), включало материалы из архива Е.П. Иорданского.

Уже названия рубрик подчеркивают идейно-эстетическое родство ЛАИ с группами неформальных поэтов Новосибирска и Академгородка (Е. Русака, С. Белика, К. Иванова, В. Сенатора, А. Холмогорова, А. Маковского, В. Назанского и мн. др.)⁸. Номера «Верхней зоны» идеально вписались в систему конволютов Е. Иорданского по своему андеграундному содержанию и по размеру, сближаясь с таким феноменом творчества А. Маковского и близких ему поэтов, как «тетрадь». Структурно, технически это означает сознательную альтернативу общепринятым этапам создания, оформления и прохождения текстов с обязательными этапами: от рукописи/машинописи через редактирование и издание в типографии книгой. «Тетрадь» – это одновременно и инструмент, и «единица» измерения его творческой продукции: поэт принципиально писал только в тонких школьных тетрадях. Этот технический аспект – создание и существование стихов в школьных тетрадях, написанных от руки, – предполагает аспект и идеологический, вырастая в целую философию «тетражизма» А. Маковского, основанную на особой, «детской» свободе самовыражения. Тот же самый «тетрадный» принцип и вытекающая из него ничем не стесненная свобода творчества послужили основным принципом при создании Е. Иорданским его «талмудов»-конволютов. Очевидно, в этой связи между техникой, материалом создания своих произведений и свободой творчества состоит особый склад противоречивой этики и эстетики «тетражизма».

А. Маковский называл свой «тетражизм» философией, рассуждая о Боге, дьяволе, Мировой Душе с точки зрения категорий «Добра», «Зла», «Разума» (как «уме Мировой души»), «Свободы», но без какой-либо акцентуации, выстроенной системы идей, далекой от семантики изобретенного поэтом термина. По крайней мере, вряд ли очевидна связь между достаточно обыденным словом «тетрадь» и возвышенными философски-религиозными категориями. На наш взгляд, «тетражизм» – это специфический отзвук философии всеединства Вл. Соловьева и символистов в аспекте личностно свободного, скептически окрашенного взгляда поэта, ученого и юродивого в одном лице, склонного к цитатным суждениям в стиле «Заратустры» Ф. Ницше: «Тетражизм должен возродить юродство» и «соединить его с теоретической физикой» [13, с. 276]; «Ученый выше поэта, потому что он сам поэт», который «еще видит истину» [13, с. 279]; «Мир, как это учит тетражизм, есть лишь форма проявления двух высших начал: добра и зла. Поэт видит лишь доброе даже в злом, и это его смертный грех. Философ наоборот. Но ученый видит оба начала» [13, с. 280]. Так сам А. Маковский определял движущие начала своего творчества, его противоречивую, утопическую суть – рационализм, пытающийся существовать в синтезе с иррационализмом (религией, мистикой, духовностью). В философии Вл. Соловьева это реализовано в антитезе «Богочеловек – Человекобог», у Д. Мережковского в философеме «двух бездн». В тех же традициях вольного, неканонического философствования родился близкий «тетражизму» термин «не-такизм» – своеобразная пародия на термин, «терминоид». «Нетакизм», от «не такой» как все, который уравновешивал основное понятие: «Нетакизм – ницшеанство, тетражизм – христианство», по определению А. Маковского [1, с. 40]. В целом «тетражизм»-«не-такизм» – это «система цитат», не оформившаяся теоретически из-за отрицания всякой рациональности. Это «философия тетради», записанных в ней слов, строк, цитат. Можно провести значимые параллели с движением ОБЭРИУтов, в частности с А. Введенским, и философией «бессмыслицы», обоснованной Л. Липавским и Я. Друскиным как философия «коммуникативности» на основе понятий древней патристики «подобосущия» и «единосущия» [14, с. 362].

Объективно данный «тетражизм»– «нетакизм» явился формой и модусом противопоставления свободного творчества официальной поэзии и книгоиздания. Это также способ выявления А. Маковским сути своих стихов через превращение созвучий в семантические сближения. Поэтому для «тетрадей» характерна вариативность состава, а для текстов стихотворений – широкий диапазон, парадигматизм образных и сюжетных ситуаций. «Талмуды» Е. Иорданского, называвшего метод творчества А. Маковского «потоком сознания» («и этим методом он заразил меня») [11, c. 192], формировались по сходному принципу, так как его влияние на литературные и жизненные позиции Е.П. Иорданского можно считать тотальным. Достаточно обратиться к изданным им в 2016-2023 гг. книгам с почти ритуальным, сакральным упоминанием имени А. Маковского как Учителя с большой буквы (даты знакомств, встреч, записи интервью, аудиозаписи чтения стихов, перепечатка его тетрадей). Например: «Вся моя повесть⁹ будет иметь две части: жизнь до появления Анатолия Маковского и – далее – наша дружба, и все, что было связано с жизнью Толи» [11, с. 192]. Сам Е.П. Иорданский, однако, заявлял, что свои «талмуды» он создавал без определенных принципов, без специального подбора рукописей и документов, хотя их изучение обнаруживает элементы сознательного подбора. Анализ стихов А. Маковского показывает, что и его поэзия также имеет свою доминанту: сознательный отказ от единства темы, сюжета, композиции, стиля и языка, «открытость» финала, опора на созвучия и спонтанную образность. Например: «Синий синий // Синай Синай // Сифилис сифилис // Сонет. // Мне слова милее винограда // Как стеклянна // Барышень веранда» [11, с. 38]. Или: «Почти нарком здесь наркоман // У совнархоза пью томатный // И матерюся как норманн. // Гурман гурнушка // Куда спешишь груша дурнушка. // К Печорину // Почем вино» [11, с. 50-52]. Е. Иорданский, по свидетельству В.Г. Иванова (В. Iванива), говорил о «сложной комбинаторной, поливариативной поэзии» [2, с. 97], отменяющей вышеуказанное единство основных параметров художественного текста у А. Маковского. «Талмуды» Е.П. Иорданского столь же мозаичны и спонтанны по своему составу, как и стихи А. Маковского. Включая «тетради»-блоки – подборки стихов, прозы, личных документов и др., они представляют собой одну большую «тетрадь», объединенную идеей противостояния и официальному, и традиционному искусству. Рассмотрим более подробно состав двух конволютов ЛАИ, датирующихся по содержанию материалов 1980–90-ми годами.

Конволют № 1 (в нашей нумерации). Первые 165 листов сборника являются подшивкой машинописей прозы и стихов, расположенных по принципу публикаций в «толстом» литературном журнале: повесть Е. Стрелова «Дом» (л. 2-92); подборки стихов поэтов П. Смирнова, А. Якшарова (л. 94-101), а также Н. Самохина (л. 130); рассказ А. Хиня (л. 131-135); стихи Ю. Красикова, неизвестного автора, Г. Алексеева, Б. Куприянова, Э. Ахадова, а также Н. Заболоцкого (л. 136-153). Этот массив текстов с чередованием прозы и стихов перемежается другими материалами: поэмой на болгарском языке С. Михайловски «Кирилл и Мефодий» с переводом Е. Иорданского, примечаниями, комментариями и черновиками (л. 107-124); характеристикой на инженера Е. Иорданского (л. 125-127); листовкой о Дне поминовения (л. 140). Есть, как в журналах и альманахах, публицистика и критика: памфлет Е. Иорданского «Иркутск» (л. 150-151); послесловие Р. Брэдбери к своей книге «Память человечества» (1981), отпечатанное на машинке (л. 154-155); письма о хозяйственной деятельности (л. 156-164) и плакат, запрещающий курение, очевидно, из какого-то вуза (л. 165). Есть иллюстрации: вырезка из газеты с рисунком (л. 1), рисунок коня (л. 93), рисунок охоты (л. 100). Обложка оклеена цветными вырезками разной тематики из советских журналов (фото А. Вертинского, репродукция старинной живописи, солдаты в строю, кадр из фильма «Анжелика» и др.). Подтверждает предположение о «толстожурнальном» характере расположения материалов сквозная пагинация этих 165 листов. Последующие материалы данного «талмуда» сохраняют свою нумерацию, отчего возникает впечатление случайности их вхождения в данный конволют. Тем не менее принцип чередования «проза – стихи» заметен при подборке рукописей. Однако пестрота подверстанных к ним документов – «Вопросы к современнику. Анкета», выписка из трудовой книжки Е. Иорданского, библиография публикаций о В. Высоцком, детские рисунки – лишает эту часть конволюта стройности, характерной для его первой трети. Возможно, Е. Иорданский был редактором данных материалов как потенциальных для будущего сборника, альманаха или журнала: на полях одной из машинописи стихов есть пометки с вопросами по содержанию и стиховой технике, очевидно, сделанные Е. Иорданским.

Конволют № 2. «Митьки-газета» (типографская); книга «Стихи» А. Маковского (машинописная) с включением учетно-регистрационных сведений будущей книги: «Редактор…», «Художник…», «Технический редактор…», «Корректор…», «Сдано в набор…», «Подписано к печати…», «Тираж…» и т. д.¹⁰; журнал (фрагмент) «За Анонимное и Бесплатное Искусство!», состоящий из нецензурной лексики (типографский); номера литературного журнала «Верхняя зона» (отпечатан на ЭВМ), где радикальность остается в рамках нормы, позволяя эксперименты лишь эстетические, как, например, фигурно-стиховые композиции О. Волова («Худсовет “Приюта Блюмкин”») и К. Иванова («Грыжа Жругра»). Таким образом, данный конволют, состоящий из газет, журналов или рукописи книги, подготовленной к изданию, составляет особую систему текстов альтернативной культуры, где машинописные «книги» находятся вместе с типографскими в отношениях образца и контраста. По крайней мере, задают такую парадигму читателю. Установку на нестандартность словесности подчеркивает внушительная подборка фигурно-орнаментальных графических рисунков (шариковая ручка, карандаш)¹¹ объёмом 325 л., 111 л. из которых со стихотворными подписями. Особый интерес представляет рукопись А. Маковского с красноречивым названием: «Стихотворения в произвольном порядке», несмотря на то, что в непроизвольном порядке у него стихов нет. Очевидно, лирику он писал без черновиков, без отделки и шлифовки, о чем свидетельствует рукопись без помарок – ручкой на бумаге А4 в клетку. Сборник обклеен репродукциями из журналов (обнаженная натура, сталевары на обложках; рисунок-коллаж по корешку, надписи: «Возвращение к сказке», «Можно ли предсказать будущее?», «Фантазии банков»).

Тенденция постепенного перехода от создания конволютов мозаичного состава («талмудирования») к более однородному их содержанию – поэтическому¹², приводит к закономерному финалу – выпуску типографских, исключительно поэтических книг: объемных, без видимой процедуры отбора текстов, сборников А. Денисенко, И. Овчинникова и их «учителя» А. Маковского. В книгах под своим авторством Е.П. Иорданский, по сути, сохраняет мозаичный принцип подбора материалов по «тетрадям» – «тетражизм»: стремление упорядочить подборки стихов, дневниковые записи, интервью. Отсутствие следов редактирования не делает это собрание материалов и стихов книгой в привычном понимании.

Характерны такие следы самиздатовских «талмудов», как название дневникового раздела «Дневниковый калейдоскоп» в первой типографской книге Е.П. Иорданского «Уроки русского» (2016), что отражает мозаичный принцип конволютных сборников автора. Он так и пишет: «Чемодан моих рукописей – это шкатулка с тысячами разноцветных камешков… Встряхни их одним образом – будет одна картинка, встряхни еще раз – картинка будет другой; удастся ли мне создать привлекательный узор моего калейдоскопа – судить тебе, мой дорогой читатель» [13, с. 193]. Отметим перекличку с книгой А. Маковского «Чемодан» с характерным подзаголовком: «Стихи из утраченного чемодана», отражающем реальный факт хранения и перевозки А. Маковским своих стихов в чемодане¹³. Следующей книге Е.П. Иорданского «Мой друг Анатолий Маковский» (2017), в соответствии с ее названием, бóльшую стройность придает концентрация вокруг имени и творчества А. Маковского стихов и писем его соратников и учеников – Л. Иоффе, Е. Сабурова, М. Степаненко, А. Денисенко, И. Овчинникова, которые даны глазами, точнее словами А. Маковского, читающего и комментирующего их произведения в интервью, записанном Е.П. Иорданским и перепечатанном в идентичном аудиозаписи виде. Оно перемежается воспоминаниями самого Е.П. Иорданского, письмами ему и А. Маковскому, возвращая таким образом книгу к мозаичному принципу структуры «талмудов»¹⁴. Третья книга Е.П. Иорданского «Тетражизм Анатолия Маковского» (2023) в бóльшей мере соответствует идеалу книги с одним героем и его творчеством. Особую ценность ей придает публикация факсимильных страниц рукописей А. Маковского вместе с наборным печатным текстом книги, позволяя сделать вывод о том, что подлинного А. Маковского, его поэзию, можно понять и осознать только в ее рукописном, «тетрадном» виде – настолько этот поэт укоренен в самиздатовской традиции, чуждой «типографской», отпечатанной на одинаковых страницах обычной книги: ее надо и читать, и видеть в графическом, рукописном исполнении одновременно. Так и первый печатный и прижизненный сборник А. Маковского «Заблуждения» (1992) вызвал сожаления Е. Иорданского не только в связи с неверной ссылкой на «ЛЕС» (оттуда отобраны стихи). Данное издание, по его мнению, не передавало суть поэзии А. Маковского. Его лучше читать в оригинале, в рукописях, передающих «аромат всей культуры, которая была в то время и вокруг Маковского и, так сказать, в которой все крутились мы» [11, с. 244].

Эти слова Е. Иорданского связаны с неосуществленным пожеланием об издании журнала «ЛЕС» «полностью» как «уникального сборника» [11, с. 244]. Но мысль, вопрос, цель, по сути, те же: возможно ли передать «аромат» неофициальной, подлинно живой сибирской поэзии в рамках типографских изданий и как найти формат, передающий неповторимый вкус самиздатовской культуры, и соблюсти параметры типографско-книжного издания. На наш взгляд, типографские книги Е. Иорданского являются попыткой найти баланс между культурой официальной книги и самиздатовской, наиболее отчетливо показанный в третьей книге с факсимильным воспроизведением рукописей А. Маковского. Тем актуальнее стоит задача исследования конволютов-«талмудов» в собраниях, подобных ЛАИ, как наиболее органичного способа существования, бытования и распространения произведений неофициальной поэзии и прозы. В условиях нелегальности и карательных мер против издания и распространения такой литературы диссидентам – политическим с их «правозащитным самиздатом» (А. Даниэль) и неполитическим - приходилось искать формы коммуникации с читателями, часто вне классических, нормальных форм их существования. Отсюда и невозможность четко разграничить и идентифицировать такой важный сегмент ЛАИ, как конволюты-«талмуды», сочетающие в себе элементы архива, библиотеки, периодических изданий, книг.

Такие сложные промежуточные явления нуждаются в комплексном осмыслении, сочетающем синхронический, парадигмальный подход¹⁵ с подходом диахроническим, синтагматическим¹⁶. Учитывая не политический, а «литературный» характер ЛАИ и большинства его конволютов, необходимо углубление в литературную ситуацию данной эпохи (1960–80-е гг.), исследование связей сибирской авангардистской литературы этих лет с литературной традицией не только современности (круг московских поэтов Л. Иоффе–Е. Сабуров, И. Ахметьев и др.), но и более ранней – футуристов и ОБЭРИУтов, чья поэзия была невозможна без оригинальной, «самодеятельной» философии. Все это позволит расширить и уточнить картину развития самиздатовских практик в региональном ее сегменте, показать роль, функции, взаимосвязь с общероссийским движением инако- и свободомыслия.

В заключение необходимо также поставить вопрос о перспективах функционирования ЛАИ, изучение которого значительно расширяет и обогащает картину развития альтернативной литературы не только в Сибири, но и за ее пределами. Для этого следует обеспечить доступность ЛАИ во всем его объеме, включая полное собрание сборников-конволютов, как исследователям, так и читателям. Очевидно, потребуется процедура оцифровки документов архива, что будет способствовать более точной оценке этого уникального собрания документов, достойного всестороннего изучения.

 

¹ Большая часть документов находится в личном владении Е.П. Иорданского. По данным В.Г. Иванова, на 2014 г. ЛАИ составили «приблизительно 30 тыс. машинописных страниц, сброшюрованных в более чем 50 томов формата А4 и А5. <…> Аудиоотдел составляют более 2 тыс. часов интервью, авторской декламации и творческих бесед круга друзей поэта, а также аудиоальбомы их произведений. Кроме того, это более тысячи часов видеозаписей событий культурной жизни: авторских вечеров, дискуссий и дружеских бесед. Видео снималось в нескольких городах страны – преимущественно в Иркутске, Новосибирске, Москве. Кроме того, архив содержит ряд фотографий, которые делались в течение всей жизни поэта. Отдельный корпус представляют собой компьютерный и оцифрованный отдел рукописей и документов. Наконец, архив содержит подборки газетных и журнальных публикаций, а также раритетов: это старые фотографии и письма начала ХХ в. и интервью с людьми, известными в российском масштабе» [2, с. 95-96].

² Самиздат это «способ бытования… текстов», предполагающий «тиражирование» «в процессе их распространения в читательской среде», это «литература, размножающаяся в процессе своего распространения самими читателями» [5, с. 17, 30].

³ «Конволют – сборник, составленный владельцем из самостоятельных изданий и/или рукописей (аллигатов), переплетенных в один том…» [См.: http//kp.rsl.ru/into/methodical_materials/dictionary? ycid=irpptibfuv 962037610]. Материалы конволютов обладают различной степенью близости тематической и содержательной.

⁴ Стихов литературного объединения «Левая Сибирь» – «ЛЕС» или «ЛеС».

⁵ Поэты, члены литературной группы СМОГ (1965-1966). Аббревиатура имеет несколько расшифровок, основные из которых: «Смелость, Мысль, Образ, Глубина» или «Самое Молодое Общество Гениев».

⁶ Поэты, члены литературной группы ОБЭРИУ (1927 – начало 1930-х гг.) – «Объединение Реального Искусства». Наиболее известны А.И. Введенский, Н.А. Заболоцкий, Д.И. Хармс, К.К. Вагинов.

⁷ «Права не выяснены. Плагиат разрешается» – значилось в выходных данных журнала, редактируемого поэтом К.К. Ивановым.

⁸ «Поэтический архив Е. Иорданского» (№ 3 и № 7 за 1997 г.), «Архив словесности Евгения Иорданского» (№ 8 и № 9 за 1998 г.).

⁹ Раздел «Дневниковый калейдоскоп» в книге «Уроки русского».

¹⁰ Впоследствии опубликовано. См.: Заблуждения. Новосибирск: СО «ДЛ»; Мангазея, 1992. 80 с. Тираж 1000 экз.

¹¹ Предположительно, В. Шемякина.

¹² Так, несколько выпусков журнала «ЛЕС» целиком стихотворные.

¹³ Маковский А. Чемодан: стихи из утраченного чемодана. Москва: Культур. слой, 2006. 58 с. 300 экз.

¹⁴ Не способствует искомой упорядоченности и большая, более 100 страниц, подборка стихов и автобиографических материалов матери А. Маковского Г.Н. Маковской, стихи которой не имеют ничего общего с авангардистскими стихами ее сына.

¹⁵ Дающий срез эпохи, предполагающий анализ в контексте литературной, бытовой политической жизни фигурантов документа.

¹⁶ Раскрывающий эволюцию, движение, развитие, историю исследуемого явления.

Об авторах

Владимир Николаевич Яранцев

Государственная публичная научно-техническая библиотека Сибирского отделения Академии наук России (ГПНТБ СО РАН)

Автор, ответственный за переписку.
Email: yarancev@spsl.nsc.ru

кандидат филологических наук, младший научный сотрудник лаборатории книговедения

Россия, ул. Восход, 15, Новосибирск, 630102

Список литературы

Дополнительные файлы