Антимикробная активность системы комплемента

Обложка


Цитировать

Полный текст

Открытый доступ Открытый доступ
Доступ закрыт Доступ предоставлен
Доступ закрыт Доступ платный или только для подписчиков

Аннотация

Система комплемента играет ключевую роль в гомеостазе и защите от патогенов. Антимикробную активность сыворотки в отношении грамотрицательных бактерий обычно связывают с действием мембраноатакующего комплекса. Однако появляется все больше сведений, что некоторые другие компоненты системы комплемента и продукты ее активации тоже способны к прямому киллингу как грамотрицательных, так и грамположительных бактерий. В ходе активации комплемента происходит выработка анафилатоксинов C3a, C4a, C5a, которые наряду с выполнением главной функции способны проявлять бактерицидное действие и разрушать мембрану бактерий. Недавние исследования показали, что у рыб факторы комплемента D, I, а также фрагмент Bа фактора B способны нейтрализовать патогены. Запуск и амплификация комплемента обычно происходят на поверхности клеток патогенов, поэтому локальная выработка антимикробных компонентов потенциально может вносить значимый вклад в их элиминацию. Цель данного обзора — проследить роль отдельных участников комплемента в уничтожении патогенов за счет прямого антибиотического действия. Рассматривается вопрос антимикробной защиты в контексте терапевтического ингибирования комплемента.

Полный текст

Список сокращений

МАК — мембраноатакующий комплекс; МИК — минимальная ингибирующая концентрация; MBL — маннан-связывающий лектин; MASP — ассоциированная с MBL сериновая протеаза.

Введение

Система комплемента — центральная часть врожденного иммунитета. Она состоит из более чем 40 белков как циркулирующих в плазме крови, так и мембраносвязанных. Белки комплемента вовлечены в формирование сложного каскада биохимических реакций и его регуляцию. Система комплемента может активироваться по одному из трех путей — классическому, лектиновому или альтернативному, общей точкой пересечения которых является конвертация белка C3, то есть его расщепление на фрагменты C3a и C3b с последующим запуском терминального пути, приводящим к образованию литической поры на поверхности-мишени. Наряду с реализацией прямой бактерицидной активности комплемент участвует в опсонизации, регуляции воспаления, гомеостазе, модуляции реакций приобретенного иммунитета [1–3].

Рецепторной молекулой классического пути является белок C1q (буква «C» означает «компонент», от англ. component), вместе с тетрамером сериновых протеиназ C1r2C1s2 образующий комплекс C1 [4]. Классический путь запускается главным образом при взаимодействии C1q с иммунными комплексами, образованными IgG или IgM. Конформационные перестройки C1q последовательно приводят к активации C1r и C1s, расщеплению C4 и C2 [5]. Образовавшиеся субкомпоненты C4b и C2a формируют ковалентно связанный с мембраной комплекс C4b2a — C3-конвертазу классического пути. Она расщепляет C3 — ключевой компонент комплемента [1]. Лектиновый путь активируется аналогично классическому за счет взаимодействия рецепторных молекул, например, маннан-связывающего лектина (MBL), фиколинов и коллектинов с углеводными эпитопами на чужеродных поверхностях, включая остатки глюкозы, маннозы и N-ацетилглюкозамина. Рецепторные молекулы ассоциированы с сериновыми протеиназами (MASPs, MBL-associated serine proteases), которые при распознавании мишени активируются и расщепляют C4 и C2, индуцируя образование C3-конвертазы [6]. Альтернативный путь поддерживается на низком уровне конститутивной активации с помощью процесса, известного как «tickover» (от англ. «холостые обороты»), который происходит за счет спонтанного гидролиза тиоэфирной связи в молекуле C3. Образовавшаяся молекула С3(H2O) конформационно напоминает C3b и связывается с фактором B, расщепляемым далее на Ba и Bb фактором D. Сформированный комплекс C3(H2O)Bb — изначальная (англ. initial), или жидкофазная, C3-конвертаза альтернативного пути. Собранные C3-конвертазы расщепляют С3 на анафилатоксин C3a и белок C3b, который в результате дестабилизации тиоэфирной связи способен ковалентно связываться с прилегающей поверхностью, содержащей гидроксильные группы. Откладываемый на поверхностях C3b, не подвергнутый протеолизу регуляторным белком фактором I, участвует в петле усиления (англ. amplification loop), задача которой — эффективная конвертация большего числа молекул C3b комплексом C3bBb, стабилизированным фактором P, или пропердином [7]. При связи C3b с чужеродной поверхностью запускается образование C5-конвертаз: C4b2a3b и C3bBb3b. C5-конвертазы расщепляют белок C5, высвобождая анафилатоксин C5a и фрагмент C5b, который привлекает компоненты C6, C7, C8, и несколько белков C9 — поздние компоненты, являющиеся участниками мембраноатакующего комплекса (МАК) [1].

Активация комплемента регулируется многочисленными ингибиторами, что позволяет избежать повреждения клеток хозяйского организма. Ингибитор C1 (C1-INH) относится к серпинам и способен ингибировать активацию классического и лектинового путей, связываясь с C1 и MASP [8, 9]. Для защиты поверхности клетки хозяина связанный с ней C3b подвергается ограниченному протеолизу фактором I при участии кофакторов. При этом образуется инактивированная форма iC3b и фрагмент C3f, далее iC3b гидролизуется тем же фактором I до фрагментов C3c и C3dg. Кофакторами для расщепления C3b выступают фактор H, привлекаемый сиалированными поверхностями, CR1 (рецептор комплемента 1) или CD35, МКБ (мембранный кофакторный белок) или CD46. Расщепление белка C4b происходит схожим образом [10]. Образование MAК контролируется экспрессией на клеточной поверхности белка CD59, который взаимодействует с C8 и C9 и препятствует формированию пор [11].

Помимо системы комплемента за нейтрализацию микробов в сыворотке отвечают антимикробные пептиды и белки, которые вырабатываются различными клетками организма (нейтрофилы, макрофаги и др.). Антимикробные пептиды представляют собой небольшие положительно заряженные амфипатические молекулы, способные инактивировать широкий спектр патогенов. Примеры таких пептидов в организме человека — дефенсины, кателицидин LL-37, хемокины, гистатины и гепсидин. Пептиды могут проявлять антимикробную активность различными способами: разрушением цитоплазматической мембраны бактерий, взаимодействием с поверхностными и интегральными белками мембран, а также внутриклеточными белками и нуклеиновыми кислотами, ингибированием процессов матричного биосинтеза. Однако наиболее распространенным механизмом действия антимикробных пептидов является лизис мембран: пептиды адсорбируются на мембране за счет электростатических взаимодействий, далее встраиваются в нее благодаря липофильным остаткам и вызывают порообразование [12, 13]. Антимикробные белки способны проявлять бактерицидный эффект по различным механизмам, в том числе за счет ферментативной активности. К представителям антимикробных белков относятся лизоцим, секреторная фосфолипаза А2-IIА, пептидогликан-распознающие белки, лактоферрин, миелопероксидаза, а также сериновые протеазы нейтрофильных гранулоцитов (катепсин G, нейтрофильная эластаза, протеаза 3). Сериновые протеазы представляют собой протеолитические ферменты, которые катализируют расщепление белков, а также могут принимать участие в уничтожении патогенов и регуляции воспалительного процесса [12]. Для сериновых протеаз нейтрофилов была показана возможность прямого бактерицидного действия, хотя точный механизм известен не для всех бактерий. В отношении некоторых бактерий антимикробная активность зависит от расщепления белков мембраны или факторов вирулентности. Другой вариант действия сериновых протеаз — дестабилизация мембраны за счет положительного поверхностного заряда [12, 14, 15].

Хотя МАК считается главным бактерицидным фактором комплемента, описаны и другие участники комплемента, способные вносить вклад в выполнение данной функции. Некоторые представители обладают чертами «типичных» антимикробных пептидов, что позволяет говорить о существовании антимикробных пептидов комплемента, а другие являются сериновыми протеазами. Их влияние может быть существенным при локальном действии комплемента в ходе элиминации патогенов. Понимание роли этих факторов может способствовать более детальной расшифровке механизмов бактериолиза, поскольку ранее для МАК был показан синергизм с другими антимикробными агентами. Следует подчеркнуть, что МАК имеет ограниченный спектр мишеней для лизиса, а также может дополнительно ингибироваться бактериальными факторами. В то же время антимикробные пептиды комплемента, образующиеся на более ранних стадиях, могут оказывать влияние даже на устойчивые к действию МАК клетки. Основная информация по антимикробной активности системы комплемента приведена в таблице.

 

Таблица / Table. Антимикробные факторы системы комплемента

Antimicrobial factors of the complement system

Название

Организмы

Основные функции

Спектр антимикробного действия

Минимальная ингибирующая концентрация, мкмоль/л*

Источники

Мембраноатакующий комплекс

Позвоночные

Образование литической поры в мембране

Гр

[28, 37, 38]

C3

Азиатский паралихт

Участие в сборке С3- и С5-конвертаз, предшественник опсонинов и анафилатоксина С3а

Гр+, Гр

[67]

C3a

Человек, домовая мышь

Анафилатоксическая активность, хемотаксический эффект, активация фагоцитов, иммунорегуляторный эффект

Гр+, Гр,

Candida albicans

0,7

[66, 72–74]

C4a

Человек, домовая мышь

Провоспалительная активность, хемотаксический эффект, активация клеток иммунной системы

Гр+, Гр,

Candida albicans

[72, 73]

C5a

Домовая мышь

Анафилатоксическая активность, хемотаксический эффект, активация фагоцитов

Гр

[72]

C3f

Человек

Точная функция неизвестна

Гр+

70

[79]

Ba

Морской язык

Продукт активации фактора B, проявляет хемотаксическую активность, способен ингибировать пролиферацию активированных В-клеток

Гр

[91]

Фактор D

Учанский лещ

Расщепляет фактор В, участвуя в активации альтернативного пути

Гр+, Гр

[94]

Фактор I

Морской язык

Регулятор системы комплемента, расщепляющий C4b и C3b

Гр+, Гр

0,4

[98, 99]

Примечание: Гр — грамотрицательные бактерии, Гр+ — грамположительные бактерии. * Для наиболее чувствительного микроорганизма.

 

Мембраноатакующий комплекс

В контексте эволюции комплемента МАК представляет собой относительно молодой механизм нейтрализации бактерий. Образование MAК — это конечный этап серии биохимических реакций, в результате которых поздние компоненты комплемента образуют трансмембранную пору. Хотя детали механизма сборки и действия МАК до сих пор полностью не расшифрованы, его литическая функция играет важную роль в уничтожении грамотрицательных бактерий. Генетический дефицит компонентов МАК комплемента приводит к рецидивирующим инфекциям [16, 17], решающее значение МАК играет в борьбе с Neisseria meningitidis [18, 19]. Помимо бактерицидной функции MAК может индуцировать внутриклеточную передачу сигналов и активацию клеток собственного организма [3, 20].

Сборка МАК начинается, когда С5-конвертаза, связанная с поверхностью клетки-мишени [21], расщепляет белок С5 с образованием C5a и C5b. Появившийся C5b нестабилен, он быстро ассоциирует с С6 и образует стабильные комплексы C5b6 [22]. После привлечения С7 образующийся комплекс C5b-7 становится липофильным и взаимодействует с липидными мембранами. C5b-7 впоследствии привлекает C8 (гетеротример, состоящий из C8α, C8β и C8γ) с образованием комплекса C5b-8, который обеспечивает встраивание в мембрану [23]. Уже на этом этапе комплекс может вызывать небольшие повреждения в мембранах эритроцитов и липосом [24, 25]. Связывание первой молекулы С9 является лимитирующей стадией, и встроенный в мембрану комплекс C5b-9 может привлекать дополнительные растворимые мономеры С9. Порообразование быстро завершается однонаправленной олигомеризацией по часовой стрелке [23]. Образовавшийся МАК включает 6 полипептидных цепей (C5b, C6, C7, C8α, C8β и C8γ) и до 18 мономеров C9. МАК представляет собой гибкую иммунную пору с асимметричной конфигурацией разделенной шайбы, внешний диаметр поры 24 нм, внутренний — 11 нм [26]. Высокий уровень гликозилирования белков МАК, предположительно, может способствовать поддержанию структурной целостности поры [26, 27].

Отложение МАК может происходить на различных поверхностях: главным образом на мембранах грамотрицательных бактерий, паразитов, эукариотических клеток, а также на грамположительных бактериях и оболочечных вирусах [28–31]. При достаточном количестве МАК эукариотические клетки могут погибать вследствие апоптоза или лизиса [32–34]. При этом они имеют ряд защитных механизмов, чтобы избавляться от нежелательного эффекта МАК: экспрессия ингибиторных молекул (таких как CD59, кластерин и витронектин, которые взаимодействуют с предшественниками МАК на различных стадиях [11]), а также возможность быстро удалять встроенные поры путем везикуляции [35]. Хотя компоненты МАК могут быть обнаружены на поверхности грамположительных бактерий, это не приводит к их лизису. Вероятно, поры MAК не могут встроиться в мембрану и уничтожить бактерию из-за наличия толстого слоя пептидогликана [36].

Основная функция МАК заключается в уничтожении грамотрицательных бактерий [37, 38]. В недавнем исследовании [21] было показано, что для эффективного действия формирование поры должно инициироваться поверхностно-связанными С5-конвертазами. Для бактерий комплекс С5b-8 без С9 обладает низкой бактерицидной активностью [39, 19]. При этом молекула С9 может быть летальной без дополнительных компонентов, когда она имеет доступ к внутренней мембране, что доказали исследования по введению С9 в периплазму грамотрицательных бактерий [40–42]. Первоначально МАК собирается на внешней мембране бактерий, причем полимеризация компонента С9 необходима для сильного повреждения мембраны [21]. Важное условие для уничтожения бактерий — повреждение внутренней мембраны, для чего требуется больше времени [43]. Пока не ясен точный механизм процесса, но есть несколько гипотез. Во-первых, наличие пор во внешней мембране позволяет мономерам С9 ее пересекать и напрямую повреждать внутреннюю мембрану [40–42]. Во-вторых, нарушение целостности внешней мембраны может вызывать утечку периплазматических белков или стрессовую реакцию внутри бактерии, что приведет к дестабилизации внутренней мембраны и гибели бактерии. И, в-третьих, наличие пор может вызвать липидный обмен между внешней и внутренней мембраной, что вызовет осмотическую нестабильность и последующую дестабилизацию внутренней мембраны [21, 28]. Недавние исследования сообщают, что МАК проявляет синергизм с некоторыми антимикробными препаратами. Предполагается, что повреждение внешней мембраны порами МАК позволяет антимикробным соединениям проникнуть к нижележащим структурам и эффективнее убивать патогены [44].

Некоторые грамотрицательные бактерии развивают механизмы избегания МАК. Они могут преобразовывать поверхность путем модификации липополисахаридов [45, 46] и образования капсулы [47]. Грамотрицательные бактерии способны экспрессировать белки для ингибирования разных этапов формирования МАК [48–50]. Другим механизмом противостояния действию МАК является использование регуляторов комплемента хозяина [51, 52]. Образование полифосфатов может быть дополнительным вариантом борьбы с лизисом, вызванным МАК [53, 54].

Белок С3

Белок С3 — центральный компонент в системе комплемента, именно на нем сходятся три пути активации [1]. Дефицит С3 связан с повышенной восприимчивостью к бактериальным инфекциям [55–59]. Белок C3 млекопитающих имеет молекулярную массу около 190 кДа и состоит из двух полипептидных цепей, α и β, соединенных дисульфидной связью. При активации комплемента C3-конвертаза расщепляет α-цепь C3 с образованием белка C3b и пептида C3a [1]. C3 принадлежит к семейству белков, содержащих тиоэфирную связь (TEP от англ. thioester-containing proteins) [60], которое также включает компоненты комплемента С4 и С5, при этом в молекуле белка С5 тиоэфирная связь отсутствует. Исследования, направленные на понимание эволюции системы комплемента, предполагают, что общая предковая молекула дала начало C3 и двум другим молекулам комплемента C4 и C5 [61]. С3 — эволюционно древняя молекула. С3-подобные белки встречаются у различных животных, включая книдарий, первичноротых и вторичноротых беспозвоночных [62–64]. Поскольку C3-подобный ген обнаружен и у губок, существует мнение, что ген-прототип С3-подобного белка возник на ранней стадии эволюции у хоанофлагеллят (одноклеточные заднежгутиковые) до разделения на Porifera и Metazoa, а в дальнейшем в некоторых геномах ген C3 был утерян или накапливал изменения [65].

Хотя у человека белок С3 не проявляет бактерицидного действия против Escherichia coli, Enterococcus faecalis и Pseudomonas aeruginosa [66], данные, полученные для C3 представителя костистых рыб — азиатского паралихта (Paralichthys olivaceus), показывают, что в условиях с физиологической ионной силой белок проявляет прямую дозозависимую бактерицидную активность в отношении Vibrio harveyi и Streptococcus iniae [67]. Показано, что в сыворотке паралихта белок C3 может взаимодействовать с мембранами некоторых грамположительных и грамотрицательных бактерий. Грамотрицательная бактерия Vibrio anguillarum демонстрирует наиболее сильное связывание.

С3а у млекопитающих образуется из N-концевой области α-цепи C3, молекулярная масса С3а человека ~9 кДа [68]. Пептид имеет важное значение в регуляции врожденного и адаптивного иммунитета, являясь анафилатоксином [69, 70]. Анафилатоксическое действие C3a регулируется карбоксипептидазами N и B2, которые отщепляют С-концевой остаток аргинина с образованием неактивного пептида C3a-desArg. У большинства видов позвоночных молекула С3а имеет положительный заряд, сохраняя при этом умеренную амфипатичность, и содержит четыре α-спиральных участка [71, 72]. Структурные характеристики С3а схожи с таковыми «типичных» антимикробных пептидов. Было показано эволюционное сохранение вторичных структур, имеющих значение для антимикробной активности у пептида С3а от беспозвоночных до человека [73].

С3а и его инактивированный вариант C3a-desArg проявляют прямую антимикробную активность в отношении широкого спектра грамотрицательных и грамположительных бактерий, а также клеток грибов. Исследования указывают на то, что антимикробное действие опосредовано С-концевой областью пептида. Бактерицидная активность пептида коррелировала с положительным зарядом. Механизм антимикробного действия обусловлен физическим нарушением целостности мембран, что было показано для мембран бактерий и на липосомных моделях [66, 71–75]. Пептид C3a человека эффективно уничтожал грамотрицательные бактерии E. coli, P. aeruginosa и грамположительную E. faecalis, а также грибок Candida albicans [66, 73, 74]. Минимальная ингибирующая концентрация (МИК) для C3a против P. aeruginosa и E. coli составляла 0,70 и 0,75 мкмоль/л соответственно [66]. Пептид оставался антимикробным в том числе в присутствии 0,15 моль/л NaCl, что говорит о его активности в физиологических условиях. С3а, принадлежащий домовой мыши, проявлял антимикробную активность в отношении E. coli (наиболее чувствительна), P. aeruginosa и Edwardsiella ictaluri [72]. В то же время пептид C3a азиатского паралихта в отличие от белка С3 не проявлял антимикробной активности, хотя и демонстрировал связывание со многими грамотрицательными и грамположительными бактериями [67].

Некоторые пептиды, являющиеся фрагментами С3а, тоже обладают антимикробными свойствами, связанными с мембранолитическим действием. Уровень их активности различный, наиболее высокий показан для пептида CNY21, чья пептидная последовательность образует 57–77 С-конец С3а. CNY21 проявлял антибактериальную активность как in vitro, так и при введении в селезенку мышей [66, 74, 75]. Важное условие для разрушения липидной мембраны — предшествующая электростатическая адсорбция пептида [76]. При этом CNY21 не проявлял значимой гемолитической активности, что дает возможность для дальнейшего изучения пептида в терапевтических целях [76]. Однако при разработке противомикробных пептидных препаратов на основе последовательностей анафилатоксинов необходимо исключать возможные рецептор-опосредованные эффекты [77].

С3f. Пептид образуется при протеолитическом расщеплении белка C3b фактором I [78]. Молекулярная масса С3f человека составляет ~2 кДа, он состоит из 17 аминокислот, является катионным и, вероятно, формирует структуру амфипатической α-спирали. Методом радиальной диффузии в бессолевых условиях была показана невысокая антимикробная активность С3f в отношении некоторых грамположительных бактерий (Listeria monocytogenes, Micrococcus luteus, E. faecium). Самой чувствительной к пептиду оказалась L. monocytogenes (МИК ~70 мкМ). Часть микроорганизмов (Bacillus cereus, E. coli, C. albicans) была устойчива к действию пептида [79].

С4a. Компонент комплемента С4 участвует в активации классического и лектинового путей. Белок состоит из α-, β- и γ-цепей и в ходе каскада комплемента расщепляется с образованием фрагментов C4a и C4b [80]. Пептид С4а имеет молекулярную массу ~8,6 кДа. Дефицит С4 сопровождается повышенной восприимчивостью к инфекциям [57] и является фактором риска, связанным с развитием системной красной волчанки [81–83]. C4 в отличие от С3 встречается только у челюстноротых (Gnathostomata). Считается, что белок С4 произошел в результате дупликации гена С3 после дивергенции бесчелюстных (Agnatha) [84].

Пептид С4а образуется из N-концевого участка α-цепи белка С4. Начиная с 1979 г. пептиду приписывали активность анафилатоксина [85], хотя недавние исследования ставят под сомнение эту роль [86]. С4а характеризуется амфипатической структурой, а также укладкой в форме α-спирали. Пептид C4a, а также некоторые его фрагменты демонстрировали антимикробную активность против грамположительных и грамотрицательных бактерий. С4а человека проявлял бактерицидное действие против грамотрицательной (P. aeruginosa) и грамположительной (E. faecalis) бактерий, E. faecalis оказалась более чувствительной к действию пептида [73]. С4а мыши обладал антимикробной активностью в отношении E. coli (наиболее чувствительна), P. aeruginosa и E. ictaluri [72]. Фрагменты, полученные из С4а различных позвоночных, демонстрировали антимикробную активность в отношении ряда грамположительных и грамотрицательных бактерий, а также грибка C. albicans [72, 73]. Таким образом, антибактериальная активность С4а высококонсервативна у позвоночных. Полученные данные указывают на то, что подобно механизму действия пептида C3a механизм действия C4a связан с мембранолитическим действием [72], и за бактерицидное действие ответственна С-концевая область [73]. Пептид C4a не обладал гемолитической активностью, что может быть важным для разработки терапевтических средств на его основе [71–73].

C5a. Белок C5, как и С4, произошел при амплификации гена С3 после дивергенции Agnatha [84]. Дефицит С5 приводит к невозможности формировать эффективный хемотаксический ответ и повышает чувствительность к некоторым инфекциям [16]. Белок С5 состоит из α- и β-цепи, при действии С5-конвертаз белок расщепляется с образованием пептидов C5a и C5b. Подобно C3a и C4a, фрагмент С5а высвобождается из N-концевого участка α-цепи и обладает молекулярной массой ~11 кДа [87]. Молекула C5a считается наиболее мощным провоспалительным медиатором среди анафилатоксинов системы комплемента [69, 70, 88]. В ранних исследованиях было показано, что молекула С5а человека, в отличие от С3а и С4а, не обладает антимикробной активностью в отношении P. aeruginosa и E. faecalis [71, 73]. Однако в недавнем исследовании было показано, что С5а некоторых позвоночных, например мыши, а также некоторые фрагменты пептида обладают бактерицидным действием в отношении E. coli, P. aeruginosa и E. ictaluri. Антимикробная активность С5а связана с нарушением целостности мембраны и коррелирует с положительным зарядом молекулы, что характерно для типичных антимикробных пептидов. Так же как C3a и C4a, С5а не оказывал гемолитического действия [72]. Более низкий уровень антимикробной активности пептида С5а по сравнению с С3а и С4а, возможно, связан с тем, что у позвоночных С5 дивергировал от общей предковой молекулы раньше, чем С3 и С4 [89].

Фактор B

Фактор B представляет собой зимоген сериновой протеазы, которая активируется при расщеплении белка фактором D. Фактор D способен действовать только после связывания фактора B с C3b или C3(H2O). Фактор B расщепляется на фрагменты Ba (~33 кДа), остающийся в циркуляции, и более крупный ферментативно активный Bb, что приводит к образованию С3-конвертазы [90]. Для рыб было продемонстрировано повышение экспрессии фактора B при заражении некоторыми патогенами, а также показано, что рекомбинантный фрагмент Ba морского языка Cynoglossus semilaevis способен проявлять антибактериальный эффект как in vitro, так и in vivo [91]. Ba способен дозозависимым образом связываться с Edwardsiella tarda, Pseudomonas fluorescens и V. harveyi, в присутствии пептида бактерии демонстрировали замедленную скорость роста. Для изучения in vivo рыбы были заражены E. tarda, и при увеличении содержания Ba путем введения плазмиды, экпрессирующей рекомбинантный Ba, количество бактерий в печени значительно снижалось по сравнению с контролем. Такой эффект может достигаться как ингибированием роста бактериальных клеток фрагментом Ba, так и модуляцией лейкоцитарного ответа [91].

Фактор D

Фактор D имеет молекулярную массу ~23,5 кДа и принадлежит к семейству сериновых протеаз [92]. Белок циркулирует в виде зрелой сериновой протеазы и при активации альтернативного пути расщепляет фактор B, что приводит к образованию С3-конвертазы [90, 93]. Фактор D высококонсервативен у позвоночных. Было показано, что патогенная инфекция усиливает экспрессию белка у рыб. Фактор D из учанского леща (Megalobrama amblycephala) проявлял антимикробную активность в отношении как грамотрицательных (Aeromonas hydrophila и E. coli), так и грамположительных бактерий (Staphylococcus aureus). Грамотрицательные бактерии показали более высокую чувствительность к белку [94].

Фактор I

Фактор I (молекулярная масса 88 кДа) представляет собой высокоактивную растворимую сериновую протеазу, которая в присутствии кофакторов способна расщеплять C3b и C4b, тем самым сдерживая действие системы комплемента [95]. Фактор I высококонсервативен у позвоночных [96, 97]. Экспрессия белка у рыб повышается при заражении некоторыми патогенами. Фактор I из Cynoglossus semilaevis обладал антимикробной активностью против грамотрицательных (Shewanella putrefaciens, E. coli и P. aeruginosa) и грамположительных бактерий (S. aureus). Наибольшую чувствительность показала S. putrefaciens, а наименьшую — E. coli. МИК в отношении E. coli составляла 0,4–1,1, в отношении остальных бактерий — 0,1–0,7 мкмоль/л [98]. По всей видимости, из пяти белковых доменов фактора I рыб ключевую роль в антимикробной активности играет именно домен сериновой протеазы, поскольку для рекомбинантного фрагмента фактора I азиатского паралихта, соответствующего этому домену, было показано взаимодействие с грамположительными и грамотрицательными бактериями, а также бактериостатическое действие [99].

Антимикробная защита в контексте терапевтического ингибирования комплемента

Комплементу принадлежит настолько важная роль как в избавлении от инфекций, так и в патогенезе различных воспалительных и аутоиммунных заболеваний, что он может быть назван архетипическим участником и первого, и второго. Эффективное сдерживание чрезмерной активации системы комплемента является насущной потребностью в медицинской практике. С такой точки зрения существенным становится и вопрос о возможных рисках, сопряженных с терапевтическим ингибированием данной системы. Экулизумаб — первый ингибитор комплемента, одобренный для клинического применения. Это моноклональное антитело, разработанное компанией Alexion Pharmaceuticals Inc. (США), связывается с белком C5 и блокирует его расщепление [100]. Ключевые данные о влиянии ингибирования комплемента на подверженность инфекциям были получены именно при клиническом применении этого препарата. Важно подчеркнуть, что ингибирование конвертации C5 может препятствовать не только инициации литического каскада и бактериолизу, но и эффектам, опосредованным C5a. Это может выражаться в подавлении привлечения и активации фагоцитов, а следовательно, опсонофагоцитоза, несмотря на отсутствие сдерживающего эффекта на уровне продукции опсонинов-производных C4 или C3. Действительно, такая логика подтверждается прямыми экспериментальными исследованиями ex vivo [101], а клинические данные показывают, что применение экулизумаба значительно повышает риск инвазивной менингококковой инфекции, несмотря на вакцинацию [102]. Вакцинация — стандартная рекомендация при интервенции в систему комплемента. Однако не стоит забывать, что задача вакцинации — стимуляция выработки антител в организме вакцинированного, а один из важнейших механизмов защитного действия антител — именно запуск классического пути и последующих этапов активации комплемента. Несмотря на кажущееся принципиальное ограничение клинического применения ингибиторов комплемента в контексте его антимикробной защиты, оптимистический взгляд призывает к корректному подбору протоколов вакцинации, антибиотической терапии и лечения комплемент-зависимой болезни [103].

Заключение

Система комплемента представляет собой важный компонент врожденного иммунитета животных. В настоящее время известно, что МАК играет важную роль в элиминации микроорганизмов, эффективно уничтожая грамотрицательные бактерии. Имеющиеся данные говорят о том, что лизис патогенов осуществляется не только благодаря образованию МАК, но и за счет формирования антимикробных пептидов — производных компонентов комплемента. Важное значение для человека могут иметь пептиды С3а и С4а, для которых показана антимикробная активность против широкого спектра микроорганизмов. Активность С3а сохраняется в условиях с физиологической ионной силой, это свидетельствует о том, что пептиды вносят вклад в нейтрализацию патогенов в сыворотке крови. Пока не ясно, работают ли пептиды и МАК вместе, усиливая действие друг друга, или С3а и С4а лизируют клетки, недоступные МАК. Пептид C3f человека также обладает бактерицидной активностью, но, вероятно, она слишком мала, чтобы считаться физиологически значимой. Для белка С3 и пептида С5а человека не было показано активности, но у азиатского паралихта и мыши компоненты обладали бактерицидным действием. Для сериновых протеаз комплемента антимикробная активность была показана только у рыб, но следует отметить, что фактор I действует в весьма низких концентрациях.

Образование литической поры — относительно молодой эволюционный механизм, поэтому антимикробные белки и пептиды системы комплемента могли играть важную роль в защите организма от патогенов до появления МАК.

Дополнительная информация

Источник финансирования. Работа выполнена при финансовой поддержке Министерства науки и высшего образования Российской Федерации (тема № FGWG-2022-0007).

Конфликт интересов. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.

Вклад авторов. Все авторы внесли существенный вклад в разработку концепции и подготовку статьи, прочли и одобрили финальную версию перед публикацией. Наибольший вклад распределен следующим образом: Е.В. Егорова, И.А. Кренев, Н.Н. Оборин, М.Н. Берлов — поиск и анализ публикаций по теме обзора; Е.В. Егорова — написание текста рукописи; И.А. Кренев, М.Н. Берлов — редактирование текста рукописи.

Additional information

Funding source. This work was supported by the Ministry of Science and Higher Education of the Russian Federation (project No. FGWG-2022-0007).

Conflict of interest. The authors declare no conflict of interest.

Authors’ contribution. All authors made a significant contributions to concept development and paper preparation, read and approved the final version before publication. The largest contribution is distributed as follows: E.V. Egorova, I.A. Krenev, N.N. Oborin, M.N. Berlov — search and analysis of publications on the topic of the review; E.V. Egorova — original draft preparation; I.A. Krenev, M.N. Berlov — review and editing.

×

Об авторах

Екатерина Васильевна Егорова

Институт экспериментальной медицины; Санкт-Петербургский государственный университет

Email: egorova.ekaterina@internet.ru

практикант лаборатории общей патологии отдела общей патологии и патологической физиологии; студент бакалавриата биологического факультета

Россия, Санкт-Петербург; Санкт-Петербург

Илья Анатольевич Кренев

Институт экспериментальной медицины

Email: il.krenevv13@yandex.ru

младший научный сотрудник лаборатории общей патологии отдела общей патологии и патологической физиологии, аспирант

Россия, Санкт-Петербург

Никита Николаевич Оборин

Институт экспериментальной медицины; Санкт-Петербургский государственный университет

Email: obnn29@gmail.com

лаборант лаборатории противоопухолевых пептидных препаратов отдела общей патологии и патологической физиологии; студент магистратуры биологического факультета

Россия, Санкт-Петербург; Санкт-Петербург

Михаил Николаевич Берлов

Институт экспериментальной медицины

Автор, ответственный за переписку.
Email: berlov.mn@iemspb.ru
ORCID iD: 0000-0001-5191-0467
SPIN-код: 9006-6127
Scopus Author ID: 6505880084
ResearcherId: O-1283-2014

канд. биол. наук, старший научный сотрудник лаборатории общей патологии отдела общей патологии и патологической физиологии

Россия, Санкт-Петербург

Список литературы

  1. Merle N.S., Church S.E., Fremeaux-Bacchi V., Roumenina L.T. Complement system Part I: Molecular mechanisms of activation and regulation // Front. Immunol. 2015. Vol. 6. P. 262. doi: 10.3389/fimmu.2015.00262
  2. Merle N.S., Noe R., Halbwachs-Mecarelli L. et al. Complement system Part II: Role in immunity // Front. Immunol. 2015. Vol. 6. P. 257. doi: 10.3389/fimmu.2015.00257
  3. Xie C.B., Jane-Wit D., Pober J.S. Complement membrane attack complex: new roles, mechanisms of action, and therapeutic targets // Am. J. Pathol. 2020. Vol. 190, No. 6. P. 1138–1150. doi: 10.1016/j.ajpath.2020.02.006
  4. Venkatraman Girija U., Gingras A.R., Marshall J.E. et al. Structural basis of the C1q/C1s interaction and its central role in assembly of the C1 complex of complement activation // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2013. Vol. 110, No. 34. P. 13916–13920. doi: 10.1073/pnas.1311113110
  5. Goldberg B.S., Ackerman M.E. Antibody-mediated complement activation in pathology and protection // Immunol. Cell Biol. 2020. Vol. 98, No. 4. P. 305–317. doi: 10.1111/imcb.12324
  6. Matsushita M., Endo Y., Fujita T. Structural and functional overview of the lectin complement pathway: its molecular basis and physiological implication // Arch. Immunol. Ther. Exp. (Warsz). 2013. Vol. 61, No. 4. P. 273–283. doi: 10.1007/s00005-013-0229-y
  7. Harrison R.A. The properdin pathway: an “alternative activation pathway” or a “critical amplification loop” for C3 and C5 activation? // Semin. Immunopathol. 2018. Vol. 40, No. 1. P. 15–35. doi: 10.1007/s00281-017-0661-x
  8. Windfuhr J.P., Alsenz J., Loos M. The critical concentration of C1-esterase inhibitor (C1-INH) in human serum preventing auto-activation of the first component of complement (C1) // Mol. Immunol. 2005. Vol. 42, No. 6. P. 657–663. doi: 10.1016/j.molimm.2004.09.025
  9. Paréj K., Dobó J., Závodszky P., Gál P. The control of the complement lectin pathway activation revisited: both C1-inhibitor and antithrombin are likely physiological inhibitors, while α2-macroglobulin is not // Mol. Immunol. 2013. Vol. 54, No. 3–4. P. 415–422. doi: 10.1016/j.molimm.2013.01.009
  10. Noris M., Remuzzi G. Overview of complement activation and regulation // Semin. Nephrol. 2013. Vol. 33, No. 6. P. 479–492. doi: 10.1016/j.semnephrol.2013.08.001
  11. Bayly-Jones C., Bubeck D., Dunstone M.A. The mystery behind membrane insertion: a review of the complement membrane attack complex // Philos. Trans. R. Soc. Lond. B Biol. Sci. 2017. Vol. 372, No. 1726. P. 20160221. doi: 10.1098/rstb.2016.0221
  12. Кокряков В.Н. Очерки о врожденном иммунитете. Санкт-Петербург: Наука, 2006.
  13. Luo Y., Song Y. Mechanism of antimicrobial peptides: antimicrobial, anti-inflammatory and antibiofilm activities // Int. J. Mol. Sci. 2021. Vol. 22, No. 21. P. 11401. doi: 10.3390/ijms222111401
  14. Stapels D.A., Geisbrecht B.V., Rooijakkers S.H. Neutrophil serine proteases in antibacterial defense // Curr. Opin. Microbiol. 2015. Vol. 23. P. 42–48. doi: 10.1016/j.mib.2014.11.002
  15. Korkmaz B., Horwitz M.S., Jenne D.E., Gauthier F. Neutrophil elastase, proteinase 3, and cathepsin G as therapeutic targets in human diseases // Pharmacol. Rev. 2010. Vol. 62, No. 4. P. 726–759. doi: 10.1124/pr.110.002733
  16. Ram S., Lewis L.A., Rice P.A. Infections of people with complement deficiencies and patients who have undergone splenectomy // Clin. Microbiol. Rev. 2010. Vol. 23, No. 4. P. 740–780. doi: 10.1128/CMR.00048-09
  17. Nagata M., Hara T., Aoki T. et al. Inherited deficiency of ninth component of complement: an increased risk of meningococcal meningitis // J. Pediatr. 1989. Vol. 114, No. 2. P. 260–264. doi: 10.1016/s0022-3476(89)80793-0
  18. Joiner K.A., Warren K.A., Hammer C., Frank M.M. Bactericidal but not nonbactericidal C5b-9 is associated with distinctive outer membrane proteins in Neisseria gonorrhoeae // J. Immunol. 1985. Vol. 134, No. 3. P. 1920–1925. doi: 10.4049/jimmunol.134.3.1920
  19. Harriman G.R., Esser A.F., Podack E.R. et al. The role of C9 in complement-mediated killing of Neisseria // J. Immunol. 1981. Vol. 127, No. 6. P. 2386–2390. doi: 10.4049/jimmunol.127.6.2386
  20. Niculescu F., Rus H. Mechanisms of signal transduction activated by sublytic assembly of terminal complement complexes on nucleated cells // Immunol. Res. 2001. Vol. 24, No. 2. P. 191–199. doi: 10.1385/ir:24:2:191
  21. Heesterbeek D.A., Bardoel B.W., Parsons E.S. et al. Bacterial killing by complement requires membrane attack complex formation via surface-bound C5 convertases // EMBO J. 2019. Vol. 38, No. 4. P. e99852. doi: 10.15252/embj.201899852
  22. Hadders M.A., Bubeck D., Roversi P. et al. Assembly and regulation of the membrane attack complex based on structures of C5b6 and sC5b9 // Cell Rep. 2012. Vol. 1, No. 3. P. 200–207. doi: 10.1016/j.celrep.2012.02.003
  23. Parsons E.S., Stanley G.J., Pyne A.L.B. et al. Single-molecule kinetics of pore assembly by the membrane attack complex // Nat. Commun. 2019. Vol. 10, No. 1. P. 2066. doi: 10.1038/s41467-019-10058-7
  24. Bhakdi S., Tranum-Jensen J. C5b-9 assembly: average binding of one C9 molecule to C5b-8 without poly-C9 formation generates a stable transmembrane pore // J. Immunol. 1986. Vol. 136, No. 8. P. 2999–3005. doi: 10.4049/jimmunol.136.8.2999
  25. Sharp T.H., Koster A.J., Gros P. Heterogeneous MAC initiator and pore structures in a lipid bilayer by phase-plate cryo-electron tomography // Cell Rep. 2016. Vol. 15, No. 1. P. 1–8. doi: 10.1016/j.celrep.2016.03.002
  26. Menny A., Serna M., Boyd C.M. et al. CryoEM reveals how the complement membrane attack complex ruptures lipid bilayers // Nat. Commun. 2018. Vol. 9, No. 1. P. 5316. doi: 10.1038/s41467-018-07653-5
  27. Franc V., Yang Y., Heck A.J. Proteoform profile mapping of the human serum complement component C9 revealing unexpected new features of N-, O-, and C-Glycosylation // Anal. Chem. 2017. Vol. 89, No. 6. P. 3483–3491. doi: 10.1021/acs.analchem.6b04527
  28. Doorduijn D.J., Rooijakkers S.H.M., Heesterbeek D.A.C. How the membrane attack complex damages the bacterial cell envelope and kills gram-negative bacteria // Bioessays. 2019. Vol. 41, No. 10. P. e1900074. doi: 10.1002/bies.201900074
  29. Hoover D.L., Berger M., Nacy C.A. et al. Killing of Leishmania tropica amastigotes by factors in normal human serum // J. Immunol. 1984. Vol. 132, No. 2. P. 893–897. doi: 10.4049/jimmunol.132.2.893
  30. Berends E.T., Dekkers J.F., Nijland R. et al. Distinct localization of the complement C5b-9 complex on Gram-positive bacteria // Cell Microbiol. 2013. Vol. 15, No. 12. P. 1955–1968. doi: 10.1111/cmi.12170
  31. Nakamura M., Okada H., Sasaki H. et al. Quantification of the CD55 and CD59, membrane inhibitors of complement on HIV-1 particles as a function of complement-mediated virolysis // Microbiol. Immunol. 1996. Vol. 40, No. 8. P. 561–567. doi: 10.1111/j.1348-0421.1996.tb01109.x
  32. Kim S.H., Carney D.F., Hammer C.H., Shin M.L. Nucleated cell killing by complement: effects of C5b-9 channel size and extracellular Ca2+ on the lytic process // J. Immunol. 1987. Vol. 138, No. 5. P. 1530–1536. doi: 10.4049/jimmunol.138.5.1530
  33. Nauta A.J., Daha M.R., Tijsma O. et al. The membrane attack complex of complement induces caspase activation and apoptosis // Eur. J. Immunol. 2002. Vol. 32, No. 3. P. 783–792. doi: 10.1002/1521-4141(200203)32:3<783::AID-IMMU783>3.0.CO;2-Q
  34. Kim S.H., Carney D.F., Papadimitriou J.C., Shin M.L. Effect of osmotic protection on nucleated cell killing by C5b-9: cell death is not affected by the prevention of cell swelling // Mol. Immunol. 1989. Vol. 26, No. 3. P. 323–331. doi: 10.1016/0161-5890(89)90087-4
  35. Pilzer D., Fishelson Z. Mortalin/GRP75 promotes release of membrane vesicles from immune attacked cells and protection from complement-mediated lysis // Int. Immunol. 2005. Vol. 17, No. 9. P. 1239–1248. doi: 10.1093/intimm/dxh300
  36. Brown E.J. Interaction of gram-positive microorganisms with complement // Curr. Top. Microbiol. Immunol. 1985. Vol. 121. P. 159–187. doi: 10.1007/978-3-642-45604-6_8
  37. Berends E.T., Kuipers A., Ravesloot M.M. et al. Bacteria under stress by complement and coagulation // FEMS Microbiol. Rev. 2014. Vol. 38, No. 6. P. 1146–1171. doi: 10.1111/1574-6976.12080
  38. Morgan B.P., Boyd C., Bubeck D. Molecular cell biology of complement membrane attack // Semin. Cell Dev. Biol. 2017. Vol. 72. P. 124–132. doi: 10.1016/j.semcdb.2017.06.009
  39. O’Hara A.M., Moran A.P., Würzner R., Orren A. Complement-mediated lipopolysaccharide release and outer membrane damage in Escherichia coli J5: requirement for C9 // Immunology. 2001. Vol. 102, No. 3. P. 365–372. doi: 10.1046/j.1365-2567.2001.01198.x
  40. Wang Y., Bjes E.S., Esser A.F. Molecular aspects of complement-mediated bacterial killing. Periplasmic conversion of C9 from a protoxin to a toxin // J. Biol. Chem. 2000. Vol. 275, No. 7. P. 4687–4692. doi: 10.1074/jbc.275.7.4687
  41. Dankert J.R., Esser A.F. Complement-mediated killing of Escherichia coli: dissipation of membrane potential by a C9-derived peptide // Biochemistry. 1986. Vol. 25, No. 5. P. 1094–1100. doi: 10.1021/bi00353a023
  42. Dankert J.R., Esser A.F. Bacterial killing by complement. C9-mediated killing in the absence of C5b-8 // Biochem. J. 1987. Vol. 244, No. 2. P. 393–399. doi: 10.1042/bj2440393
  43. Doorduijn D.J., Heesterbeek D.A.C., Ruyken M. et al. Polymerization of C9 enhances bacterial cell envelope damage and killing by membrane attack complex pores // PLoS Pathog. 2021. Vol. 17, No. 11. P. e1010051. doi: 10.1371/journal.ppat.1010051
  44. Heesterbeek D.A.C., Martin N.I., Velthuizen A. et al. Complement-dependent outer membrane perturbation sensitizes Gram-negative bacteria to Gram-positive specific antibiotics // Sci. Rep. 2019. Vol. 9, No. 1. P. 3074. doi: 10.1038/s41598-019-38577-9
  45. Murray G.L., Attridge S.R., Morona R. Inducible serum resistance in Salmonella typhimurium is dependent on wzz(fepE)-regulated very long O antigen chains // Microbes Infect. 2005. Vol. 7, No. 13. P. 1296–1304. doi: 10.1016/j.micinf.2005.04.015
  46. Grossman N., Schmetz M.A., Foulds J. et al. Lipopolysaccharide size and distribution determine serum resistance in Salmonella Montevideo // J. Bacteriol. 1987. Vol. 169, No. 2. P. 856–863. doi: 10.1128/jb.169.2.856-863.1987
  47. Schneider M.C., Exley R.M., Ram S. et al. Interactions between Neisseria meningitidis and the complement system // Trends Microbiol. 2007. Vol. 15, No. 5. P. 233–240. doi: 10.1016/j.tim.2007.03.005
  48. Pramoonjago P., Kaneko M., Kinoshita T. et al. Role of TraT protein, an anticomplementary protein produced in Escherichia coli by R100 factor, in serum resistance // J. Immunol. 1992. Vol. 148, No. 3. P. 827–836. doi: 10.4049/jimmunol.148.3.827
  49. Hallström T., Siegel C., Mörgelin M. et al. CspA from Borrelia burgdorferi inhibits the terminal complement pathway // mBio. 2013. Vol. 4, No. 4. P. e00481–13. doi: 10.1128/mBio.00481-13
  50. Sjölinder H., Eriksson J., Maudsdotter L. et al. Meningococcal outer membrane protein NhhA is essential for colonization and disease by preventing phagocytosis and complement attack // Infect. Immun. 2008. Vol. 76, No. 11. P. 5412–5420. doi: 10.1128/IAI.00478-08
  51. Blom A.M., Hallström T., Riesbeck K. Complement evasion strategies of pathogens-acquisition of inhibitors and beyond // Mol. Immunol. 2009. Vol. 46, No. 14. P. 2808–2817. doi: 10.1016/j.molimm.2009.04.025
  52. Singh B., Su Y.C., Riesbeck K. Vitronectin in bacterial pathogenesis: a host protein used in complement escape and cellular invasion // Mol. Microbiol. 2010. Vol. 78, No. 3. P. 545–560. doi: 10.1111/j.1365-2958.2010.07373.x
  53. Wat J.M., Foley J.H., Krisinger M.J. et al. Polyphosphate suppresses complement via the terminal pathway // Blood. 2014. Vol. 123, No. 5. P. 768–776. doi: 10.1182/blood-2013-07-515726
  54. Zhang Q., Li Y., Tang C.M. The role of the exopolyphosphatase PPX in avoidance by Neisseria meningitidis of complement-mediated killing // J. Biol. Chem. 2010. Vol. 285, No. 44. P. 34259–34268. doi: 10.1074/jbc.M110.154393
  55. Умнякова Е.С., Пашинская Л.Д., Кренев И.А. и др. Заболевания, связанные с дисрегуляцией системы комплемента, и перспективы их лечения // Медицинский академический журнал. 2018. Т. 18, № 3. С. 7–16. doi: 10.17816/MAJ1837-16
  56. Alper C.A. A history of complement genetics // Exp. Clin. Immunogenet. 1998. Vol. 15, No. 4. P. 203–212. doi: 10.1159/000019074
  57. Wessels M.R., Butko P., Ma M. et al. Studies of group B streptococcal infection in mice deficient in complement component C3 or C4 demonstrate an essential role for complement in both innate and acquired immunity // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1995. Vol. 92, No. 25. P. 11490–11494. doi: 10.1073/pnas.92.25.11490
  58. Xu Y., Yu Y., Zhang X., et al. Molecular characterization and expression analysis of complement component 3 in dojo loach (Misgurnus anguillicaudatus) // Fish Shellfish Immunol. 2018. Vol. 72. P. 484–493. doi: 10.1016/j.fsi.2017.11.022
  59. Kerr A.R., Paterson G.K., Riboldi-Tunnicliffe A., Mitchell T.J. Innate immune defense against pneumococcal pneumonia requires pulmonary complement component C3 // Infect. Immun. 2005. Vol. 73, No. 7. P. 4245–4252. doi: 10.1128/IAI.73.7.4245-4252.2005
  60. Shokal U., Eleftherianos I. Evolution and function of thioester-containing proteins and the complement system in the innate immune response // Front. Immunol. 2017. Vol. 8. P. 759. doi: 10.3389/fimmu.2017.00759
  61. Najafpour B., Cardoso J.C.R., Canário A.V.M., Power D.M. Specific evolution and gene family expansion of complement 3 and regulatory factor H in fish // Front. Immunol. 2020. Vol. 11. P. 568631. doi: 10.3389/fimmu.2020.568631
  62. Poole A.Z., Kitchen S.A., Weis V.M. The role of complement in cnidarian-dinoflagellate symbiosis and immune challenge in the sea anemone aiptasia pallida // Front. Microbiol. 2016. Vol. 7. P. 519. doi: 10.3389/fmicb.2016.00519
  63. Wang Z., Liang X., Li G. et al. Molecular characterization of complement component 3 (C3) in the Pearl Oyster Pinctada fucata improves our understanding of the primitive complement system in bivalve // Front. Immunol. 2021. Vol. 12. P. 652805. doi: 10.3389/fimmu.2021.652805
  64. Peronato A., Drago L., Rothbächer U. et al. Complement system and phagocytosis in a colonial protochordate // Dev. Comp. Immunol. 2020. Vol. 103. P. 103530. doi: 10.1016/j.dci.2019.103530
  65. Elvington M., Liszewski M.K., Atkinson J.P. Evolution of the complement system: from defense of the single cell to guardian of the intravascular space // Immunol. Rev. 2016. Vol. 274, No. 1. P. 9–15. doi: 10.1111/imr.12474
  66. Nordahl E.A., Rydengård V., Nyberg P. et al. Activation of the complement system generates antibacterial peptides // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2004. Vol. 101, No. 48. P. 16879–16884. doi: 10.1073/pnas.0406678101
  67. Wu M., Jia B.B., Li M.F. Complement C3 and activated fragment C3a are involved in complement activation and anti-bacterial immunity // Front. Immunol. 2022. Vol. 13. P. 813173. doi: 10.3389/fimmu.2022.813173
  68. Hugli T.E. Human anaphylatoxin (C3a) from the third component of complement. Primary structure // J. Biol. Chem. 1975. Vol. 250, No. 21. P. 8293–8301. doi: 10.1016/s0021-9258(19)40758-8
  69. Klos A., Tenner A.J., Johswich K.O. et al. The role of the anaphylatoxins in health and disease // Mol. Immunol. 2009. Vol. 46, No. 14. P. 2753–2766. doi: 10.1016/j.molimm.2009.04.027
  70. Peng Q., Li K., Sacks S.H., Zhou W. The role of anaphylatoxins C3a and C5a in regulating innate and adaptive immune responses // Inflamm. Allergy Drug Targets. 2009. Vol. 8, No. 3. P. 236–246. doi: 10.2174/187152809788681038
  71. Zipfel P.F., Reuter M. Complement activation products C3a and C4a as endogenous antimicrobial peptides // Int. J. Pept. Res. Ther. 2009. Vol. 15. P. 87–95. doi: 10.1007/s10989-009-9180-5
  72. Zhang X.J., Zhong Y.Q., Ma Z.Y. et al. Insights into the antibacterial properties of complement peptides C3a, C4a, and C5a across vertebrates // J. Immunol. 2022. Vol. 209, No. 12. P. 2330–2340. doi: 10.4049/jimmunol.2101019
  73. Pasupuleti M., Walse B., Nordahl E.A. et al. Preservation of antimicrobial properties of complement peptide C3a, from invertebrates to humans // J. Biol. Chem. 2007. Vol. 282, No. 4. P. 2520–2528. doi: 10.1074/jbc.M607848200
  74. Sonesson A., Ringstad L., Nordahl E.A. et al. Antifungal activity of C3a and C3a-derived peptides against Candida // Biochim. Biophys. Acta. 2007. Vol. 1768, No. 2. P. 346–353. doi: 10.1016/j.bbamem.2006.10.017
  75. Pasupuleti M., Walse B., Svensson B. et al. Rational design of antimicrobial C3a analogues with enhanced effects against Staphylococci using an integrated structure and function-based approach // Biochemistry. 2008. Vol. 47, No. 35. P. 9057–9070. doi: 10.1021/bi800991e
  76. Ringstad L., Andersson Nordahl E., Schmidtchen A., Malmsten M. Composition effect on peptide interaction with lipids and bacteria: variants of C3a peptide CNY21 // Biophys. J. 2007. Vol. 92, No. 1. P. 87–98. doi: 10.1529/biophysj.106.088161
  77. Gao S., Cui Z., Zhao M.H. The complement C3a and C3a receptor pathway in kidney diseases // Front. Immunol. 2020. Vol. 11. P. 1875. doi: 10.3389/fimmu.2020.01875
  78. Ganu V.S., Müller-Eberhard H.J., Hugli T.E. Factor C3f is a spasmogenic fragment released from C3b by factors I and H: the heptadeca-peptide C3f was synthesized and characterized // Mol. Immunol. 1989. Vol. 26, No. 10. P. 939–948. doi: 10.1016/0161-5890(89)90112-0
  79. Позолотин В.А., Умнякова Е.С., Копейкин П.М. и др. Оценка антимикробной активности пептида C3f — производного белка C3 человека // Биоорганическая химия. 2021. Т. 47, № 3. С. 373–381. doi: 10.31857/S0132342321030155
  80. Wang H., Liu M. Complement C4, Infections, and autoimmune diseases // Front. Immunol. 2021. Vol. 12. P. 694928. doi: 10.3389/fimmu.2021.694928
  81. Coss S.L., Zhou D., Chua G.T. et al. The complement system and human autoimmune diseases // J. Autoimmun. 2022. P. 102979. doi: 10.1016/j.jaut.2022.102979
  82. Zhou D., King E.H., Rothwell S. et al. Low copy numbers of complement C4 and C4A deficiency are risk factors for myositis, its subgroups and autoantibodies // Ann. Rheum. Dis. 2023. Vol. 82, No. 2. P. 235–245. doi: 10.1136/ard-2022-222935
  83. Yang Y., Chung E.K., Zhou B. et al. The intricate role of complement component C4 in human systemic lupus erythematosus // Curr. Dir. Autoimmun. 2004. Vol. 7. P. 98–132. doi: 10.1159/000075689
  84. Nonaka M., Kimura A. Genomic view of the evolution of the complement system // Immunogenetics. 2006. Vol. 58, No. 9. P. 701–713. doi: 10.1007/s00251-006-0142-1
  85. Gorski J.P., Hugli T.E., Müller-Eberhard H.J. C4a: the third anaphylatoxin of the human complement system // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1979. Vol. 76, No. 10. P. 5299–5302. doi: 10.1073/pnas.76.10.5299
  86. Barnum S.R. C4a: an anaphylatoxin in name only // J. Innate Immun. 2015. Vol. 7, No. 4. P. 333–339. doi: 10.1159/000371423
  87. Laursen N.S., Magnani F., Gottfredsen R.H. et al. Structure, function and control of complement C5 and its proteolytic fragments // Curr. Mol. Med. 2012. Vol. 12, No. 8. P. 1083–1097. doi: 10.2174/156652412802480925
  88. Schatz-Jakobsen J.A., Yatime L., Larsen C. et al. Structural and functional characterization of human and murine C5a anaphylatoxins // Acta Crystallogr. D Biol. Crystallogr. 2014. Vol. 70, No. Pt 6. P. 1704–1717. doi: 10.1107/S139900471400844X
  89. Hughes A.L. Phylogeny of the C3/C4/C5 complement-component gene family indicates that C5 diverged first // Mol. Biol. Evol. 1994. Vol. 11, No. 3. P. 417–425. doi: 10.1093/oxfordjournals.molbev.a040123
  90. Xu Y., Narayana S.V., Volanakis J.E. Structural biology of the alternative pathway convertase // Immunol. Rev. 2001. Vol. 180. P. 123–135. doi: 10.1034/j.1600-065x.2001.1800111.x
  91. Li X., Sun L. A teleost complement factor Ba possesses antimicrobial activity and inhibits bacterial infection in fish // Dev. Comp. Immunol. 2017. Vol. 71. P. 49–58. doi: 10.1016/j.dci.2017.01.021
  92. Volanakis J.E., Narayana S.V. Complement factor D, a novel serine protease // Protein Sci. 1996. Vol. 5, No. 4. P. 553–564. doi: 10.1002/pro.5560050401
  93. Fishelson Z., Pangburn M.K., Müller-Eberhard H.J. C3 convertase of the alternative complement pathway. Demonstration of an active, stable C3b, Bb (Ni) complex // J. Biol. Chem. 1983. Vol. 258, No. 12. P. 7411–7415. doi: 10.1016/s0021-9258(18)32194-x
  94. Ding M., Fan J., Wang W. et al. Molecular characterization, expression and antimicrobial activity of complement factor D in Megalobrama amblycephala // Fish Shellfish Immunol. 2019. Vol. 89. P. 43–51. doi: 10.1016/j.fsi.2019.03.031
  95. Lachmann P.J. The story of complement factor I // Immunobiology. 2019. Vol. 224, No. 4. P. 511–517. doi: 10.1016/j.imbio.2019.05.003
  96. Lachmann P.J., Müller-Eberhard H.J. The demonstration in human serum of “conglutinogen-activating factor” and its effect on the third component of complement // J. Immunol. 1968. Vol. 100, No. 4. P. 691–698. doi: 10.4049/jimmunol.100.4.691
  97. Nakao M., Hisamatsu S., Nakahara M. et al. Molecular cloning of the complement regulatory factor I isotypes from the common carp (Cyprinus carpio) // Immunogenetics. 2003. Vol. 54, No. 11. P. 801–806. doi: 10.1007/s00251-002-0518-9
  98. Xiang J., Li X., Chen Y. et al. Complement factor I from flatfish half-smooth tongue (Cynoglossus semilaevis) exhibited anti-microbial activities // Dev. Comp. Immunol. 2015. Vol. 53, No. 1. P. 199–209. doi: 10.1016/j.dci.2015.06.010
  99. Jia B.B., Jin C.D., Li M.F. The trypsin-like serine protease domain of Paralichthys olivaceus complement factor I regulates complement activation and inhibits bacterial growth // Fish Shellfish Immunol. 2020. Vol. 97. P. 18–26. doi: 10.1016/j.fsi.2019.12.019
  100. Rother R.P., Rollins S.A., Mojcik C.F. et al. Discovery and development of the complement inhibitor eculizumab for the treatment of paroxysmal nocturnal hemoglobinuria // Nat. Biotechnol. 2007. Vol. 25, No. 11. P. 1256–1264. doi: 10.1038/nbt1344
  101. Konar M., Granoff D.M. Eculizumab treatment and impaired opsonophagocytic killing of meningococci by whole blood from immunized adults // Blood. 2017. Vol. 130, No. 7. P. 891–899. doi: 10.1182/blood-2017-05-781450
  102. McNamara L.A., Topaz N., Wang X. et al. High Risk for invasive meningococcal disease among patients receiving eculizumab (soliris) despite receipt of meningococcal vaccine // MMWR Morb. Mortal. Wkly. Rep. 2017. Vol. 66, No. 27. P. 734–737. doi: 10.15585/mmwr.mm6627e1
  103. Barnum SR. Therapeutic inhibition of complement: well worth the risk // Trends Pharmacol. Sci. 2017. Vol. 38, No. 6. P. 503–505. doi: 10.1016/j.tips.2017.03.009

Дополнительные файлы

Доп. файлы
Действие
1. JATS XML

© Эко-Вектор, 2023



СМИ зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации СМИ: серия ПИ № ФС 77 - 74760 от 29.12.2018 г.


Данный сайт использует cookie-файлы

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.

О куки-файлах