Эффективность экстракорпорального оплодотворения при различных фенотипах синдрома поликистозных яичников

Обложка
  • Авторы: Николаенков И.П.1, Казымова О.Э.1, Судаков Д.С.2,3, Дымарская Ю.Р.4
  • Учреждения:
    1. Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии им. Д.О. Отта
    2. Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д.О. Отта
    3. Северо-Западный государственный медицинский университет им. И.И. Мечникова
    4. Северо‑Западный государственный медицинский университет им. И.И. Мечникова
  • Выпуск: Том 70, № 4 (2021)
  • Страницы: 81-90
  • Раздел: Оригинальные исследования
  • Статья получена: 26.02.2021
  • Статья одобрена: 30.06.2021
  • Статья опубликована: 05.10.2021
  • URL: https://journals.eco-vector.com/jowd/article/view/61933
  • DOI: https://doi.org/10.17816/JOWD61933
  • ID: 61933


Цитировать

Полный текст

Открытый доступ Открытый доступ
Доступ закрыт Доступ предоставлен
Доступ закрыт Доступ платный или только для подписчиков

Аннотация

В структуре эндокринного бесплодия синдром поликистозных яичников занимает лидирующее место. В статье рассмотрены эндокринные и метаболические особенности фенотипов синдрома поликистозных яичников, современные представления об эффективности и осложнениях применения вспомогательных репродуктивных технологий в зависимости от конкретного фенотипа. Вопросы влияния синдрома поликистозных яичников на выбор метода вспомогательных репродуктивных технологий, а также возможных осложнений, возникающих в ходе процедуры экстракорпорального оплодотворения, особенностей течения наступившей беременности остаются нерешенными. Перспективным видится индивидуализация подхода с учетом различий в гормональном профиле и особенностей метаболических нарушений при каждом фенотипе синдрома поликистозных яичников, что, возможно, позволит сделать еще один шаг на пути к повышению эффективности экстракорпорального оплодотворения и снижению частоты осложнений.

Полный текст

Синдром поликистозных яичников (СПЯ) — это широко распространенное полигенное многофакторное заболевание, объединяющее ряд характерных симптомов, которое проявляется нарушением репродуктивной функции и метаболическими расстройствами [1].

На сегодняшний день СПЯ — наиболее распространенная гинекологическая патология среди женщин репродуктивного возраста, приводящая к эндокринному бесплодию [2]. Частота СПЯ варьирует в широких пределах — от 4 до 13 % [3, 4]. В 2016 г. были опубликованы результаты систематического обзора и метаанализа исследований на научных порталах Pubmed и OvidSP. Были обследованы несколько тысяч женщин. Общая распространенность СПЯ (95 % ДИ) в соответствии с диагностическими критериями National Institutes of Health (NIH), Роттердамского консенсуса и AE-PCOS Society составила 6 % (5–8 %, n = 18 исследований), 10 % (8–13 %, n = 15 исследований) и 10 % (7–13 %, n = 15 исследований) соответственно. Частота СПЯ согласно критериям Роттердамского консенсуса может достигать 21 % [5, 6].

Ведущие клинические проявления СПЯ — гиперандрогенемия (ГА), олиго- и ановуляция, а также поликистозная морфология яичников при ультразвуковом исследовании (УЗИ) (ESHRE, 2018). При СПЯ часто встречаются такие патологические состояния, как инсулинорезистентность (ИР), сахарный диабет 2-го типа, ишемическая болезнь сердца, атерогенная гиперлипидемия, цереброваскулярная недостаточность, тревожные и депрессивные расстройства, гиперпластические процессы эндометрия, рак яичников и эндометрия [1, 2, 5, 7–12].

У пациенток с СПЯ ГА встречается в 72,1–82,0 % случаев. Ее основное клиническое проявление у таких больных — андрогензависимая дермопатия, чаще в форме гирсутизма, акне, себореи и значительно реже в форме черного акантоза и алопеции. Дефеминизация (уменьшение молочных желез, изменение архитектоники скелета, гипоплазия наружных половых органов) и маскулинизация (отложение жира по мужскому типу, барифония, увеличение мышечной массы) не являются характерными симптомами СПЯ, но могут присутствовать при несвоевременной коррекции ГА [3, 13]. В метаанализе, выполненном Gurkan Bozdag и соавт. (2016), показано, что при СПЯ частота ГА в среднем составляет 13 % (8–20 %, n = 14), гиперинсулинемии (ГИ) — 11 % (8–15 %, n = 9), поликистозной морфологии яичников — 28 % (22–35 %, n = 12), олиго- или ановуляции — 15 % (12–18 %, n = 9) [6].

В 1990 г. Национальными институтами здравоохранения США (NIH) проведена конференция, по итогам которой были приняты стандартизированные критерии диагностики СПЯ, включающие нарушение менструального цикла вследствие ановуляции и клинические или биохимические признаки ГА без учета морфологических изменений яичников. Позднее в Роттердаме группа экспертов Американского общества репродуктивной медицины и Европейского общества репродукции и эмбриологии человека (ESHRE/ASRM, 2003) дополнила диагностические критерии СПЯ ультразвуковыми признаками поликистозной морфологии яичников [14, 15].

 

Таблица 1. Критерии диагностики синдрома поликистозных яичников

Национальные институты здравоохранения, 1990

Роттердамский консенсус, 2003

Общество по гиперандрогенемии и СПЯ, 2006

  • Хроническая ановуляция.
  • Клиническая и/или биохимическая гиперандрогенемия
  • Олиго- и/или ановуляция.
  • Клинические и/или биохимические признаки гиперандрогенемии.
  • Поликистозная морфология яичников
  • Клинические и/или биохимические признаки гиперандрогенемии.
  • Овариальная дисфункция (олиго-, ановуляция и/или поликистозная морфология яичников)

Обязательно наличие всех критериев

Обязательно наличие двух из трех критериев

Обязательно наличие всех критериев

Примечание. СПЯ — синдром поликистозных яичников.

 

В качестве альтернативы Общество по гиперандрогенемии и СПЯ (AE-PCOS Society, 2006) для диагностики синдрома предложило рассматривать два аспекта: ГА клиническую или биохимическую и овариальную дисфункцию (олиго- или ановуляция и/или поликистозная морфология по данным УЗИ). В табл. 1 приведена сравнительная характеристика критериев, используемых для постановки диагноза СПЯ.

Многоцентровые рандомизированные исследования продемонстрировали полиморфность клинических проявлений СПЯ. Оказалось, что данная патология охватывает широкий спектр признаков и их сочетаний, значительно превосходящий исходные критерии установления диагноза. Существовавшие на тот момент подходы к диагностике СПЯ (NIH, 1990) были пересмотрены, и с 2012 г. корректными считаются критерии ESHRE/ASRM (2003) с обязательным указанием фенотипа синдрома. Благодаря принятым дополнениям существует возможность диагностики СПЯ у женщин как с поликистозной морфологией яичников и ГА, так и с нарушениями менструального цикла в сочетании с поликистозной морфологией яичников [1, 5, 16]. При многосторонней оценке женщин, страдающих СПЯ, важны дифференциальная диагностика и исключение других этиологических причин нарушений менструального цикла и ГА, что также указано во всех вышеупомянутых консенсусах [16].

В структуре СПЯ принято выделять четыре фенотипа. Их сравнительная характеристика в зависимости от присутствующих признаков приведена в табл. 2.

 

Таблица 2. Сравнительная характеристика фенотипов синдрома поликистозных яичников

Варианты фенотипов

Фенотип A (классический)

Фенотип B (ановуляторный)

Фенотип C (овуляторный)

Фенотип D (неандрогенный)

Частота встречаемости

44–65 %

8–33 %

3–29 %

18,5–23 %

Признаки

Клиническая/ биохимическая гиперандрогенемия

Присутствует

Присутствует

Присутствует

Отсутствует

Олиго- и/или ановуляция

Присутствует

Присутствует

Отсутствует

Присутствует

Поликистозная морфология яичников

Присутствует

Отсутствует

Присутствует

Присутствует

 

Можно предполагать, что ГА, избыточный вес и выраженные нарушения менструального цикла при СПЯ являются независимыми предикторами метаболических расстройств [17, 18]. Так, в работе R. Azziz (2018) отмечено, что степень выраженности нарушений менструального цикла напрямую коррелирует с уровнем ИР [1].

Результаты исследований свидетельствуют, что у больных СПЯ с фенотипами A и B выявляют более выраженные нарушения менструального цикла, им свойственны ГИ и ИР, у них в 2 раза чаще по сравнению с пациентками с фенотипом D развивается метаболический синдром [19–26]. Избыток массы тела более характерен для женщин с андрогенными фенотипами СПЯ: он встречается в 53,1 % при классическом фенотипе, в 33,3 % при ановуляторном и в 30,0 % при неандрогенном [19, 22]. Частота ожирения у пациенток с фенотипом A достигает 86,0 %, с фенотипом B — 27,9 %, с фенотипом C — 46,6 %, с фенотипом D — 38,8 %. Наиболее выраженные формы атерогенной гиперлипидемии отмечены у пациенток с фенотипом A (более 65,9 %), этому фенотипу также свойственны гиперхолистеринемия и гипоальфапротеинемия [19]. Группа итальянских исследователей показала, что для пациенток с СПЯ с высоким социально-экономическим статусом более характерен овуляторный фенотип [27]. Вероятно, данная зависимость может быть объяснена различиями в уровне инсулина и значениях индекса массы тела [27]. Однако другие исследователи не наблюдали каких-либо существенных различий в частоте встречаемости высокого значения индекса массы тела, ИР и дислипидемии при различных фенотипах СПЯ. С.N. Wijeyaratne и соавт. (2011) и A.S. Melo и соавт. (2010) не нашли различий в распространенности метаболического синдрома у женщин с различными фенотипами СПЯ [28, 29].

Распространенность нарушения толерантности к глюкозе у пациенток с андрогенными фенотипами синдрома составляет 62,5 % при фенотипе A, 55,6 % при фенотипе B и 20,0 % при фенотипе C. Неандрогенный фенотип D, напротив, благоприятен в отношении прогноза нарушения углеводного обмена: нарушение толерантности к глюкозе почти не встречается у данной категории пациенток, ГИ и ИР наблюдаются у 8 и 12 % соответственно. Процентное соотношение данных показателей при классическом (14,1, 27,1, 30,6 % соответственно), ановуляторном (9,1; 9,1; 9,1 % соответственно) и овуляторном (14,3; 28,6; 35,7 % соответственно) фенотипах подтверждает данное суждение. При сравнении показателей углеводного обмена при всех фенотипах СПЯ достоверных различий не выявлено, но установлено увеличение уровня иммунореактивного инсулина на 28,5–34,3 % натощак при андрогенных фенотипах, особенно при классическом. В группе фенотипа D содержание в крови иммунореактивного инсулина увеличивалось на 14,3 % [24, 26].

Представлены данные, что у больных СПЯ с фенотипами A и B повышен риск развития стеатоза печени по сравнению с пациентками с неандрогенным фенотипом СПЯ и со здоровыми женщинами [30].

При оценке гормонального спектра отмечено, что ГА при фенотипах A и B в первую очередь развивается за счет увеличения содержания дегидроэпиандростерон-сульфата и свободного тестостерона. У каждой третьей пациентки снижен уровень тестостерон-эстроген-связывающего глобулина (ТЭСГ) и как результат повышен индекс свободных андрогенов при всех фенотипах. При овуляторном фенотипе C выявлен более низкий уровень в крови свободного тестостерона по сравнению с другими андрогенными фенотипами. Считается, что яичниковая ГА неблагоприятно влияет на качество яйцеклеток, качество эмбрионов и успешность их развития [31].

A. Jamil и соавт. (2016) показали, что соотношение лютеинизирующий гормон (ЛГ)/фоликуллостимулирующий гормон (ФСГ) значительно выше при фенотипе A, чем при фенотипе D и у женщин без СПЯ. По сравнению с пациентками с другими фенотипами СПЯ и здоровыми женщинами уровень общего тестостерона в сыворотке крови при фенотипе A выше [32]. Уровень антимюллерова гормона (АМГ) в сыворотке крови больных СПЯ превышает 8,7 нг/мл [33]. Самое высокое содержание в крови АМГ определяется при фенотипе A. В то же время проведены исследования, в которых не было получено достоверных различий содержания в крови ФСГ, АМГ, пролактина, эстрадиола, дигидротестостерона, 17á-гидроксипрогестерона и прогестерона у больных СПЯ с ановуляторными фенотипами [3, 33].

В большинстве исследований установлено, что у пациентов с неандрогенным фенотипом D при СПЯ эндокринные и метаболические нарушения незначительны и, соответственно, невысока частота встречаемости метаболического синдрома [26, 34, 35]. У этих женщин по сравнению с женщинами с классическим фенотипом СПЯ соотношение ЛГ/ФСГ практически не изменено, более низкое содержание в крови общего и свободного тестостерона, а также меньше значение индекса свободных андрогенов, более высокий уровень тестостерон-эстроген-связывающего глобулина [32]. При фенотипе D чаще, чем при прочих фенотипах СПЯ, происходит чередование опсоменореи с регулярными менструальными циклами [36].

В целом опубликованные данные свидетельствуют, что более половины пациентов с СПЯ имеют фенотип A, тогда как остальные три фенотипа (B, C, D) распространены почти одинаково. Пациентки с фенотипами A и B составляют примерно две трети общего числа больных СПЯ [37].

Понимание распределения фенотипов СПЯ имеет большое значение для определения эпидемиологии синдрома в популяции, а также для применения персонифицированного подхода к лечению и ведению пациенток с данным синдромом в протоколах экстракорпорального оплодотворения (ЭКО), цель которого заключается в снижении рисков осложнений и повышении эффективности процедуры.

Одна из важнейших проблем, связанных с СПЯ, состоит в утрате этими пациентками фертильности. В качестве причины эндокринного бесплодия СПЯ составляет 55–91 % [38]. В то же время до 70 % случаев СПЯ остается неверифицированными [39]. Благодаря быстрому совершенствованию вспомогательных репродуктивных технологий наиболее эффективным методом реализации репродуктивной функции является ЭКО [38]. Несмотря на альтернативные подходы при выборе протокола, в клинической практике у больных СПЯ существует ряд проблем, таких как незрелые ооциты, синдром гиперстимуляции яичников (СГЯ), а также повышенный риск акушерских и неонатальных осложнений [40]. Вопрос влияния СПЯ на увеличение частоты и тяжести осложнений беременности после ЭКО остается спорным и противоречивым.

Оценить эффективность ЭКО можно, рассмотрев ряд показателей: количество и качество (зрелость) аспирированных ооцитов, число полученных эмбрионов, частоту наступления беременности и течение ранних сроков гестации, частоту самопроизвольных абортов.

Стимуляция яичников у женщин с СПЯ представляет собой сложную задачу, поскольку для яичников характерна тенденция к избыточной реакции. В ряде системных обзоров и метаанализов показан повышенный риск развития СГЯ у пациенток с СПЯ. Выявлены как легкие, так и тяжелые формы СГЯ [41, 42]. Предполагают наличие взаимосвязи данного осложнения как с выбранным протоколом ЭКО, так и с фенотипом СПЯ [43]. Различный ответ яичников описан в зависимости от фенотипа СПЯ: фенотип A ассоциирован с бóльшим риском развития СГЯ, фенотип B — с меньшим риском развития данного осложнения [42]. В исследовании T. Sha и соавт. (2019) показано, что при переносе свежего эмбриона в полость матки пациенток с СПЯ чаще развивается СГЯ [38].

Л.С. Целкович и соавт. (2017) выявили негативное влияние метаболического синдрома на результаты ЭКО при СПЯ. Так, общее число качественных эмбрионов, полученных у женщин с СПЯ без метаболических нарушений, составило 72,5 %, при наличии метаболических нарушений снизилось до 61,4 %, пригодными для криоконсервации оказались 50,7 и 30,0 % соответственно [43]. В исследовании V. Cela и соавт. (2017) статистически значимых различий в количестве и качестве перенесенных и замороженных эмбрионов обнаружено не было. Тем не менее несколько большее число эмбрионов было получено и заморожено у больных СПЯ при фенотипе A [42]. В группах с фенотипами, характеризуемыми поликистозной морфологией яичников, наблюдается наибольшая частота имплантации, биохимической и клинической беременности в сравнении с фенотипом B [44]. Процентное соотношение зрелых ооцитов МII в циклах стимуляции с использованием агонистов гонадотропин-рилизинг-гормона в качестве триггера овуляции составило 65,0 %, а при использовании хорионического гонадотропина человека данный показатель не превышал 49,9 % [42]. При наличии метаболических нарушений при СПЯ частота госпитализаций после ЭКО троекратно возрастала, достигая 70,6 % случаев [43].

Частота наступления беременности в программах вспомогательных репродуктивных технологий у больных СПЯ и без него не отличалась [38]. В то же время у женщин с СПЯ без метаболических нарушений выявлена достоверно более высокая частота наступления беременности (50,7 %), чем у женщин с таковыми нарушениями (33,3 %) [43]. Установлена корреляция между наличием фенотипа B и отсутствием наступления беременности после переноса эмбриона [42]. Отмечена более высокая частота вынашивания беременности у пациенток с рассматриваемым синдромом в сравнении с другими причинами бесплодия [38]. Однако M. De Vos и соавт. (2018) наблюдали более низкую частоту вынашивания беременности при гиперандрогенных фенотипах A и C (16,7 и 18,5 % соответственно) в сравнении с фенотипом D (33,7 %) [45]. Частота самопроизвольного аборта при СПЯ в комбинации с трубным фактором бесплодия достигала 64,7 %, тогда как без отягощения данным фактором достоверного различия с контрольной группой здоровых женщин не обнаружено [38]. СПЯ, включающий метаболические нарушения, является причиной прерывания беременности в 34,6 % случаев, при отсутствии метаболических нарушений не превышает 5,9 % [43]. Не было выявлено различий по частоте эктопической беременности у здоровых женщин и женщин с описанным синдромом [38].

Частота истмико-цервикальной недостаточности и преждевременных родов у пациенток с СПЯ достигает 28 %. Одним из вероятных патогенетических обоснований таких исходов может являться увеличение содержания провоспалительных цитокинов (фактора некроза опухоли-á, интерлейкина-1 и -6), поддерживающих хроническое воспаление. Треть всех случаев прерывания беременности приходится на II триместр [40].

Более ранние исследования свидетельствуют, что поликистозная трансформация яичников, ИР, ГА могут быть потенциальными причинами развития гестационного сахарного диабета, преэклампсии, артериальной гипертензии при беременности [40]. По результатам метаанализа 2019 г. T. Sha и соавт. отмечена взаимосвязь между низкой концентрацией ТЭСГ и повышенным риском развития гестационного сахарного диабета у женщин с СПЯ [38]. По данным L.E. Kjerulff и соавт., низкая концентрация инсулиноподобного фактора роста, связывающего глобулин-1, может способствовать развитию артериальной гипертензии [46].

Авторы когортного ретроспективного исследования 2015 г. сравнивали распространенность акушерских осложнений, включающих гестационный сахарный диабет, гестационную артериальную гипертензию, протеинурию, синдром задержки роста плода у женщин с диагностированным СПЯ, изолированной поликистозной морфологией и пациенток с другими причинами бесплодия, вступивших в протоколы ЭКО. Статистически значимой разницы во всех группах выявлено не было [47].

Вырабатываемый гранулезными клетками АМГ представляет собой маркер функционального овариального резерва, также называемый малым растущим фолликулярным пулом, который в конечном счете определяет количество и качество ооцитов/эмбрионов, полученных при ЭКО. АМГ является надежным маркером ответа яичников на контролируемую стимуляцию яичников. Базальный уровень АМГ в сыворотке крови тесно коррелирует с ультразвуковыми данными подсчета антральных фолликулов [48]. Классический фенотип A характеризуется не только более высоким уровнем эстрогенов, количеством фолликулов 8–12 мм, но и высоким уровнем АМГ — по некоторым данным, уровень АМГ в крови у пациенток с фенотипом А увеличен троекратно в сравнении с пациентками с фенотипом В. Концентрация АМГ в сыворотке крови — более достоверный маркер прогнозирования ответа яичников и вероятности развития СГЯ, чем возраст пациентки и индекс массы тела [49]. Таким образом, предварительное знание о высоком уровне АМГ позволяет планировать стратегии снижения риска СГЯ. В то же время ретроспективное исследование G. Bozdag и соавт. (2019) продемонстрировало низкую значимость определения АМГ в диагностике трех фенотипов СПЯ (B, C, D), за исключением классического фенотипа А [53].

Было показано, что метформин способствует восстановлению овуляции с помощью целого ряда механизмов [50]. Они включают повышение чувствительности к инсулину, прямое ингибирование андрогенпродуцирующих ферментов яичников, а также снижение секреции сосудистого эндотелиального фактора роста, который играет ключевую роль в патофизиологии СГЯ [51]. В группе женщин с СПЯ, лечение бесплодия у которых проводили с помощью ЭКО и метформина, отмечено повышение частоты наступления беременности, снижение частоты СГЯ, в то же время не было обнаружено достоверных различий в отношении количества полученных яйцеклеток, дней стимуляции или частоты отмены цикла, а также частоты вынашивания беременности, выкидышей [51].

В 2016 г. группа американских исследователей достаточно подробно описала ранее не выделенный СПЯ-подобный фенотип, характеризуемый высоким уровнем АМГ, но атипично низким уровнем тестостерона. Данная патология поражает молодых женщин без ожирения, связана с низким уровнем дегидроэпиандростерон-сульфата. Вероятно, низкий уровень тестостерона в данном случае имеет надпочечниковое происхождение и возникает вследствие аутоиммунной надпочечниковой недостаточности, поскольку сопровождается низким уровнем кортизола. Авторы отмечают, что добавление дегидроэпиандростерона у таких пациентов нормализует уровень андрогенов и улучшает исходы цикла ЭКО [33, 52].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На сегодняшний день проблема СПЯ освещена в литературе достаточно широко: представлены многочисленные работы, в которых рассмотрены вопросы патогенеза, клинических проявлений, диагностики и лечения патологии. Продолжающиеся к настоящему моменту исследования позволят, возможно, расширить фенотипический ряд СПЯ.

Однако анализ данных литературы, представленных в нашем обзоре, позволяет заключить, что большинство опубликованных к настоящему моменту работ по особенностям лечения нарушений фертильности у пациенток с СПЯ, в частности применения вспомогательных репродуктивных технологий, показывают противоречивые результаты, что свидетельствует о недостаточной степени изученности проблемы и малом количестве исследований.

Сравнительно недавно стали проводить исследования по разработке персонифицированного подхода к тактике ведения пациенток с СПЯ в зависимости от фенотипа. Это позволит повысить эффективность диагностики, лечения самого заболевания, а также прогнозировать риски неудач и повышать шансы на успешное наступление беременности, в том числе с помощью ЭКО, а также на вынашивание и исходы гестации.

×

Об авторах

Игорь Павлович Николаенков

Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии им. Д.О. Отта

Email: nikolaenkov_igor@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-2780-0887
SPIN-код: 5571-4620

кандидат медицинских наук, начальник учебно-методического отдела, врач родильного отделения

Россия, 199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д.3

Ольга Эдуардовна Казымова

Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии им. Д.О. Отта

Email: olia.merk@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0003-3869-010X
SPIN-код: 5986-3469

клинический ординатор

Россия, 199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д.3

Дмитрий Сергеевич Судаков

Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д.О. Отта; Северо-Западный государственный медицинский университет им. И.И. Мечникова

Email: suddakovv@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-5270-0397
SPIN-код: 6189-8705

кандидат медицинских наук, ассистент кафедры акушерства и гинекологии, заведующий симуляционным центром

Россия, 199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д. 3;191015, Санкт-Петербург, ул. Кирочная, д. 41

Юлия Романовна Дымарская

Северо‑Западный государственный медицинский университет им. И.И. Мечникова

Автор, ответственный за переписку.
Email: julia_dym@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-6027-6875
SPIN-код: 4195-3410

канд. мед. наук, ассистент кафедры акушерства и гинекологии

Россия, 191015, Санкт-Петербург, ул. Кирочная, д. 41

Список литературы

  1. Azziz R. Polycystic ovary syndrome//Obstet. Gynecol. 2018. Vol. 132. No. 2. P. 321–336. doi: 10.1097/AOG.0000000000002698
  2. Azziz R., Carmina E., Chen Z. et al. Polycystic ovary syndrome//Nat. Rev. Dis. Primers. 2016. Vol. 2. P. 16057. doi: 10.1038/nrdp.2016.57
  3. Абашова Е.И., Шалина М.А., Мишарина Е.В. и др. Клинические особенности фенотипов синдрома поликистозных яичников у женщин с нормогонадотропной ановуляцией в репродуктивном возрасте//Журнал акушерства и женских болезней. 2019. Т. 68. No. 3. С. 7–14. (In Russ.). doi: 10.17816/JOWD6837-14
  4. Williams T., Mortada R., Porter S. Diagnosis and treatment of polycystic ovary syndrome//Am. Fam. Physician. 2016. Vol. 94. No. 2. P. 106–113.
  5. Lizneva D., Suturina L., Walker W. et al. Criteria, prevalence, and phenotypes of polycystic ovary syndrome//Fertil. Steril. 2016. Vol. 106. No. 1. P. 6–15. doi: 10.1016/j.fertnstert.2016.05.003
  6. Bozdag G., Mumusoglu S., Zengin D. et al. The prevalence and phenotypic features of polycystic ovary syndrome: a systematic review and meta-analysis//Hum. Reprod. 2016. Vol. 31. No. 12. P. 2841–2855. doi: 10.1093/humrep/dew218
  7. DeUgarte C.M., Bartolucci A.A., Azziz R. Prevalence of insulin resistance in the polycystic ovary syndrome using the homeostasis model assessment//Fertil. Steril. 2005. Vol. 83. No. 5. P. 1454–1460. doi: 10.1016/j.fertnstert.2004.11.070
  8. Norman R.J., Masters L., Milner C.R. et al. Relative risk of conversion from normoglycaemia to impaired glucose tolerance or non-insulin dependent diabetes mellitus in polycystic ovarian syndrome//Hum. Reprod. 2001. Vol. 16. No. 9. P. 1995–1998. doi: 10.1093/humrep/16.9.1995
  9. Krentz A.J., von Mühlen D., Barrett-Connor E. Searching for polycystic ovary syndrome in postmenopausal women: evidence of a dose-effect association with prevalent cardiovascular disease//Menopause. 2007. Vol. 14. No. 2. P. 284–292. doi: 10.1097/GME.0b013e31802cc7ab
  10. Legro R.S., Kunselman A.R., Dunaif A. Prevalence and predictors of dyslipidemia in women with polycystic ovary syndrome//Am. J. Med. 2001. Vol. 111. No. 8. P. 607–613. doi: 10.1016/s0002-9343(01)00948-2
  11. Wild S., Pierpoint T., McKeigue P., Jacobs H. Cardiovascular disease in women with polycystic ovary syndrome at long-term follow-up: a retrospective cohort study//Clin. Endocrinol. (Oxf). 2000. Vol. 52. No. 5. P. 595–600. doi: 10.1046/j.1365-2265.2000.01000.x
  12. Jedel E., Waern M., Gustafson D. et al. Anxiety and depression symptoms in women with polycystic ovary syndrome compared with controls matched for body mass index//Hum. Reprod. 2010. Vol. 25. No. 2. P. 450–456. doi: 10.1093/humrep/dep384
  13. Moran L.J., Misso M.L., Wild R.A., Norman R.J. Impaired glucose tolerance, type 2 diabetes and metabolic syndrome in polycystic ovary syndrome: a systematic review and meta-analysis//Hum. Reprod. Update. 2010. Vol. 16. No. 4. P. 347–363. doi: 10.1093/humupd/dmq001
  14. Rotterdam ESHRE/ASRM-Sponsored PCOS Consensus Workshop Group. Revised 2003 consensus on diagnostic criteria and long-term health risks related to polycystic ovary syndrome//Fertil. Steril. 2004. Vol. 81. No. 1. P. 19–25. doi: 10.1016/j.fertnstert.2003.10.004
  15. Чернуха Г.Е., Блинова И.В., Купрашвили М.И. Эндокринно-метаболические характеристики больных с различными фенотипами синдрома поликистозных яичников//Акушерство и гинекология. 2011. № 2. С. 70–76. (In Russ.)
  16. Mortada R., Williams T. Metabolic Syndrome: Polycystic Ovary Syndrome//FP Essent. 2015. Vol. 435. P. 30–42.
  17. Ehrmann D.A., Liljenquist D.R., Kasza K. et al.; PCOS/Troglitazone Study Group. Prevalence and predictors of the metabolic syndrome in women with polycystic ovary syndrome//J. Clin. Endocrinol. Metab. 2006. Vol. 91. No. 1. P. 48–53. doi: 10.1210/jc.2005-1329
  18. Brower M., Brennan K., Pall M., Azziz R. The severity of menstrual dysfunction as a predictor of insulin resistance in PCOS//J. Clin. Endocrinol. Metab. 2013. Vol. 98. No. 12. P. E1967–1971. doi: 10.1210/jc.2013-2815
  19. Kim J.J., Hwang K.R., Choi Y.M. et al. Complete phenotypic and metabolic profiles of a large consecutive cohort of untreated Korean women with polycystic ovary syndrome//Fertil. Steril. 2014. Vol. 101. No. 5. P. 1424–1430. doi: 10.1016/j.fertnstert.2014.01.049
  20. Welt C.K., Gudmundsson J.A., Arason G. et al. Characterizing discrete subsets of polycystic ovary syndrome as defined by the Rotterdam criteria: the impact of weight on phenotype and metabolic features//J. Clin. Endocrinol Metab. 2006. Vol. 91. No. 12. P. 4842–4848. doi: 10.1210/jc.2006-1327
  21. Diamanti-Kandarakis E., Panidis D. Unravelling the phenotypic map of polycystic ovary syndrome (PCOS): a prospective study of 634 women with PCOS//Clin Endocrinol (Oxf). 2007. Vol. 67. No. 5. P. 735–742. doi: 10.1111/j.1365-2265.2007.02954.x
  22. Carmina E., Chu M.C., Longo R.A. et al. Phenotypic variation in hyperandrogenic women influences the findings of abnormal metabolic and cardiovascular risk parameters//J. Clin. Endocrinol. Metab. 2005. Vol. 90. No. 5. P. 2545–2549. doi: 10.1210/jc.2004-2279
  23. Moran L., Teede H. Metabolic features of the reproductive phenotypes of polycystic ovary syndrome//Hum. Reprod. Update. 2009. Vol. 15. No. 4. P. 477–488. doi: 10.1093/humupd/dmp008
  24. Мишарина Е.В., Бородина В.Л., Главнова О.Б. и др. Инсулинорезистентность и гиперандрогенемия//Журнал акушерства и женских болезней. 2016. Т. 65. № 1. С. 75–86. (In Russ.). doi: 10.17816/JOWD65175-86
  25. Mehrabian F., Khani B., Kelishadi R., Kermani N. The prevalence of metabolic syndrome and insulin resistance according to the phenotypic subgroups of polycystic ovary syndrome in a representative sample of Iranian females//J. Res. Med. Sci. 2011. Vol. 16. No. 6. P. 763–769.
  26. Goverde A.J., van Koert A.J., Eijkemans M.J. et al. Indicators for metabolic disturbances in anovulatory women with polycystic ovary syndrome diagnosed according to the Rotterdam consensus criteria//Hum. Reprod. 2009. Vol. 24. No. 3. P. 710–717. doi: 10.1093/humrep/den433
  27. Di Fede G., Mansueto P., Longo R.A. et al. Influence of sociocultural factors on the ovulatory status of polycystic ovary syndrome//Fertil. Steril. 2009. Vol. 91. No. 5. P. 1853–1856. doi: 10.1016/j.fertnstert.2008.02.161
  28. Melo A.S., Vieira C.S., Romano L.G. et al. The frequency of metabolic syndrome is higher among PCOS Brazilian women with menstrual irregularity plus hyperandrogenism//Reprod. Sci. 2011. Vol. 18. No. 12. P. 1230–1236. doi: 10.1177/1933719111414205
  29. Wijeyaratne C.N., Seneviratne Rde A., Dahanayake S. et al. Phenotype and metabolic profile of South Asian women with polycystic ovary syndrome (PCOS): results of a large database from a specialist Endocrine Clinic//Hum. Reprod. 2011. Vol. 26. No. 1. P. 202–213. doi: 10.1093/humrep/deq310
  30. Jones H., Sprung V.S., Pugh C.J. et al. Polycystic ovary syndrome with hyperandrogenism is characterized by an increased risk of hepatic steatosis compared to nonhyperandrogenic PCOS phenotypes and healthy controls, independent of obesity and insulin resistance//J. Clin. Endocrinol. Metab. 2012. Vol. 97. No. 10. P. 3709–3716. doi: 10.1210/jc.2012-1382
  31. Salim R., Serhal P. IVF in Polycystic ovary syndrome. In: Diagnosis and Management of Polycystic Ovary Syndrome / eds. N.R. Farid, E. Diamantis-Kandarakis. Boston: Springer US, 2009. P. 253–258. [дата обращения 12.05.2021]. Доступ по ссылке: https://link.springer.com/content/pdf/10.1007 %2F978-0-387-09718-3.pdf. doi: 10.1007/978-0-387-09718-3_21
  32. Jamil A.S., Alalaf S.K., Al-Tawil N.G., Al-Shawaf T. Comparison of clinical and hormonal characteristics among four phenotypes of polycystic ovary syndrome based on the Rotterdam criteria//Arch. Gynecol. Obstet. 2016. Vol. 293. No. 2. P. 447–456. doi: 10.1007/s00404-015-3889-5
  33. Николаенков И.П. Антимюллеров гормон в патогенезе синдрома поликистозных яичников: авотреф. дис. ... кандидат медицинских наук. Санкт-Петербург, 2014. [дата обращения 12.05.2021]. Доступ по ссылке: https://www.dissercat.com/content/antimyullerov-gormon-v-patogeneze-sindroma-polikistoznykh-yaichnikov. doi: 10.1007/978-0-387-09718-3_21
  34. Zhang H.Y., Zhu F.F., Xiong J. et al. Characteristics of different phenotypes of polycystic ovary syndrome based on the Rotterdam criteria in a large-scale Chinese population//BJOG. 2009. Vol. 116. No. 12. P. 1633–1639. doi: 10.1111/j.1471-0528.2009.02347.x
  35. Guastella E., Longo R.A., Carmina E. Clinical and endocrine characteristics of the main polycystic ovary syndrome phenotypes//Fertil. Steril. 2010. Vol. 94. No. 6. P. 2197–2201. doi: 10.1016/j.fertnstert.2010.02.014
  36. Panidis D., Tziomalos K., Papadakis E. et al. Associations of menstrual cycle irregularities with age, obesity and phenotype in patients with polycystic ovary syndrome//Hormones (Athens). 2015. Vol. 14. No. 3. P. 431–437. doi: 10.14310/horm.2002.1593
  37. Wild R.A., Carmina E., Diamanti-Kandarakis E. et al. Assessment of cardiovascular risk and prevention of cardiovascular disease in women with the polycystic ovary syndrome: a consensus statement by the Androgen Excess and Polycystic Ovary Syndrome (AE-PCOS) Society//J. Clin. Endocrinol. Metab. 2010. Vol. 95. No. 5. P. 2038–2049. doi: 10.1210/jc.2009-2724
  38. Sha T., Wang X., Cheng W., Yan Y. A meta-analysis of pregnancy-related outcomes and complications in women with polycystic ovary syndrome undergoing IVF//Reprod. Biomed. Online. 2019. Vol. 39. No. 2. P. 281–293. doi: 10.1016/j.rbmo.2019.03.203
  39. March W.A., Moore V.M., Willson K.J. et al. The prevalence of polycystic ovary syndrome in a community sample assessed under contrasting diagnostic criteria//Hum. Reprod. 2010. Vol. 25. No. 2. P. 544–551. doi: 10.1093/humrep/dep399
  40. Николаенков И.П., Кузьминых Т.У., Тарасова М.А., Серегина Д.С. Особенности течения беременности у пациенток с синдромом поликистозных яичников//Журнал акушерства и женских болезней. 2020. Т. 69. № 5. С. 105–112. doi: 10.17816/JOWD695105-112
  41. Wei D., Shi Y., Li J. et al. Effect of pretreatment with oral contraceptives and progestins on IVF outcomes in women with polycystic ovary syndrome//Hum. Reprod. 2017. Vol. 32. No. 2. P. 354–361. doi: 10.1093/humrep/dew325
  42. Cela V., Obino M.E.R., Alberga Y. et al. Ovarian response to controlled ovarian stimulation in women with different polycystic ovary syndrome phenotypes//Gynecol. Endocrinol. 2018. Vol. 34. No. 6. P. 518–523. doi: 10.1080/09513590.2017.1412429
  43. Целкович Л.С., Иванова Т.В., Ибрагимова А.Р. и др. Сравнительная оценка протоколов ЭКО у женщин с различными клиническими вариантами течения синдрома поликистозных яичников//Аспирантский вестник Поволжья. 2017. Т. 17. № 5–6. C. 97–103.
  44. Bezirganoglu N., Seckin K.D., Baser E. et al. Isolated polycystic morphology: Does it affect the IVF treatment outcomes?//J. Obstet. Gynaecol. 2015. Vol. 35. No. 3. P. 272–274. doi: 10.3109/01443615.2014.948407
  45. De Vos M., Pareyn S., Drakopoulos P. et al. Cumulative live birth rates after IVF in patients with polycystic ovaries: phenotype matters//Reprod. Biomed. Online. 2018. Vol. 37. No. 2. P. 163–171. doi: 10.1016/j.rbmo.2018.05.003
  46. Kjerulff L.E., Sanchez-Ramos L., Duffy D. Pregnancy outcomes in women with polycystic ovary syndrome: a metaanalysis//Am. J. Obstet. Gynecol. 2011. Vol. 204. No. 6. P. 558.e1–6. doi: 10.1016/j.ajog.2011.03.021
  47. Wan H.L., Hui P.W., Li H.W., Ng E.H. Obstetric outcomes in women with polycystic ovary syndrome and isolated polycystic ovaries undergoing in vitro fertilization: a retrospective cohort analysis//J. Matern. Fetal. Neonatal. Med. 2015. Vol. 28. No. 4. P. 475–847. doi: 10.3109/14767058.2014.921673
  48. Thakre N., Homburg R. A review of IVF in PCOS patients at risk of ovarian hyperstimulation syndrome//Expert. Rev. Endocrinol. Metab. 2019. Vol. 14. No. 5. P. 315–319. doi: 10.1080/17446651.2019.1631797
  49. Lee T.H., Liu C.H., Huang C.C. et al. Serum anti-Müllerian hormone and estradiol levels as predictors of ovarian hyperstimulation syndrome in assisted reproduction technology cycles//Hum. Reprod. 2008. Vol. 23. No. 1. P. 160–167. doi: 10.1093/humrep/dem254
  50. Lin K., Coutifaris C. In vitro fertilization in the polycystic ovary syndrome patient: an update//Clin. Obstet. Gynecol. 2007. Vol. 50. No. 1. P. 268–276. doi: 10.1097/GRF.0b013e3180305fe4
  51. Tso L.O., Costello M.F., Albuquerque L.E. et al. Metformin treatment before and during IVF or ICSI in women with polycystic ovary syndrome//Cochrane Database Syst. Rev. 2014. Vol. 2014. No. 11. P. CD006105. Corrected and republished from: Cochrane Database Syst. Rev. 2020;12:CD006105. doi: 10.1002/14651858.CD006105.pub3
  52. Gleicher N., Kushnir V.A., Darmon S.K. et al. New PCOS-like phenotype in older infertile women of likely autoimmune adrenal etiology with high AMH but low androgens//J. Steroid. Biochem. Mol. Biol. 2017. Vol. 167. P. 144–152. doi: 10.1016/j.jsbmb.2016.12.004
  53. Bozdag G., Mumusoglu S., Coskun Z.Y. et al. Anti-Müllerian hormone as a diagnostic tool for PCOS under different diagnostic criteria in an unselected population//Reprod. Biomed. Online. 2019. Vol. 39. No. 3. P. 522–529. doi: 10.1016/j.rbmo.2019.04.002.

Дополнительные файлы

Доп. файлы
Действие
1. JATS XML

© ООО «Эко-Вектор», 2021



СМИ зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации СМИ: серия ПИ № ФС 77 - 66759 от 08.08.2016 г. 
СМИ зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации СМИ: серия Эл № 77 - 6389
от 15.07.2002 г.



Данный сайт использует cookie-файлы

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.

О куки-файлах