Влияние алкоголизма родителей на суицидологические и личностно-психологические характеристики потомства

Полный текст

В отечественной литературе все больше данных о том, что злоупотребление алкоголем населения находится на высоком уровне [1-3]. Увеличивается количество данных о росте алкогольных проблем у подростков, женщин, молодых людей [3-6]. Если детально рассматривать анамнез этих людей, то мы увидим, что в большинстве случаев они происходят из так называемых «алкогольных» семей. В России от 15 до 50% населения составляют взрослые дети алкоголиков (ВДА) [4-6]. Данная группа лиц является группой повышенного риска по возможности развития у них алкогольной зависимости, а также по риску развития суицидального поведения. При этом, если говорить о развитии алкогольной зависимости у данной группы лиц, то стоит отметить, что заболевание протекает тяжелее, чем у родителей, имеет склонность к более прогредиентному типу течения и несет более злокачественный характер [1].

До сих пор остается дискутабельным вопрос о превалировании в этиопатогенезе заболевания у ВДА генетических и социальных факторов [1-3].

При этом известно, что генетические факторы достоверно связаны с болезнями зависимости от психоактивных веществ (ПАВ), высоким уровнем специфического риска (около 55%) и коэффициентами наследования от 62 до 79% [1]. Социальные и средовые факторы имеют отношение к употреблению ПАВ и влияют на модифицирование риска начала алкогольной зависимости, но не прогнозируют ее развития [2-4].

Однако, точка зрения о том, что возможность влияния средовых факторов может быть весьма значительной и порой их вклад в развитие болезни остается недооцененным как исследователями, так и клиницистами ввиду различных причин, не позволяет свести генез алкогольной зависимости лишь к влиянию наследственных факторов.

Целью настоящего обзора является анализ литературных данных о влиянии алкогольной зависимости родителей на суицидологические характеристики их взрослого потомства.

Семейная отягощенность – «генетический груз»

Данные о семейной отягощенности часто бывают искажены из-за замалчивания проблемы семьёй, если ребенок рано потерял родителей или рос и воспитывался в приёмной семье или детском доме [1, 4, 5]. Испытуемые часто предпочитают давать меньше информации о своей семье, если её коснулась «алкогольная» проблема. Они часто либо не признают заболевания, либо, наоборот, преувеличивают степень заболеваемости в семье.

Однако, даже при таком искусственно заниженном выявлении семейной отягощенности алкогольной зависимости, частота её встречаемости среди ВДА остаётся на среднем и высоком уровне (41,5 и 25,7% соответственно) [5, 6].

Эти сухие данные представляют собой комплекс генетически детерминированных особенностей нейрохимических процессов в различных системах мозга, что обуславливает быстрое развитие зависимости при употреблении алкоголя и её злокачественное течение [1]. Происходит изменение структуры и функций ЦНС.

По данным литературы, семейную отягощённость связывают с выраженным ощущением («предвкушением») положительного эмоционального эффекта от употребления алкоголя [1, 3, 4].

Известно, что у мужчин ВДА с высокой семейной отягощённостью методом нейровизуализации выявлены изменения системы «награды» мозга [1].

При этом возраст начала приема алкоголя обусловлен не генетическими, а социальными и средовыми факторами. Раннее начало употребления алкоголя, как и ранняя манифестация алкогольной зависимости у ВДА прогнозируется наличием «генетического груза» алкогольной зависимости у родственников, её степенью, а социальные последствия и утрата контроля обусловлены социальными факторами и самой болезнью, повышающей аутоагрессивность её носителей [6-8].

Если со страдающими алкогольной зависимостью ВДА ситуация выявления генетических факторов и факторов влияния среды представляется несколько затруднительной, то в случае рассматривания ВДА, не страдающих алкогольной зависимостью, и воспитанных в семьях, где хотя бы один из родителей страдал алкогольной зависимостью, влияние средовых факторов на личностно-психологические и суицидологические характеристики, представляется нам более доступным.

Комплекс психологических проблем, просуицидальности, выраженной виктимности, социальной нестабильности и душевной напряженности, установки на «спасение» больного родственника входят в так называемый феномен созависимости, неоднократно описанный в литературе [5-9].

Созависимость – базис суицидального риска ВДА?

Существует большое количество исследований, посвящённых феномену созависимости [4, 5, 9-12]. И, как правило, эти исследования затрагивали супруг мужчин, страдающих алкогольной зависимостью, и констатировали гетерогенность феномена [9-13]. При этом различные литературные источники по-разному его описывают. Ряд авторов считает, что это отдельная нозология, другие представляют данный феномен в качестве реакции на стресс, третьи рассматривают данное состояние как обусловленное полной поглощенностью состоянием другого человека, его поведением, управлением им и игнорированием своих нужд и потребностей [5, 6, 9].

Гипотеза о том, что созависимость личности представляет собой сложный комплекс патологической зависимости от другого, с выраженными защитными психологическими механизмами, закреплёнными аутодеструктивным поведением, дезадаптивными реакциями приспособления и неэффективным способом взаимодействия с окружающими людьми, подтверждается в ряде работ отечественных и зарубежных авторов [4, 6, 9-15].

Они показывают, что у созависимых лиц высок уровень тревожности, фрустрации, агрессивности [6, 9-11, 16, 17], что обуславливает их социальную нестабильность и сложность в установлении контактов и взаимоотношениях с другими людьми. Наиболее часто созависимые используют в качестве ведущих психологических защит стратегии избегания и агрессии, преимущественно направленной на себя и, обуславливающей высокий суицидальный риск [11, 16-18].

Постоянное пребывание в состоянии дистресса, связанного с различными травмирующими событиями, происходящими в «алкогольной» семье, приводят созависимых к физическому и психо-эмоциональ-ному истощению [4-6, 11, 12]. Данное состояние приводит к соматизации, телесному дискомфорту, где психогенный компонент играет большую роль. Неспособность разорвать связь с зависимым плотно ассоциирована с иллюзией собственной ценности, незаменимости для аддикта [4-6, 14, 15, 19-21], а неосознанность вторичных выгод от такой «нездоровой» привязанности к страдающему алкогольной зависимостью, приводит к деструктивным, разрушительным и опасным последствиям, как для самой личности, так и для её окружения [9-12]. И если у супруг зависимых есть возможность разорвать порочный круг деструктивных взаимоотношений, то у детей, воспитываемых в семьях, где хотя бы один из родителей страдает алкогольной зависимостью, возможность данного выбора неочевидна.

Находясь в состоянии, обусловленном финансовой и личностной несостоятельностью, зависимости от своей семьи, которая должна нести защитную, развивающую функцию, дети лиц, страдающих алкогольной зависимостью, вынуждены расти в дезадаптивных условиях [20, 21].

Враждебная обстановка «нелюбви» в семье приводит к нарушению самооценки у детей, сложностям в проявлении эмоций, алекситимии, подавлению чувств стыда и вины, которые, тем не менее, всегда следуют за владельцем, продепрессивности, повышенной агрессивности и, как следствие, высокому суицидального риску, слепому и ригидному следованию цели без учёта обстоятельств [21]. В подобной дезадаптивной семье проявляется нарушение эмпатии, не происходит обучения детей любви, нежности, заботе и другим позитивным паттернам поведения [20, 21].

Подобные нарушения воспитательного аспекта у детей из семей, в которых хотя бы один из родителей страдает алкогольной зависимостью, происходят в тот момент, когда у ребёнка высок уровень конформизма, то есть готовности к принятию групповых норм субъективно значимых групп, изменению поведения и/или убеждений в соответствии с преобладающим мнением группы, как следствие реального или воображаемого слияния [20-23]. Происходит усвоение норм социального поведения, «обучение» дезадаптивным и деструктивным паттернам. Дети буквально привыкают к тому, что употребление алкоголя – норма [22-24]. При этом стоит отметить, что попадание подростка в «социально благополучную» группу может помочь формированию адаптивного поведения и становлению здоровой личности [20], особенно, если в этой группе происходит безусловное принятие ребенка, и ему оказывается поддержка. Вообще стремление ребёнка из алкогольной семьи не просто примкнуть к субъективно значимой группе, а «слиться» с ней, расценивается в качестве попытки замены родителя, что объясняет тот или иной результат влияния выбранной социальной когорты на ребёнка из семьи аддиктов [21].

Те паттерны поведения, которые выходцы из «алкогольных» семей приобретают в детско-подростковом возрасте, переносятся во взрослую жизнь и на взаимоотношения с другими людьми [20-25].

Взрослые дети алкоголиков – ещё одна грань феномена созависимости

Согласно данным различных исследований, ВДА характеризуются особенностями самовосприятия, восприятия близких, людей в целом, а в соответствии с этим – проблемностью в поведении, повышенной аутоагрессивностью и социальной дезадаптивностью [4-6, 9]. Однако, не все так однозначно, как кажется на первый взгляд.

Данные сравнительного анализа взрослых женщин из «алкогольных» семей с взрослыми женщинами из «здоровых» семей показывают, что они и их отцы, страдающие алкогольной зависимостью, сходны по основным характеристикам восприятия [25].

Внешне женщины-ВДА демонстрируют себя яркими, демонстративными, социально активными личностями, позиционируют себя коммуникативными, самодостаточными, доминантными, эгоцентричными и фанатичными личностями, когда на самом деле ощущают себя и являются людьми слабыми, безвольными, беспомощными и зависимыми [25].

Основной мотивацией для поступков ВДА часто являются страх неожиданной смены настроений, реакции близких и социально-значимых посторонних людей [4-6, 9, 17-21, 25]. Ими движет опасение вызвать неодобрение, раздражение, гнев и агрессию окружающих. Спустя 5-6 лет подобной жизни ВДА глобально перестают доверять родственникам и окружающим их людям.

При попытке достигнуть определенного социального статуса или цели, они проявляют выраженную стеничность, но ориентированы не столько на успех, сколько на избегание неудачи, так как страдают от заведомо «априорной» неуспешности, привитой в семье, а также, одновременно, устремлены к высокой оценке себя окружающими, которых самостоятельно определяют в референтную группу [4-6, 9, 17-21, 25]. В связи с этим ВДА не умеют точно откалибровывать и определять качество отношения к себе других людей. Посторонним демонстрируются свои лучшие качества, которые, как им кажется, социально приемлемы. Данное поведение характеризует их «условную порядочность» и отсутствие усвоения истинных человеческих ценностей, расплывчатость норм поведения, когда таковые значительно сужаются и адресуются только избранным людям, которых ВДА принимают за «своих». Вырастая в «алкогольной» дисфункциональной семье, отношения в которой отличаются от «здоровых» явным и/или скрытым взаимным отвержением, априорным отрицанием проблем, в семье, в которой зачастую имеет место насилие, ВДА с трудом дифференцируют свои чувства, переживания, испытывают определенные трудности в целеполагании, определении смысла собственной жизни. Им тяжело предвидеть реальную опасность, так как границы дозволенного стёрты, и ВДА воспитывались в условно небезопасных семьях.

Усвоение патологических моделей поведения и эмоционального реагирования внутри семьи приводит к повторению их при создании своей собственной семьи [26, 27].

Искреннее стремление ВДА создать семью, непохожую на родительскую, часто сводится лишь к исключению видимых негативных поведенческих проявлений и к созданию видимости счастливой семьи, в то время как за цветущим фасадом скрываются дезадаптивные и неполноценные отношения [15, 27].

В семьях ВДА отсутствует любовь, безусловное принятие, открытое выражение чувств, эмоций, нежность, привязанность, взаимопомощь и выручка, поддержка, а также другие необходимые компоненты истинно семейных отношений [5, 9-12, 25]. Всё вышеперечисленное делает ВДА не подготовленными к жизни, социально неадаптированными и инициирует их к воспроизведению в собственных семьях тех же негативных моделей поведения внутри семьи, что препятствует адекватному выполнению ими родительских обязанностей, способствующих воспитанию ещё одного поколения личностно-неполноценных, искалеченных взаимозависимых – внуков алкоголиков [28].

ВДА характеризуются повышенной ауто- и гетероагрессивностью, адресованной не только себе и семье, но и окружающим [29]. Аутоагрессивность выражается в депрессивных установках, неприятии самого себя, не проходящих, но подавляемых и не находящих выхода, чувствах стыда и вины. Данный спектр эмоций относится к ряду так называемых self-conscious emotions или «эмоций самосознания», которые ассоциированы с представлениями о себе, своих мыслях и поступках, с «Я – концепцией» в межличностных контактах, и является регулятором поведения [16, 30]. Стыд запускает негативную оценку self, в то время как вина – негативную оценку своих поступков. Из этого следует, что переживание эмоций стыда является наиболее болезненным, так как обесценивает личность как таковую и в сравнении с другими. Подобная суровая оценка себя как неуспешного, беспомощного и ничтожного, порождает страх неприятия себя другими людьми и субъективно значимыми фигурами, что в свою очередь активирует компенсаторные механизмы в виде агрессии, как ауто-, так и гетеро-, и поведение, направленное на избегание [5-16].

Всё вместе создаёт депрессивный фон, способствующий повышенной суицидальности, учитывая «привитые» стёртые границы безопасности и неспособность правильно оценивать риск [7, 8, 11-18]. Также подобный деструктивный личностно-психологический и социальный фон может влиять на формирование аддиктивного поведения, в частности алкогольной зависимости [4, 9-12, 18, 20-25].

Влияние семьи на личностно-психологические характеристики ВДА

Существуют разрозненные, отдельные, несистематизированные данные, касающиеся роли семьи в формировании алкогольной зависимости [1, 4, 10, 13-15, 19, 23-27, 29-33]. Однако, все они сводятся к тому, что только такие факторы, как «алкогольная» и «деструктивная» семья относятся к устойчивым осевым маркерам риска возникновения и формирования алкогольной зависимости в молодом возрасте.

В этой связи представляется интересной теория эпигенетической передачи алкогольной зависимости в качестве дезадаптивной копинг-стратегии [27, 33]. В этом случае аддиктивное поведение является способом ухода от решения жизненных проблем, что, в свою очередь, приводит к еще большей социальной дезадаптации, замыкая порочный круг алкогольной зависимости.

У детей, чьи родители страдали от алкогольной зависимости, в первые шесть месяцев жизни определяются негативные паттерны привязанности: низкий эмоциональный ответ, редкие позитивные посылы родителям, в возрасте 18-36 месяцев у них обнаруживают особенности поведения с интернализацией конфликта [26, 31]. При этом есть данные, что алкогольная зависимость матери наносит более разрушительный урон личности ребенка, т.к. нарушает симбиотические связи, необходимые младенцу для выживания и формирующиеся в первые годы жизни [24]. В то время как привязанность к здоровой матери практически полностью нивелирует негативное влияние отца [24].

Расстройства, связанные с употреблением алкоголя в семье, концептуаизированы как хронический стресс, способный приводить к длительным долгосрочным последствиям для детей, выросших в таких семьях [4-6, 11-20, 23, 27, 28].

Семья (даже «алкогольная») не является исключительно гомеостатически замкнутой системой. Связи между детьми и их воспитателями оказывают влияние не только на формирование в дальнейшем межличностных отношений, но и на возникновение адаптационных проблем у потомства [4-6, 11-23, 27-30].

В одном из исследований [34] массив алкогольных семей методом кластерного анализа был разделён на три группы: семейства с высокой, средней и низкой интенсивностью переменных, связанных со стабильностью семьи (согласованность членов семьи, наличие стойких моральных убеждений, общение между членами семьи и окружающими людьми, решение проблем в семье, адаптивная способность членов семьи). В качестве контроля выступали семьи без аддиктивного локуса поражения. В результате исследования было установлено, что, несмотря на то, что среди алкогольных семей были и наиболее высоко функциональные кластеры, дети лиц, страдающих алкогольной зависимостью, имеют в 3-4 раза более высокий риск развития алкогольной зависимости, чем дети из группы контроля. Дочери алкоголиков чаще вступают в брак с мужчинами, страдающими алкогольной зависимостью, тем самым продолжая «алкогольный семейный цикл» для будущих поколений [34].

И хотя не все ВДА становятся алкоголиками, они чаще лиц из нормативных семей подвергают себя суицидальному риску, и на протяжении всей жизни сталкиваются с рядом аутоагрессивных проблем.

Исследования показывают, что личность может опосредовать межпоколенческую связь с алкогольной зависимостью, используя множественные пути реализации преморбидной преддиспозиции [27]. Одним из таких путей является генетика, другим – психосоциальные факторы: моделирование и идентификация с алкогольным родителем, или наоборот, – деидентификация. В таких случаях мы видим два варианта делинквентного поведения: в первом случае – это чрезмерное стремление к достижениям (как правило, в работе) и высокая производительность, которые в совокупности и сами по себе намного превосходят нормальный уровень (способные и высокопрофессиональные ученики, проявляющие необычайные таланты и амбиции, обожающие своих учителей и получающие роль в руководстве школы). Во втором случае – это повышенная аутоагрессивность, проявляющаяся высоким риском для здоровья (употребление наркотиков, употребление алкоголя, распущенность), социальными рисками (преступность, автомобильные аварии), наличием рисков для психического здоровья (убийство, самоубийство, депрессия, паника и беспокойство) [27]. Про ВДА из первой когорты возникает желание сказать, что подобного рода сверхадаптация является только плюсом для них, но при более глубоком рассмотрении становится видимой ошибочность данной точки зрения. Склонность к трудоголизму, избегание проблем, «бегство в работу», стремление достичь большего, вырваться из «семейного ада» – всё это лишь увеличивает риск соматизации, депрессивности, аутоагрессивности на уровне скрытом, не заметном для специалиста, и потому опасном [27].

Многочисленные исследования личности ВДА (в том числе и зарубежные) демонстрируют гетерогенность их как группы, которая связана с различием континуума дисфункций, прививающихся детям в «алкогольных» семьях [35, 36].

Так, в одном из исследований выявляется пять личностных подгрупп среди ВДА [36]. Их континуум представлен от высоко функционирующих личностей до взрослых, с точностью повторяющих судьбу своих родителей и полностью социально дезадаптированных. При этом, авторы делают вывод, что группа ВДА гетерогенна не случайно, и неоднородность базируется как на уровне личностного повреждения, так и на уровне адаптации личности в социуме [36]. Согласно теории систем, такая семейная атмосфера не способствует правильной дифференциации Я, а индивидуация рассматривается как угроза гомеостазу системы [19, 37, 38]. Результаты эмпирических исследований показывают, что опыт взаимодействия с физически и эмоционально недостижимым родителем, который сосредоточен в первую очередь на алкоголе, подвергает ребёнка испытанию реляционной травмой [37]. Это, следовательно, препятствует процессу разделения – индивидуализации. Основываясь на вышеупомянутых теоретических рамках, было высказано предположение, что женщины, которые испытывают трудности с зависимыми родителями, чаще демонстрируют нарушения в процессе сепарации – индивидуации, по сравнению с женщинами, которые не росли в семьях с алкогольными проблемами [37].

Некоторые авторы предполагают, что ВДА не хотят обременять своих родителей ответственностью за то, что происходит в их семьях, и одновременно хотят защитить свое внутреннее позитивное представление о них [30]. Из-за этого они направляют свои отрицательные эмоции на себя, в связи с чем, начинают испытывать чувство вины. ВДА иногда чувствуют себя виноватыми по отношению к родителям за то, что они уезжают из дома и не помогают им, или, как это ни парадоксально, они чувствуют себя виноватыми за то, что они слишком сосредоточены на собственной семье вместо того, чтобы помогать родителям [30].

Важным обстоятельством для выявления комплекса психосоциальных, суицидологических и личностных особенностей ВДА является учёт гендера как самих ВДА, так и их родителей и представленность у них алкогольной зависимости. Не оставляет сомнений тот факт, что пол родителя, страдающего алкогольной зависимостью, по-разному будет влиять на психологические и суицидологические характеристики ребёнка. И здесь также важно учитывать гендер ребёнка, так как мать и/или отец имеют разное значение для сына и/или дочери. Данные парентальные фигуры по-разному интернализируются и играют разную роль в становлении личности ВДА [28].

В настоящее время, как подтверждают данные научной литературы, необходимо более четкое формулирование гипотез и моделирование исследований, связанных с проблемами алкоголизма, которые должны учитывать интерактивную динамику факторов риска, защиты и пол, как самих родителей, страдающих алкогольной зависимостью, так и ВДА. Подобные факторы следует принимать во внимание при любых попытках понять пути развития людей, растущих в семьях, пострадавших от алкогольной зависимости.

Заключение

Таким образом, учитывая распространенность «алкогольных» семей, проблема взрослых детей алкоголиков, несущих в себе значительный аутогрессивный импульс, обусловленный, несомненно, трансгенерационными механизмами передачи, является актуальной. Возрастает интерес к феномену созависимости у взрослых детей алкоголиков, который, вероятно, проявляется у них иначе, нежели у супруг в подобных браках. Не вызывает сомнений факт, что группа взрослых детей алкоголиков гетерогенна по своей сути, как в плане личностно-психологических характеристик, так и в плане уровня социального функционирования. Однако, до сих пор не раскрыты механизмы, либо условия формирования и воспитания, которые влияют на данное расщепление.

Не опубликовано исследований, которые бы учитывали совокупность факторов риска, защиты, гендера взрослых детей алкоголиков и их родителей, которые, безусловно, влияют на декомпозицию социального пласта взрослых детей алкоголиков.

Учитывая данные обзора литературы, взрослые дети алкоголиков, какими бы успешными они не позиционировались в социуме, представляют собой высоко аутоагрессивный пласт, требующий повышенного внимания со стороны кризисных психиатрических, наркологических и психологических служб.

Об авторах

Мария Александровна Бaйкова

Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Рязанский государственный медицинский университет имени академика И.П. Павлова

Email: vestnik@rzgmu.ru
ORCID iD: 0000-0002-7009-0705
SPIN-код: 8162-8750
ResearcherId: T-7129-2017

очный аспирант кафедры психиатрии

Россия, 390026 г. Рязань, ул. Высоковольтная, д. 9

Алексей Владимирович Меринов

Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Рязанский государственный медицинский университет имени академика И.П. Павлова

Автор, ответственный за переписку.
Email: merinovalex@gmail.com
ORCID iD: 0000-0002-1188-2542
SPIN-код: 7508-2691
ResearcherId: M-3863-2016

д.м.н., доцент, профессор кафедры психиатрии

Россия, 390026 г. Рязань, ул. Высоковольтная, д. 9

Список литературы

Дополнительные файлы