Ways and means of overcoming social evil in Russian philosophy

Abstract

The article considers the ways and means of overcoming social evil on the example of philosophical ideas that formed the basis of the ideological dispute of philosophers: L. N. Tolstoy and I. A. Ilyin.

Full Text

Настоящее время, отмеченное масштабными социальными и духовными коллизиями, стимулирует повышенный интерес общества к осмыслению собственной истории и прогнозированию на базе этого осмысления путей духовного и нравственного развития. Потребность общения с мыслителями прошлого становится всё более острой по мере углубления нашего самосознания до общечеловеческих проблем. К их числу относится и проблема борьбы со злом, которая является не только коренной, жизненной проблемой человеческого бытия, но и одной из важнейших этических проблем. В этой связи целесообразным и теоретически плодотворным представляется исследование воззрений русских философов, которые всегда подходили к рассмотрению общественного бытия с этической позиции, под углом зрения борьбы добра и зла. Большое место в размышлениях философов занимала проблема несправедливости, зла в общественной жизни и путей искоренения неправды посредством внутреннего нравственного совершенствования или насильственного преобразования общественных форм. Они сходились на том, что попытка быстрого и радикального устранения зла обычно приводит к таким реформам, которые одно зло заменяют другим. Франк по этому поводу заметил, что «зло, так сказать, только перекидывается из одной сферы или формы общественных отношений в другую, но не уничтожается» [9]. Известны исторические примеры колебания политической жизни «от крайнего деспотизма до крайности анархической свободы и обратно, - писал Франк, – или от крайности политического неравенства, бесправия низших слоёв народа до крайности охлократии, подавления высших, более образованных слоёв, носителей духовной и общественной культуры, массой или чернью» [9]. В русской философии обсуждались возможности разных путей преодоления социального зла: путь нравственного самосовершенствования человека и непротивления злу насилием; путь сопротивления злу силою, допускающий, в свою очередь, либо правовое ограничение преступлений и проведение тщательно подготовленных правительством реформ, либо революционное ниспровержение существующего порядка снизу. Первый путь обосновывался Л.Н. Толстым и составлял главное содержание его моральной философии. Толстой твёрдо верил в объективный закон добра, связывающий людей, и в безусловное подчинение этому закону всех личных и общественных отношений. Абсолютный индивидуализм, как и абсолютный коллективизм, ему чужд и непонятен. В основе миросозерцания Толстого лежало не личное или общественное начало, а христианское, идея божественной первоосновы мира. Этот тезис он проводил с такой последовательностью, что вся сфера временного и относительного перед этим теряла значение. Отсюда вытекала сила его воодушевления и вера в обязательный нравственный прогресс и неизбежное построение земного рая. Сам Л.Н. Толстой так выражал основное своё воззрение на жизнь: «Я живу затем, чтобы исполнять волю Пославшего меня в жизнь. Воля же его в том, чтобы я довёл свою душу до высшей степени совершенства в любви и этим самым содействовал установлению единения между людьми и существами в мире» [7]. Смысл жизни, по его определению, заключается в том, «чтобы установить царство Божие на земле, т.е. заменить насильственное, жестокое, ненавистническое сожительство людей любовным и братским» [5]. Для самого Толстого весь мир переродился с тех пор, как он ощутил в себе Бога в виде любви. Отсюда он ждал и перерождения всего человечества, так как процесс внутреннего совершенствования, рост любви в личности не замыкает её в себе, а, наоборот, выводит из себя. Истинное благо для человека состоит в личном самосовершенствовании, но оно достигается только тогда, когда человек признаёт себя способным усовершенствовать весь мир и стремится к этому [7]. На вопрос – как осуществляется нравственный прогресс – Толстой отвечал: совершенствованием личности, которое в то же время есть и совершенствование общества. Стремление к идеалу высшего совершенствования уничтожает разобщенность и притягивает людей друг к другу. «Единение, – писал он, – есть ключ, освобождающий людей от зла. Но для того, чтобы ключ этот исполнил своё назначение, нужно, чтобы он был продвинут до конца, до того места, где он отворяет, а не ломается сам и не ломает замок» [8]. Но эта уверенность, что только полное и всецелое единство спасёт людей от зла, побуждала Толстого отрицать всякие союзы во имя ограниченных частных целей, «такие соединения не только не содействуют, но более всего препятствуют истинному прогрессу человечества» [8]. Именно страстное желание всецелого и безусловного обновления, жажда общей жизни по закону любви отвращала Толстого от обычной общественной деятельности, в которую он не верил. Когда он разбирал доводы против упразднения государства и права и высказывался в пользу чисто субъективных путей нравственного порядка, самым главным его основанием служила вера в неукоснительный моральный прогресс, для которого не нужно никаких внешних опор. На вопрос Гегеля, как обеспечить моральный прогресс, Толстой отвечал, что он обеспечен и так, что силою жизни, руководящейся велениями высшей Воли, этот прогресс совершается сам собою неуклонно и безостановочно. И поэтому он так решительно отрицал необходимость внешнего содействия моральному развитию человечества, не принимая внешние общественные формы. Эти формы и конкретные пути общественного прогресса казались ему несовершенными и далёкими от идеала, а также и бессильными что-либо прибавить к бесспорному действию закона любви. Бессилию внешних реформ Толстой противопоставил всемогущее действие внутреннего перерождения и заповедь: «ищите царства Божия и правды Его, и всё остальное приложится вам» [6]. Свою этику самосовершенствования человека Л.Н.Толстой строил на отказе от какой-либо борьбы, на принципах непротивления злу насилием и всеобщей любви. Решительным оппонентом Толстого стал И. Ильин. По его словам, люди, разделяющие позицию непротивления, «отвёртываются от зла и предпочитают не видеть его»… , они ссылаются на непозволительность судить ближнего, или начинают исповедовать, что зло вообще не присуще людям [3]. Ильин никоим образом не отрицал значения внутренних нравственных усилий, но для него важно было понять, смеет ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силой и мечом [3]. Зло, как и добро, полагал Ильин, есть состояние душевное и духовное. Оно возникает и созревает в таинственной глубине личной души и потому неискоренимо извне: «Зло, есть злая воля и злое чувство; и лишь потом – злое внешнее дело и система злых внешних поступков. Победить зло, значит в последней инстанции – умалить его, растворить его, преобразить его. Победить зло не значит пресечь его внешние проявления или испугом, угрозой, тюрьмою удержать злую волю от внешних проявлений» [3]. Чтобы иметь неопровержимое право сопротивления злу, необходимо удостовериться, считал Ильин, во-первых, что это подлинное зло. Налицо должна быть злая человеческая воля, направленная против духа и его свободы, против живого и любовного единения людей (противодуховная и противолюбовная воля). Там, где такая злая воля «выступает в качестве внутренне одержимой внешней силы, где она проявляется как духовно слепая злоба, ожесточенная, агрессивная, бесстыдная, безбожная, духовно растлевающая и перед средствами не останавливающаяся – сопротивление злу пресекающей силой становится не правом человека, а его обязанностью» [3]. Такое сопротивление не уничтожит злую волю, но она будет или обращена в себя и пересмотрит свою природу и мотивы, или она лишится возможности довершить злой замысел внешними действиями. Увидеть реальное зло способен тот, кто испытал зло, кто воспринял, но не принял его, кто получил следы зла, но не отвернулся и не спрятался от него «приобрёл силу видения и обязанность судить» [3]. Условием борьбы со злом Ильин считал подлинную любовь к добру, умение оценивать поступки других. Есть люди, которые к добру и злу «постыдно равнодушны», ничего не любят и безучастны ко всему. Право на противодействие имеет тот, «для кого вопрос о победе добра или зла есть вопрос его личного бытия и небытия. Подлинное сопротивление злу ставит человека перед вопросом о жизни и смерти; требует от него ответа – стоит ли ему жить при наличии победы зла и как именно он будет жить для того, чтобы этой победы не было» [3]. Только так чувствуя проблему, имеешь право для её верного решения. Однако нужно не только любить то, что оказывается под ударом, но и иметь способность к волевому действию – не только к внутреннему выбору, но и его реализации. Способность к волевому действию предполагает участие в мировом историческом процессе, который всегда есть борьба; человек не может не любить, не решать и не напрягаться, содействуя одному и препятствуя другому» [3]. Сопротивление злу внешним пресечением действительно необходимо, если у человека нет внутренних мотивов к насилию и исчерпаны все другие средства обуздания зла. Тогда и только тогда физическое воздействие становится необходимым. Обсуждая проблему непротивления торжествующему злу, Ильин видел два выхода, которые даются человеку: 1) потакающее злу бездействие (отказ от борьбы, отход в сторону, применение средств, которые заведомо неэффективны и т.п.); 2) физическое сопротивление (пресекающая борьба). Ильин не соглашался с Толстым, что сам пример верного служения добру ведёт к изживанию зла. Автор учения о непротивлении злу насилием надеялся на то, что человек, приближаясь к совершенству, обретает духовное могущество, и зло не может перед ним устоять, он способен остановить злодея одним взглядом, словом, жестом. Эта благородная, но наивная мечта, по мнению Ильина, «несостоятельна духовно потому, что обращение и преображение злодея должно быть его личным, самостоятельным актом, …а не отблеском чужого совершенства» [3], - он должен сам захотеть измениться, отказаться от дурных замыслов. Но духовная сила праведника имеет предел перед лицом существующего злодейства. Есть много примеров, когда праведники были замучены и истреблены так и не преобразившимися преступниками. Толстовство, доказывал Ильин, основывалось на идеализации человеческой природы: все милые и хорошие, все расположены к доброте, злодеев, которых надо наказывать, судить, просто нет. Согласно Толстому, сопротивление злу насилием есть оправдание людьми дурных привычек и любимых пороков: мести, зависти, злости, гордости, властолюбия, трусости и т.п. Но вся история человечества опровергает это воззрение, она дала нам опыт зла в огромном масштабе. История – это прежде всего трагедия, требующая зоркости, воли и поступков – и именно этого ожидал от личности Ильин. Он видел и другую моральную сторону борьбы со злом, вытекающую из применения насилия: «путь меча» – это в принципе неправедный путь, берущий меч обрекает себя на неправедность. И в этом есть подвиг. Подвиг не столько в самой борьбе, сколько «в том духовном напряжении, которое необходимо для открытого и выдержанного приятия возможной вины. Напряжение духа нужно здесь не только для того, чтоб убить злодея, но и для того, чтобы вынести свой поступок и пронести через жизнь совершенное дело, не роняя своего поступка малодушным отречением от его необходимости, но и не идеализируя его нравственного содержания. …И в этом исходе, в этом героическом разрешении основной трагической дилеммы – он не праведен, но прав» [3]. Ильин был уверен, что сопротивление злу насилием – необходимое условие человеческой жизни. Конечно, это не есть «нравственно лучшее» в отношении человека к человеку, но такое «нравственно не лучшее» всё-таки необходимо в жизни людей. «Не всякий способен взяться за меч, и бороться, и остаться в этой борьбе на духовной высоте. Для этого нужны не худшие люди, а лучшие, люди, сочетающие в себе благородство и силу; ибо слабые не вынесут этого бремени, а злые изменят самому призванию меча» [3], - писал Ильин, делая акцент на нравственных коллизиях применения неизбежного насилия. Допуская человеческую активность и подвижничество в сражениях со злом, Ильин имел в виду правонарушения, отпор внешним агрессорам и внутренним экстремистам, посягающим на устои общества. К допустимым, с либеральной точки зрения, актам сопротивления несправедливости русские мыслители Чичерин, Соловьёв и др. относили также проводимые правительством реформы (например, отмену крепостного права), которые тоже нарушали привычный уклад и вызывали недовольство разных слоёв населения. Совсем иначе оценивали они революционный путь искоренения несправедливости. По словам Новгородцева, всё в старом мире революционеры считали реакционным, злобным, порочным, служащим препятствием к всеобщему счастью и гармонии. Революционизм опирался на убеждение, что зло и страдание могут быть побеждены путём рациональной реорганизации общества, ибо зло связано «лишь с несовершенством учреждений и с неразумием отношений» [4]. Революционеры жаждали полного и всецелого искоренения неправды, но предложенный ими путь приводил к самым тяжким и ещё более невыносимым бедствиям. Революционный проект, по убеждению Новгородцева, означает «гордое самообольщение ума человеческого, возмечтавшего о своём всемогуществе и отпавшего от органических сил и начал мирового процесса» [4]. Проблемы социального зла нельзя решить таким путём, нельзя всё несовершенство жизни относить за счет власти. Как писал Бердяев, «нет уже самодержавия, а русская тьма и русское зло остались. Тьма и зло заложены глубже, не в социальных оболочках народа, а в духовном его ядре» [1]. Экстремисты, избравшие путь террора, пошли не вперёд, творя «царство Добра и Красоты», как учили социалистические пророки, а назад, «к временам пещерного быта и звериных нравов». По свидетельству Изгоева, «никогда Русь не сквернилась таким количеством злодеяний, лжи, предательства, низости, бездушия, как в год революции» [2]. Откуда же брался носитель страшного зла? Авторы сборника «Из глубины» объясняли массовое одичание отказом от религии, которая традиционно поддерживала мораль в обществе. Освобождаясь от Бога, человек превращался в дикое и злое животное. «Человек человеку волк – вот основной девиз царства социализма, - писал Изгоев. – Сотрудничество и общность были лишь во время преступления. После него, при дележе добычи, каждый думал лишь о себе, сталкивая с дороги более слабого или неопытного. Стадо волков, вырывающих друг у друга добычу» [2]. Все декларации о рае земном являлись лишь аккомпанементом к сценам первобытного каннибализма. Люди, которых социалисты освободили от христианской морали, «оказались даже не людьми, а кровожадными, хищными зверями, опасными для всякого человеческого общежития» [2]. Такой путь, разрушающий государство и мораль, расшатывающий все основы человеческой жизни, вырывающий на поверхность низменные стремления людей, несущий хаос неустроенности, в котором уже не видно дороги в царство обещанного Добра, – такой путь русские мыслители не могли признать плодотворным. В отрицании революционного насилия, рационалистического утопизма и безответственного потрясания духовных основ общественной жизни особенно ярко выразилась либеральная направленность русской мысли. Выводы Сегодня актуальность проблемы преодоления зла определяется тем духовным кризисом, в который оказалось ввергнуто человечество – смена моральных приоритетов, разрушение личности. Поэтому многие проблемы духовной культуры и философии, особенно те, которые имеют непосредственное отношение к идеалам добра и зла, наполняются новым содержанием, получают новое значение и требуют предметного пересмотра. Однако необходимо отметить, что в настоящее время, в соответствии с изменившимися жизненными реалиями, включающими в себя угрозу глобальной катастрофы, вне ненасильственной перспективы невозможна гуманизация человеческих отношений и развитие цивилизации.