Globalization and modern constitutionalism: two vectors of development

Abstract

The author deals with the basics of konstitutsializatsii world order, its pace and methods of implementation. It illuminates the mechanism of protection of human rights as a means of formation of transnational constitutionalism, as well as compatibility conditions and the mechanism of interaction between the state sovereignty of Russia and the world community

Full Text

Ч етверть века назад исчезла биполярная си- стема. Не стало великого государства, пав- шего жертвой бесталанности собственного руководства, оказавшегося неспособным ответить на вызовы эпохи, ожидания собствен- ного народа и непрекращающуюся информа- ционную войну. Мир, однако, не стал более ста- билен, деградируют ключевые международные институты, подрываются основы современного мироустроения. Безответственные эксперимен- ты грубого внешнего вмешательства в жизнь стран и народов стали обычным инструментом геополитики и передела сфер влияния1. Оправдание этой политики, проводимой якобы во имя демократизации режимов и привнесения в соответствующие страны прав человека, ищут в так называемых «мировых ожиданиях». В действительности, однако, речь идет не о «мировых ожиданиях», а об обеспечении беспрепятственного доступа к ресурсам стран, народы которых не входят в «золотой миллиард», и потере ими своей цивилизационной идентичности, а национальными государствами - своего суверенитета. Едва ли можно спорить с тем, что глобализация есть объективная реальность, обусловленная замкнутостью планеты, формированием мирового хозяйства, глобальными коммуникациями и т. д. Обычно ее связывают с качественно более высокими уровнями интегрированности, целостности и взаимозависимости мира. Отсюда понимание глобализации как геоэкономического, геополитического и геогуманитарного явления, которое в том числе требует юридического осмысления и решения, основанного на единых для участников этого процесса орга- Послание Президента Российской Федерации Фе- деральному Собранию Российской Федерации в связи с принятием в Российскую Федерацию Республики Крым и образованием в составе Российской Федерации новых субъектов. М., 2014. С. 17. низационных и регулятивных стандартах. Речь при этом обычно ведут об универсализации позитивного мирового опыта во всех основных сферах общественной жизни и повышении тем- пов становления гуманной, справедливой и высокоразвитой мировой цивилизации2. Между тем процессы глобализации сопровождаются глобальной конкурентной борьбой, в которой активно используются средства политического, экономического, информационного, а также военного давления и по-разному распределяются негативные последствия глобализации и предоставляемые ею блага. Сегодня очевидно, что сложившиеся глобальные и региональные инфраструктуры и оформляющие их правовые системы не в состоянии сами по себе гарантировать интересы участвующих в интеграционных процессах государств. В равной мере они не в состоянии блокировать экономическую, политическую или военную экспансию отдельных государств или их группировок, объединенных тесными узами. Не случайно Агентство по развитию ООН много лет назад пришло к выводу, что «глобализация осуществляется прежде всего ради прибыли динамичных и мощных стран»3. Реалии постсоветского мира оказались ра- зительно не похожи на радужные картинки, ко- торые рисовались два с половиной десятилетия назад. Мир стоит сегодня перед дилеммой: либо согласиться с дальнейшим размыванием основ миропорядка и неизбежным торжеством права силы, либо коллективно встать на их защиту; либо суверенные государства вполне вписываются в процессы глобализации и сохраняют контроль над своими национальными богатствами, либо суверенитет объявляется реликтом прошлого и оказывается на свалке политической истории. См.: Чумаков А. Н. Глобализация: контуры целостного мира. М., 2005. С. 3 и далее. Уткин А. И. Глобализация: процесс и осмысление. М., 2002. С. 71. Глобализация и конституционное опосредо- вание общепризнанных принципов и норм международного права Для глобализирующегося мира в его право- вом развитии характерны два взаимосвязанных встречных процесса: интернационализация вну- тригосударственного регулирования, особенно в гуманитарной сфере, а также в сфере торговли, транспорта и т. д., и вполне отчетливо проявля- ющаяся тенденция конституционализации меж- дународных отношений. Последняя отражает процессы становления наряду с национальным также регионального, континентального и даже глобального конституционализма. Это, в свою очередь, влечет «взаимозависимость и взаимную ответственность государств, не свойственных традиционному пониманию государственного суверенитета». Важным шагом на пути к консти- туционализации международного сообщества является существование одновременно с между- народным законодательством института независимой судебной власти4. Главный вопрос, однако, в том, что означает «нетрадиционное понимание государственного суверенитета» и на какой основе должна происходить конституционализация международного правопорядка, гарантируемая независимой судебной властью, каковы ее темпы и кем они определяются, способы осуществления и пр. Конституция России, развивая отечественный опыт взаимодействия национального и международного права и учитывая практику конституционного регулирования других государств, преодолела препятствия к открытости внутреннего правопорядка для норм международного права. В данном контексте весьма примечателен ряд положений преамбулы Конституции, в том числе об осознании многонациональным народом России себя частью мирового сообщества, уважении к общепризнанным принципам равноправия и самоопределения народов, утверждении прав и свобод человека и гражданина как свидетельства ясного понимания объективного характера региональных, континентальных и планетарных интеграционных процессов и ориентации Российского государства на равноправное участие в них. В развитие положений преамбулы часть 4 статьи 15 Конституции устанавливает, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то при- См.: Loughlin M. What is constitutionalisation? // The twilight of constitutionalism? / Ed. By Petra Dobner, Martin Loughlin. Oxford: Oxford univ. press, 2010. P. 48-73. меняются правила международного договора. Словосочетание «общепризнанные принципы и нормы международного права» содержится также в статьях 17, 63, 69 Конституции. Отсюда, однако, не следует, что Конституция воспроизвела так называемую монистическую теорию соотношения отечественного правопо- рядка и международного права, согласно кото- рой они образуют единую систему. Напротив, в самом тексте части 4 статьи 15 Конституции от- четливо просматривается признание междуна- родного и внутригосударственного права двумя различными правовыми системами, что имеет под собой глубокие основания. Она же устанав- ливает механизм их согласования и взаимодей- ствия. Такое согласование и взаимодействие осуществляется в структуре национального правопорядка, в конституционных и отрасле- вых правоотношениях, а также в правопримене- нии, следовательно, функционально возложено не только на законодательную и исполнительную власть, но и на правосудие. Иными словами, нормативное содержание положений части 4 статьи 15 Конституции Рос- сии значительно богаче и не столь линейно, как это нередко интерпретируется. В данной связи обратим внимание лишь на два обстоятельства. Во-первых, указанные положения есть общая трансформация общепризнанных принципов и норм международного права в качестве обяза- тельных для субъектов российского права. Эти принципы и нормы в силу их опосредования Конституцией и прямого конституционного веления непосредственно обязывают законо- дателя, исполнительную власть и правосудие, ориентируют их, определяют пределы дискре- ции и устанавливают определенные запреты. При этом на федеральном законодателе также лежит обязанность по установлению санкций за нарушение указанных принципов и норм, вос- принятых Основным законом России, субъекта- ми внутригосударственного права. Во-вторых, общепризнанные принципы и нормы международного права содержательно сопрягаются с учредительной функцией Консти- туции, которой Российская Федерация оформле- на в ее современном состоянии демократического федеративного правового государства с респу- бликанской формой правления; она легитими- рована не только волей единой государственной гражданской нации России, но и получившими всеобщее признание в современном мире нача- лами организации и функционирования межго- сударственной системы (преамбула); эти прин- ципы составляют интегральную часть правовой системы России (часть 4 статьи 15); являются критерием, которым руководствуется Россий- ское государство, признавая, т. е. определяя круг, объем и пределы, и гарантируя, т. е. юридически, организационно и материально обеспечивая права и свободы человека и гражданина (статьи 17, 55); устанавливают пределы усмотрения госу- дарства при предоставлении убежища политиче- ским эмигрантам (части 1 и 2 статьи 63); наконец, составляют основу конституционного статуса коренных малочисленных народов и обязывают государство гарантировать этот статус на уров- не не ниже, чем это предусмотрено указанными принципами и нормами (статья 69)5. Несмотря на огромное количество международных договоров и обычаев, число действительно универсальных международно-правовых принципов и норм, получивших всеобщее признание, относительно невелико. Сосредоточенные главным образом в Уставе ООН, они занимают главенствующее в иерархии норм международного права положение. Эти принципы и нормы, в основном покрывающие сферу межгосударственных отношений, не могут быть отменены государствами ни в индивидуальном порядке, ни по взаимному согласию. При этом Устав ООН, закрепляя в статье 2 комплекс принципов в качестве обязательных для государств - членов ООН, в ее пункте 6 особо оговаривает, что ООН «обеспечивает, чтобы государства, которые не являются ее членами, действовали в соответствии с этими принципами, поскольку это может оказаться необходимым для поддержания международного мира и безопасности». А согласно статье 103 Устава в том случае, когда «обязательства членов Организации по настоящему Уставу окажутся в противоречии с их обязательствами по какому-либо другому международному соглашению, преимущественную силу имеют обязательства по настоящему Уставу». Указанные принципы нормативно раскрываются в Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 24 октября 1970 г. Содержание указанных принципов может раскрываться также в иных документах ООН и ее специализированных учреждений. Международный суд ООН в постановлении по делу о делимитации морской границы в районе залива Мэн, Канада против США, 1984 г. отметил, что применение в сочетании отчасти совпадающих по значению терминов «норма» и «принцип» передает одну и ту же идею… прин- ципы включают в себя нормы международного права, а употребление термина «принципы» обосновано их бо- лее общей и фундаментальной природой. См.: Тузмухаме- дов Б. Р. Международное право в конституционной юрис- дикции. 2006. С. 159. В отечественной практике легальное определение общепризнанных принципов и общепри- знанных норм и их разграничение дано в постановле- нии Пленума Верховного Суда России от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции обще- признанных принципов международного права и между- народных договоров Российской Федерации». См.: БВС РФ. 2003. № 12. В их числе - суверенное равенство госу- дарств; невмешательство во внутренние дела; равноправие и самоопределение народов; не- применение силы или угрозы силой; мирное урегулирование споров; нерушимость границ; территориальная целостность государств; ува- жение прав человека и основных свобод; сотруд- ничество государств; добросовестное выполнение международных обязательств6. Причем Декларация 1970 г. особо оговаривает, что указанные принципы взаимно связаны и каждый из них должен рассматриваться в контексте всех других принципов, что принципиально важно для их непротиворечивого толкования и приме- нения7. Эти принципы являются тем фундаментом, на котором формируется следующий, более кон- кретный и формально определенный с точки зрения прав и обязательств участников меж- дународного общения пласт международного правопорядка. В данном случае, однако, также нельзя забывать, что международное право вы- росло и развивалось как результат отношений именно между государствами, которые и ныне продолжают оставаться основными субъектами международного права; оно, в свою очередь, соз- дается путем согласования воль участников ме- жгосударственных отношений, которые участву- ют в этих отношениях на основе юридического равенства и по собственному волеизъявлению становятся субъектами международно-правовых отношений. В связи с этим не следует преувеличивать и значение установленного Конституцией в части 3 статьи 46 прямого доступа индивидов в международные органы в целях защиты своих прав. Такой доступ прямо обусловлен согласием Россией, которая взяла на себя соответствующие В отечественной юриспруденции порой общепризнан- ные принципы международного права безосновательно отождествляются с упоминаемыми в статье 38 Статута Международного суда ООН наряду с договорами и меж- дународными обычаями «общими принципами права», (они упоминаются также в части 2 статьи 7 Европейской конвенции 1950 г.). См.: Конюхова И. А. Конституцион- ное и международное право: теория и практика взаимо- действия. М., 2006. С. 39. В действительности под «об- щими принципами права» в смысле статьи 38 Статута Международного суда ООН понимаются традиционные юридические постулаты, известные еще римскому праву (закон не имеет обратной силы, специальный закон имеет преимущество перед общим законом, договоры должны соблюдаться, право не может возникнуть из правонару- шения и т. д.). Они действительно свойственны как меж- дународному, так и национальному праву, что, однако, не позволяет указанные принципы интерпретировать как тождественные общепризнанным принципам междуна- родного права. Кажущееся противоречие особенно часто усматри- вают при сопоставлении принципов самоопределения народов и политического единства и территориальной целостности государств. См.: Хабриева Т. Я. Современные проблемы самоопределения этносов. М., 2010. обязательства, гарантируемые правовыми и ор- ганизационными средствами, и носит субсиди- арный по отношению к внутригосударственным средствам правовой защиты характер. Существенное значение для составления адекватной картины конституционно-правового механизма реализации международных обяза- тельств в правовой системе России имеет консти- туционное разграничение действия и примене- ния международных договоров России. Прямое действие договора еще не означает возможности его непосредственного применения. В частности, согласно части 3 статьи 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Феде- рации» положения официально опубликованных международных договоров России, не требую- щие издания внутригосударственных актов для применения, действуют непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерацией принимаются соответствующие правовые акты. Этим предопределяются пределы судебного применения международного договора России: если он был ратифицирован, вступил в силу, официально опубликован и не требует издания дополнительных внутригосударственных нор- мативных актов, то положения такого договора действуют непосредственно и имеют приоритет в применении по отношению к противоречащим им правилам, содержащимся в законе. Таким образом, из Основного закона России никаким образом не следует надконституци- онность общепризнанных принципов и норм международного права и международных до- говоров, которые в основном покрывают сферу межгосударственных отношений. Но эти прин- ципы и нормы, выражающие универсальные ценности и соответствующие интересам всех народов, не являются чем-то внешним по отно- шению к Конституции, а в силу волеизъявления конституционного законодателя выступают ча- стью российской конституционной системы. Данные принципы «вмонтированы» в ткань Конституции и составляют ее содержательную характеристику, а нормы Конституции, ори- ентирующие внешнюю политику государства или закрепляющие права и свободы человека и гражданина, должны толковаться и приме- няться согласно этим принципам и нормам и конкретизирующим их актам и не могут всту- пать с ними в коллизии. При этом Конституция в самой себе содержит механизм интеграции в правовую систему Рос- сии новых принципов и норм, а также ее между- народных договоров. Тем самым опосредуются основные тенденции мирового развития, пре- допределяемые глобализацией, которой не пре- пятствует сложившийся в результате Второй ми- ровой войны миропорядок. Но это - только один вектор мирового разви- тия, означающий, что глобализация и свойствен- ные ей интеграционные процессы в обозримом будущем осуществляются в рамках «сообщества государств», которое базируется на сложив- шемся международном правопорядке и его дав- но ставших универсальными принципах. Ему противостоит другой вектор, смысл которого заключается в формировании «государства го- сударств», основывающегося на глобальном правопорядке. Для него неизбежны девальвация национального конституционализма и глобаль- ные господство и подчинение, гарантирующие привилегированный статус лидеров глобализа- ции и их беспрепятственный доступ к ресурсам стран, пребывающих на периферии экономиче- ского развития. Столь же неизбежно, что форми- рование такого объединения государств повле- чет конституционализацию отношений между ними, в которых, однако, для принципов совре- менного мироустроения места не останется. Механизм защиты прав человека как сред- ство формирования транснационального конституционализма Инструментарий, используемый лидерами глобализации, уверовавшими в свою избран- ность, весьма разнообразен - от откровенного насилия до управляемых «цветных» революций, оправдываемых якобы привнесением в страны, ставшие жертвами их политики, прав человека. Особенность современного этапа мирового раз- вития заключается в том, что права человека, особенно в части их защиты, становятся сред- ством формирования регионального или гло- бального правопорядка, доминирующего над на- циональным конституционализмом. В самом деле, юридическим фундаментом общепланетарного сотрудничества государств в гуманитарной сфере сегодня является Устав ООН, в статье 1 которого в качестве одной из це- лей Организации указано на необходимость со- трудничества «в поощрении и развитии уваже- ния к правам человека и основным свободам для всех, без различия расы, пола, языка и религии». Послевоенный мир распространил сложившие- ся в европейском конституционализме представ- ления о взаимодействии естественно-правовых и позитивно-правовых принципов на сферу меж- государственных отношений. Именно из это- го, развивая положения Устава ООН, которым впервые осуществлено принципиальное между- народно-правовое признание прав человека, ис- ходит принятая Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г. Всеобщая декларация прав че- ловека. Государства в современном мире не только нравственно обязаны признавать принципы Декларации в качестве руководящего правила своей деятельности, но и несут соответствующие юри- дические обязательства с таким содержанием. В силу всеобщего признания Декларация приоб- рела характер правового обычая, обязательного для исполнения. Такое признание осуществляется в различных формах и нередко носит эксплицит- ный, т. е. открыто и явно выраженный, характер (п. V ст. 6 Конституции Боливии). Оно может вы- ражаться и в актах региональных международных организаций, как это сделано в преамбуле Афри- канской хартии прав человека и народов 1981 г., в которой члены ОАГ выразили свою решимость «строго руководствоваться Уставом ООН и Всеоб- щей декларацией прав человека». Такое призна- ние может носить и имплицитный характер, т. е. выражаться в неявной или подразумевающей со- гласие государства форме, например, в актах орга- нов судебной власти, что, в частности, характерно для Российской Федерации. Несомненно, однако, что изначально при- сущий Декларации характер рекомендации требовал ее дополнения договорами, которые налагали бы на государства конкретные обя- зательства по содержанию Декларации и, кро- ме того, устанавливали определенные санкции в случае нарушения своих обязательств. Эта за- дача была решена двумя международными пак- тами 1966 г. - о гражданских и политических и об экономических, социальных и культурных правах, выросших из Декларации 1948 г. и пред- усматривающих конвенционные обязательства государств-участников. Исторический период, в котором разраба- тывались и принимались пакты, отмеченный размахом национально-освободительных дви- жений, обусловил указание в обоих актах на вза- имосвязь принципа уважения прав человека с принципом самоопределения народов, в силу которого они свободно устанавливают свой политический статус и культурное развитие. Особенно значимо в условиях глобальной кон- куренции и борьбы за ресурсы, причем не толь- ко для освободившихся от колониальной зави- симости стран, указание на то, что «все народы для достижения своих целей могут свободно распоряжаться своими естественными богат- ствами и ресурсами… Ни один народ ни в коем случае не может быть лишен принадлежащих ему средств существования». Едва ли можно со- мневаться, что именно в этом состоит истинная подоплека теорий минимизации государства и преодоления государственного суверенитета, который якобы является главной угрозой чело- веку в современном мире. Пакты 1966 г. установили международные национального законодательства и установлен- ного им правозащитного механизма. Предусмо- тренные ими права не являются субъективными правами в традиционно строгом истолковании этого понятия, они являются элементами пра- восубъектности человека, признание которой осуществляется государствами в их внутреннем законодательстве, устанавливающем судебный и иной механизм защиты и восстановления на- рушенных прав. Как раз благодаря этим гаранти- ям рефлективные права приобретают характер субъективных прав человека и гражданина. В связи с этим защита прав человека и сего- дня остается в основном внутренним делом государств8. Но это вовсе не означает, что государство вправе подвергать граждан и иных лиц, пребывающих под его юрисдикцией, обращению по своему усмотрению. Напротив, из Устава ООН и принятых в развитие его положений актов следует, что защита прав человека принципиально относится к области международного права. Без учета этих взаимосвязанных аспектов адекватный вывод об институте международной защиты прав человека и действующих в его рамках правовых механизмах невозможен. Всеобщая декларация прав человека и выросшие из нее пакты 1966 г. явились третьим этапом охватывающего два столетия процесса борьбы за повышение статуса правовых норм, защищающих права человека. На первом историческом этапе этой борьбы права были возведены в ранг закона с целью гарантировать их защиту от злоупотреблений со стороны верховной власти. Вторым этапом было их включение в тексты конституций, в результате чего защита прав человека и основных свобод, возложенная на судебные органы, была ограждена не только от злоупотреблений со стороны органов исполнительной власти, но и от решений постоянно меняющегося большинства в парламентах. Это означает, что ценности, предопределяемые всеобщей человеческой природой, стали основанием, на котором зиждется не только конституционный, но и международный правопорядок. Права и свободы человека и гражданина сегодня стали всеобщим критерием объективной характеристики права - как национального, так и международного. При этом универсализация прав человека, осуществленная данными актами, сопрягается с конституционным плюрализмом, характерным для современного мира. Этим предопределяется назначение национальной конституции как способа закрепления и выражения высших правовых норм, продиктованных нормативным сознанием народов, которым не могут противоречить никакие акты позистандарты гражданских и политических, а также экономических, социальных и культурных прав, реализуемых их участниками посредством См.: Мовчан А. П. Права человека и международные отношения. М.: Наука, 1982; Mosler H. The international society as legal community. Alphen an den Rejn. 1980. тивного права, действующие в государстве либо принятые в межгосударственных отношениях. Но это вовсе не требует отказа от национальных исторических идейных традиций или нравствен- ных устоев, как не требует всестороннего преобра- зования социальных и юридических учреждений. Напротив, повышение эффективности межгосу- дарственного сотрудничества в сфере прав чело- века, действительно требующее рационализации способов их защиты и совершенствования, зави- сит в огромной степени от того, в какой мере эти особенности будут учитываться и уважаться все- ми государствами в их взаимоотношениях. Между тем нередко утверждается, что перед современным международным правом стоит проблема заключения договоров, которые по- зволят международным органам осуществлять прямой контроль за соблюдением прав человека, что ликвидирует их зависимость от возможных изменений самой конституции или даже ее отмены9. Столь же часто утверждается, что самым совершенным и эффективным договором в области прав человека в мире является Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод, подписанная 4 ноября 1950 г. в Риме. Изначально зависимый от доброй воли государств-участников международный контрольный механизм, установленный Конвенцией, сегодня существенно усилен. Индивидуальные жалобы принимаются Европейским судом по правам человека независимо от отношения к ним государства-участника, причем сами индивидуальные жалобы приравнены к жалобам государств; на участников Конвенции возложена обязанность исполнять окончательные решения суда и т. д. Тем самым вопросы прав человека в правовом пространстве Европы не относятся к числу относящихся исключительно к внутренней компетенции государств-участников, а сам человек обладает в установленных Конвенцией пределах международной правосубъектностью. Притом, однако, что последний тезис может быть адекватно осмыслен лишь при учете того факта, что ЕС представляет собой находящееся в процессе становления государство, а его правовое пространство приобретает все более явственные черты внутригосударственного правопорядка. Государственный суверенитет России и европейский гуманитарный консенсус: условия совместимости и механизм взаимодействия Европейскую конвенцию 1950 г. часто квали- фицируют не как «просто» договор, а, следуя Де Аречага Эдуардо Хименес. Современное междуна- родное право. Пер. с исп. / Под ред. Г. И. Тункина. М., 1983. С. 263. сформулированной ЕСПЧ доктрине, в качестве «конституционного инструмента европейского правопорядка». Смысл этой доктрины заключается в формировании транснационального конституционализма в Европе, санкционированного конституциями государств - членов ЕС. Что же касается действующей Конституции России, согласно ей Конвенция обладает в отечественной правовой системе статусом федерального закона. Она не имеет общего примата над национальным правом, хотя в силу прямого указания Конституции обладает приоритетом в применении в случае обнаружившейся коллизии с федеральным законом. Отсюда, в частности, вытекает, что Конвенция для России непосредственно не является масштабом конституционно-судебной проверки или критерием конституционности того или иного акта. Ратификация Россией Европейской конвенции 1950 г. и признание юрисдикции ЕСПЧ не означают уступки правозащитной функции Российского государства. Важно подчеркнуть, что круг гражданских и политических прав, гарантируемых Конституцией России, соответствует Европейской конвенции. Отсюда, во-первых, следует вывод согласованности каталога гражданских и политических прав и свобод, предусмотренных Конституцией, с установленными Конвенцией стандартами, во-вторых, отказ Конституции от патерналистского видения взаимоотношений государства и личности предопределяет место и роль правосудия в конституционной системе: именно оно является главной гарантией прав человека и способом обеспечения их непосредственного действия. Этим обусловлена и тенденция к возрастанию роли суда в упрочении взаимодействия между национальной и международной правовыми системами, в обеспечении все более активного вхождения России в международное правовое пространство, в том числе в правовое поле Ев- ропы10. В частности, международно-правовая аргументация используется российскими суда- ми трояким образом: в качестве дополнитель- ного довода в пользу своих правовых позиций, вырабатываемых на основе Конституции; для разъяснения смысла и значения конституци- онного текста; для выявления конституцион- но-правового смысла проверяемого закона или его нормы, т. е. конституционного истолкования закона и его применения в соответствии с таким истолкованием. В этом последнем случае речь часто идет о проверке адекватности междуна- родно-правовым обязательствам России конкре- тизации законодателем механизма реализации Подробнее см.: Зорькин В. Д. Право в условиях гло- бальных перемен. М., 2013; он же. Цивилизация права и развитие России. М., 2015. прав человека, включая устанавливаемые им за- преты и ограничения. Высшие суды тем самым не только реализу- ют конституционное положение об общепри- знанных международно-правовых принципах и договорных нормах как интегральной части российской правовой системы, но и утверждают признаваемые и разделяемые Россией принципы и нормы международного права в качестве важ- ного критерия, которому должно соответствовать законодательство и практика правоприменения. В связи с этим уходят в прошлое и класси- ческие представления, основанные на проти- вопоставлении двух правовых систем - кон- тинентальной и общего права, поскольку оно не отвечает ни современным реалиям, ни опира- ющимся на них потребностям правовой модер- низации: мы действительно являемся свидете- лями постепенной конвергенции двух правовых систем11. Сегодня нуждаются в пересмотре устаревшие представления об источниках россий- ского права и роли в нем прецедентов.12 Иное видение, являющееся рефлексией некри- тичного позитивизма, выступавшего в недалеком прошлом доминантой правопонимания, вступает в коллизию не только с европейской, но и отече- ственной юридической практикой. В частности, Федеральный закон от 30 марта 1998 г. о ратифи- кации Конвенции 1950 г. недвусмысленно призна- ет установившееся прецедентное право, которым руководствуется Европейский суд. Как раз в связи с этим и идет речь о так называемых европейских гуманитарных стандартах. В данном аспекте эти стандарты означают нормы Конвенции 1950 г. (пе- речень прав и свобод; обязательства государств- участников по их признанию и обеспечению; нормативное содержание, т. е. состав правомо- чий; условия пользования, включая допустимые ограничения и запреты; механизм судебной за- щиты) и их интерпретацию решениями ЕСПЧ, Но как ни парадоксально, такое единство под сомнение ставится решениями самого ЕСПЧ. Авторы Конвенции ориентировались прежде всего на те государства, которые изначально под- писывали этот акт. Отсюда указание на «общее наследие» выросших в лоне средиземноморской цивилизации государств-участников, которое само по себе не является застывшей системой идей и принципов. Но мы едва ли можем рас- сматривать себя в качестве «наследников первой очереди». И проблема не только в том, что европейский консенсус как единая система защиты прав чело- века, которая предполагает одинаковый уровень защиты во всех государствах - участниках Кон- венции, складывался постепенно и поэтапно, хотя и это немаловажно13. Во многом различны представления народов о естественном праве. Безусловного уважения требуют и национальные конституционные традиции участников Конвенции, особенно когда речь идет о государствах, не ориентированных на создание «государства государств» и формирование единого европейского конституционного правопорядка. Так, 4 июля 2013 г. ЕСПЧ вынесено постановление по делу «Анчугов и Гладков против Российской Федерации», которым был сделан вывод о нарушении положений статьи 3 Протокола № 1 к Конвенции в связи с отсутствием у заявителей, находящихся в местах лишения свободы, активного избирательного права. Причем норма, устанавливающая запрет гражданам, содержащимся в местах лишения свободы по приговору суда, избирать и быть избранными, предусмотрена статьей 32 Конституции России. Ему предшествовал ряд иных решений ЕСПЧ, в которых суд, самоуверенно полагая, что он действует «в своем праве», попытался опрокинуть выработанные Конституционным судом России правовые позиции14. имеющими прецедентный характер, и в силу этого общеобязательные для всех участников договора значение. Законодатель России и отечественная судебная система, опираясь на эти стандарты, вносят существенный вклад в гомогенизацию гуманитарной составляющей российского права как той части единого европейского правового поля, которая основана на Конвенции 1950 г. См.: Зорькин В. Д. Россия и Конституция в XXI веке. Взгляд с Ильинки. М., 2007. С. 114. Подробнее см.: Богдановская И. Ю. Прецедентное право. М., 1993; Гук П. А Судебный прецедент как источ- ник права / Под ред. Н. И. Матузова. Пенза, 2003; Верши- нин А. Н. Судебное правотворчество в России. Сравни- тельно-правовые аспекты. М., 2004; Захаров В. В. Решения Конституционного суда РФ как источники конституци- онного права. М., 2005; Эбзеев Б. С. Человек, народ, го- сударство в конституционном строе Российской Федера- ции. М., 2005; Марченко М. Н. Судебное правотворчество и судейское право. М., 2007; и др. Например, Великобритания, первой 22 февраля 1951 г. ратифицировавшая Европейскую конвенцию, до января 1966 г. не признавала право на подачу индиви- дуальной жалобы и обязательную юрисдикцию ЕСПЧ, а права, гарантированные Конвенцией, не могли быть за- щищены в судебном порядке согласно ее внутреннему на- циональному праву до октября 2000 г. См.: Бауринг Билл. Долгий путь Великобритании к европейским стандартам прав человека: в авангарде и далеко позади // Стандарты Совета Европы в области прав человека применительно к Конституции Российской Федерации: Избранные права. М., 2002. С. 29-39. Коллизия, порождаемая указанным решением, име- ет характер тенденции. В частности, решением суда от 6 октября 2005 г. по делу «Херст против Соединенного Королевства» было установлено нарушение статьи 3 Про- токола № 1 к Конвенции, а требования заявителя, лица, приговоренного к наказанию в виде пожизненного ли- шения свободы за непредумышленное убийство, были удовлетворены. В ноябре 2010 г. суд при рассмотрении по аналогичным основаниям дела «Гринс и М.Т. против Со- единенного Королевства» высказал «сожаление и озабо- ченность» в связи с тем, что «в течение пяти лет, истекших Причем выводы ЕСПЧ, основанные на его интерпретации Конвенции, связаны с текстом толкуемых норм едва видимой паутинкой, если связаны вообще. Эта паутинка не становится более заметной от того, что ЕСПЧ пытается не- достаток собственных аргументов восполнить ссылками на мнение Венецианской комиссии (Европейской комиссии за демократию через право), которое ни в какой мере не может поста- вить под сомнение волю народа, выраженную в процессе принятия конституции того или иного государства15. ЕСПЧ, как и никакому иному международному органу, не предоставлено право проверять Конституцию России. Напротив, любой международный договор России может быть проверен на оселке конституционности, причем монополия на толкование Конституции принадлежит Конституционному суду России. В связи с этим непременным условием совместимости решений ЕСПЧ с отечественным правопорядком и оценки порождаемых его некоторыми актами коллизий также имеет требование легитимности власти, в основе которой лежит воля народа, выражаемая либо народом непосредственно, либо парламентом. Но именно это завоевание конституционализма как раз и подвергается угрозе покушений на национальные конституции, поскольку тем самым под вопрос ставится их демократическая природа как результат народного волеизъявления. В транснациональном конституционализме Западной Европы явственно прослеживается подмена демократии господством права, между тем господство права как таковое после принятия постановления по делу Херста, государ- ство-ответчик не приняло мер по изменению законода- тельства». Соединенному Королевству было предложено внести соответствующие изменения в законодательство в тече- ние шести месяцев с момента вступления в силу данного постановления с целью введения законодательного регу- лирования, обеспечивающего соответствие постановле- нию ЕСПЧ по делу Херста, в соответствии со сроками, определенными Комитетом министров. Решение ЕСПЧ по делу «Гринс и М.Т. против Соединенного Королевства» см.: http:hudoc.echr.coe/int/sites/eng/Pages/search.aspx#{“ful ltext”:[“greens”],”documentcollectionid2”:[“GRANDCHAMB ER”,”CHAMBER”],”itemid”:[“001-101853”]. Небезынтересно отметить, что проект Конституции России неоднократно обсуждался на пленарных заседани- ях Венецианской комиссии в сентябре и ноябре 1993 г., а на его заседании в мае 1994 г. был утвержден окончательный текст Заключения комиссии о Конституции России, при- нятой на референдуме 12 декабря 1993 г. Несмотря на ряд замечаний, ни одно из которых не затронуло положений статьи 32 Конституции, комиссией была дана общая поло- жительная оценка Конституции России как вполне соот- ветствующей принципам демократического правового фе- деративного государства, основанного на господстве права и уважении к правам человека. См.: раздел В “Opinions of the Commission”, подраздел 1 “The Constitution of the Russian Federation”, ежегодного отчета Венецианской комиссии за 1994 год № CDL-RA (94)001 (размещен на официальном сайте Венецианской комиссии: http://www.venice.coe.int/ webforms/documents/CDL-RA(1994)001-e.aspx). не обязательно демократично16. Тем более что для европейской юридической мысли аксиоматично, что различение права и закона, сохраняющееся по сегодняшний день, не дает основания для не- исполнения или нарушения позитивного закона. Господство права должно сопрягаться с де- мократией, а не противоречить ей. В свою оче- редь, демократическая, т. е. основанная на воле народа, легитимация юридических механизмов правозащиты требует учета темпов глобализаци- онных процессов в различных регионах, а также степени интегрированности тех или иных госу- дарств в формируемые структуры европейского и всемирного геополитического пространства. В связи с этим конвенционное закрепление об- щих для Европы стандартов и участие в них России вовсе не исключает значительную дис- креционную свободу государства-участника, предопределяемую его суверенитетом17. Именно суверенитет, единый, неотчуждаемый и неделимый, составляет основополагающее начало государственного развития России. Несомненно, что восприятие Россией традиционных для Западной Европы стандартов организации государственной бытийности в их сочетании и взаимосвязи с отечественной государственно-правовой традицией привнесло существенные новации в представления по- литико-юридической мысли о суверенитете18. При этом, однако, ни под каким видом под со- мнение не ставится юридический догмат воли народа, которой определяются фундаменталь- ные основы конституционного правопорядка. Народ в этом смысле выступает в качестве особой юридической личности, которая стоит над всеми властями и обладает первоначальным Подробнее см.: Dobner P. More law, less democracy? Democracy and transnational constitutionalism // The twilight of constitutionalism? / Ed. Dobner P., Loughlin M. Oxford: Oxford univ. press, 2010. P. 141-161. Как раз в связи с этим Федеральный конституционный суд ФРГ в октябре 2004 г. подчеркнул, что Основной за- кон имеет целью интеграцию ФРГ в правовое сообщество мирных свободных государств. Однако он не предусма- тривает отказа от суверенитета ФРГ, закрепленного в его Основном законе. Более того, по мнению ФКС, не противо- речит приверженности ФРГ международному праву, если законодатель, в порядке исключения, не соблюдает право международных договоров при условии, что это является единственно возможным способом избежать нарушения основополагающих конституционных принципов. В ди- лемме «право международных договоров или конституци- онные принципы» первенство, по мнению ФКС, безуслов- но принадлежит последним. Эта позиция тем больше заслуживает внимания, что согласно ч. 1 ст. 23 Основного закона ФРГ, действующая в редакции от 21 декабря 1992 г., предусматривает, что «в целях осуществления идеи Объ- единенной Европы Федеративная Республика Германия участвует в развитии Европейского союза… В этих целях Федерация может передавать свои суверенные права на ос- новании закона, одобренного Бундесратом». См.: Эбзеев Б. С. Конституция, власть и свобода в Рос- сии: Опыт синтетического исследования. М., 2014. и неотчуждаемым верховенством. Неделимо- стью его суверенитета предопределяется неде- лимость суверенитета Российского государства как формы организации политико-юридическо- го бытия нашего народа. В данном контексте уместно отметить, что те- ория делимости суверенитета в истории консти- туционализма выставлялась дважды, и оба раза с политическими целями. В эпоху Великой фран- цузской революции она использовалась в борьбе с абсолютизмом для обоснования ограничения власти монарха и создания «идеального государ- ства», в основе которого разделение властей, ка- ждая их которых сама является суверенной. Второй раз эта теория служила обоснованию конструкции союзного государства - создания в 1871 г. вокруг Королевства Пруссия федера- тивного государства - Германской империи - из ряда независимых государств с немецким на- селением. Она была воспринята и отечественной конституционной практикой на советском этапе ее развития и получила отражение в конститу- циях СССР 1924 и 1936 годов. Нетрудно заметить, что данная теория и осно- вывавшаяся на ней конституционная практика ба- зировались на смешении понятий государствен- ной власти и суверенитета и отождествлении суверенности государственной власти с представ- лениями о суверенитете государственного орга- на. В действительности делится не суверенитет; рациональная организация государства и власти обусловливает разграничение предметов веде- ния и полномочий различных звеньев единой публичной власти19. Мы учли это обстоятельство, принимая действующую Конституцию России. Но сегодня теория делимости суверенитета оказывается вновь востребованной Западной Европой, и вновь с политическими целями, в частности в связи с процессами европейской интеграции. Европейский конституционализм все более приобретает характер транснационального феномена, для которого присуще самоограничение суверенитета государствами - членами ЕС в пользу наднациональных органов власти (ч. 2 ст. 9 Конституции Австрии, ч. 1 ст. 23 Основного закона ФРГ, ч. 3 ст. 28 Конституции Греции и т. д.). Реанимация теории делимости суверенитета в этих государствах имеет под собой вполне очевидное основание и считается ими вполне оправданной, даже если она противоречит строгой юридической логике. Но это ни в коей мере не может служить аргументом в ее пользу в отечественной юридической науке или конституционно-правовой практике. Участие России в формировании международного гуманитарного консенсуса не влечет отказа См.: Еллинек Г. Право современного государства. Т. 1. Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 365. от государственногосуверенитеталибоегоограни- чения. Мы не состоим в «государстве государств», а участвуем в «сообществе государств», покоящем- ся не на началах господства и подчинения, а на су- веренном равенстве и сотрудничестве государств. Вовсе не случайно в статье 79 Конституции особо оговорено, что участие России в межгосударствен- ных объединениях и передача им части своих пол- номочий возможны лишь при условии, что это не только не влечет ограничения прав и свобод человека и гражданина, но и не противоречит ос- новам конституционного строя. Именно государство, стабильное в своих кон- ституционных устоях и динамичное в развитии, как и столетия назад, остается главным дви- жителем культуры и прогресса нашей Родины, ее цивилизационной и политической идентич- ности и непременным условием свободы и бла- гополучия каждого человека и народа в целом. Главное - в учете потребностей экономическо- го, социального, духовного развития страны, ос- нованном на понимании специфики освоения нашим народом ценностей демократии. В таком учете, свободном от иллюзий и чрезмерных на- дежд, и ясном осознании, что общепланетарная или региональная интеграция не ограничива- ется только гуманитарной сферой, но требует также общего экономического пространства, общего пространства внешней безопасности, общего пространства науки и образования, включая культурные аспекты, - предпосылка и гарантия обеспечения национальных интере- сов России и эффективности ее участия в такой интеграции.