PEOPLE AND DUMMIES (THE POETICS OF V. KATAEV’S PLAY “THE GENERAL STORE”)

Full Text

О единственной стихотворной комедии В. Катаева «Универмаг» (1929) известно немного. В марте 1930 года на сцене Ленинградского Театра Сатиры состоялась премьера спектакля. Однако успеха, подобного «Квадратуре круга» (1928), постановка не имела [См. об этом: 4, с. 27-28]. Официальная критика обвиняла автора пьесы в беззубом зубоскальстве и отсутствии драматургического чутья [См.: 1, с. 10]. В дальнейшем интерес к «Универмагу» начинает пропадать не только в театральной среде, но и у самого В. Катаева. Отметим, что драматург после журнальной публикации («30 дней», 1929, № 1) не включал данное произведение в свои сборники и собрания сочинений. Нам удалось изучить авторскую машинопись, которая хранится в Санкт-Петербургской государст-венной театральной библиотеке. Комедия до сих пор не становилась объектом специального исследования. Н. Гуськов в монографии «От карнавала к канону: Русская советская комедия 1920-х годов» обзорно обращается к пьесе, кратко обозначая основной конфликт и представляя наиболее ярких действующих лиц [См.: 2, с. 168-169]. Цель статьи - изучить проблематику и поэ-тику малоизвестного катаевского произведения. Зрителя ХХI века не удивить историей о том, как герои оказываются на ночь заперты в магазине, где их ожидает масса соблазнов. Однако для СССР конца 1920-х годов подобный сюжет был ярким и интригующим. Накануне выходных в универмаге оказались заперты несколько человек: обремененные «квартирным вопросом» влюбленные спрятались от посторонних глаз, чтобы провести время вместе; мальчик оторвался от родителей и потерялся; некая дама настолько увлеклась разговором в телефонной будке, что окончила его в закрытом магазине (двое последних - жертвы случая). «Бедные молодые люди, влюбленные друг в друга» [3, c. 2] Алеша и Маша искренне восхи-щаются своим «райским гнездышком», где «светло, тепло и никого. / Ни хулиганов, ни про-хожих, ни соседей, / Ни дворников, ни сторожей, ни сторожих. // Ни милиционеров» [3, с. 12]. Они воркуют, клянутся друг другу в вечной любви, лакомятся шоколадом, примеряют выставленную для продажи одежду и т. д., неустанно сравнивая универмаг с райским садом и не замечая подстерегающих опасностей. Впервые двойственное отношение к универ-сальному магазину показано в комическом диалоге мальчика Петруши и нагруженных покупками родителей в начале первого дейст-вия: «Петруша (глядя на швейцара): Мама, это бог? Жена: Нет, деточка, швейцар. <…> Петруша (оглядываясь вокруг): Мама, это рай? <…> Жена: С таким ребенком - ад» [3, с. 3-4]. Примечательно, что магазин выглядит раем в глазах самых наивных персонажей (ребенка и романтически настроенной парочки), благодаря чему Катаев избегает в данной пьесе разоблачения мещан, склонных к вещизму. При этом сравнение с внеземными мирами (как высшим, так и низшим) является пусковым механизмом для мистических коллизий: ночью в магазине оживают манекены и чучело медведя. Автор обращается к поэтике сказочного. «Волшебная страна» [3, с. 20] действительно оказывается полной превращений (реальных и пародийных). Так, Алеша «превращается» из ни-щего в «принца»: «Маша: <…> Ты выглядишь, как нищий. / Мне стыдно за тебя и за твои штаны. Алеша: <…> Один момент. Кашне, перчатки, шляпа / Штиблеты, гетры, вязаный жилет, / Хорошее пальто из английского драпа, / Изысканный костюм - и кончен туалет. / Да. Трость еще. Не обойтись без трости. / Ну, как теперь? Маша: Хоть к Чемберлену в гости» [3, с. 30-31]. А приглашенные в качестве шутки на импровизированную свадьбу Алеши и Маши чучела во главе со свадебным генералом («великолепным попугаем» [3, с. 15]) не заста-вили себя ждать. Катаев в «Универмаге» неоднократно использует приемы водевильной поэтики. Так, особая роль отводится случаю и путанице. Например, когда молодые люди начинают планировать совместную жизнь и Маша желает поиграть в семью с ребенком: «Хочу, чтоб был малютка сын у нас» [3, с. 32], из-за корзины цветов выглядывает заблудившийся Петруша: «Алеша: Буквально волшебство. Маша: Алеша, не шути. / Едва подумали, а уж ребенок взялся. Алеша: Откуда ты, прелестное дитя. / Ах, это тот, который потерялся…» [3, с. 33]. В следующей сцене Алеша примет за сторожа бездомного интеллигента, который в свою очередь посчитает молодого человека сотрудни-ком уголовного розыска: «Алеша: Не дед, а сторож. Влопались. Досада (тушит свет). <…> Тит: Стой, кто идет. Алеша: Стой, кто идет. <…> Тит: Зажгите свет. Сдаюсь. Алеша: Сдаюсь. <…> Позвольте... Собственно. Кому и кто сдается? / Вы сторож. Я - сдаюсь. Берите. Тит: Ерунда. / Какой там сторож. Должен вам признаться, <…> Я, видите ли, здесь живу... <…> В рояльном ящике. <…> Конечно, тайно... Вы - агент МУУРа? Алеша: Нет, что вы» [3, с. 37]. Отметим, Тит - персонаж трагикомический. Это не просто трусливый представитель дореволюционной интеллигенции, которому уйти «и некуда, и лень» [3, с. 38]. Он - заключенный в мире кукол и манекенов: «<…> по ночам ищу меж кукол человека» [3, с. 49]. Через данную реплику персонажа автор характеризует современное общество. Согласимся с утверждением Н. Гуськова: «Фантастические мо-тивы и стихотворная речь действующих лиц придают этому бытовому анекдоту глубокий смысл. Универмаг начинает ассоциироваться с Россией, избравшей путь нэпа, населяющие его существа - с определенными социальными типами советской эпохи, обстоятельства их жизни - с конкретными событиями послере-волюционного периода» [2, с. 168]. Кроме того, монолог катаевского Тита: «Очень жаль. Опять не повезло. <…> / Адски надоело. / И главное - никто не ловит, как на зло...» [3, с. 37] - созвучен финальной реплике эрдмановского Гулячкина: «<…> если нас даже арестовать не хотят, то чем же нам жить, мамаша?» [5, с. 80]. Таким образом, Катаев показывает трагедию людей, которые не смогли адаптироваться и оказались «лишними» в новую эпоху. Рассказ бывшего интеллигента о коварстве манекенов пугает молодых людей. Они начинают верить в нечистую силу: «Ну и связались с чертом» [3, c. 41]. Титу отводится роль воде-вильного чудака. Он является не столько плутом, сколько - дураком, объектом кукольных насме-шек. В качестве водевильного злодея - главного источника путаниц и ссор - выступает «одна из лучших кукол магазина» [3, с. 40] Ундина. Обиженная на Тита «<…> не то, чтобы жена... А муза» [3, с. 40] из ревности околдовывает Алешу, разлучая влюбленных. В пьесе три мистических любовных треугольника: Маша - Алеша - Ундина; Ундина - Тит - Маша; Медведь - дамочка - муж дамочки (внесценический персонаж). Первые два тре-угольника образуются вследствие интриг злой куклы. Алеша начинает восхищаться красотой манекена, во сне бормочет ее имя и т. д. В то же время Тит неумело оказывает знаки внимания Маше, которая не избегает общества бывшего интеллигента, но и не принимает его «ухаживаний» (поэтому треугольника «Алеша - Маша - Тит» нет). Анекдотичны ухаживания чучела медведя за любительницей телефонных разговоров. Да-мочка флиртует с необычным ухажером, сопро-вождающим ее по всем отделам универмага: «Медведь: Миль пардон. / Я плачу от любви и ничего не вижу. / О, сжальтесь надо мной. Дамочка: Но у меня супруг. Медведь: Ой, до чего же я супруга ненавижу. <…> Дамочка: Милый друг, / Вы помесь дикая француза и гусара. / <…> Вот смешной» [3, с. 69-70]; «Медведь: Мадам. Я жить без вас не в силах, видит бог. / Я буду вам служить хоть не умом, так шкурой. / Я целый день готов лежать у ваших ног. / Смотрите - я большой, красивый, черно-бурый (ложится на пол). / Вы будете по мне ходить, как по ковру. Дамочка: Пустите. Хорошо. Я вас с собой беру» [3, с. 86]. При этом в одном из монологов Медведя присутствует авторская ирония в адрес современной театральной критики: «<…> Чтоб театральные рецензии писать. / Никто меня за это не осудит. / Коль к делу подойти <…> со стороны: / Был Волков, Соболев - нехай Медведев будет / Хватать искусство за штаны» [3, с. 71]. Последующие столкновения всех пар рождают новые путаницы. Так, дамочка принимает Машу и Алешу за манекены (то есть живые начинают номинально превращаться в мертвых). Сначала Маше приятно, что ее и жениха отождествляют с безупречно красивыми куклами, но после она понимает риск обесчеловечивания: «Уж стали принимать за манекенов нас. / И вообще - ни капельки покою. / <…> Сидим, как чучела <…>. Мне скучно здесь» [3, с. 59]. Во второй половине произведения девушка начинает жалеть о пребывании в мнимом раю, который оказывается форменным адом. Примечательно, что в конце пятого действия желающие сбежать из магазинного плена герои вызывают пожарную службу (возможно, автор так метафорически показывает желание персонажей погасить пламя раздора). Финал произведения положительный. Ма-некены и чучела теряют свою силу. Пожарные выводят потерявшегося мальчика, а незамеченные бригадой Маша, Алеша и дамочка (их вновь принимают за манекенов) тайно выбираются из универмага. И только «пропащий человек» [3, с. 89] Тит не решается покинуть мир кукол и витрин. Итак, анализ пьесы В. Катаева «Универмаг» показывает, что сюжет имеет водевильный характер: в основу действия положены путаница и случайность, придающие динамику и поддерживающие общую комическую атмосферу произведения. Автор использует элементы фан-тастики (сказочной поэтики), что не только рождает занимательность, но и позволяет расширять жанровые границы. При этом Катаев практически избегает прямолинейной сатиры и нравоучений (в отличие от «Растратчиков» (1927) и комедий 1930-х годов). В «Универмаге» реализуется признание «правды» рядового чело-века: центральные персонажи пьесы выглядят наивными и смешными, но они не осуждаются с высоты нравственных и идеологических цен-ностей советского времени.

About the authors

М. А Shelenok

University of the Humanities and Social Sciences

Email: shelenokmishka@rambler.ru
St. Petersburg, Russia

References

Supplementary files