KARAMZIN'S «POETRY». THE TEXT WITHIN A TEXT: AUTHOR BEHIND THE MASKS OF SHAKESPEARE AND KLOPSTOCK

Full Text

Введение. В данной работе речь пойдет о стихотворении Н.М. Карамзина «Поэзия», которое называют его эстетическим манифестом. Сочиненное в 1787 году, полностью стихо-творение было опубликовано в «Московском журнале» лишь пять лет спустя [1, c.30]. Методы исследования: сравнительный и структурно-семантический. История вопроса. Перечисляя своих любимых поэтов в истории мировой литературы от античности до XVIII века, автор демонстративно не упоминает ни одного соотечественника: «не были названы и Сумароков, и Державин, творчество которых в кружке Новикова ценилось очень высоко, а также чтимый в масонской среде и за ее пределами - признанный глава русской поэзии Херасков» [2, с. 25]. Стихотворение «Поэзия», имевшее для Н.М. Карамзина «программное значение, подобно «Эпистоле о стихотворстве» для Сумарокова» [3, с. 43], было исключено из собраний сочинений, что могло быть обусловлено «резкостью его историко-литературной позиции, в частности, недвусмысленно отрицательным отношением ко всей предшествующей русской поэзии» [4, с. 376]. Результаты исследования. Нарочитое, бросающееся в глаза отсутствие имен русских поэтов в стихотворении Н.М. Карамзина представляется нам художественным приемом автора, отражающим его взгляды на искусство поэзии: «Поэзия не истина, а игра» [5, c. 43]. Прием «отсутствия», с нашей точки зрения, камуфлирует изощренную интертекстуальную игру, построенную на взаимодействии в стихотворении с одной стороны, - «чужого» и «авторского» текста (текст в тексте), а с другой, - различных литературно-театральных метаролей, в которых выступает автор. Пролог. Отказ от упоминания русской поэзии в ретроспективном, обращенном в прошлое обзоре мировой литературы, контрастирует с вдохновенным, обращенным в будущее призывом автора к «россам» грядущего времени в конце стихотворения: О россы! Век грядет, в который и у вас Поэзия начнет сиять, как солнце в полдень [5, с. 63]. Заглядывая в будущее, автор выступает здесь в литературно-театральной метароли Пролога, предвестника грядущего века великой русской поэзии. Театральный феномен «пролога» восходит в античности. В греческой трагедии так именовалась часть пьесы, предшествующая первой песне хора. У римлян Пролог излагает сюжет комедии перед началом действия. У У. Шекспира актер в роли Пролога «представляет» сюжет вставной пьесы в «Гамлете» («For us, and for our tragedy» - «Пред нашим представ-лением») - «театра в театре» (эквивалента «текста в тексте») [6, c. 63]*. Текст в тексте. Сочетание основной роли автора «Поэзии» с метаролью Пролога образует риторическое построение «текст в тексте», которое обычно «обостряет момент игры»: «текст приобретает черты повышенной условности, подчеркивается его игровой характер <...>, театрализованный смысл» [7, с.71]. Семиотическим эквивалентом «текста в тексте» служит прием «театра в театре», который не сводится лишь к представлению вставной пьесы внутри основной. «Театр в театре» подразумевает такого рода положение, когда действующее лицо, кроме своей основной роли (например, короля, шута, принца), одновременно выступает в литературно-театральной метароли: автора-драматурга, режиссера, актера, зрителя или читателя. Так, А.К. Жолковский обнаружил, что Эраст в «Бедной Лизе» Н.М. Карамзина выступает «читателем литературных текстов и, далее, актером, воплощающим прочитанное в жизнь. Продолжая эту мета-литературную линию, он потом разлюбляет потерявшую невинность Лизу как переставшую соответствовать книжному идеалу» [8]. Такое удвоение ролей (когда кроме основной роли возникает метароль) касается не только персонажей художественного произведения, но и самих авторов этих произведений. Например, в ситуации, когда автор стихотворения выступает в метароли автора внутри своего же стихотворения, или когда автор, кроме своей основной роли автора, выступает в мета-теаральной роли - под литературной маской другого автора или персонажа. Шекспир. Рассмотрим список тех поэтов, которых Н.М. Карамзин перечисляет в своем стихотворении: царь Давид, Орфей, Омир [Гомер], Софокл, Еврипид, Бион, Теокрит, Мосх, Вергилий, Овидий, Оссиан, У. Шекспир, Дж. Мильтон, Йонг [Юнг], Дж. Томсон, К. Геснер, Ф.Г. Клопшток. Бросается в глаза, что У. Шекспир занимает в этом списке особое место, что подчеркнуто восхищенным отзывом, данным ему автором стихотворения: Шекспир, Натуры друг! Кто лучше твоего Познал сердца людей? Чья кисть с таким искусством Живописала их? Во глубине души Нашел ты ключ ко всем великим тайнам рока И светом своего бессмертного ума, Как солнцем, озарил пути ночные в жизни! [5, с. 61]. Особая значимость У. Шекспира в карамзинском списке поэтов усиливается тем обстоятельством, что с его именем связано построение «текста в тексте». На первый взгляд это построение основано на обыкновенном цитировании, то есть на прямом включении «чужого» шекспировского текста, заключенного в кавычки, в основной «авторский текст» стихотворения - сразу после вышеприведенной характеристики Шекспира: «Все башни, коих верх скрывается от глаз В тумане облаков; огромные чертоги И всякий гордый храм исчезнут, как мечта, - В течение веков и места их не сыщем», - Но ты, великий муж, пребудешь незабвен! [5, с. 61]. Просперо. Обратим внимание, что инкор-порируя «чужой текст» (текст в тексте) в свое стихотворение в форме выделенной с помощью кавычек цитаты, автор не дает указаний ни на ее источник, ни на контекст. Принято считать, что закавыченный текст, в котором эфемерность материальных объектов («башен», «чертогов» и «храма», которые «исчезнут как мечта»), противопоставлена «незабвенности» У. Шекспира (Но ты, великий муж, пребудешь незабвен!), является переводом слов Просперо из шекспировской «Бури» [5, с. 61]. По ходу действия Просперо благословляет любовный союз Фердинанда и своей дочери Миранды, но просит жениха воздержаться от посягательства на девичью честь невесты до обряда бракосочетания. Дабы отвлечь влюбленных от нескромных мыслей, Просперо, выступая в метароли автора-постановщика, приказывает своему слуге, духу воздуха Ариэлю созвать других духов, которые - в метароли актеров должны устроить для двух зрителей Фердинанда и Миранды волшебное театральное представление - «спектакль в спектакле». Это музыкальное представление начинается с участием богини радуги Ириды, а также Цереры, Юноны и нимф. Затем появляются жнецы в крестьянской одежде, которые танцуют с нимфами. К концу пляски Просперо, вспомнив о коварном заговоре, который подготовил против него уродливый дикарь Калибан, прерывает представление, обращаясь к духам: Well done! Avoid; no more! - [9]. Прекрасно. Но довольно: удалитесь (пер. Т.Л. Щепкиной-Куперник) [10]. Когда духи-актеры исчезают, Просперо успокаивает своего названного зятя Фердинанда: Мой сын, ты вопросительно глядишь; Встревожен ты … Но будь вполне спокоен. Забава наша кончена. Актеры, Как уж тебе сказал я, были духи И в воздухе растаяли, как пар. Вот так, как эти легкие виденья, Так точно пышные дворцы и башни, Увенчанные тучами и храмы, И самый шар земной когда-нибудь Исчезнут и, как облачко, растают Мы сами созданы из сновидений, И эту нашу маленькую жизнь Сон окружает. (перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник) [10]. У У. Шекспира этот текст звучит так: You do look, my son, in mov'd sort, As if you were dismay'd: be cheerful, sir. Our revels are now ended. These actors, As I foretold you, were all spirits, and Are melted into air, into thin air: And like the baseless fabric of this vision, The cloud-capp'd towers, the gorgeous palaces, The solemn temples, the great globe itself, Yea, all which it inherit, shall dissolve, And like this insubstantial pageant faded, Leave not a rack behind. We are such staff As dreams are made on; and our little life Is rounded with a sleep. (Shakespeare. The Tempest. IV.I. 146-158) [9]. Выделенный нами текст (как в русском переводе Т.Л. Щепкиной-Куперник, так и в английском оригинале) и есть тот фрагмент из шекспировской «Бури», который, как считается [11, с. 75], Н.М. Карамзин процитировал в «Поэзии» - в собственном переводе. Несколько измененный вариант того же фрагмента из «Бури» Н.М. Карамзин приводит, также в виде закавыченной цитаты, в «Письмах русского путешественника»: «Колоссы гордые, веков произведенье, // И храмы славные, и самый шар земной, // Со всем, что есть на нем, исчезнет как творенье // Воздушные мечты, развалин за собой // В пространствах не оставив!» [12, с. 378]. Между тем, вставленный в «Поэзию» отрывок, выглядящий как карамзинский перевод слов Просперо, то есть «чужой» текст, по существу представляет собой самостоятельный «авторский» текст, заметно отличающийся по смыслу от шекспировского. В стихотворении Н.М. Карамзина заключенный в кавычки фрагмент служит для противопоставления между «недолговечностью материального» и «незабвенностью духовного» (У. Шекспира), выражая отношение автора к искусству. В шекспировской «Буре» слова Просперо выражают тему «жизни как сна» (We are such staff / As dreams are made on; and our little life / Is rounded with a sleep), которая позже нашла отражение в пьесе Кальдерона «La vida es sueño» (1635). Мы сталкиваемся с двумя разными по смыслу текстами, которые имеют некоторые ассоциативные и лексические соответствия: башни, облака, храм (у Карамзина) - towers, cloud-capp'd, temples (у У. Шекспира). Таким образом, текст, заключенный Н.М. Карамзиным в кавычки, представляет собой его собственный «авторский» текст, поданный под видом цитаты из «чужого», шекспировского текста. В этой связи можно говорить о своего рода «ложном цитировании» как приеме построения «текста в тексте», позволившем автору «Поэзии» выступить в литературной метароли У. Шекспира, как бы скрываясь под его маской. Маска. Символическая литературно-театральная маска, под которой скрывается автор «Поэзии», перекликается с мотивом театральной маски в «Буре» У. Шекспира. Вставной спектакль с песнями и танцами («театр в театре» - разновидность «текста в тексте»), который устраивает Просперо с помощью актеров-духов («актеры … были духи»), представляет собой классический пример музыкально-драматургического жанра «маски» (masque) в английском театре XVII века. Просперо выступает не только в роли автора-постановщика «маски», но и исполняет в ней метароль Пролога (presenter), который объясняет происходящие события и манипулирует другими персонажами, определяя их будущую судьбу [9, lxxiii]. В той же метароли Пролога, который дает характеристики авторам, - персонажам истории мировой литературы, предвещает и определяет будущую судьбу русской поэзии, выступает и сам автор «Поэзии». Карамзин, будучи автором текста, включенного в стихотворение в виде цитаты из Шекспира, тем самым не только скрывается под литературной маской У. Шекспира, но и выступает в метароли Просперо, который, в свою очередь, играет роль Пролога во вставной «маске» в пьесе «Буря». Авторский текст, вставленный в «Поэзию» под видом цитаты из «чужого» шекспировского текста, обнажает метароль поэта, в которой Н.М. Карамзин выступает внутри собственного произведения. По существу, «ложная цитата» из «Бури» представляет собой авторскую переделку текста, которая выведена из контекста пьесы Шекспира и инкорпорирована в контекст художественного замысла Н.М. Карамзина. Эпиграф. В этом новом контексте фрагмент, фигурирующий под видом «цитаты» из шекспировской «Бури», в структурном смысле перекликается с другой цитатой - эпиграфом к «Поэзии», который Н.М. Карамзин приводит на языке оригинала - по-немецки: Die Lieder der Göttlichen Harfenspieler schallen mit Macht, wie beseelend. Klopsto<c>k Эти строки можно перевести так: Песни божественных арфистов звучат могуче, словно оживляя. Клопшток (перевод П. Шкляревского: Гласъ ихъ бряцающихъ арфъ оживляютъ сей храмъ совокупный [13], пер. С. Писарева: Мόгучiе звуки божественной арфы, / Созвучiя дивнаго, стройныя пѣсни [14]). Итак, Н.М. Карамзин вводит в свое стихотворение еще один «чужой текст» (текст в тексте) - эпиграф, взятый из 1-й песни «Мессиады» Фридриха Готлиба Клопштока. В эпиграфе речь идет об исполнителях песен, о «божественных арфистах», то есть о поэтах, которые находятся на небесах. Небесное песнопение. «Цитата» из Ф.Г. Клопштока выражает мотив «небесного песнопения» (под звуки арфы), который перекликается со сквозной темой «песнопения» (под звуки лиры) в «Поэзии» (Ты пел свое блаженство, ты пел творца его <...> И часто ангелы в небесных мелодиях, На лирах золотых хвалили песнь твою. <...> Ты славный, мудрый бард, древнейший из певцов. <...> Он пел им красоту Натуры <...> Омир в своих стихах описывал героев - и пылкий юный грек, вникая в песнь его <...> Альпийский Теокрит, сладчайший песнопевец). В метароли Ф.Г. Клопштока. Эпиграф из Ф.Г. Клопштока, который, на первый взгляд, представляет собой прямую цитату из «Мессиады», на самом деле подвергся авторской переработке. У Ф.Г. Клопштока текст выглядит так: Die Lieder der Göttlichen Harfenspieler Schallen mit Macht, wie beseelend, darein. Оказывается, Н.М. Карамзин изменил оригинальный текст - «убрал последнее слово (darein) и поставил вместо запятой точку» [14, с. 280]. Как замечает исследователь, изменение меняет смысл: «Песни божественных арфистов <...> врываются сюда, т.е. уже в какое-то происходящее, довершающееся действие <...> «Божественные арфисты» у Клопштока - это, в отличие от карамзинского применения двух его стихов, буквально то, что он имеет в виду. Это исполнители небесных хоров. Действие происходит на небесах. Карамзин для своих поэтических нужд все это свел на землю - переместив в историю поэзии» [14, с. 280]. Переделав «чужой» текст Ф.Г. Клопштока, Н.М. Карамзин, тем самым, создал уже собственный «авторский» текст, представив его в виде цитаты из немецкой поэмы. В символическом смысле автор «Поэзии» выступает здесь в метароли Ф.Г. Клопштока, спрятавшись под его маской в форме подписи под эпиграфом: Klopsto<c>k. Выводы. Стихотворение Н.М. Карамзина «Поэзия» построено на взаимодействии «чужого» и «авторского» текста. Риторическое построение «текст в тексте» в стихотворении основано на приеме «ложного цитирования», когда «авторский» текст представлен в виде цитат из «чужого» текста. Приведенные наблюдения обнаруживают ряд металитературных ролей автора стихотворения, например, роль Пролога, роль Просперо из шекспировской «Бури», а также роль автора под маской других авторов - У. Шекспира и Ф.Г. Клопштока. Примечания * Кроме основной роли «принца» в пьесе У. Шекспира Гамлет играет литературно-театральные метароли «автора-драматурга», «режиссера-постановщика», «актера», «зрителя», «сочинителя», «переписчика чужих текстов», «театрального критика» (who … are capable of nothing, but inexplicable dumb-shows and noise - который по большей части ни к чему не способен, кроме невразумительных пантомим и шума), «читателя» (What do you read; my lord? - Words, words, words - Что вы читаете, принц? - Слова, слова, слова), а также «хора» (You are a good chorus, my lord), которая является разновидностью роли Пролога.

About the authors

V. I Pimonov

GITR Film & Television School

Email: ivpet65@mail.ru
Moscow, Russia

References

Supplementary files