The Theme of The Second World War in Russian and Foreign Prose: The Problem of Teaching Modern Foreign Literature in Line with The Patriotic Education of Youth

Full Text

Введение. В свете геополитических событий последних двадцати, как минимум, лет становится всё более актуальным изучение темы второй мировой войны в истории современной зарубежной литературы. Актуальность обусловлена тревогой и в какой-то мере удрученностью российского общества по поводу того, что за рубежом всё чаще и чаще замалчивается роль СССР в Победе над фашизмом во время второй мировой войны. У зарубежных авторов появляются и соответствующие произведения, где едва ли не единственной трагедией того исторического периода становится геноцид евреев (П. Модиано, Б. Шлинк, М. Зусак и др.). Произведения становятся бестселлерами, их экранизируют, фильмы затем имеют большой успех, становятся популярными и в среде российской молодежи. Это обусловлено следующим.

Так, автор еженедельника «АиФ» Г. Зотов пишет: «Согласно опросам, 80% немцев сейчас не знают, что их деды убили в СССР 27 миллионов человек. … На ТВ и в прессе не забывают упомянуть: лишь 6 тыс. солдат (из 100 тыс. взятых в плен в Сталинграде) вернулись домой. Однако мало кто в курсе, что в эсэсовских концлагерях были замучены 3 млн советских военнопленных. Граждане ФРГ ужасаются авианалётам союзников - 600 тыс. немцев заживо похоронили под обломками зданий в Берлине, Дрездене, Регенсбурге. И понятия не имеют, что из-за блокады Ленинграда от голода и обстрелов умерло ровно столько же людей… Получается, что покаяние за зверства немецкой армии весьма избирательно. Одному факту посвящены фильмы, ток-шоу и телепередачи, другие обходят молчанием. Даже в Австрии, в городе рядом с экс-концлагерем СС Маутхаузен, я спрашивал прохожих, кого именно убивали в бараках. Мнения разделились. «Кажется, евреев», - сказал один человек. «Коммунистов», - вспомнил второй. Русских не назвал никто, а ведь 39% узников Маутхаузена составляли советские военнопленные. Образ Восточного фронта в мыслях современных немцев - снега, ужасы штурма горящего Берлина и потерявшие человеческий облик солдаты в Сталинграде. Отмечая 9 Мая как день разгрома Третьего рейха, Германия всё ещё не осознала масштаба жертв среди населения СССР» [2].

Увлекательность сюжетов вышеуказанных произведений (в литературе и кино), ТВ-передачи, каналы и видеоролики западоориентированных либеральных СМИ в социальных сетях, нарочито скептически относящихся к ежегодным парадам Победы в российских городах, «грозит» тем, что и у нашей молодежи может сформироваться не совсем объективное, на взгляд автора данной статьи, мнение о характере Второй мировой, ее причинах, результатах и роли Советского Союза в победе над фашизмом.  

История вопроса. Ранее мы говорили о теме преодоления нацистского прошлого в русской и немецкой литературе – проблема вины и прощения [9] - и пришли к выводу, что резонно параллельное изучение, например, творчества Б. Шлинка с «лейтенантской прозой» советских писателей (роман «Чтец» Б. Шлинка / повесть «Был месяц май» Г. Бакланова). Из повести советского писателя следует, что немцы после разгрома Германии слишком быстро «сняли сапоги» и перестроились на мирный лад - вины за содеянное не чувствуют, переложив ее на Гитлера. Роман немецкого автора говорит об обратном: ответственно не только воевавшее поколение, но и последующее, и чувство вины не только есть спустя 10, 20, 30 лет, но и будет висеть дамокловым мечом не над одним поколении немцев и далее.

В настоящей же статье автор ставит цель расширить проблему и, соответственно, круг исследования. Это было связано с тем, что в рамках педагогической деятельности в Самарском государственном социально-педагогическом университете (СГСПУ) при опросе студентов выяснилось, что немалой популярностью у читателей пользуется роман австралийского писателя М. Зусака «Книжный вор» (2006). Примечательно, что о Второй мировой войне пишет не европейский, а австралийский относительно молодой писатель (род. 1975). Однако, как выяснилось, М. Зусак из семьи австрийских эмигрантов, наверняка имеет еврейские корни, поэтому его интерес к теме нацизма вполне объясним. М. Зусак с детства слышал много историй о нацистской Германии, бомбежках Мюнхена и евреях, которые проходили через маленький немецкий городок, где в то время жила его мать. Все эти истории и послужили материалом для романа. Следует отметить, что столь популярные у российского молодого читателя как Б. Шлинк, так и М. Зусак говорят в первую (и в последнюю!) очередь исключительно о геноциде евреев во время Второй мировой. И тема вины в романе и в малой прозе у Б. Шлинка - тема вины исключительно перед евреями. Трагедия Второй мировой у обоих авторов – это трагедия евреев, но никак не многонационального советского народа как такового. Добавим в этот список также нобелевского лауреата, французского писателя Патрика Модиано (1945), также весьма популярного и издающегося в России на русском. Заслуга СССР в спасении мира от фашистской чумы не затрагивается ни у кого. Есть основания полагать, что эта тенденция, учитывая популярность вышеуказанных авторов, не может не вызывать тревогу за молодого российского читателя.  

Методы исследования: обзор зарубежной литературы второй половины XX – начала XXI вв., опрос (студентов на базе филологического факультета СГСПУ), сравнительно-сопоставительный анализ произведений русской и зарубежной литературы, педагогический эксперимент: была разработана соответствующая тематика докладов для выступления студентов-бакалавров на конференциях внутривузовского и областного характера (студенты занимали призовые места). В этой связи предполагается расширить работу над вышеуказанной темой до разработки коллоквиумов в рамках практических занятий по дисциплине «История современной зарубежной литературы».

Однако, приступая к анализу поэтики того же романа М. Зусака, приходится столкнуться с тривиальной проблемой: «только начинаешь копать - уже видно дно», как сказал Д. Быков о творчестве С. Кинга.

И это проблема большинства бестселлеров как массовой литературы, а именно «интеллектуальным бестселлером» называют в аннотациях книгу М. Зусака. Много интереснее стало изучение критических работ по ней. Их всего несколько (во всяком случае, в базе e-LIBRARY) и ракурс собственно филологического исследования вполне предсказуем: 1) нарратор (повествование ведется от лица Смерти – размытый, не имеющий конкретных материальных черт образ, читателю, знакомому с произведением в переводе, известно лишь, что это существо мужского пола (der Tod – смерть (нем.); 2) оппозиции как художественное средство, и в первую очередь – на уровне цветовой гаммы в описаниях; 3) проблематика - тема войны; 4) анализ экранизации книги (2013 г. – «Воровка книг», режиссёр Брайан Персиваль).

Сам сюжет книги сводится к судьбе маленькой девочки Лизель Мемингер, которой в начале романа 9 лет, к концу войны – 14, и прощаемся мы с ней, когда она уже на смертном одре, в Сиднее, где счастливо прожила с мужем и детьми, а рассказчик (Смерть) вручает ей потерянную когда-то ее в детстве книгу ее жизни. Время и место действия четко определено: с 1939 г. – триумфальное шествие фашистской идеологии в Германии, вымышленный автором городок Молькинг, Химмель-штрассе (Небесная улица – нем.). Отец Лизель – коммунист («страшное слово», как определила для себя когда-то героиня) – пропал без вести, мать, чтоб спасти ее от расправы фашистов, отдает дочь приемным родителям в провинциальный городок. По дороге туда от воспаления легких умирает младший брат Лизель – глубокая пожизненная травма для маленькой героини. Лизель поселяется в бедной семье маляра и прачки (Ганса и Розы Хуберманов). Новая «мама» внешне грубовата (постоянно называет ее «свинухой»), но глубоко внутри очень добра и отзывчива – Лизель это понимает. «Папа» мягок и добросердечен – именно он научил Лизель читать. И читать она научилась по маленькой книге, которую украла на кладбище во время похорон брата – «Наставления могильщикам» - инструкции вполне «технического» характера: какой глубины, длины и ширины копать могилу, ритуальные детали и пр.  Таким образом, мотив смерти, могильная тема – неизменные спутники войны - преследуют главную героиню на протяжении всего романа. У Лизель детские годы не лишены простых радостей – она играет с мальчишками, один из которых - Руди Штайнер – затем становится ее первой любовью. Германия (и непосредственно Химмель-штрассе) делится в то время на фашистов и антифашистов. Приемные родители Лизель не поддерживают идеологию Гитлера, но всячески скрывают это, боясь преследования властей. Они на протяжении нескольких лет скрывают в подвале дома молодого еврея - Макса Ванденбурга – отец которого когда-то, во время первой мировой войны, спас жизнь Гансу, поэтому тот чувствовал себя обязанным старому другу. Макс и Лизель также становятся лучшими друзьями, близкими по духу людьми. Макс, «маскируясь» от фашистов, вез с собой «Mein Kampf», а поселившись в подвале, закрашивал страницы белым и поверх текста Гитлера написал свою историю (вызов Гитлеру, спор с ним, открытый бой), что тоже глубоко символично в романе. Лизель ворует книги – то из горы сжигаемых, то из библиотеки жены бургомистра. Она читает их взахлеб, хотя это лишь приключенческая, детективная литература. Однако книги ее и спасли: во время бомбежки она сидела в подвале и писала свою историю, тогда как в эти минуты погибли ее уже столь любимые приемные родители.

Возвращаясь к обзору критических работ, следует отметить, что это большей частью исследования молодых ученых. Так, Е.Э. Комова [5] рассматривает роман с точки зрения креолизованного текста в мировой литературе, смысл которого образуется несколькими знаковыми системами, анализирует причины включения автором в роман вербальных и невербальных (иконических) элементов. Отдельное внимание уделяется образу автора и способу повествования в романе «Книжный вор». А. Киселева указывает на то, сколько потерял роман от экранизации Б. Персиваля, т.к. чтобы уложиться в формат киноленты, режиссеру пришлось «вырезать» много знаковых моментов: «Он (Смерть – Э.Р.) складывает флаг Третьего рейха из разных тонов неба, отмечает, что больше всего любит небо цвета темного, темного шоколада, а также пеняет людям, что те не умеют отвлечься, чтобы оценить окружающую красоту» [5, с. 133]. 

В романе действительно много внимания уделяется цвету (например, серый цвет – цвет Европы, согласно мнению рассказчика). И здесь возникает камень преткновения у исследователей. Так, М.Д. Якшибаева утверждает: «Самым масштабным противопоставлением в романе о Второй мировой войне является оппозиция «Германия – Россия», представляющая воюющие друг против друга страны. Так, Германия у автора ассоциируется с красным цветом: «Последний раз, когда я видел ее, небо было красным. Оно напоминало похлебку, размешанную и кипящую. В некоторых местах оно пригорело. В красноте мелькали черные крошки и катышки перца» [1, с. 16]. И совершенно в другом цвете представлен образ России: «Некоторые сведения о Сталинграде: в 1942-м и в начале 1943-го небо в этом городе каждое утро выцветало до белой простыни» [1, с. 54]. М. Зусак делает акцент на том, что белый – цвет мира, чистоты, что не Россия развязала эту страшную войну. Небо фашистской Германии окрашивается в страшный красный цвет, отождествляющийся с насилием, жестокостью, кровью. Здесь автор использует антитезу в контексте, так как красный не является буквально противоположностью белому» [11, с. 470]. Но стоит заметить, что на этом «противопоставление» и заканчивается. Даже в самой работе М.Д. Якшибаевой далее говорится о еврейской теме и о мужестве маленькой героини-немки. Отчасти в этой связи такая антитеза выглядит надуманной. Кроме того, не всегда белый цвет следует рассматривать как примету мира и чистоты. Иногда это бывает цвет смерти. А в рамках художественного мира романа, на наш взгляд, – скорее, цвет Чистилища. Слово «Сталинград» в романе М. Зусака вполне справедливо звучит как нечто зловещее для фашистской Германии, как конец всего. Так, примечателен следующий эпизод: (диалог сына с отцом)

– Тебе всегда было плевать на страну! – сказал Ганс-младший. – Тебе она безразлична.

Папины глаза стало разъедать. Ганса-младшего это не остановило. Чего-то ради он посмотрел на девочку. Торчком расставив на столе три свои книжки, будто для разговора, Лизель беззвучно шевелила губами, читая в одной.

– И что за дрянь читает девчонка? Ей нужно читать «Майн кампф».

Лизель подняла глаза.

– Не беспокойся, Лизель, – сказал Папа. – Читай, читай. Он не понимает, что говорит.

Но Ганс-младший не сдавался. Он подступил ближе и сказал:

– Или ты с фюрером, или против него – и я вижу, что ты против. С самого начала был. – Лизель следила за лицом Ганса-младшего, не отрывая глаз от его тощих губ и твердокаменного ряда нижних зубов. – Жалок человек, который может стоять в сторонке, сложа руки, когда вся нация выбрасывает мусор и идет к величию.

…Все ждали следующих слов.

Их произнес сын. Всего два.

– Ты – трус. – Он опрокинул их Папе в лицо и немедленно вышел вон из кухни, из дома.

Вопреки всей бесполезности, Папа вышел на порог и закричал вслед сыну:

– Трус? Я трус?!

Мальчик ушел.

Да, мальчик ушел, и я был бы рад сообщить вам, что у молодого Ганса Хубермана все сложилось хорошо, но это не так.

Испарившись в тот день во имя фюрера с Химмель-штрассе, он помчался сквозь события другой истории, и каждый шаг неминуемо приближал его к России.

К Сталинграду [3].

И далее идет достаточно хладнокровная вставка – сухие сведения:

* * * НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О СТАЛИНГРАДЕ * * *

1. В 1942-м и в начале 43-го небо в этом городе

каждое утро выцветало до белой простыни.

2. Весь день напролет, пока я переносил по небу души,

простыню забрызгивало кровью, пока она не пропитывалась

насквозь и не провисала до земли.

3. Вечером ее выжимали и вновь отбеливали

к следующему рассвету.

4. И все это, пока бои шли только днем [3].

Более так называемая «русская тема» в романе не звучит. В этой связи хочется уделить особое внимание вполне справедливой, на наш взгляд, точке зрения школьного педагога со стажем. Е.А. Ясакова отмечает: «…Маркус Зусак неоднократно упоминает Сталинград и не скрывает своего сочувствия к немецким солдатам, оказавшимся в ледяных российских просторах на берегу Волги. Интерпретируя соответствующие сцены «Книжного вора», на уроке целесообразно обратиться к эпизодам из повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» или романа Юрия Бондарева «Горячий снег» [6, с. 71]. И это связано с серьезной проблемой преподавания литературы, патриотического воспитания: «Сегодня искажаются или замалчиваются факты, связанные с массовым героизмом советского народа в годы Великой Отечественной войны. Если раньше фигурой памяти был советский солдат, национальный герой, то сегодня все чаще ею становится вненациональная жертва. Подобная тенденция в освещении итогов Второй мировой войны прослеживается не только в зарубежных СМИ, но и в общественно-политической и культурной жизни современной России [6, с. 67]. «При этом автор «Книжного вора» ставит своей целью показать, что немецкий народ в годы Второй мировой войны – не меньшая жертва Гитлера, чем любой другой. Что же касается боли и страданий людей, живущих на востоке, то об этом читатель узнает мимоходом. Автор озвучивает формулу, уже давно принятую в Европе: Сталин и Гитлер – близнецы-братья. Вот что говорится от лица Смерти в шестой части «Почтальон снов»: «Не кривлю душой (понимаю, что уже слишком много жалуюсь) – я еще не оправился от Сталина в России. Так называемой «второй революции» – истребления собственного народа. И тут Гитлер...» [Зусак 2018: 339]. Читатель, следующий за логикой автора, должен понимать это так: Гитлер – это еще полбеды, ведь он не истреблял свой собственный народ в отличие от зловещего Сталина. Нельзя допустить, чтобы дети и подростки остались с этой и подобной ей книгами один на один, не получив в качестве альтернативы другую картину о происходящем в годы Великой Отечественной войны в нашей стране. И здесь мы снова говорим не просто об интерпретации художественного текста, а именно о формировании духовно-нравственных и культурных ценностей. Нельзя допустить, чтобы искажались исторические реалии» [12, с. 70].

Замалчивается этот аспект проблематики произведения и в мировой прессе - к русскому изданию приводятся лишь те выдержки, в которых говорится исключительно о мастерстве писателя:  

«Книжного вора» будут превозносить за  дерзость автора… Книгу будут читать повсюду и  восхищаться, поскольку в  ней рассказывается история, в  которой книги становятся сокровищами. А  с  этим не  поспоришь. New York Times.

Элегантная, философская и  трогательная книга. Прекрасная и  очень важная. Kirkus Reviews.

Этот увесистый том  – немалое литературное достижение. «Книжный вор» бросает вызов всем  нам. Publisher's Weekly.

Роман Зусака  – туго натянутый трос канатоходца, сплетенный из  эмоциональной пластичности и  изобретательности. The  Australian.

Триумф писательской дисциплины… один из  самых необычных и  убедительных австралийских романов нового времени. The  Age.

Стремительная, поэтичная и  великолепно написанная сказка. Daily Telegraph.

Литературная жемчужина. Good Reading [6].

Со своей стороны согласимся, что тенденциозность в подаче событий Второй мировой войны в современной художественной литературе чувствуется весьма явственно.

Вспоминаются и произведения П. Модиано. Этот современный французский писатель  также  лауреат Гонкуровской премии 1978 г., премии Большой премии Французской Академии 1972 г. и многих др. - П. Модиано, который, по его же словам, постоянно «копается в прошлом», и Нобелевская премия которому была вручена «…за искусство памяти, благодаря которому он выявил самые непостижимые человеческие судьбы и раскрыл жизненный мир человека времен оккупации». Здесь не без иронии позволим себе отметить: за искусство очень избирательной памяти.

Обратимся к двум его романам: «Улица Темных лавок» (1978) и «Дора Брюдер» (1997). Сюжеты обоих произведений - вокруг второй мировой. Именно вокруг. Образно говоря, позиция автора сводится к следующему (в «Улице Темных лавок»): жили себе французы (не тужили) - и вдруг война, подобно «старухе с клюкой». Играли в гольф, занимались конным спортом, слушали тапёров в уютненьких ресторанчиках, занимались искусством, дарили красоту, делали моды… Смеялись, разговаривали, дружили, любили. Оккупация внесла в их души подавленность и смятение, вынудила их покинуть родину, создала атмосферу некоего дискомфорта. Кто-то отправился в кругосветное путешествие на пароходе, кто-то — в Швейцарию. Всё это очень печалит автора-повествователя.  

Роман «Дора Брюдер» посвящен теме геноцида евреев: о том, как рассказчик решил начать поиски одной еврейской девушки, которая исчезла в период оккупации. С глубоким психологизмом раскрывается сложный духовный мир рассказчика, мотивы, подтолкнувшие его к столь трудным поискам. Всё это выглядит в итоге будто бы безотчетным и ни во что не выливается. Но стоит возвратиться к исходной посылке: жили себе французы (не тужили) - и тут эти немцы… а потом эти советские солдаты («Улица темных лавок»). Немецкие солдаты, советские солдаты — всё это одного поля ягоды и дурно пахнет – мешает французам беспечно жить и наслаждаться жизнью.

В этой связи вспоминаются слова Л. Улицкой, хоть и не касательно творчества П. Модиано: «Вы знаете, мы все с легким таким снисходительным относимся к французам, потому что мы-то молодцы. А французы – вот, они немцам сдали свою страну. Сейчас прошли годы – Париж стоит, они его сохранили, они сохранили культуру. Да, конечно, французы не молодцы, а мы молодцы. Но страна была разрушена, народу погибло ужасное количество... У Победы есть цена. Потому что миллионы погибших людей – это, конечно, очень большая цена. Французы своих уберегли на самом деле» [Цит. по: 9]. На это заявление последовал резкий ответ другого современного отечественного писателя – Захара Прилепина – о том, какой ценой для советского народа кто-то «сохранил людей» и какую цену заплатил советский народ за освобождение тех же людей: «Высокая цена? Не надо было платить? Отвечать Улицкой должен, конечно, не я. … Впрочем, и сегодня есть кому ответить. У Александра Моисеевича Городницкого — пережившего ленинградскую блокаду в 10-11-летнем возрасте, то есть знающим заплаченную цену в тысячу раз больше, чем Людмила Евгеньевна, - так совпало, уже есть стихи, написанные ровно по тому же самому поводу:

"Вспомним блокадные скорбные были,

Небо в разрывах, рябое,

Чехов, что Прагу свою сохранили,

Сдав её немцам без боя.

Голос сирены, поющей тревожно,

Камни, седые от пыли.

Так бы и мы поступили, возможно,

Если бы чехами были.

Правы бельгийцы, мне искренне жаль их, —

Брюгге без выстрела брошен.

Правы влюблённые в жизнь парижане,

Дом свой отдавшие бошам.

Мы лишь одни, простофили и дуры,

Питер не выдали немцам.

Не отдавали мы архитектуры

На произвол чужеземцам.

Не оставляли позора в наследство

Детям и внукам любимым,

Твёрдо усвоив со школьного детства:

Мёртвые сраму не имут"») [9].

Важно отметить, что во второй половине ХХ в. зарубежные писатели часто обращались к теме Второй мировой, и позиция автора, как правило, зависела от того, какую роль в этой войне сыграли его соотечественники. В мировой прессе была проведена параллель между романами М. Зусака и Курта Воннегута. Курт Воннегут, американский писатель немецкого происхождения, принадлежал к числу тех (в США), кто изображал войну несколько юмористически (ведь для Америки эта война была больше коммерческой операцией). Но даже у К. Воннегута есть эпизоды поистине героического отстаивания заслуг Советского Союза в этой войне – и это при всей патриотической настроенности героя. Здесь мы имеем в виду эпизод из романа «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (1969), когда американских военнопленных в Германии (за два дня до разрушения Дрездена) посетил некий Кэмбл - американец, ставший нацистом. «Кэмбл стал предлагать американцам всякую еду: бифштексы с картофельным пюре с подливкой, мясные пироги – все будет, как только они согласятся вступить в «Свободный американский корпус».

– А как только разобьем русских, вас репатриируют через Швейцарию.

Все молчали.

– Все равно, раньше или позже вам придется драться с коммунистами, – сказал Кэмбл.   – Так не лучше ли сейчас разделаться с ними сразу?

И вдруг выяснилось, что Кэмблу эти слова даром не пройдут – Бедный старый Дарби, школьный учитель, обреченный на смерть, с трудом поднялся на ноги – и тут настала лучшая минута его жизни. В нашем рассказе почти нет героев и всяких драматических ситуаций, потому что большинство персонажей этой книги – люди слабые, беспомощные перед мощными силами, которые играют человеком. Одно из самых главных последствий войны состоит в том, что люди в конце концов разочаровываются в героизме. Но в ту минуту старый Дарби стал героем.

…И Дарби взволнованно заговорил об американской конституции, обеспечивающей свободу, и справедливость, и всяческие возможности, и честную игру для всех. Он сказал, что нет человека, который с радостью не отдал бы жизнь за эти идеалы.

Он говорил о братстве американского и русского народов, о том, как эти две страны изничтожат нацистскую чуму, которая грозится заразить весь мир [1].

Напомним, что это лишь эпизод, который почти не нарушил общую ироническую тональность романа К. Воннегута, однако был важен для определения объективности авторской позиции.

У М. Зусака же страна-освободитель не была удостоена и эпизода.

И здесь вновь обратимся к тревожным сигналам, обозначенным Е.А. Ясаковой: «Современные педагоги, школьники и студенты активно пользуются материалами «Arzamas», и подобной интерпретации произведений художественной литературы на военную тему придерживаются многие читатели. Поэтому вряд ли случайно в средствах массовой информации раздаются голоса, что пришло время, и потомки жертв и палачей должны объединиться в общем поле памяти и простить друг другу все. При этом к фашистским палачам и жертвам относят палачей и жертв так называемых тоталитарных режимов, имея в виду, прежде всего, сталинскую эпоху советского периода. В итоге фашистская Германия из позиции палача постепенно переходит в позицию жертвы. И наоборот. Так как же говорить о войне и о Победе с детьми и подростками? В интервью «Память и политика: как говорить с подростками о войне», которое дал популярному интернет-журналу «Папмамбук» Илья Бернштейн, отвечая на вопрос, почему он решил переиздать книги, посвященные Великой Отечественной войне, ответил: «… в нашем обществе сегодня очевидно нарастает политическое противостояние разных сил». <…> Тема Великой Отечественной войны становится политическим оружием. Учителям литературы и библиотекарям, по мнению И. Бернштейна, «свойственно одно из двух настроений. Первое: все, что написано о войне, несет на себе печать советской доктрины и потому вызывает отторжение. Второе: книги, в которых сконцентрированы человеческая боль и трагические переживания, – излишне травматичны. И педагогам это не нравится. Они предпочитают на таких книгах внимание не заострять. <…> При этом необходимо помнить и о том, что пятнадцати – семнадцатилетние подростки весьма критически относятся к предлагаемой им готовой интерпретации хрестоматийных произведений, они протестуют против подавления их самостоятельности в области литературы, и прежде всего это касается выбора текстов для чтения. Ситуация, когда педагог навязывает в качестве образца какую-то книгу, может стать весьма проблематичной, так как рождает либо банальное нежелание читать, либо такое явление, как двоемыслие. Также необходимо принять во внимание и тот факт, что «на рубеже любых веков происходит распадение «цепи времен»… Культурная память перестает функционировать, что называется приватно: то, что мог передать дед сыну и внуку, правнуком как актуальная для него ценность уже воспринято не может». В связи с этим педагоги должны быть готовы к непростому разговору о новых книгах, которые оказываются в круге чтения старших школьников» [12, с. 68-69]. От себя добавим: и студентов, поскольку в школе зарубежная литература практически не преподается, даже в рамках внеклассного чтения, а на филологических факультетах вузов входит в учебный план.

Выводы. В связи с выше поставленной проблемой основой патриотического воспитания, на котором делает акцент нынешняя государственная политика не только в средней, но и в высшей школе, на занятиях по истории зарубежной литературы должна, во-первых, стать формула: патриотизм — это любовь к своей стране, а не ненависть к чужой. Во-вторых, целесообразно зарубежную литературу (в т.ч. современную) преподавать в контексте русско-зарубежных связей, а также сквозь призму сравнительного анализа произведений отечественных и зарубежных авторов, используя проблемный подход, что будет способствовать также критическому (аналитическому) мышлению.  Что касается практического применения результатов исследования, целесообразно для студентов-словесников разработать коллоквиум (6 академических часов) на тему «Тема второй мировой войны в русской и зарубежной прозе», привлекая материал как отечественной, так и зарубежной прозы.

About the authors

Ella A. Radaeva

Author for correspondence.
Email: ellrad@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0003-4209-1951

Candidate of Philology, Associate Professor of the Department of Russian and Foreign Literature and Methods of Teaching Literature

References

Supplementary files