The mythologeme of path in A. Orlov’s poetic book “The resurgent sun”: a culturological commentary

Full Text

Введение. Для русского космо-психо-логоса, по меткому наблюдению культуролога Г.Д. Гачева, одной из основных доминант является наша путь-дорога, символизирующая постоянное движение за календарь (см. цветаевское из поэмы «Автобус»), «от порога в бесконечность по горизонтали равнины» [2, с. 27]. Это своего рода культурологическое априори, которое нельзя понять рационально, поскольку наше поле, равнина по своей природе теографичны. В.П. Океанский пишет об апофатике русской равнины: «Бескрайняя равнина — жестовое указание на со-присутствие за-предельности, оптическая распахнутость и вместе с тем световая матрица неприступной ночи. Можно говорить о своеобразной теографии русского ландшафта, о “естественном” апофатизме равнины…» [7, с. 241]. Онтологически важен момент трансформации дороги в путь. Так, в стихотворении А.С. Пушкина «Зимняя дорога» это выразительно представлено, когда зимняя дорога превращается в санный предсмертный путь героя (в конце стихотворения появляется лексема «путь», а символически, онтологически также становится значимым молчание ямщика на этом пути [3; 8]). Такие культурологические априори составляют ноуменальную сферу русской словесности. Исследователи Д.К. и Л.В. Богатыревы так описывают этот процесс в культуре: культурные универсалии «выступают по отношению к конкретным культурным практикам в качестве своего рода априорных условий, хотя это apriori не логические, а культурологические» [1, с. 250], их можно постичь ноуменально, на уровне высокой идеи. В этой связи можно говорить даже не о мифологеме пути, а шире — об эйдологии поиска «иного царства» в русской культуре, который характерен и для волшебной сказки (сюжет путешествия в «иное царство»), и для поэзии, чье художественное бытие инспирировала фольклорная традиция.

История вопроса. В русском варианте логоцентризма поэт всегда энтелехийно причастен другим эпохам. Художественное авторское слово генетически связано с устным народным творчеством. По меткому наблюдению литературоведа М.Ч. Ларионовой, в России среди больших художников слова нет нефольклорных писателей (см. подробнее размышления ученого о прозе реалиста А.П. Чехова [5, с. 287]). Современная поэзия, несмотря на свою экспериментальность, некоторый постмодернистский характер, все-таки тоже существует в лоне русской поэтической традиции, и, кажется, в первую очередь эстетики и поэтики Серебряного века. Это вполне объяснимо эонически: последние представители некалендарного XX в., А. Ахматова и Б. Пастернак, умерли в 1960-е годы. Онтологически нам еще близко это время, культура начала минувшего века.

Методы исследования. Изучение мифологемы пути в русской словесной культуре, под которой мы понимаем синтез фольклора и литературы, требует онтогерменевтического подхода, целостного анализа художественного произведения, которое создается и существует в пределах национальной топики, космо-психо-логоса: важны теография пространства (бином путь-дорога), фольклорная традиция, имплицитно и эксплицитно проявляющаяся в данном случае в творчестве современных писателей.

Результаты исследования. Новая книга современного русского поэта А. Орлова «Ожившее солнце» получила ряд откликов от маститых литераторов в критике (В. Петров, В. Кирюшин), в которых единогласно отмечается устремленность лирического героя в прошлое, оказывающееся энергообразующим, стрежнеобразующим для всего сборника [10]. Книга открывается стихотворением, для которого важен архетип пути-дороги:

 

Я говорил в тиши с пустой дорогой,

Что есть во мне, и в ней, и в нас двоих.

Она казалась мне вдовой убогой,

Деливший всех на мертвых и живых.          [9, с. 11]

 

Дорога всегда потенциально опасный топос, поскольку соединяет мир живых и тот свет. Однако лирический герой не боится следовать этой дорогой, превращающейся для него в путь:

 

И я по ней иду — и шаг за шагом

Растрачиваю время, а потом

За лесом, за полями, за оврагом

Исчезну на рассвете вековом.      [9, с. 11]

 

Здесь поэт тоже архетипически и даже этнографически точен. По наблюдениям фольклориста С.Ю. Неклюдова, в русском фольклоре край леса, поля и т. д. является потенциально опасным местом, пограничным [6]. В этом стихотворении трижды выделена эта граница — за лесом, за полем, за оврагом, то есть за пределом видимого.

В стихах А. Орлова встречаем много глаголов движения, неуклонно направленного на поиск «иного царства». Так, во втором стихотворении сборника наблюдаем:

 

И я шел напролом по неровностям луж,

Не терпел сам к себе оговорок.

И меня осуждала пытливая глушь

Под присмотром волков и тетерок. [9, с. 12]

 

Интересно с архетипической точки зрения то, что лирический герой следует своему инициационному пути и днем, и ночью в любое время года:

 

Разделять с ним священные яви,

Доверять ему звездные сны

И молиться в столетней дубраве,

Где слова преподобных слышны?                                  

Что он может? Он краток и мелок,

И в слезах его мой дождевик...

И в грушовой тиши скороспелок

Он к траве, не прощаясь, приник.

Наши с ним разойдутся дороги,

Он забудет о встрече со мной.

Впереди будут ждать солнцепеки

И языческий дух колдовской. [9, с. 16]

 

Этот путь сопровождают и ветер, и дождь, и засуха, и снег (ср. с пушкинской зимней дорогой и поисками сказочного героя царевича Елисея, которому помогают разные стихи и светила):

 

Мне досталась ты задарма

Без торговли, грызни, вопросов.

Ты теперь — лишь моя зима,

От снежинок и до торосов. [9, с. 79]

 

По законам ритуальной логики, инициационный путь, поиск «иного царства», всегда связан с обретением или сакральных знаний, или вещей невесты, или волшебного предмета. Середину этого пути знаменует мировая ось, мировая гора, к которой стремится культурный герой. Что же ищет лирический герой книги А. Орлова?

Название сборника «Ожившее солнце» весьма показательно, семантически заряжено: солнце для русского человека выступало главной доминантой в архаической культуре, что выразилось в обрядовом комплексе космического годового цикла, символах коловорота. Но знаменательно то, что большинство ударных стихотворений книги посвящено зиме, преодолению зимних дней. Сердцевину поэтического сборника, на наш взгляд, составляет стихотворение «В полях горит великая звезда...», расположенное после «Ростепели»:

 

Прощенье я услышу, но когда?

Мне кажется, во тьме неугасимо

Горит звезда, и звуков чистота

Исходит от полета Серафима.

Откроют в полночь райские врата —

И я увижу Господа Живого,

И ангелов. И, под рукой Христа,

Сидящего на облаке Рубцова.       [9, с. 80]

 

Здесь проявляется энтелехийное начало поэзии А. Орлова, для которого поэзия соединяет прошлое и настоящее, является той звездой, солнцем, освещающим путь художника. В этом отношении показательно на типологическом уровне творчество А. Галича, у которого в известном цыганском романсе А. Блок как Бог. У А. Орлова Рубцов как Христос сидит на облаках и ждет своих собратьев по перу в небесной канцелярии. Прием не новый в литературе, но дело здесь не столько в фонетической игре, сколько в отношении самого поэта к искусству слова. Поэзия, по меткому наблюдению В.В. Кожинова, соединяет мир дольний и горний, как бы прошивая наше бытие и инобытие: «…поэзия же схватывает то органическое единство внешнего и внутреннего, в котором и осуществлены живая жизнь и живой смысл явления, уходящие корнями в бесконечность Вселенной» [4, с. 83]. Конечно, образ солнца трансформировался в современной поэзии, и это неудивительно, поскольку сегодня люди становятся все больше метафизически отрешенными, трансцендентное отношение к бытию угасает. Солнце может быть и черным, как у М.А. Шолохова, И.С. Шмелева, и вчерашним, как у О. Мандельштама, и мертвым, как у А. Орлова:

 

И солнца луч мертворожден,

И холод нагнетает пытки.

И все же требует подпитки

Листва, спадающая с крон. [9, с. 106]

 

Однако заканчивается мифологический путь героя новой книги А. Орлова все-таки спасением, итогом которого становится прорыв от тьмы к свету, который характерен и для русской волшебной сказки, и для поэтической традиции XIX в.:

 

Вокруг — движенье новых рас,

И время строит казематы.

И смерти крепкие обхваты

Знакомы нам не в первый раз —

Нас поджидает час расплаты.

Но, силы обретая в храме,

В объятьях многоликих свеч,

Мир предстает — широкоплеч…

И слышно, как над всеми нами

Царит Желающий сберечь. [9, с. 130]

 

Выводы. Мифологема пути является стержневой для русского космо-психо-логоса. В русской сказке истинный путь перед героем открывается, когда он находится в пороговой ситуации и истинно ищет волшебный предмет, чудесную невесту и т. д. Этот путь связан с жизнециклом человека, он пролегает между жизнью и смертью. Современная русская литература не порвала связей с традициями, и в ней также мифологема пути является доминантной. Показательна в этом отношении поэтическая книга А. Орлова «Ожившее солнце», в которой лирический герой странствует по всем сезонам, наблюдая то зимние, то летние картины русской природы, следуя за солнцем. У поэта образ солнца, то мертвого, холодного, то живого, также связан с мифологемой пути. Можно поставить вопрос в ритуальном плане о коловороте, о хороводном движении, которое в стихах А. Орлова захватывает всех, кто оказывается на пути лирического героя, — в этом проявляется соборность русской культуры. Через призму фольклорной традиции и герменевтику архаической русской культуры мы иначе смотрим на современную поэзию, в которой выразилась вертикальная трансмиссия культуры.

About the authors

Marianna A. Dudareva

Peoples' Friendship University of Russia

Author for correspondence.
Email: marianna.galieva@yandex.ru

PhD in Philology, Doctor of Culturology, docent of the Department of Russian language no. 2 of the Institute of the Russian language

Russian Federation, Moscow

Daria A. Aripova

Irkutsk National Research Technical University

Email: aripovad@mail.ru

Candidate of Philology, Associate Professor, Head of the Department of Foreign Languages № 2

Russian Federation, Irkutsk

References

Supplementary files