Tatyana’s Dream as A Foreshadowing of Onegin’s Death

Cover Page

Cite item

Full Text

Abstract

Object of the article: Tatyana's dream in the novel in verse by A. S.  Pushkin "Eugene Onegin" (EO, V, XI-XXI).  Subject of the article: the poetics of Tatyana’s dream.  Purpose of research: discovering the role of the dream in the compositional structure of the novel.  Results: the author argues that the final scene of Tatyana’s dream, in which Onegin kills Lensky with a knife, is, in fact, a covert foreshadowing of the symbolic death of Onegin himself at the end of the novel (EO, 8, XLVIII, 1-10).  The motif of the protagonist's death is concealed in the letter-sound pattern of the text that contains an anagram of the word knife (nozh). Tense repetition of sounds н-ж-ш (n-zh-sh) throughout the novel creates a connection between the erotic motif in the stanzas devoted to praising women's "legs" (nozhki) and the motif of death from a "knife" (nozh) strike. An echo of the motif of women's "legs" (nozhki) in Tatyana's prenuptial dream ("To v hrupkom snege s nozhki miloj / Uvjaznet mokryj bashmachok") acoustically foreshadows the appearance of a long "knife" (nozh), which has a double meaning: as a murder weapon and a phallic symbol. In the final scene of the novel, the motif of legs [noshki] and the motif of the knife [nosh] are unexpectedly combined in a sound pun “no shpor nezapnyj zvon razdalsja” (8, XLVIII) in which the knife [nosh] is phonetically connected with the spur [no-shpor] that is a metonymic replacement of the foot. Field of application: literary criticism, Pushkin studies, teaching Russian literature of the 19th century.  Conclusion: Tatyana's dream contains not only an obvious foreshadowing of the real death of Lensky in a duel, which has been repeatedly mentioned in Pushkin studies, but also a covert foreshadowing of Onegin's symbolic death. The possibility of this alternative semantic interpretation of the dream is based on the sound pattern of the text (repetitions, anagram). 

Full Text

Введение. О сне Татьяны в романе «Евгений Онегин» (ЕО, V, XI-XXI) написано много, в том числе ведущими пушкинистами. Выявлена его богатая психологическая и историко-литературная подоплека [5, с. 265-268], но более всего сказано о его фольклорном, ритуальном и мифологическом подтексте. Между тем, важность роли сна Татьяны в композиционной структуре романа подсказывает перенос акцента с историко-литературной, психологической и фольклорной подоплеки на собственно поэтический модус.

Метод исследования: работа опирается на структурно-семантический подход, нацеленный на рассмотрение сна во взаимосвязи его структуры и смысла.

История вопроса. Первые литературоведческие истолкования сна Татьяны относятся к концу XIX века [7].  История его интерпретации изложена в статье [16, с. 487-503]. В работе Ю.М. Чумакова [14, с. 104] дан основной список имен выдающихся литературоведов, писавших о сне. Итог предыдущих исследований подведен в [10, с. 145-155].

Предвестие смерти Ленского. Стало общим местом говорить о пророческой роли сна Татьяны: «Пушкинисты <…> всегда писали о связях «Сна Татьяны» и романа, отмечая, как правило, предварение будущих событий фабулы» [14, с. 172]. Пророческую подоплеку сна можно разделить на две части: первую связывают с будущим замужеством Татьяны (медведь / Онегин в роли жениха), вторую - с убийством Онегиным Ленского. Нас интересует прежде всего эта вторая составляющая. В критике считается, что сон служит предвестием убийства Ленского на дуэли: «во сне Татьяны <...> есть предвидение факта, не поддающегося рассудочному толкованию: предвидение убийства Ленского Онегиным» [2, с. 94]. Предлагалась и психологическая трактовка: «Вещий сон Татьяны <…> не только предвещает убийство Онегиным Ленского, но и заставляет героиню смутно осознать сущность того, отнюдь не бесплотного чувства, которое питает она к Онегину» [8, с. 195]. Тезис о сне как предвестии дуэли, повторен в другой работе: «… очевиден пророческий смысл сна: в нем предсказывается центральный трагический эпизод романа - убийство Онегиным Ленского» [6. с. 218-222]. Соображение о более сложной композиционной роли сна Татьяны, чем предвестие дуэли, было высказано в раннем исследовании: «Значительная по своей величине часть — эпизод сна Татьяны — не может быть объяснена как случайно разросшийся прием предварения: она несет в себе обязанности гораздо более сложные и, с точки зрения архитектуры романа, вполне целесообразна» [11, с. 308]. На сегодняшний день сон как предвестие смерти Ленского на дуэли остается в пушкинистике общепринятым постулатом.

Предвестие смерти Онегина. В настоящей работе предлагается трактовка сна Татьяны, согласно которой в нем заключено не только очевидное предвестие реального убийства Онегиным Ленского на дуэли, но и скрытое предвестие символической смерти самого Онегина в финале романа.

Результаты исследования. Принципиальное различие между смертью Ленского в сне Татьяны и его реальной гибелью обусловлено тем обстоятельством, что на дуэли Онегин убивает его выстрелом из пистолета, а в сновидении - ударом ножа. Такая смена орудия убийства одного и того же персонажа сначала в сновидении, потом – наяву, не может быть случайной. По существу, мы имеем дело с двумя убийствами Ленского. Покажем, что появление мотива ножа в сне Татьяны имеет содержательный смысл в сюжете.

Анаграмма. Рассмотрим звуко-буквенный узор финального эпизода сна Татьяны, в котором Онегин убивает Ленского (буквы в тексте выделены нами для более наглядной демонстрации звукописи, - В.П.).

Спор громче, громче; вдруг Евгений

Хватает длинный нож, и вмиг

Повержен Ленский; страшно тени

Сгустились; нестерпимый крик

Раздался... хижина шатнулась…

И Таня в ужасе проснулась….

(ЕО 5, XXI, 1-6).

Бросается в глаза продергивание через всю строфу звуков «н, ж, ш», перестановка которых в разных словах в комбинации с «о» образует слово нож. Таким образом, ключевое слово сцены, обозначающее орудие убийства (и служащее знаком смерти) зашифровано в анаграмме. Под анаграммой понимается перестановка букв в слове или в нескольких словах в любом порядке, образующая новое слово [3, с. 165]. Появление ножа в сцене убийства подготовлено звукописью в первой части сна Татьяны: «Медведь промолвил: здесь мой кум: / Погрейся у него немножко!» (в наречие немножко «вмонтировано» существительное - нож, - В.П.). Заметим, что предвестия, выраженные с помощью звукописи, характеризует весь текст сна Татьяны. Например, звуки в строке: «Другой с петушьей головой» предвещают приход на именины Петушкова - «Уездный франтик Петушков»; «Там карла с хвостиком» - появление Харликова - «С семьей Панфила Харликова»; «Вот рак верхом на пауке» - приезд Трике - «Приехал и мосье Трике». [1, c. 178-192].

Звуковой узор. Теперь присмотримся к звуко-буквенному узору финальной сцены романа (в скобках нами выделены повторяющиеся буквы и звуки, которые при перестановке образуют анаграмму слова нож, - В.П.):

Она ушла. Стоит Евгений, ([о-н-ш] = нож)

Как будто громом поражен. ([параж`он] = нож)

В какую бурю ощущений

Теперь он сердцем погружен! ([пагруж`он] = нож)

Но шпор незапный звон раздался, ([ношпор] = нож)

И муж Татьянин показался, ([ш-н-н-о] = нож)

И здесь героя моего,

В минуту, злую для него,

Читатель, мы теперь оставим,

Надолго… навсегда…

(ЕО 8, XLVIII, 1-10)

Насыщение текста финальной сцены романа звуковыми повторами «н, ж, ш» снова образует анаграмму слова нож, связанного в сне Татьяны со смертью. Страдательные причастия «поражен» и «погружен», обозначающие обездвиженное состояние Онегина в концовке, фонетически перекликаются с причастием «повержен», которое обозначает смерть Ленского в сне. При прочтении последнего слога всех трёх слов справа налево [жон] звучит слово нож.

Шпора генерала. Изощренным образом мотив ножа закамуфлирован в звуковом узоре строки «Но шпор незапный звон раздался», первые три буквы которой звучат как [нош] - нож. Этот прием напоминает разновидность звуковой игры, которую А.С. Пушкин однажды использовал во фразе: «Детина полуумный лежит на диване» - «Дети на полу, умный лежит на диване» [12, с. 13-14].

Нож в сердце. Мы показали, что мотив ножа, связанный с темой смерти в сне Татьяны, неожиданно вновь читается в звуковой партитуре финальной сцены романа. Мотив повторяется в двух узловых точках сюжета, что допускает его интерпретацию: в первом случае – как предвестия, а во втором – как актуализацию этого предвестия. Прием предвестия обычно характеризуется реализацией иносказания в буквальном смысле. В данном случае ситуация обратная: «реальное» событие - убийство ножом (хотя и происходящее в сновидении) актуализируется в основном действии в иносказательной форме. В финальной сцене романа спрятанный в анаграмме мотив ножа ассоциируется с символической гибелью Онегина. Обрыв повествования содержит намек на конец главного героя, оставляя простор для воображения пушкинистов. Иногда художники и режиссеры пытаются выразить скрытый замысел автора: в финале балета «Онегин» в постановке Бориса Эйфмана оскорбленный муж засаживает главному герою под сердце острый нож [13, с. 15].

Дон Гуан. Идея о вероятной смерти героя в результате столкновения с неожиданно «показавшимся» мужем Татьяны высказывалась ранее [9, с. 79]. Заключительную сцену романа также сопоставляли с гибелью Дон Гуана в «Каменном госте»: «Удар грома (пусть метафорический), звон шпор <…>, злая минута и оставление навсегда - едва ли не полный, хотя и собранный по частям, эквивалент картины гибели Дон Гуана» [4, с. 41].

Ножки и нож. Звуко-буквенный узор, сотканный с помощью продергивания через текст согласных «н, ж, ш», образует неожиданную перекличку мотива ножа с мотивом женских ножек. Эта перекличка образует ассоциативную связь между эротической темой, выраженной мотивом женских ножек, и темой смерти, выраженной мотивом ножа. Звукопись в строфах о ножках фонетически предвещает появление ножа в сне Татьяны. Приведем строки, характеризующие звуковую оркестровку мотива (в скобках нами выделены согласные, входящие в состав слов ножки и нож):

Театр уж полон; ложи блещут; (ш-н-ж)

И, взвившись, занавес шумит. (ш-н-ш)

Блистательна, полувоздушна, (н-ш-н)

Смычку волшебному послушна, (ш-н-ш-н)

Толпою нимф окружена, (н-ж-н)

Другою медленно кружит, (н-н-ж)

Звуковая подготовка мотива женских ножек повтором звуков н-ж-ш завершается ее реализацией в последней строке строфы, в которой подспудно звучит и слово нож [нош]: «И быстрой ножкой ножку бьет». (ЕО 1, XX). Тот же прием звуковой подготовки слова ножки повтором н-ш-ж слышится в последующих строфах:

 

Вот наш герой подъехал к сеням; (н-ш-н)

Швейцара мимо он стрелой (ш-н)

Вошел. Полна народу зала; (ш-н)

Кругом и шум и теснота; (ш-н)

Бренчат кавалергарда шпоры; (н-ш)

Летают ножки милых дам; [нош]

(ЕО 1, XXVIII)

 

Я много жизни погубил! (н-ж)

Люблю я бешеную младость, (ш-н)

Люблю их ножки; только вряд [нош]

Три пары стройных женских ног. (ж-н-н)

Две ножки…[нош]

(ЕО 1, ХХХ)

Фаллический символ. Отголосок мотива женских ножек в сновидении Татьяны («То в хрупком снеге с ножки милой / Увязнет мокрый башмачок» - 5, XIV) акустически подготавливает появление в действии ножа, который выступает не только орудием убийства, но и фаллическим символом. Эротическая подоплека финальной сцены сна, где Татьяна на скамье «чуть жива лежит» и с ужасом наблюдает за тем, как Онегин «хватает длинный нож», выявляется в контексте женской символики «двери», в которую «украдкою глядит» Онегин: «Онегин за столом сидит / И в дверь украдкою глядит…» (8, XVII) В то время, как Татьяна «И любопытная теперь / немного растворила дверь …» (5, XVIII). И далее: «Татьяна силится бежать: / <…> / Не может; дверь толкнул Евгений: / И взорам адских привидений / Явилась дева» [15, с. 503-504]. Картина пробуждения Татьяны в момент «нестерпимого крика» имеет очевидный эротический подтекст, аранжированный чередованием звуков ж-н-ш, образующих в сочетании с о анаграмму слова нож (ср. «длинный нож» Онегина):

Повержен Ленский; страшно тени (ж-н-н-ш-н-н)

Сгустились; нестерпимый крик

Раздался... хижина шатнулась… (ж-н-ш-н)

И Таня в ужасе проснулась….  (н-ж-н)

(5, XXI)

Башмачок и сапог. В финальной сцене романа мотив ножек и мотив ножа неожиданно совмещаются в упомянутом выше звуковом каламбуре «но шпор незапный звон раздался» (8, XLVIII). Здесь фонетически соединены нож [нош] и шпора [ношпор], которая служит метонимической заменой ноги. Подспудно слышится и перекличка между башмачком на женской ножке Татьяны («То в хрупком снеге с ножки милой / Увязнет мокрый башмачок» - 5, XIV) и сапогом на мужской ноге ее мужа, поскольку шпоры крепятся именно на этом виде обуви. Вместо эфемерной ножки Татьяны, о которой привидевшийся ей в предбрачном сне «жених»-Онегин сказал «Мое!» (5, XX, 1), наяву перед Онегиным материализуются ноги ее мужа-генерала, чье появление предваряется «звоном шпор». Виртуальный контраст между ножкой милой Татьяны и ногами ее мужа (в сапогах со шпорами) имеет предвестие в первой главе: «Бренчат кавалергарда шпоры; / Летают ножки милых дам» (ЕО 1, XXVIII).

Выводы. Сон Татьяны заключает в себе не только явное предвестие реальной гибели Ленского на дуэли, что многократно отмечалось в пушкинистике, но и скрытое предвестие символической смерти Онегина в финале. Мотив ножа, связанный с темой смерти в сне Татьяны, обретает неожиданное звучание в заключительной сцене романа, в которой он зашифрован в анаграмме. Вероятность подспудной семантической интерпретации сна Татьяны как предвестия гибели Онегина обусловлена звуковой организацией текста (повторы, анаграмма). Звуко-буквенный узор «Евгения Онегина» содержит подспудные смыслы, обнаружение которых становится возможным при углубленном всматривании и вслушивании в текст.

Автор признателен С.М. Грачевой, О.Б. Заславскому, Н.Я. Троицкому и Дану Уитмену за стимулирующее обсуждение и ценные советы.

×

About the authors

Vladimir I. Pimonov

GITR Film & Television School

Author for correspondence.
Email: ivpet65@mail.ru

Ph.D in Philology, Professor Emeritus

Russian Federation, Moscow

References

  1. Gerbstman, A. I. Zvukopis' Pushkina (Pushkin's Sound Pattern) // Voprosy literatury (Problems of Literature). – M.: 1964. – № 5.
  2. Gershenzon, M. O. Sny Pushkina (Pushkin’s Dreams) // Pushkin. Sb. 1. – M., 1924. – 385 s.
  3. Davydov, S. S. Zvukovoe hozjajstvo Pushkina (Pushkin’s Sound World) // Stanford Slavic Studies. Volume 35. Russian Literature and the West. A Tribute for David M. Bethea, part 1. – Stanford, 2008. – 356 p.
  4. Zholkovskij, A. K. K opisaniju smysla svjaznogo teksta (On the description of the meaning of the connected text). VI : Ch. I / Predvaritel'nye publikacii (Preliminary Publications) / Institut russkogo jazyka AN SSSR. Problemnaja gruppa po jeksperi-mental'noj i prikladnoj lingvistike (The Institute of the Russian Language of the Academy of Sciences of the USSR. A research group on the experimental and applied linguistics). Vypusk 76. – M.: 1976. – 48 s.
  5. Lotman, Ju. M. Roman A.S. Pushkina «Evgenij Onegin». Kommentarij (A.S. Pushkin’s Novel ”Eugene Onegin”. Commentary). – L.: Prosveshhenie, 1983. – 416 s.
  6. Matjushenko, A. G., Pankov F. I. Son Onegina (k voprosu o zerkal'nosti kompozicii romana v stihah A.S. Pushkina) (Onegin’s Dream (on the problem of a mirror composition of the novel). Sbornik: Slovo. Grammatika. Rech'. (Collection: Word – Grammar – Speech) Vyp. VII: Sbornik nauchno-metodicheskih statej po prepodavaniju RKI (A Collection of scientific-methodological papers on teaching RKI) . Tom 7. – M.: MGU, 2005. – 240 s.
  7. Miller, V. F. Pushkin, kak pojet-jetnograf: s prilozheniem neizdannyh narodnyh pesen, zapisannyh A. S. Pushkinym (Pushkin as a Poet-ethnographer: with a supplement of the unpublished folk songs, put down by A.S. Pushkin) / [soch.] prof. Vsevoloda Millera (writings of professor Vsevolod Miller). – M., 1899. – 63 s.
  8. Ospovat, L. S. «Vljublennyj bes»: Zamysel i ego transformacija v tvorchestve Pushkina 1821—1831 gg («The Devil in Love”: The Idea and its Transformation in work of Pushkin in 1821-1831) // Pushkin: Issledovanija i materialy / AN SSSR. In-t rus. lit. (Pushkin Dom). (Pushkin: Research and Materials / The Academy of Sciences, USSR.The Institute of the Russian Literature (The Pushkin House). T. 12. — L.: Nauka, 1986. – 464 s.
  9. Pimonov, V. I. Chto stalos' s Oneginym? Pojetika finala pushkinskogo romana (What Happened to Onegin? The Poetics of the End in Pushkin’s Novel) // Izvestija Samarskogo nauchnogo centra Rossijskoj akademii nauk. Social'nye, gumanitarnye, mediko-biologicheskie nauki (Izvestiya of the Samara Science Centre of the Russian Academy of Sciences. Social, Humanitarian, Biomedical Sciences). – 2022. – Т. 24. – № 85. – S. 78-83.
  10. Popovich, T. A.S. Pushkin v dialoge s drugim (A.S. Pushkin in a Dialog with the Other). – Nizhnij Novgorod: Izd-vo Nizhegorodskogo gosuniversiteta, 2018. – 253 s.
  11. Samarin, M. P. Iz marginalij k «Evgeniju Oneginu». Mesto i rol' sna Tat'jany v kompozicii «Evgenija Onegina» (From the Notes on ”Eugene Onegin”. The Place and Role of Tatyana’s Dream in the composition of “Eugene Onegin”) // Naukovi zapiski naukovodoslidchoï katedri istoriï ukraïnskoï kul'turi (Scientific Notes of the Scientific-research Department of the History of the Ukrainian Culture). – 1927. – № 6. – 487 s.
  12. Fedin, S. N. Ravnobukvicy (Pantogramms) // «Tit». – 2001. – № 11. – S. 13-14.
  13. Fedorchenko, O. Nozh v serdce Onegina (The Knife in the Heart of Onegin). Gazeta “Kommersant” (“Commersant” newspaper). – № 40. – 06.03.2009.
  14. Chumakov, Ju. M. Son Tat'jany kak stihotvornaja novella (Tatyana’s Dream as a Short Story in Verse) // Chumakov Ju. N. Stihotvornaja pojetika Pushkina (Pushkin’s Poetics in Verse): Sb. – SPb.: Gosudarstvennyj Pushkinskij teatral'nyj centr v Sankt-Peterburge, 1999. – 432 s.
  15. Gregg, R. A. Tat'yana's Two Dreams: The Unwanted Spouse and the Demonic Lover // The Slavonic and East European Review. – 1970. – Vol. 48. – No. 113.
  16. Matlaw, R. E. The Dream in «Yevgeniy Onegin», with a Note on "Gore ot Uma" // The Slavonic and East European Review. – 1959. – Vol. 37. – No. 89.

Supplementary files

Supplementary Files
Action
1. JATS XML

Copyright (c) 2023 Pimonov V.I.

Creative Commons License
This work is licensed under a Creative Commons Attribution 4.0 International License.

This website uses cookies

You consent to our cookies if you continue to use our website.

About Cookies