ТЕЛЕГИН, РОЩИН И СТРУКОВ. ФАМИЛИИ ГЕРОЕВ КАК ЭЛЕМЕНТ «САМАРСКОГО КОДА» В ТРИЛОГИИ А.Н. ТОЛСТОГО «ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ»

Полный текст

Введение. Читателю толстовской трилогии «Хождения по мукам», хорошо знакомому с самарской географией, совершенно очевидно, что сфера «самарского текста» в трилогии, гораздо шире, чем сфера одних только городских локаций, и что близкая и хорошо знакомая Толстому самарская география проникла, например, в такую область, как фамилии героев. Покажем это на примере нескольких персонажей - главных и второстепенных. Методы исследования: В этом нам помогут метод контекстного анализа, а также структурно-семиотический и герменевтический методы анализа и интерпретации художественных текстов. История вопроса. Отметим, что исследователи толстовской трилогии и ранее обращали внимание на имена и фамилии её главных и второстепенных героев, пытаясь рассмотреть в них один из ключей к художественному коду «Хождения по мукам», однако самарские контексты этого произведения самарца А.Н. Толстого ещё никогда и никем не были не только проанализированы, но даже и намечены. Результаты исследования. Нет смысла говорить о том, как важна для трилогии фигура Ивана Ильича Телегина. Но откуда взялась его несколько неожиданная фамилия? Откроем «Самарскую газету» за четверг, 14 марта 1902 года и в рубрике «Происшествия» прочтем такую заметку под названием «Бежавшие арестанты»: «8 марта из квартиры пристава 1-го стана в г. Самаре были отправлены в уездную полицию трое цыган в сопровождении рассыльного и одного десятского, от которых они бежали и до сих пор нигде не найдены. Цыгане и их провожатые заходили по дороге в казёнку, после чего десятский от них по какому-то случаю отстал, а затем компания зашла в гостиницу Телегина, где цыгане взяли бутылку водки. Во время распития двое цыган незаметно ушли, а когда рассыльный с оставшимся цыганом пошли их разыскивать на толчке, то последний, дав несколько тумаков рассыльному и вырвав у него разносную с пакетом, тоже скрылся» [7, с. 4]. Появление гостиницы Телегина в самарской хронике было, скорее всего, не первым и точно - не последним. В марте 1911 года «Самарская газета для всех» сообщила о том, что «содержатель гостиницы Телегин ходатайствовал перед железной дорогой о разрешении ему высылать на станцию комиссионера для встречи и приглашения пассажиров в гостиницу, но ходатайство это особым комитетом при Самаро-Златоустовской железной дороге отклонено» [9, с. 4]. Но, несмотря на эту неприятность, гостиничный бизнес Телегина, как можно понять из тех же газет, процветал, и уже полтора года спустя «Голос Самары» писал о том, что «гостиницы Телегина и Перова, эти так называемые самарские “парламенты”, день ото дня приобретают особенно оживлённый вид» [5, с. 4]. Революция и другие, связанные с ней, события далеко не сразу поколебали процветающий бизнес Телегина, хоть и внесли в него свою долю беспокойства. В конце июня 1918 года на страницах «Вечерней зари» появилось следующее сообщение под заголовком «Обыски и аресты»: «За сутки 25 и 26 июня были произведены обыски в номерах Телегина в доме № 121 по Предтеченской улице и в доме № 125 по Саратовской улице в квартире 11» [1, с. 3]. И совсем беспокойной была для постояльцев Телегина ночь с 18-го на 19-е июля того же, 1918 года, о чём рассказало своим читателям «Волжское слово»: «В контрразведку поступило донесение, что в номерах Телегина (подозрительных ещё во времена большевиков) хранится оружие и что в подвале находится пулемёт, оружие и награбленное имущество. Было сообщено, что в номерах живут подозрительные лица, приехавшие из мест, занятых большевиками, со шпионскими целями» [3, с. 2]. Из приведённых публикаций видно, что гостиница или гостиницы Телегина существовали в Самаре, по крайней мере, в течение шестнадцати лет - с 1902-го по 1918-й. Судя по всему, этих гостиниц, в самом деле, было несколько: на Троицком базаре, на Предтеченской и Саратовской улицах, на Набережной Волги, а возможно - и где-то ещё, то есть имя владельца гостиниц и номеров Телегина было в Самаре на слуху. Обратим внимание: один из адресов, по которому располагались номера Телегина - Саратовская, 125, находился совсем недалеко от дома, где в 1900-1901 гг. жил с родителями юный А.Н. Толстой и где в июне 1918 года ещё жил его отчим - А. А. Бостром (адрес его дома в 1918 году - Саратовская, 165). Что из всего этого следует? Почти безусловно следует только одно: что, давая своему герою фамилию «Телегин», А.Н. Толстой не мог не вспомнить и не соотнести с этой фамилией и носящим её героем хорошо знакомую ему самарскую реалию. Было ли это соотнесение оправдано, и если да, то каким именно образом? А. Н. Толстой об этом умолчал, но и его молчание в этом случае - очень даже говорящее. Умолчал А.Н. Толстой и о том, почему другой герой трилогии носит фамилию Рощин. А.Н. Толстой - умолчал, а Е.Д. Толстая - заметила, подчеркнув, что эту фамилию носит не только герой «Хождения по мукам», но и героиня повести матери писателя, А Л. Толстой, «Моё детство. Рассказы бабушки», опубликованной в «Задушевном слове» во второй половине 1906 года. Героиню повести А.Л. Толстой зовут Катя Рощина, а поместье, в котором происходит действие, называется Рощино. «Может быть, - пишет исследовательница, - потому что мать боготворила актрису Рощину-Инсарову?» [11, с. 283]. Боготворила ли кого-либо А.Л. Толстая, нам не известно, но некоторые факты об обстоятельствах возникновения с её стороны интереса к актрисе Е.Н. Рощиной-Инсаровой и её игре нам установить удалось, и эти факты таковы. В радиопрограмме, записанной в середине 1960-х гг. и вышедшей в эфир «Радио Свобода» 26 ноября 2007 года, Е.Н. Рощина-Инсарова рассказала следующее: «Это было в 1901 или 1902 году. Точно не помню. В Пензе это было. Я играла “Измаил”, я играла “Новый мир” - это всё старые пьесы, которые шли <…> Вот это мои первые успехи. А затем я получила письмо от антрепренера Крылова, уже шел разговор обо мне, что вот талантливая, молодая, мне было 17-18 лет, что он предлагает мне служить в Ростове. Я поехала в Ростов, провела сезон в Ростове. Следующий сезон служила у него в Новочеркасске. И потом летний сезон в Озерках, когда в Петербурге узнали обо мне журналисты, Тэффи статью, если вы читали, заволновались, начали писать, что появилась молодая, талантливая актриса. Затем я уехала на зиму в Самару, и в Самаре уже получила приглашение от театра Литературно-художественного общества <…> в Петербург». Что следует из этого интервью? В принципе, следствий может быть несколько. Например, если пензенские успехи актрисы относятся к лету 1901 года, значит переезд в Ростов состоялся осенью того же 1901 года, где Инсарова могла отыграть до весны 1902-го. В таком случае следующий, новочеркасский сезон, - это осень 1902-го - весна 1903-го, а «летний сезон» в Озерках - вероятно, весна - осень 1903 года? Если же «первые успехи» на пензенской сцене, в самом деле, относятся не к 1901, а к 1902 году, то вся математика смещается на один год дальше, и переезд в Самару состоялся осенью 1904-го? В таком случае как понимать, что в Самару, по её словам, Е.Н. Рощина-Инсарова «уехала на зиму» (то есть - «на зиму» 1904-1905 гг.), а переезд в Петербург состоялся в 1906-м? Что-то здесь, увы, не сходится. Между тем, в семейной переписке родителей А.Н. Толстого нами были обнаружены два упоминания о некой актрисе театра Инсаровой, которые датируются осенью 1904 года. Оба письма написаны отчимомбудущего писателя А. А. Бостромом к А. Л. Толстой, из Самары - в Петербург. Первое письмо - от 19 сентября 1904 года: «Труппа Кручинина обещает быть хорошей. Одна прима - Инсарова - серьёзная актриса. Надолго останется впечатление. Сколько раз я видал “Джентльмена”, даже внимания не обращал на жену джентльмена Кати. Что сделала из нее Инсарова! Глубоко-драматичную роль. Что-то будет? Говорят, она уже немодна. Ну, да, видно, такие-то понадёжнее. Джентльмен был много хуже Галицкого, шаржировал. Но, в общем, очень сошло недурно» [6]. Второе письмо мы уже цитировали в параграфе о чеховских спектаклях на самарской сцене, оно датировано 20-м октября того же года, и речь в нём идёт о постановке чеховского «Вишнёвого сада»: «Давали “Вишнёвый сад”. По-моему, смотрел с удовольствием. Хорошо было смотреть на Мар<ию> Мих<айловну>. Она первый раз в нынешнем году в театре, да ещё при её экстенсивности вообще, она отдавалась пьесе вся, она и слёзы лила, и восторгалась. Очень ей Инсарова понравилась, и новая манера, чеховская, - пьесы. С моей точки зрения, Инсарова не соответствовала этой роли, но всё же играла прекрасно, - хорош был её брат Рассудов, но другие плохи» [10]. Обнаружив эти упоминания о некоей Инсаровой, играющей осенью 1904 года на самарской сцене, мы некоторое время находились в сомнениях, а о той ли Инсаровой идёт речь в этих письмах А.А. Бострома? Смущали несколько обстоятельств: например, в первом из писем Бостром говорит о том, что, по словам самарских театралов, «она уже немодна». Два-три года спустя после «первых» успехов - и «уже немодна», когда настоящая слава артистки была ещё впереди? Во втором письме идёт речь о некоем «брате» Инсаровой, о котором Е. Н. Рощина-Инсарова в своём интервью также не упоминает. Ошибся ли, думали мы, говоря о «брате» артистки Бостром, или речь в его письме идёт всё-таки о какой-то другой Инсаровой? Наши сомнения развеял фотоснимок, до недавнего времени хранившийся у потомков А.А. Смирнова (Треплева), в семье его дочери Е.А. Смирновой (Красиной), а в феврале 2020 года переданный нам внуком последней, М. С. Крицким, в дар Самарскому литературному музею. Дарственная надпись на фотоснимке, подаренном артисткой А.А. Смирнову (Треплеву), гласит: «Самарскому оазису А. А. Смирнову. Е. Рощина. 26.02.1905 г.». Таким образом, получается, что Е.Н. Рощина-Инсарова, в самом деле, приехала в Самару осенью 1904 года и уехала из неё не в 1906-м, а в 1905-м году, и А.А. Бостром в письмах к А.Л. Толстой говорил именно о ней и не о ком другом. Другие подтверждения этого нам удалось найти в архиве того же А.А. Смирнова и в самарских изданиях этого периода. Так, переписывая в подготовительные материалы для истории самарского театра афиши, опубликованные в самарских газетах, Смирнов пишет: «1904 год, антреприза Кручинина. Состав труппы: <…> артистка императорского театра Рощина-Инсарова Екатерина <…> Спектакль “Джентельмен”: Маргарита - Рощина <…> В роли Кэт - Рощина, “хорошо”, но не было “тонкой отделки”…». В ноябре 1904 года в «Самарской газете», в рубрике «Театр и музыка», была опубликована заметка «Бенефис Е. Рощиной-Инсаровой»: «2 ноября в бенефис Е. Рощиной-Инсаровой была поставлена комедия Джерома К. Джерома “Мисс Гобс”. Артистка получила много подношений. Театр был почти полон» [8, с. 3]. Итак, «боготворение» артистки Е.Н. Рощиной-Инсаровой матерью А.Н. Толстого, в самом деле, могло иметь место. Так или иначе героиню своей повести «Моё детство. Рассказы бабушки» А.Л. Толстая, в самом деле, назвала Катей Рощиной. Имела ли она при этом в виду Рощину-Инсарову или нет - на этот вопрос ответа нет. Тем не менее, мы можем констатировать следующее: давая фамилию ещё одному герою трилогии, А.Н. Толстой тем самым актуализировал, прежде всего - в своём сознании, а вместе с тем - и в сознании тех читателей трилогии, которые помнили повесть его матери и русскую театральную сцену дореволюционных лет, ещё один пласт, прочно соотносившийся им с Самарой, самарской культурой и с родителями, которое имели к ней самое непосредственное отношение. Таким образом, совершенно иное звучание приобретает известное читателю толстовской трилогии ее сюжетное развёртывание, связанное с расставанием Кати Смоковниковой с нелюбимым мужем и последующей её встречей с Рощиным: последняя оказывается как бы возвращением «блудной дочери» к ранее отвергнутым, а теперь - желанным и искомым ценностям отчего (и в первую очередь - материнского) дома. Теперь скажем несколько слов ещё об одной фамилии, фигурирующей на страницах трилогии. На этот раз это фамилия второстепенного персонажа, появляющегося в романе лишь однажды и поэтому, казалось бы, вполне способного обойтись и без фамилии. Однако фамилия у него не просто имеется, но и четырежды повторяется на достаточно небольшом пространстве текста, занимающего всего каких-нибудь две страницы. Откуда к ней столько внимания? Пожалуй, ответа на этот вопрос нет ни у кого, кроме самарцев. Что же касается последних, то им-то здесь всё ясно, потому что фамилия этого героя - Струков. «В одно из воскресений инженер Струков заехал за Иваном Ильичом и повёз его в “Красные бубенцы” <…> Струков, захмелевший от крюшона, говорил Ивану Ильичу: “Я почему люблю этот кабак? Такой гнили нигде не найдёшь - наслаждение!.. Посмотри - вон в углу сидит одна - худа, страшна, шевелиться даже не может: истерия в последнем градусе, - пользуется необыкновенным успехом”. Струков хохотнул, хлебнул крюшона и, не вытирая мягких, оттенённых татарскими усиками губ, продолжал называть Ивану Ильичу имена гостей, указывать пальцем на непроспанные, болезненные, полусумасшедшие лица» [12, с. 220-222]. Итак, что связано с героем по фамилии Струков в романе А.Н. Толстого? «Инженер», который везёт Телегина в кабак с «гнилью», крюшон, разврат и - неожиданное явление Распутина. Случайно ли всё это? Спросим об этом самарца, и самарец ответит: разумеется, нет, не случайно. И - объяснит почему. Струковский сад, или Струкачи, - название старейшего, а долгое время - единственного в городе, общественного сада, являвшегося любимым местом всех без исключения горожан и центром общественной же жизни города в течение столетия - с первых десятилетий XIX века до первых десятилетий ХХ и даже дольше. В разное время Струковский сад становился местом действия или даже - героем воспоминаний, фельетонов, статей, поэтических и прозаических произведений самарцев и тех, кто оказывался в Самаре проездом. Среди писавших об этом саде - брат драматурга Михаил Островский, Аполлон Григорьев, С. Гусев (Слово-Глаголь), Е.Н. Чириков, Павел Нилин и ещё многие-многие другие. В Струковском саду происходит действие нескольких увидевших свет в 1895-96 гг. на страницах «Самарской газеты» фельетонов Иегудиила Хламиды, как подписывался живший и работавший в это время её фельетонистом Алексей Пешков (М. Горький). Не прошёл мимо Струковского сада и А.Н. Толстой, оставивший о нём такие воспоминания, связанные с М. Горьким, а точнее - с его соратником, самарцем С.Г. Скитальцем (Петровым). Воспоминания Толстого о театре в Струковском саду - не простая случайность. Известно, что в юношеские годы, будучи учеником Самарского реального училища, Толстой увлекался театром и играл на любительской сцене, в том числе - и на сцене того самого летнего театра, находившегося в Струковском саду. А воспоминания Е.П. Пешковой о Струковском саде относятся к несколько более раннему времени, и герой этих воспоминаний - ещё совсем юный Алексей Толстой: «Начало моих воспоминаний об Алексее Николаевиче Толстом относится к очень отдалённым временам, вероятно к осени 1890 года. Я тогда училась в Самарской гимназии. С компанией подруг мы любили убегать после уроков погулять в Струковский сад <…> В один из таких дней, пройдя по главной аллее сада, мы присели на лавочку, которая окружала могучее развесистое дерево. Хорошо было сидеть и наблюдать за гуляющими. Около нас села мать с прехорошеньким мальчиком, не похожим на других детей. Мальчик был одет в тёмный бархатный костюм, курточку с большим кружевным воротником и короткие штанишки. На ногах - носочки и туфли с бантами. Мальчик нам понравился, и мы окрестили его “маленький лорд Фаунтлерой”. Он производил впечатление вялого ребёнка, с несколько сонным выражением лица, со светлыми локонами на голове. Мы пытались с ним заговорить, он дичился и жался к матери. Его мать - пышная блондинка - показалась нам дамой строгой и важной. Она объяснила нам, что мальчик растёт один и стесняется. Предложили ему поиграть в прятки. Он отнёсся к делу серьёзно и чуть не плакал, когда его находили» [4, с. 22-23]. Что из этого следует? Cледует одно: называя своего героя Струковым, автор «Хождения по мукам», разумеется, ни на мгновение не забыл о том, чем для него был и с чем когда-то ассоциировался Струковский сад - место отдыха, развлечений, в том числе - и двусмысленных, пиршеств и прочих забав. Напоминанием обо всем этом, но напоминанием - понятным только «посвящённым», находящимся внутри самарского контекста, и был инженер Струков, который отвез Телегина в «Красные бубенцы», где лился рекой крюшон и куда среди прочих посетителей заглянул Распутин. Выводы. Можно ли сделать из всего этого какие-то выводы? С нашей точки зрения, да. Безусловно, видеть в каждой фамилии героев «Хождения по мукам» какие-либо самарские следы и аллюзии было бы неправомерной натяжкой. Но и игнорировать эти аллюзии, на наш взгляд, более, чем несправедливо. Осознанно или неосознанно А.Н. Толстой выстраивал и выстроил на страницах трилогии целую систему «самарских кодов», одним из элементов которой стали и фамилии героев трилогии.

Об авторах

М. А Перепёлкин

Самарский национальный исследовательский университет имени академика С.П. Королева

Email: mperepelkin@mail.ru
Самара, Россия

Список литературы

Дополнительные файлы