Методологическое поле истории повседневности как основа изучения казачьей повседневности

Аннотация

В статье представлены рассуждения автора о возможности применения методологического поля истории повседневности при изучении феномена казачества. Проработка этого вопроса позволила предложить авторскую трактовку термина «повседневность», определить грани изучения повседневности казачества.

Полный текст

В своих работах, посвященных исследованию казачества, В.В. Глущенко определяет его как «казачий феномен» и доказывает правомочность использования такого термина.

Во-первых, казачество сложилось как своеобразная социальная организация, имеющая определённые черты: оригинальный вариант общины с элементами казачьей демократии; военизированный характер этой общины с соответствующей иерархией служилых людей; одновременно – отсутствие общероссийской социальной структуры, однородность, целостность казачьего сообщества.

Во-вторых, экономика казачества отличалась своеобразием хозяйственного уклада, экономических условий жизни в виде определённых привилегий, налоговых льгот, наличием значительных земельных ресурсов (войсковые земли), позволяющих, с одной стороны, иметь значительно большие, чем в России, участки, а с другой – получать доход от сдачи земли в аренду.

В-третьих, казаки имели оригинальные духовные и культурные традиции [1, с. 13].

Исходя из того, что казачество является сложной этносоциальной системой, формировавшейся в течение нескольких веков и вобравшей в себя многообразные этнические, социально-экономические, культурно-исторические, политические элементы [2], при его изучении можно использовать не только традиционные методологические основы, но и новые подходы, позволяющие выявить социальные особенности повседневной жизни казачьих регионов.

«История повседневности» (everyday life history, Alltagsgeschichte, histoire de la vie quotidienne) – отрасль исторического знания, предметом изучения которой является сфера человеческой обыденности во множественных историко-культурных, политико-событийных, этнических и конфессиональных контекстах [3, с. 7]. Н.Л. Пушкарёва к категории повседневности относит: событийную область публичной повседневной жизни, прежде всего мелкие частные события, пути приспособления людей к событиям внешнего мира; обстоятельства частной, личной жизни, быт в самом широком смысле; эмоциональную сторону событий и явлений, переживание обыденных фактов и бытовых обстоятельств отдельными людьми и группами людей [4].

По мнению С.В. Любичанковского и В.А. Любичанковского, на субъект повседневности (в данном случае это казачество – Е.Г.) влияют «условия его протекания», т. е. всё то, что влияет на повседневность субъекта, разрушает или ускоряет его устойчивость [5, с. 31].

К.Н. Любутин и П.Н. Кондрашов отмечают, что, проводя анализ повседневности, необходимо базироваться на предложенном ими сущностном понимании повседневности как формы непосредственной человеческой деятельности, которая осуществляется в конкретной фактичности событийных ситуаций и представляет собой совокупность повседневного бытия (то есть того, чем занимаются люди в своей обыденности в целях удовлетворения обычных потребностей) и обыденного сознания (то есть того, в виде каких мыслей и эмоциональных переживаний это бытие отражается в психической деятельности людей) [6, с. 260].

Итак, с одной стороны, повседневность – это пространство, на котором протекает человеческая жизнь, обогащенная опытом предков, где события частного бытия соприкасаются с историческим процессом, взаимопроникают и отражаются в восприятии их самим человеком [7]. С другой стороны, повседневность – это сфера человеческой обыденности, реальность, в которую погружен человек с рождения; реальность, которая ощущается как естественное состояние, как собственная, частная сфера жизни, наполненная будничными событиями [8, с. 12–13]. Согласимся с М.М. Кромом, отмечающим, что повседневность представляется субъективной реальностью, которая для самих людей кажется чем-то само собой разумеющимся и образует целостный жизненный мир [9, с. 173].

Осмысление повседневных практик поведения человека в разных сферах его жизнедеятельности, анализ стратегий его выживания в постоянно трансформирующемся мире способствуют прояснению самого механизма существования общества, глубинных структур и социальных сетей его поддержания. Именно в пространстве повседневной жизни происходит усвоение и переработка либо неприятие нормативных практик, продуцируемых властью, вырабатываются механизмы взаимодействия или противостояния власти и общества [10, с. 6].

Важную роль при изучении повседневной жизни казачества играет категория времени, являющаяся внутренним стержнем этой жизни, включающая значимые для данного человека события. Категория времени в исторической картине казачьего мира строится по двум основным моделям – мифологической и исторической, организуя события в постоянно повторяющийся и причинно-следственный ряды. Огромную роль здесь играют эмпирические представления, семейное и сакральное время, а также темпоральные представления, складывавшиеся под влиянием устной и письменной исторической традиции [11, с. 45].

Пограничное расположение казачьих территорий и сложившийся на них социально-экономический уклад позволяют нам определить зоны казачьего расселения как пограничную, колонизируемую территорию с подвижными границами и полиэтническим составом населения, т. е. фронтир [12, с. 12]. Концепция фронтира была сформулирована в начале 1890-х гг. американским исследователем Фр. Дж. Торнером [13]. По его мнению, «границе» было присуще единство жизненного стиля, отличавшего фронтирный жизненный уклад от жизни в старых поселениях. Характерным признаком «фронтирных» территорий, по мнению И.В. Побережникова, является их заметная милитаризация, проявлявшаяся в размещении фортификационных сооружений, регулярных воинских частей, поселенных иррегулярных формирований (Донское, Кубанское, Терское, Астраханское казачество на юге европейской России, Яицкое (Уральское), Оренбургское казачество, Башкиро-мещерякское войско на Урале; Сибирская, Семиреченская, Забайкальская, Амурская, Уссурийская казачьи войсковые организации – в Сибири и на Дальнем Востоке), установлении особых военизированных форм администрации (военный губернатор, генерал-губернатор, наместник) [14, с. 7]. Казаковед Д.В. Сень считает, что «казачьи фронтиры» были не только «контактными зонами», но и относились к числу «горячих точек» евроазиатских границ, сложных пограничных зон [15, с. 49].

Государство номинально сделало казаков собственниками войсковых территорий, а само казачество представляло собой хорошо организованную военную силу, отдаленную от центра, находящуюся в иноэтничном окружении [16]. На казачьих территориях формируется фронтирная повседневность, т. е. определённый социально-экономический уклад, к которому приспосабливались казаки, система психологического восприятия действительности. Во второй половине ХIХ – начале ХХ века наблюдаются изменения в повседневной жизни казаков под воздействием модернизационных процессов. Причём для России в целом и для казачьих регионов в частности была характерна фронтирная модернизация, т. е. модернизация в условиях незавершенного освоения. Во второй половине ХIХ века продолжается присоединение новых территорий: Кавказа и Закавказья, Средней Азии и Дальнего Востока. Для охраны и развития новых земель здесь размещают казаков. Так правительство создаёт Семиреченское (1852 г.), Амурское (1858 г.) и Уссурийское (1865 г.) казачьи войска. Колонизация тормозила переход от экстенсивных методов освоения пространства к интенсивным, закрепляла низкотехнологичные уклады в центре страны, транслировала их на периферию, ослабляя, таким образом, целый ряд модернизационных по своей природе процессов, таких как урбанизация, индустриализация и т. д. [14, с. 5].

Переселение казаков в другие регионы с целью освоения новых земель способствовало распространению казачьих обычаев и традиций на новых территориях, тем самым формируя казачью идентичность. Именно поэтому, несмотря на отдаленность друг от друга казачьих территорий, различные годы возникновения казачьих войск и особенности их формирования («снизу» стихийно или «сверху» правительством), мы наблюдаем схожесть повседневной жизни и объединяем всех казаков термином «казачество». В.Г. Короленко отмечает: «Казак – человек особенный. Нет других таких… У него и речь, и поведение, и даже выходка другая, отличная от прочих. Да, казачий строй выработал свой особенный человеческий тип» [17, с. 130].

Характеризуя пространство повседневной жизни казаков, следует отметить, что казаки, являясь военным сословием, выполняли важную функцию – несение военной службы. Естественно, походная жизнь отличалась от жизни дома. Опасность столкновений в сочетании с экстремальностью повседневного военно-полевого быта образуют военно-походную повседневность. Причём для казаков как представителей военного сословия характерен особый тип личности с психологией комбатанта (с фр. «воин, борец, сражающийся»). По определению Е.С. Сенявской, психология комбатанта – это психология человека на войне, вооруженного человека, принимающего непосредственное участие в боевых действиях. Формируясь и наиболее ярко проявляясь в ходе войны, эта психология продолжает своё существование и после её окончания, накладывая характерный отпечаток на жизнь общества в целом [18, с. 10]. Казак-воин обладал «боевыми» качествами: храбростью, отвагой, умением приспосабливаться к различным климатическим условиям, был воспитан на понятиях долга, чести и с верой в Бога. Казак был одновременно и колонизатором окраин государства, и охранником границ последнего, и защитником русской национальной самобытности, и борцом за православие, и творцом оригинальных форм народного быта [19, с. 44]. Воинское начало и идеи служения Родине оказали большое влияние на формирование казачьего менталитета.

Понятие «менталитет» выступает как некая интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре, которая позволяет описать своеобразное видение этими людьми окружающего мира и объяснить специфику их реагирования на него [20, с. 47]. По определению Л.Н. Пушкарёва и Н.Л. Пушкарёвой, менталитет (ментальность) (от лат. mens, mentis – ум, мышление, рассудительность, образ мыслей, душевный склад) – совокупность социально-психологических установок, автоматизмов и привычек сознания, формирующих способы видения мира и представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности [21].

Исторический подход представляет структуру менталитета как сочетание «картины мира», «стиля мышления» и «кодекса поведения», поле пересечения которых определяется как «парадигма сознания» [20, с. 46]. Исследователь кубанского казачества О.В. Матвеев отмечает, что мировоззрение, психологию и поведение казака определяли воинский мир и представления о героическом прошлом. На жизненный уклад, традиции, систему ценностей и идеологию казачества ярко выраженное влияние оказала военная деятельность. Благодаря этому из поколения в поколение и воспроизводился тот специфический военный дух, который закреплялся в сакральных ценностных нормах, атрибутах, символах, воплощался в исторических представлениях казачества [22, с. 8] и в самоидентификации казака – сознательном отождествлении себя с какой-либо социальной группой [23, с. 22]. Особенно ярко это проявляется в концепте «свой – чужой», а именно – в восприятии казаками лиц невойскового сословия. Ю.Н. Степанов в своём исследовании подчёркивает неразрывную связь концептов «свой – чужой» с самосознанием народа и самим понятием народа [24, с. 23]. Данные лексемы категоризуют мир, выделяя «своих», представителей казачьего сословия, и «чужих», т. е. тех, кто не относился к этому сословию, но проживал на войсковой территории, так или иначе участвуя в жизни станицы. Словарь «Славянские древности» показывает нам и цепочку связей, организующих пространство «своего» и «чужого». К ним относятся кровно-родственные, семейные (род, семья), этнические (народ, нация), языковые (язык, диалект), конфессиональные (вера), социальные (сообщество, сословие) [25, с. 581–582]. Итак, казаки с чётко определённой системой прав и обязанностей, со своими традициями, культурой и мировоззрением осознавали себя своеобразным социумом – «казачьим обществом», система ценностей которого базировалась на службе Царю, Отечеству и православной вере.

Итак, под повседневностью казачества мы понимаем регулярно происходящие в обыденной жизни казаков явления действительности, восприятие их и отношение к ним, меняющееся под воздействием внешних факторов. В качестве граней повседневности определяем две: военно-походную и «мирную», или станичную. При этом в структуре повседневности гражданской жизни рассматриваются взаимоотношения казаков с властью, экономические и трудовые отношения, быт, религиозно-культовые действия, формы будней, досугов и праздников.