Bio-psychological parallelism

Abstract

The content of biology is made up of generalizations of individual areas of natural science; it is neither zoology, nor physiology, nor botany, but all these areas, with their generalized content, are included in biology. Biology is, from this point of view, nothing more than the philosophy of natural science, if we agree to understand by this term an abstract and generalizing character inherent in the method and content of biology.

Full Text

Біо-психологическій параллелизмъ.¹

Содержаніе біологіи составляютъ обобщенія отдѣльныхъ областей естествознанія; она не есть ни зоологія, ни физіологія, ни ботаника, но всѣ эти области своимъ обобщеннымъ содержаніемъ входятъ въ біологію. Біологія представляется, съ такой точки зрѣнія, ничѣмъ инымъ, какъ философіей естествознанія, если мы подъ этимъ терминомъ условимся понимать отвлеченный и обобщающій характеръ, присущій методу и содержанію біологіи.

Біологическими методами мы должны будемъ такимъ образомъ называть такіе методы изслѣдованія, при помощи которыхъ мы можемъ комбинировать и сопоставлять выводы отдѣльныхъ біологическихъ знаній. До сихъ поръ каждая отрасль естествознанія обособляла рядъ добытыхъ истинъ, имѣющихъ не только спеціальный интересъ для данной отрасли науки, но растворяющійся до степени біологическаго знанія въ отдѣлъ, носящій названіе „общаго“; мы знаемъ попытки создать общую физіологію, общую анатомію и т. д. Согласно такому подраздѣленію, можно біологическимъ методомъ называть методъ общей зоологіи, общей физіологіи и т.. д., но на ряду съ этимъ нельзя забывать, что мы располагаемъ универсальнымъ методомъ біологіи, стремящимся сопоставить выводы отдѣльныхъ наукъ естествознанія съ точки зрѣнія общаго всѣмъ имъ принципа—эволюціи. Такимъ образомъ, біологическимъ методомъ par excellence будетъ методъ сравнительно—эволюціонный.

Переходя къ психологіи, мы постараемся насколько позволяютъ размѣры даннаго доклада показать, что все, высказанное относительно естествознанія, въ такой-же мѣрѣ касается и психологіи. Біологическимъ методомъ психологіи съ этой точки зрѣнія является такой методъ, при помощи котораго выяснялся-бы параллелизмъ явленій, наблюдаемыхъ въ развитіи физической организаціи человѣка и животныхъ по отношенію къ аналогичнымъ процессамъ психической жизни личности.

Однако-же для того, чтобы параллелизировать явленія психической жизни ихъ физическимъ аналогамъ, необходимо установить самый отправной пунктъ параллелизма.

Мы можемъ говорить о параллелизмѣ лишь извѣстныхъ данныхъ. Что касается области біологіи, то большая разработанность ея, благодаря легкости примѣненія къ ней точныхъ методовъ изслѣдованія, уже давно служила исходнымъ пунктомъ аналогій организма съ государствомъ^[2], но подобныя попытки оставались до сихъ поръ единичными и не находили ни широкаго распространенія, ни общаго признанія въ соціологіи. Неуспѣхъ всѣхъ подобныхъ аналогій объясняется ближе всего тѣмъ одностороннимъ методомъ, на которомъ онѣ были построены; аналогировали извѣстное въ области біологіи къ неизвѣстному въ области соціологіи. Методъ аналогій стоялъ обособленно отъ другихъ методовъ и данныя, добытыя путемъ его примѣненія, обречены были затеряться, какъ ничѣмъ не связанныя съ приложеніемъ всѣхъ другихъ методовъ научнаго анализа данной области. Поэтому, что-бы методъ аналогій занялъ мѣсто универсальнаго сравнительнаго метода научнаго изслѣдованія необходимо исходнымъ пунктомъ его избрать не только явленія одной изъ параллелизируемыхъ областей, но опираться въ такой-же мѣрѣ и на явленія, полученныя путемъ примѣненія точныхъ методовъ и въ другой области.

Единственнымъ, но правда трудно преодолимымъ при- пятствіемъ проведенія изслѣдованія біологическихъ, съ одной стороны, и психологическихъ или соціологическихъ явленій, съ другой, должна служить сравнительно малая разработанность послѣднихъ областей въ смыслѣ примѣненія точныхъ методовъ научнаго анализа. Съ этого вопроса мы и должны начать наше изслѣдованіе біо-психологическаго параллелизма.

Конечный результатъ психологической эволюціи представляетъ организація въ одно цѣлое эволюціонирующихъ путемъ воздѣйствія внѣшняго міра психическихъ внутреннихъ отношеній. Цѣльность образованія даетъ окраску и цѣнность существованію, корни котораго можно прослѣдить вплоть до самыхъ низшихъ существъ, отличительнымъ признакомъ которыхъ служитъ та или другая система. Гельмгольцъ сравниваетъ жизнь съ вихревымъ движеніемъ, которое, встрѣчая на пути разныя тѣла, втягиваетъ нѣкоторыя изъ нихъ въ свою систему движенія. Но насколько легко отдѣльныя психическія проявленія, входящія, какъ компоненты, въ систему, расчислить до поддающихся измѣненію величинъ, какъ показываетъ успѣшное примѣненіе измѣрительнаго метода экспериментальной психологіи, къ ощущеніямъ, представленіямъ, вниманію, памяти,—настолько-же трудна и невыполнима та-же задача по отношенію къ цѣлой системѣ ощущеній, представленій, воспоминаній и пр. комплексу явленій, который можно назвать въ противоположность физической психической организаціей, или личностью. Мы должны отказаться при настоящемъ состояніи экспериментальной психологіи отъ мысли съ этой стороны ждать разрѣшенія основного вопроса, о томъ, что-же представляетъ собою эта психическая организація, вопроса, отвѣтъ на который, какъ мы узнаемъ ниже вполнѣ по силамъ біологіи по отношенію къ физической организаціи.

Мы видимъ, что экспериментальный методъ психологіи въ вопросѣ о психической организаціи находится въ такомъ-же положеніи, какъ и сравнительно - эволюціонный методъ психологіи; онъ можетъ очень продуктивно примѣняться и сюда, но только если другимъ какимъ нибудь методомъ будетъ выяснена связь и внутреннія взаимоотношенія, лежащія въ основаніи психической организаціи. Остается еще методъ, правда, не могущій претендовать на доведенную до математической точность эксперементальнаго метода психологіи, но безусловно наблюдательный и позитивный и имъ-то мы и постараемся воспользоваться при анализѣ понятія психической организаціи или личности, онъ заключается въ знакомствѣ психической нормы по отклоненіямъ отъ нея, методъ психопатологическій.

Методъ параллелизма психической и физической организаціи, представляетъ собою попытку проведенія аналогіи между личностью и особью, но насколько не систематизирована еще область формъ особи, настолько обиленъ и приведенъ къ извѣстной системѣ нашъ матеріалъ въ области психопатологіи личности. Психопатологическій методъ психологіи, казалось-бы съ перваго взгляда, принадлежитъ патологіи, но не надо забывать, что проведеніе границы между нормальнымъ и болѣзненнымъ въ психологіи больше, чѣмъ гдѣ-либо въ другой области, наталкивается на непреодолимыя препятствія. Удивительная измѣнчивось состояній психики, ширина амплитуды колебаній проявленій сознанія въ сторону положительную и отрицательную отъ нормы дѣлаютъ подчасъ даже установленіе психической нормы очень шаткимъ. Многіе изслѣдователи, исходя изъ безпристрастнаго собиранія фактовъ склонны видѣть въ проявленіяхъ психической дегенераціи общія черты, сближающія два столь различныя состоянія, какъ генК альность и помѣшательтво^[3] творчество и безсознательное ⁴ и пр. Кромѣ того, если правъ Гегель со своимъ знаменитымъ положеніемъ, что все существующее разумно, то, можетъ быть, не какъ за индивидуумомъ, а какъ за единицею вида, за больнымъ типомъ личности признана будетъ своя историческая миссія. Найдутся, быть можетъ, и положительныя стороны въ невропатическомъ субъектѣ и, если онъ, съ этой точки зрѣнія, явится носителемъ извѣстныхъ прогрессивныхъ началъ въ общемъ ходѣ міровой эволюціи, то самъ терминъ патологическій утратитъ свой абсолютный смыслъ и будетъ прилагаться съ ограниченіемъ, таковой характеръ этотъ терминъ можетъ получить при разсмотрѣніи вопроса съ біологической точки зрѣнія.

Пусть это будетъ ненормальный типъ съ точки зрѣнія его индивидуальныхъ чертъ и особенностей, но онъ нуженъ эволюціи вида. Здѣсь повторяется тоже самое, что мы можемъ сказать о развитіи верхней челюсти человѣка, когда это развитіе представлено въ несовершенномъ видѣ—въ видѣ заячьей губы или волчьей пасти. Эти стадіи недоразвитія для совершеннаго организма носятъ названіе остановки въ развитіи и уродства, между тѣмъ какъ въ эмбріональномъ развитіи, повторяющемъ въ уменьшенномъ маштабѣ развитіе видовъ въ міровой эволюціи организмовъ, онѣ суть неизбѣжныя звенья дальнѣйшаго прогресса, переходныя ступени которыхъ организмъ не можетъ перешагнуть безъ того, что-бы пе нарушить конечнаго и законченнаго стадія, завершающаго весь циклъ эволюціонныхъ перемѣнъ. Патологъ относить съ полнымъ правомъ подобныя образованія къ категоріи недостатковъ развитія, эмбріологъ разсматриваетъ ихъ, какъ нормальныя эмбріологическіе стадіи развитія. Точно также и психіатръ разсматриваетъ невропатическаго субъекта, какъ особую форму эмбріональнаго развитія нормальнаго типа. Ta-же точка зрѣнія на общую психопатологію, какъ па отдѣлъ біологіи, позволяетъ намъ почерпнуть въ вей новый методъ изслѣдованія нормальныхъ психическихъ проявленій личности, методъ психопатологическій, онъ-то и является однимъ изъ методовъ біологической психологіи, дающимъ намъ нужные выводы и матеріалъ для параллелизма развитія психическихъ и физическихъ проявленій особи, другими словами, для примѣненія сравнительно-эволюціоннаго метода психологіи. Столь широкому и всеобъемлещему понятію, какъ личность, долженъ отвѣчать соотвѣтствующій комплексъ симптомовъ психическаго заболѣванія и таковымъ безъ сомнѣнія является симптоматологія истеріи.

Истерія является, такимъ образомъ, выраженіемъ упадка личности^[5]. Распредѣлить клиническія явленія нарушенія отправленій личности легче всего, съ точки зрѣнія ихъ общихъ признаковъ, въ двѣ категоріи, имѣющія общую основу, которую можно было-бы охарактеризовать, какъ тенденцію къ распаду, дезагрегаціи. Въ начальныхъ стадіяхъ истеріи отдѣльныя психическія функціи слабо сцѣплены съ цѣлымъ, съ личностью — больные теряютъ власть надъ своими мыслями и поступками. Вся психическая сфера находится у нихъ въ состояніи внѣ „я“ и они становятся объективными свидѣтелями происходящихъ въ нихъ психическихъ перемѣнъ. Это состояніе названо также проф. Бехтеревымъ^[6] состояніемъ обхожденія „я“. Послѣдній авторъ распространилъ его навею широкую область нормальнаго и патологическаго внушенія. Сюда относятся, помимо всякой внушаемости истеричныхъ, истерическія идіосинкразіи, неустойчивость, недостаточная продуманность и мотивированность поступковъ и широкая область истерическаго автоматизма, куда въ свою очередь принадлежатъ явленія физическаго и психическаго раздраженія—отъ легкаго дрожанія руки и до истерическаго припадка, гиперэстезія, болевыя ощущенія, кончая явленіями психической раздражительности.

Въ тяжелыхъ формахъ истеріи нарушеніе сцѣпленія психическихъ функцій для образованія цѣлаго, личности доходитъ уже до потери больными цѣлаго ряда ощущеній и представленій, которыя по Піерру Жанэ^[7] переходятъ изъ сознательной области въ безсознательную область второй личности. Истерическія стигматы французской школы—анэстезія, амнезія, абулія и представляютъ собою рядъ явленій выпаденія нормальныхъ функцій изъ сферы личности въ состояніе другого „я“.

Эти индуктивныя данныя, аналогіей которымъ является нарушеніе отправленій личности при общемъ психическомъ недоразвитіи—при идіотизмѣ и слабоуміи^[8], стоятъ въ полномъ согласіи съ нашей дедукціей, сводящей истерію къ упадку личности.

Само положеніе: истерія есть упадокъ личности,—открываетъ поле дѣйствія и нормальной психологіи. Если это такъ, то по признакамъ нарушенія личности легко возсоздать норму, т. е. дать опредѣленіе личности. Изъ краткаго разбора клинической картины истеріи мы видѣли, что упадокъ личности начинался и заканчивался распадомъ, дезагрегаціей, нарушеніемъ синтеза отдѣльныхъ психическихъ проявленій, значитъ, идя обратно, мы приходимъ къ наиболѣе полной гармоніи, наивысшему синтезу и объединенію, какъ отличительнымъ признакамъ функціи личности.

Опредѣленіе личности, какъ гармоніи или единства психическихъ отправленій позволяетъ съ примѣненіемъ сравнительно-эволюціоннаго метода сдѣлать дальнѣйшій шагъ. Мы познакомились въ психопатологіи съ нарушеніемъ единства психической организаціи, посмотримъ, нельзя-ли ближе подойти къ внутреннимъ пружинамъ этого единства, познакомившись съ эволюціей» единства физической организаціи въ біологіи.

Единство или гармонія, будучи выраженіемъ взаимоотношенія образующихъ организмъ частей, какъ біологическій факторъ, было оцѣнено въ его общемъ значеніи еще Биша^[9], знаменитымъ анатомомъ XVIII вѣка. Уже Биша разсматривалъ жизнь какъ гармонію; нарушеніе гармоніи,—какъ смерть. Въ настоящее время съ обогащеніемъ естествознанія огромными успѣхами въ области детальной разработки строенія и отправленій организма, съ распространеніемъ общепризнаннаго взгляда на организмъ какъ на клѣточное государство, подобное Биша утвержденіе не можетъ удержаться въ наукѣ въ такой общей формѣ и должно быть провѣрено и дополнено болѣе полнымъ анализомъ, какъ взаимоотношенія частей, образующихъ организмъ, между собою, такъ и связи ихъ съ цѣлымъ, ими образуемымъ, съ организмомъ.

На соотношеніе части къ цѣлому обращали вниманіе многіе физіологи, но нигдѣ оно не было подмѣчено въ такой демонстративной формѣ, какъ на экспериментахъ Нэгели^[10]. Нэгели наблюдалъ, какъ растеніе, будучи лишено стебля, вѣтвей и листьевъ, воспроизводило изъ придаточныхъ почекъ эти органы и какъ то-же растеніе, будучи лишено корней, снова воспроизводило эти новые органы изъ тѣхъ-же почекъ. Это явленіе доказываетъ также, прибавляетъ Нэгели, что „потребность можетъ дѣйствовать какъ раздражитель и что опредѣленная потребность вызываетъ и опредѣленную реакцію“. Но этотъ и цѣлый рядъ другихъ приводимыхъ ниже аналогичныхъ фактовъ, доказываетъ гораздо больше; они представляютъ неопровержимое свидѣтельство тѣсной связи и взаимодѣйствія частей, образующихъ цѣлое, для сотрудничества въ интересахъ этого цѣлаго.

Детальныя стороны зависимости частей отъ цѣлаго можно прослѣдить на цѣломъ рядѣ функцій. Мы видимъ, напримѣръ, что ростъ особи есть функція взаимодѣйствія, присущаго частямъ данной особи: нужно привить къ кустарнику черешокъ дерева, чтобы вызвать карликовый ростъ послѣдняго. Въ другомъ случаѣ аналогичнымъ смѣшеніемъ ча- стей особей съ различными свойствами можно измѣнить способность деревьевъ сопротивляться внѣшнимъ условіямъ температуры, продолжительность жизни дерева и пр. Фехтингъ^[11] наблюдалъ опредѣляемость частей цѣлымъ на еще недифференцированныхъ почкахъ свекловицы: если ихъ привить къ молодому еще растущему корню, онѣ образуютъ систему вегетативныхъ побѣговъ, если-же привить ихъ весною къ старому корню, то онѣ приносятъ цвѣты.

Въ первомъ изъ привидимыхъ примѣровъ устойчивыя системы, какъ черешокъ дерева и кустарника, вступая во взаимоотношеніе, взаимно приспособлялись другъ къ другу, въ послѣднемъ недифференцированныя почки свекловицы, представляя еще недостаточно опредѣленную систему и вступая, какъ новая часть, въ извѣстную опредѣленную старую систему частей, всецѣло подпадала воздѣйствію послѣдней, различіемъ этого воздѣйствія въ обоихъ примѣрахъ опредѣлялась и противоположность эфекта прививки. Черешокъ дерева и кустарникъ—носители свойствъ свого вида, и эфекту ихъ сліянія они обязаны не самимъ себѣ, а тенденціи того единства, отъ котораго они взяты.

Въ литературѣ раздаются уже голоса, признающіе значеніе за отношеніемъ частей къ цѣлому какъ опредѣляющимъ началомъ гистологическаго дифференцированія частей организма. Раздѣленіе труда и различное гистологическое дифференцированіе клѣтки вызывается, по О. Гертвигу,^[12] „тѣми отношеніями, въ которыя она становится съ одной стороны къ цѣлому и къ остальнымъ частямъ его, съ другой стороны— къ внѣшнему міру“. Значеніе клѣтки, какъ жизненной единицы, жизненнаго центра получаетъ съ этимъ признаніемъ совершенно справедливое ограниченіе, надъ клѣткою становится новое и самостоятельное, давлеющее надъ гистологической единицей, универсальное біологическое единство—единство видовой организаціи.

Единство видовой организаціи не представляетъ фактора біологіи, стоящаго особнякомъ, независимо отъ другихъ оно вступаетъ во взаимоотношеніе съ другими факторами эволюціи. Эволюція органическихъ формъ опредѣляется, по Спенсеру,^[13]) переходомъ отъ безсвязной однородности въ связную разнородность. На ряду съ единствомъ, называемымъ Спенсеромъ связностью, развивается въ біологической эволюціи и морфологическая разнородность. Совмѣщеніе единства видовой организаціи съ разнородностью ея мыслимо только съ принятіемъ этого единства за управляющее начало, въ подчиненіе къ которому поступаетъ все большее и большее количество функцій и чѣмъ больше компонентовъ даннаго единства, тѣмъ шире становится единство и разнороднѣе организація.

Какое-же воздѣйствіе оказываетъ на выработку и сохраненіе призванныхъ къ эволюціи видовъ и на прогрессъ разнородности ростъ единства видовой организаціи? Отвѣтъ на поставленный вопросъ скорѣе всего дастъ намъ анализъ физіологическаго взаимоотношенія различныхъ функцій организма и роли ихъ въ ходѣ органической эволюціи.

Жизнь, по Спенсеру, есть приспособленіе внутреннихъ отношеній организма къ внѣшнимъ и если, съ точки зрѣнія выработки различныхъ формъ приспособленія, взглянуть на все огромное генеологическое дерево живыхъ существъ, то нужно принять двѣ формы этого приспособленія, или реакціи живыхъ существъ на факторы внѣшняго міра—реакцію активную и реакцію пассивную. Амёба реагируетъ на разрушающія вліянія внѣшняго міра, положимъ, термическія или механическія раздраженія, всѣмъ своимъ существомъ: она или умираетъ или жертвуетъ частью своего существа; холоднокровное животное ограничиваетъ до minimum’a свою внутреннюю жизнь при слишкомъ низкой температурѣ, теплокровное-же животное въ тѣхъ-же условіяхъ увеличиваетъ теплопродукцію и уменьшаетъ теплоотдачу, т. е. усиливаетъ свою внутреннюю жизнь, реагируетъ усиленіемъ своихъ внутреннихъ жизненныхъ силъ. Въ этомъ послѣдовательномъ рядѣ реакціи уже выражается ростъ активности.

Ростъ активности долженъ итти рука объ руку съ ростомъ единства организма, такъ какъ для того, чтобы организму, какъ цѣлому, активно проявлять себя по отношенію къ внѣшнимъ агентамъ, нужно, во-первыхъ, чтобы пораженіе отдѣльной, хотя-бы незначительной, частички организма воспринималось всѣмъ организмомъ, а во-вторыхъ, чтобы организмъ, какъ цѣлое, реагировалъ на это частичное раздраженіе. Другими словами для активной реакціи необходима выработка зависимости частей организма отъ цѣлаго и взаимоотношенія частей, т. е. извѣстное совершенство единства организаціи.

Обратимся, прежде всего, къ ближайшему опредѣленію того, что слѣдуетъ отнести къ активнымъ и что къ пассивнымъ реакціямъ организма по отношенію къ внѣшнему міру. Невольно напрашивается вопросъ, гдѣ провести границу между активнымъ и пассивнымъ приспособленіемъ организма? Всякое проявленіе организма есть выраженіе его активности и, конечно, не съ этой абсолютной точки зрѣнія, мы беремся провести указанное раздѣленіе. Однако-же, не задумываясь ближе, мы часто употребляемъ терминъ пассивный, какъ въ отно- ііпеніи къ психической, такъ и физической области, мы говоримъ о пассивномъ характерѣ, о пассивныхъ движеніяхъ. Во всѣхъ этихъ случаяхъ мы имѣемъ въ виду, что испытуемая личность, благодаря ослабленію воли, какъ-бы устраняется и становится пассивной по отношенію къ происходящей въ ней перемѣнѣ.

Устраненіе личности представляетъ, другими словами, выраженную непроизвольность происходящей въ организмѣ реакціи. Но на этотъ терминъ невольно напрашивается другое возраженіе—что называть произвольнымъ и что непроизвольнымъ, служатъ-ли, напримѣръ, явленія положительной или отрицательной химіотаксіи у протистовъ выраженіемъ произвольности или нѣтъ или, если взять примѣръ изъ болѣе поздняго стадія развитія организмовъ, произвольныя или непроизвольныя явленія суть учащеніе или замедленіе сердцебіенія у человѣка? Поэтому, мнѣ кажется, что терминъ произвольный пригоденъ только до извѣстной границы, для опредѣленія активности и не въ состояніи охватить всѣхъ относящихся сюда явленій.

Гораздо ближе и пригоднѣе для нашей цѣли оказался-бы терминъ—вмѣшательство организма въ происходящую съ нимъ перемѣну въ смыслѣ варьяцій реакціи на неё. Если мы будемъ разсматривать жизненныя явленія съ точки зрѣнія приспособленія внутреннихъ отношеній къ внѣшнимъ, то болѣе активнымъ будетъ то внутреннее приспособленіе, при которомъ нашъ организмъ окажется болѣе одареннымъ способностью варьировать свою реакцію сообразно измѣнившимся условіямъ существованія своего собственнаго организма или внѣшней среды. Наиболѣе развита подобная способность въ проявленіяхъ нашей высшей психической жизни: наслаждаясь музыкой, поэзіей или разсматривая уже много разъ видѣнную нами картину, мы никогда не бываемъ каждый слѣдующій разъ въ томъ-же самомъ психическомъ состояніи, какъ въ предыдущій и причина этого лежитъ въ тысячѣ неуловимыхъ варьяцій нашего собственнаго „я“, которыя мы проіецируемъ наружу, какъ и въ томъ, что бъ объектѣ, производящемъ па насъ впечатлѣніе, бросается намъ въ глаза то та, то другая черта и особенность, которую мы раньше могли и не подмѣтить.

Такимъ образомъ, если мы хотимъ подыскать подходящій принципъ активности, обнимающій всю широкую область физіологическихъ функцій организма, то мы не можемъ остановиться на признакѣ произвольности физіологической функціи, такъ какъ онъ ограничиваетъ наше изслѣдованіе только областью сознанія, признакъ - же наибольшаго количества варьяцій въ реакціи вполнѣ примѣнимъ ко всякой физіологической функціи. Мы принуждены поэтому принять за отличительный признакъ активности наибольшее количество варьяцій реакціи организма на одинъ и тотъ-же раздражитель.

Если мы попытаемся дать градацію активности различныхъ отправленій организма, то никто не будетъ оспаривать,, что на самой низшей ступени нужно поставить функціи питанія и размноженія—онѣ допускаютъ наименьшее количество варьяцій. Функціи кровеобращенія и кровераспредѣленія займутъ значительно высшее мѣсто въ ряду активныхъ проявленій: всякому извѣстно, что одинъ и тотъ-же раздражитель можетъ выразиться противоположною реакціею сосудодвигателей, которая дастъ себя знать въ усиленномъ или уменьшенномъ притокѣ крови къ кожѣ, въ покраснѣніи или поблѣднѣніи кожныхъ покрововъ. Тоже самое можно сказатъ и о кровеобращеніи: отъ сильнаго душевнаго волненія или физическаго потрясенія мы получимъ или усиленіе сердцебіенія или временную остановку его. На вершинѣ-же лѣстницы активности надо поставить функцію нервно-мышечнаго аппарата— движеніе и чувствительность и, наконецъ, высшую психическую жизнь.

Однообразіе и стереотипность отправленія питанія или размноженія, лишая организмъ активности, даетъ ему въ замѣнъ этого огромное преимущество—совмѣщеніе однородности структуры съ удивительной жизнеспособностью. Питаться значитъ усваивать, переводить продуктъ внѣшняго міра въ собственный организмъ, извлекать изъ нихъ пригодное для себя и выбрасывать негодное. Какъ кристлалъ, лишенный частички, возстановляетъ ее, будучи помѣщенъ въ маточный разсолъ, такъ и получающій изъ внѣшней среды свое питаніе организмъ нуждается быть поставленнымъ только въ благопріятныя условія этой среды и онъ будетъ питаться и рости. Отъ себя онъ даетъ очень мало и то, что онъ даетъ—его обмѣнъ веществъ служитъ лишь ему для самоповторенія, замѣщенія изношенныхъ своихъ частей новыми. Активность выражается только захватомъ лежащаго внѣ его питательнаго матеріала или выборомъ послѣдняго.

Съ такою-же пассивностью организмъ относится и къ размноженію — организмъ отдаетъ, откладываетъ часть себя для сохраненія вида, но онъ дѣлаетъ это отъ избытка питательнаго матеріала. Онъ повторяетъ только себя и не извлекаетъ изъ этого процесса никакой выгоды для своего собственнаго существованія.

Въ этомъ сохраненіи тенденціи къ активности, въ сведеніи пожертвованія своимъ содержимымъ и накопленной энергіей только съ цѣлью самоповторенія и заключается громадное преимущество двухъ основныхъ процессовъ пассивнаго приспособленія внутреннихъ отношеній организма къ внѣшнимъ. Здѣсь наблюдается какъ-бы постоянная величина накопленной энергіи и вещества, которая и сохраняется у данной матери-особи, передается всѣмъ происходящимъ отъ нея дочернимъ особямъ и консервируется, такимъ образомъ, природой въ неизмѣнномъ видѣ. Въ доведенной до minimum’a измѣнчивости отправленій—залогъ существованія организма съ пассивнымъ приспособленіемъ внутреннихъ отношеній къ внѣшнимъ.

Появленіе вышеорганизованныхъ формъ, напр., теплокровныхъ позвоночныхъ означало введеніе неустойчиваго принципа разнородности и измѣнчивости, какъ основного опредѣляющаго момента существованія. И это было-бы такъ, еслибы на самомъ дѣлѣ этотъ смѣлый шагъ не компенсировался обогащеніемъ носителя активнаго приспособленія рѣзко выраженнымъ единствомъ. Измѣнчивость получила, такимъ образомъ, необходимый коррелятъ, утративши свой абсолютный и неограниченный характеръ и превратившись въ измѣнчивость частей и цѣлаго въ интересахъ цѣлаго и въ соотношеніи къ цѣлому.

Мы видимъ, что разнородность и измѣнчивость физической организаціи должны были представить въ ходѣ органической эволюціи обратную сторону медали, въ ростѣ единства и сама эволюція не мыслима безъ признанія за послѣднимъ верховнаго управляющаго и организующаго начала.

Мы уже видѣли, какое значеніе приписывается выдающимися біологами, какъ Нэгели, Фехтингъ , О. Гертвигъ, единству видовой организаціи, прибавимъ, что Дарвинъ^[14], создавши теорію происхожденія видовъ, мало удѣлилъ мѣста единству, какъ основѣ единичнаго вида. Мы встрѣчаемъ у него, правда, опредѣленіе вида, какъ единство типа, но то, чѣмъ онъ пріобрѣлъ безсмертное имя въ біологіи, каснулось общей картины эволюціи видовъ, а не отдѣльнаго вида. По- этому-то, въ виду гораздо большаго и основного значенія для эволюціи всѣхъ живыхъ существъ двухъ факторовъ пассивнаго приспособленія внутреннихъ отношеній къ внѣшнимъ Дарвинъ и положилъ эти принципы эволюціи краеугольнымъ камнемъ своей теоріи происхожденія видовъ: соревнованіе изъ-за добыванія себѣ пищи, естественный подборъ видовъ, какъ выраженіе функціи питанія и половой подборъ видовъ, какъ функцію размноженія.

Данныя сравнительнаго изслѣдованія различныхъ формъ приспособленія внутреннихъ отношеній организма къ внѣшнимъ стоятъ въ полномъ согласіи съ принятымъ нами дѣленіемъ реакцій организма на внѣшніе агенты, на активныя и пассивныя. Если мы обратимся къ сравнительной анатоміи, то увидимъ удивительное разнообразіе органовъ пищеваренія и приспособленія организма къ добыванію и выбору питательнаго матеріала на низшихъ ступеняхъ органической лѣстницы. Самый элементарый организмъ, протистъ, состоящій изъ одной клѣтки, обнаруживаетъ уже сложность механизма питанія— часть питательнаго матеріала поступаетъ у него въ ядро, часть не доходитъ до ядра, между ядромъ и протоплазмой существуетъ постоянный обмѣнъ питательныхъ веществъ. На значеніе раздѣленія клѣтки на протоплазму и ядро, какъ органовъ питанія, указываетъ и тотъ фактъ, что существованіе протоплазмы безъ ядра не мыслимо, какъ и наоборотъ, но достаточно взять самую маленькую частичку ядра и протоплазмы изъ клѣтки протиста, и жизнь клѣтки обезпечена. Явленія, носящія названіе хемотропизма, гальванотропизма, термотропизма, какъ выраженія односторонняго движенія въ направленіи дѣйствія раздражителя, будь это химическій, термическій, электрическій и свѣтовой агентъ, были изучены на самыхъ низшихъ организмахъ, не вышедшихъ изъ стадій клѣтки. Разнообразіе реакціи на внѣшнія раздраженія указываетъ на высоко дифференцированную способность различенія, которая, будучи заложена уже въ однородной протоплазмѣ, служитъ доказательствомъ сложности процесовъ ассимиляціи продуктовъ внѣшняго міра внутреннимъ на самыхъ низшихъ ступеняхъ органической эволюціи.

Такое-же доминирующее значеніе у низшихъ организмовъ принадлежитъ и функціи размноженія. У Дарвина мы находимъ, какъ вѣское доказательство приспособленія организма, необходимаго для сохраненія вида, ссылку на громадное количество отлагаемыхъ яицъ низшими животными. Это отложеніе яицъ, какъ выраженіе заботы о сохраненіи вида, сопровождается у рейнскаго лосося страшнымъ похуданіемъ, спускаясь ниже—у бабочки, живущей активно нѣсколько часовъ, вся сложная эволюція отъ гусеницы черезъ куколку въ сложный взрослый организмъ имѣетъ назначеніемъ отложеніе яичекъ.

Какъ на особую форму широко распространенной у низшихъ организмовъ способности къ воспроизведенію себѣ подобной особи можно смотрѣть на сохраненіе способности воспроизведенія цѣлаго за каждой изолированной отъ особи частью. Если мохъ (funagri’a hygrometrica), говоритъ Р. Гертвигъ^[15], изрубить на мелкіе кусочки и разбросать ихъ на влажную землю, то изъ этихъ кусочковъ, представляющихъ клѣточныя группы, можетъ развиться громадное количество новыхъ экземпляровъ этого мха. Ta-же способность встрѣчается у многихъ целентератъ, у нѣкоторыхъ червей и асцидій. Даже такой дифференцированный организмъ, какъ улитка, у которой отрѣзали щупальце съ находящимся на концѣ его глазомъ, возстановляетъ утраченныя части.

Въ противоположность только что приведенной сложности функцій питанія и размноженія, на низшихъ ступеняхъ біологической лѣстницы наблюдается большое однообразіе въ строеніи органовъ активнаго приспособленія, напр., мышечной ткани, органа кровеобращенія. Наоборотъ, поднимаясь на вершину органической лѣстницы, мы замѣчаемъ удивительную выработку функцій активной жизни и регрессивный метаморфозъ пассивнаго приспособленія.

Мы не имѣемъ никакой аналогіи органу кровераспредѣленія—вазомоторной системы высшихъ организмовъ у низшихъ рудиментарное состояніе у нихъ функціи кровеобращенія, не говоря уже о недоразвитіи высшей психической жизни. На ряду съ этимъ, по мѣрѣ того, какъ пробиваетъ себѣ дорогу біологическій методъ, естествознаніе обогащается, съ перваго взгляда, кажущимися невѣроятными аналогіями процесса пищеваренія у высшихъ и низшихъ организмовъ. Метальниковъ^[16]) наблюдалъ при пищевареніи инфузорій сначала кислую, а затѣмъ и щелочную реакцію продуктовъ пищеваренія, что вполнѣ сохраняется и у человѣка. Кромѣ того, работы Гейденгайна, сдѣлавшія переворотъ во взглядахъ физіологовъ на процессы пищеваренія и выдѣленія продуктовъ распада пищевыхъ веществъ, перенесли центръ тежести въ этихъ процессахъ на функцію живой эпителіальной клѣтки, т. е. того-же самаго протиста. Эпителіальная ткань является, съ точки зрѣнія гистологической, наименѣе дифференцированною и наиболѣе приближающеюся къ универсальному типу ткани, служащей основой при самомъ началѣ органической жизни.

На ряду съ этой остановкой въ морфологическомъ развитіи органа пищеваренія, мы видимъ удивительную спеціализацію функцій активнаго приспособленія мышечной и нервной ткани. Въ ткани поперечнополосчатой мускульной мы тщетно будемъ искать тотъ прототипъ универсальной формы органической эволюціи—обособленную клѣтку, здѣсь все слилось въ образованіе, назначеніе котораго сокращаться. То-же самое можно сказать и о нервной ткани: у протистовъ нѣтъ даже спеціальнаго органа нервной функціи, у celenterata органомъ взаимоотношенія съ внѣшнимъ міромъ служитъ эктодермальный листокъ и только уже значительно позднѣе органомъ нервной функціи является нервная ткань. Сама нервная ткань съ ея морфологическою сложностью и спеціализаціей служитъ новымъ доказательствомъ удивительной работы эволюціи въ сферѣ активныхъ функцій приспособленія внутреннихъ отношеній организма къ внѣшнимъ. Здѣсь внутренній характеръ приспособленія достигаетъ апогея развитія въ спеціализаціи органовъ высшихъ чувствъ. При зарожденіи сензорной реакціи у протистовъ мы видили различіе реакціи сообразно агенту, дѣйствующему въ качествѣ раздражителя, мы познакомились съ хемо, геліо, гальвано-термотропизмомъ, въ нер- вахъ-же и гангліяхъ, служащими органами высшихъ чувствъ, замѣчается новый, метаморфозъ по сравненію съ разбираемой функціей протистовъ. Достигается извѣстная нивеллировка внѣшнихъ агентовъ: какимъ-бы раздражителемъ мы ни дѣйствовали на глазной нервъ, опъ будетъ воспринимать всякій раздражителъ, какъ свѣтовой; при раздраженіи слухового органа послѣдній будетъ реагировать и воспринимать только звукъ и пр. Зависимость отъ внѣшняго міра подвергается, такимъ образомъ, на высшихъ стадіяхъ развитія нервной системы такой переработкѣ и видоизмѣненію внутренними отношеніями, что спеціализацію органовъ высшихъ чувствъ можно скорѣе отнести на счетъ внутренняго приспособленія части къ функціи цѣлаго, чѣмъ на счетъ приспособленія внутреннихъ отношеній къ вцѣшнимъ.

На ряду съ прогрессомъ органовъ активнаго приспособленія, мы можемъ констатировать регрессивныя измѣненія въ ходѣ эволюціи отъ низшихъ позвоночныхъ къ человѣку въ органахъ пассивнаго приспособленія—вспомнить хотя-бы знаменитый примѣръ Сненсера, доказывающій передачу по наслѣдству благопріобрѣтенныхъ признаковъ, въ спорѣ съ Вейсманомъ; этимъ примѣромъ послужили знаменитому философу регрессивныя измѣненія челюсти и зубовъ у человѣка цивилизаціи по сравненію съ дикаремъ, не беря уже ниже стоящихъ организмовъ. Для характеристики нашей мысли мы позволимъ себѣ привести мнѣніе, основанное на цѣломъ рядѣ безпристрастныхъ изслѣдованій, произведенныхъ въ томъ-же направленіи. Повидимому было время, говоритъ Видерсгеймъ^[17]), когда наши предки находили себѣ защиту противъ невзгодъ непогоды въ естественномъ волосяномъ покровѣ, противъ насѣкомыхъ и другихъ вредныхъ воздѣйствій въ сильной мускулатурѣ кожи, когда наружная ушная раковина направлялась болѣе выгодно, нежели теперь, приводилась въ движеніе многочисленыни и сильными мышцами и собирала звуки, указывающіе на приближеніе опасности, гораздо лучше, нежели въ наше время, когда, наконецъ, чувство обонянія, вѣроятно, усилинное Якобсоновымъ органомъ, было острѣе, чѣмъ у насъ. На очень низкой стадіи филогенетическаго развитія, когда органы зрѣнія лежали по бокамъ головы, были снабжены третьимъ вѣкомъ и управлялись болѣе многочисленными мышцами, быть можетъ, существовалъ даже „третій глазъ“, который могъ видѣть, что дѣлалось надъ головою. Кишечникъ былъ длиннѣе и лучше приспособленъ къ растительной пищѣ, нежели у современнаго человѣка, и потому предки- послѣдняго находились въ гораздо лучшихъ условіяхъ въ качествѣ вегетаріанцевъ. Наконецъ, они могли имѣть еще важное преимущество въ томъ, что ихъ слѣпая кишка была лишена червеобразнаго отростка, который часто ведетъ къ заболѣваніямъ и обусловливаетъ большой процентъ смертности. Изъ вышесказаннаго слѣдуетъ, заключаетъ авторъ, что человѣкъ въ теченіе длиннаго геологическаго періода постепенно утратилъ большую часть преимуществъ своихъ предковъ. Отправленія питанія и органъ обонянія, какъ мы видимъ, какъ органы, служащіе пищеваренію и распознаванію пищи, занимаютъ видное мѣсто въ этомъ регрессивномъ процессѣ эволюціи. Той-же участи подверглась и другая регрессивная реакція организма на внѣшніе агенты—размноженіе. Оно потеряло характеръ избыточности, выраженной раньше отложеніемъ огромнаго количества яицъ, спеціализировалось въ особыхъ органахъ, другія-же клѣтки потеряли столь рѣзко выраженную на раннихъ ступеняхъ способность въ регенераціи цѣлаго. Регенерація сократилась не только до степени сохраненія, по крайней мѣрѣ, за дифференцированной клѣткою способности воспроизводить себѣ подобную клѣтку, но даже и въ этой скромной роли на вершинѣ эволюціонной дифференціаціи у нервной клѣтки замѣчается большая задержка и трудность воспроизведенія.

Всѣ эти факты служатъ достаточнымъ доказательствомъ нашего положенія, что органическая эволюція носила въ началѣ характеръ пассивнаго приспособленія внутреннихъ отношеній ко внѣшнимъ и на высшихъ стадіяхъ перемѣнила его на активный. Этотъ процессъ не мыслимъ, какъ мы это видѣли раньше, безъ принятія лежащаго въ его основѣ совершенствованія единства видовой организаціи высшихъ эволюціонныхъ формъ.

Такимъ образомъ, факторами роста біологическаго единства будутъ факторы, поднявшіе органическій видъ отъ его первобытной простоты и однородной безсвязности въ цѣльную сложную систему органовъ, объединенныхъ верховнымъ управляющимъ началомъ центральной нервной системы.

Единство физической организаціи представляетъ собою аналогъ подобнаго-же единства въ психической организаціи. Однако, эта аналогія осталась-бы не болѣе, какъ смѣлой догадкой, если бы мы не попытались ближе подойти къ анализу факторовъ, какъ біологическаго, такъ и психологическаго единства.

Факторомъ единства является прежде всего стремленіе къ наиболѣе полному сліянію частей, образующихъ цѣлое, безъ чего не мыслимо образованіе изъ нихъ единства. Эта тенденція къ сліянію частей организма борится въ теченіи эволюціи съ противоположной ей тенденціей къ дѣленію организма на части, поэтому по ослабленію этой послѣдней мы можетъ заключить о большей связности, большемъ сліяніи частей.

Наиболѣе простая и универсальная форма дѣленія на части есть размноженіе, но размноженіе служитъ не только особи, но и имѣетъ гораздо болѣе значительную миссію—сохраненіе вида, поэтому на одной тенденціи къ размноженію нельзя прослѣдить ростъ антоганистическаго ей стремленія къ сліянію. Другими формами дѣленія организма на части являются дѣленіе подъ вліяніемъ внѣшнихъ агентовъ, при чемъ этимъ послѣднимъ выпадаетъ роль контакта, только необходимаго исключительно для того, чтобы проявить, сдѣлать активнымъ скрытную, но уже вполнѣ назрѣвшую потребность организма. Здѣсь надо различать два рода явленій—распаденіе колоніальнаго организма на образующія его особи и пожертвованіе организмомъ частью въ цѣляхъ сохраненія цѣлаго—явленіе получившее названіе автотоміи въ біологіи.

Стремленіе къ раздѣленію колоніальнаго организма основывается на относительной самостоятельности особей, образующихъ колонію, на томъ телеологическомъ значеніи дѣленія, при которомъ продукты дѣленія не погибаютъ, а даютъ начало новой жизни. То же свойство регенераціи цѣлаго лежало первоначально въ основѣ и всякаго другого дѣленія низшихъ организмовъ; мы знаемъ, что при однородности физической организаціи за каждой клѣткою сохраняется способность воспроизводитъ цѣлое и это-же свойство лежитъ въ основѣ автотоміи, напр., у морской звѣзды, каждый лучъ которой, при дѣленіи звѣзды на части, воспроизводитъ цѣльный экземпляръ.

Сліяніе частей въ одно цѣлое у колоніальнаго и однороднаго организма настолько мало развито, что стремленіе къ сліянію находится въ настойчивомъ равновѣсіи со стремленіемъ къ раздѣленію.

Автотомію безъ регенераціи нужно разсматривать, какъ пережитокъ, вредный организму. Мы знаемъ, однако, что способность къ регенераціи постепенно сокращается на ряду съ ослабленіемъ способности къ размноженію, поэтому падаетъ и стремленіе организма къ дѣленію на части.

Въ мѣстной регенераціи, являющейся также частымъ спутникомъ автотоміи, напр., возтановленіе автотомированнаго хвоста у ящерицы, клешни у рака, мы имѣемъ уже явленіе дѣленія на части, казалось-бы, съ строго обособленнымъ характеромъ, однако-же многія соображенія заставляютъ и въ этомъ процессѣ видѣть проявленіе, только въ уменьшенномъ видѣ, той-же универсальной способности клѣтки къ возстановленію цѣлаго. Организмъ уже настолько усложненъ, настолько дифференцированъ, чтобы заставить регенерацію принять мѣстный характеръ, ограничить ея размѣры, но, по существу, мы имѣемъ дѣло и здѣсь съ тѣмъ-же процессомъ дѣленія на части съ сохраненіемъ за частью способности регенерироваться.

Эта регенерація будетъ не столько специфическимъ свойствомъ данной клѣтки или ткани, сколько выраженіемъ видового отличія особи. Специфическія свойства клѣтки не играютъ первоначально той рѣшающей роли въ опредѣленіи продукта регенераціи, какая присуща имъ на высшихъ стадіяхъ развитія организмовъ. Подтвержденіе этого положенія легко найти въ многочисленныхъ явленіяхъ гетероморфизма. Подъ гетераморфизмомъ подразумѣвается образованіе органовъ на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ въ нормальномъ состояніи они не наблюдаются—напр., отрѣзокъ полипа, лишенный головы и корневого конца и воткнутый головнымъ концемъ въ почву акваріума, производитъ тамъ, гдѣ прежде была голова корень и, наоборотъ, гдѣ былъ корень—голову. Другимъ столь-же убѣдительнымъ примѣромъ, если не нарушенія, какъ въ первомъ случаѣ, то безразличія по отношенію къ дифференцированію органовъ намъ даетъ прививка. Безразлично, какія части растенія мы беремъ для прививки, можно взять самыя различныя по анатомическому строенію, напр., или корень или листья, все-же прививка удается, въ основѣ ея лежитъ не анатомо-гистологическое сродство, и сродство видовое.

Завѣса, поднимающаяся передъ нами, благодаря явленіямъ гетероморфизма и прививки, открываетъ истинный характеръ гистологической дифференціаціи. Послѣдней приходиться признать относительное значеніе и сравнительно недавнее происхожденіе и удѣлить болѣе глубокое значеніе видовымъ признакамъ клѣтки, до сихъ поръ еще не поддававшимся нашему изученію.

Явленія гетероморфизма заставляютъ признать, что каждая клѣтка, какъ справедливо принимаетъ О. Гертвигъ^[18]), путемъ наслѣдственно равнаго дѣленія получаетъ всѣ свойства другихъ, но клѣтка отличается отъ другой тѣмъ, что всѣ свойства кромѣ одного находятся у нея въ скрытомъ недоразвитомъ состояніи.

Оригинальные опыты Дриша^[19], повторенныя О. Гертвигомъ^[20] даютъ понятіе о томъ, какимъ образомъ совершается процессъ гистологической дифференціаціи, выражающейся въ предпочтительномъ развитіи одной функціи и остановкѣ въ развитіи всѣхъ остальныхъ у клѣтки. Дришъ сдавливалъ между стеклянными пластинками оплодотворенныя яйца игло- кожихъ и такое сдавливаніе измѣняло расположеніе клѣтокъ дробленія. Несмотря на это перемѣщеніе клѣтокъ, изъ такихъ яицъ развивался полный нормальный индивидуумъ. О. Гертвигъ повторилъ тѣ-же опыты на яйцахъ лягушки и пришелъ къ тѣмъ'же результатамъ. Значитъ, та или другая эмбріональная клѣтка не предназначена занять то или другое мѣсто во взросломъ организмѣ, а наоборотъ то или другое мѣсто, занимаемое клѣткою въ организмѣ опредѣляетъ ея характеръ. Дришъ называетъ поэтому неодиноковое дифференцированіе клѣтокъ „функціей мѣста“.

Подъ „функціей мѣста“ скрывается та мысль, что дифференцированіемъ клѣтокъ завѣдуетъ цѣлое, организмъ; самимъ клѣткамъ, какъ мы только что видѣли, присуща тенденція совмѣстить всѣ свойства и только цѣлое распредѣляетъ свойства между различными клѣтками такимъ образомъ, чтобы получилось функціональное единство цѣлаго. Старыя традиціи колоніальнаго и однороднаго организма къ раздѣленію, къ дезагрегаціи уступаютъ мѣсто въ органической эволюціи новому стремленію дифференцированнаго организма къ единству, къ агрегаціи, къ сліянію частей въ цѣлое. Прежнія традиціи эволюціи служили выраженіемъ универсальнаго біологическаго закона, по которому каждая клѣтка вслѣдствіе наслѣдственно равнаго дѣленія сохраняетъ свойства всѣхъ другихъ клѣтокъ; правда, вскорѣ это свойство клѣтки становится потенціальнымъ, но оно въ каждый данный моментъ благодаря дѣленію организма на части при наличности необходимыхъ для своего проявленія условій регенараціи могло перейти въ активное состояніе (явленія гетероморфизма, прививки).

Развитіе дифференцированнаго организма внесло съ собою новую тенденцію, которая стала надъ клѣткою, подчинила себѣ клѣтку, тенденцію функціонировать въ интересахъ единства цѣлаго, стать производнымъ цѣлаго. При помощи дифференціаціи органическая эволюція выработала стремленіе органической формы къ единству съ его антитезой предыдущаго стадія, однородности—ограниченіемъ дѣленія на части, переходомъ отъ безотносительной регенераціи къ относительной, специфической для каждой ткани, что и выразилось положительнымъ признакомъ, сліяніемъ частей съ цѣлымъ.

Мы уже указали на процессъ усложненнія организма путемъ дифференціаціи, какъ на выраженіе роста единства, мы установили взглядъ на дифференцированый органъ, какъ выражающій тенденцію къ агрегаціи въ противоположность свободной ассоціаціи частей колоніальнаго организма. Теперь намъ остается разсмотрѣть другую сторону преимущества, пріобрѣтеннаго эволюціонирующимъ путемъ дифференціаціи къ единству организмовъ.

Мы знаемъ, что органъ дифференцированнаго организма теряетъ способность органическаго дѣленія, выражающуюся въ возможности воспроизведенія цѣлаго каждой частью путемъ размноженія или регенераціи потерянныхъ органовъ. Однако и эта способность частей замѣщать цѣлое не теряется окончательно, а выражается представительстьомъ, употребляя парламентское выраженіе, цѣлаго, сохраняющимся за частью и въ дифференцированномъ организмѣ. Тенденція остается таже,. но форма ея проявленія видоизмѣняется — изъ органической она становится функціональной, изъ пассивной она переходитъ въ активную. Мы должны предположить, принявъ возможность замѣщенія частью цѣлаго, что между частями организма установливается своего рода конкурренція за первенство, за представительство цѣлаго, и функція одной изъ нихъ идетъ въ ущербъ функціи другой. Соперничество органовъ Ру^[21] назвалъ „борьбою частей въ организмѣ“, онъ старался обосновать свою теорію на измѣненіи роста и формы органовъ подъ вліяніемъ функціональныхъ раздражителей, дѣйствующихъ то на тотъ, то на другой органъ. Ру имѣетъ въ виду органическія измѣненія органовъ, происходящія подъ вліяніемъ упражненія или неупражненія органовъ. Функціональное представительство цѣлаго означаетъ возможность сосредоточивать всю или большую часть измѣняющейся въ распоряженій организма энергіи на одной функціи.

Функціональное нервное распредѣленіе энергіи представляетъ собою способность сосредоточенія силъ, находящихся въ распоряженіи организма, на полѣ битвы. Если эта битва происходитъ въ интересахъ цѣлаго и цѣлое получаетъ постоянные импульсы отъ своихъ частей, благодаря совершенству сліянія частей съ цѣлымъ, то энергія направляется къ одной функція, туда, гдѣ въ ней ощущается потребность и это отражается па ослабленіи всѣхъ другихъ функцій. Пояснимъ это примѣромъ: кровераспредѣленіе—лучшій указатель совершающихся въ организмѣ функціональныхъ перемѣнъ, такъ какъ въ крови организмъ имѣетъ всегда готовый запасъ и питательнаго матеріала и потенціальной энергіи,—въ видѣ запаса кислорода, какъ агента сгоранія бѣлка въ организмѣ. Кровераспредѣленіе-же у человѣка и высшихъ позвоночныхъ несомнѣнно подчиняется функціональному распредѣленію энергіи. Антагонизмъ между пищевареніемъ и дѣятельностью мозговыхъ полушарій уже давно былъ подмѣченъ народной мудростью въ поговоркѣ: plenus venter non studet libenter (сы-тое брюхо на ученье туго). Но тотъ же антагонизмъ можно провѣрить на точныхъ методахъ экспериментальной физіологіи—вставляемъ кимографъ въ сонную артерію и начинаемъ раздражать nervi splanchnici—сосудосуживающій эффектъ послѣднихъ на артеріи внутренностей вызоветъ усиленный притокъ крови къ головѣ и кимографъ покажетъ повышеніе кровяного давленія въ сонной артеріи.

Мы не будемъ приводить безчисленныхъ примѣровъ антагонизма функцій въ организмѣ, упомяненъ только, что рѣзче всегда выражается онъ между крупными функціональными системами: питаніемъ и размноженіемъ, питаніемъ и движеніемъ, этими послѣдними и нервно-психической функціей. Печеніе Вейръ-Митчелля основывается на ограниченіе питанія и движенія для того, чтобы возстановить ослабленную нервно-психическую функцію. По недоразумѣнію методъ Вейръ-Митчелля, при которомъ ограничивается питаніе молокомъ, имѣющимъ малую питательную цѣнность по сравненіи съ разнообразной смѣшанной пищей, предписывается полный покой и содержаніе въ кроватѣ, носитъ названіе леченіе откармливаніемъ (mastkur) въ виду того, что больные прибываютъ въ вѣсѣ. Прибываніе вѣса однако скорѣе указываетъ здѣсь на укрѣпленіе организма, полученное путемъ возстановленія ослабленной нервно-психической функціи, истинная основа и разгадка успѣха подобнаго леченія лежитъ въ способности вашего организма къ функціональному распредѣленію энергіи—ограничивая однѣ функціи, въ данномъ случаѣ, питаніе и движеніе, легко вызвать избытокъ производительности другой нервно-психической функціи. Функціональная борьба частей происходитъ также при всякихъ неблагопріятныхъ условіяхъ, поражающихъ организмъ. Функціональная работоспособность, а слѣдовательно, и связанное съ нею приспособленіе къ постоянному притоку питательнаго матеріала—крови опредѣляетъ большую или меньшую силу противодѣйствія того или другого органа разрушительному агенту. Прекрасной иллюстраціей этому можетъ служить схема убыли въ вѣсѣ при голоданіи различныхъ органовъ, гдѣ центральная нервная система—спинной и головной мозгъ сохраняютъ дольше другихъ органовъ свой вѣсъ и въ количественномъ отношеніи меньше другихъ убываютъ въ вѣсѣ.

Мы могли-бы произвольно увеличить количество явленій, имѣющихъ непосредственное отношеніе къ присущему дифференцированному организму функціональному распредѣленію энергіи, но и предыдущихъ иллюстрацій достаточно, чтобы высказать положеніе, что объединенный организмъ пріобрѣтаетъ особый способъ концентрировать имѣющуюся въ его распоряженіи энергію на свои части, которыя, благодаря единству дифференцированнаго организма, въ состояніи замѣщать цѣлое безъ того, чтобы обнаружить свою функціональную независимость отъ него органическимъ дѣленіемъ.

Выигрышъ въ накопленіи энергіи, полученный пріобрѣтеніемъ новаго круговорота энергіи, служащаго для прогрессированія цѣлаго, является положительнымъ результатомъ функціональнаго распредѣленія энергіи въ дифференцированномъ организмѣ.

Мы можемъ воспользоваться опредѣленіемъ жизни Спенсера, какъ приспособленія внутреннихъ отношеній къ внѣшнимъ, какъ наиболѣе простымъ выраженіемъ зависимости внутренней жизни организма отъ внѣшнихъ факторовъ. Прогрессивный ходъ эволюціи былъ ознаменованъ все большимъ и большимъ освобожденіемъ особи отъ пассивнаго приспособленія, выразившемся переходомъ отъ пассивнаго приспособленія къ активному, отъ дезиза приспособляться къ дезизу приспособлять. При помощи такой перемѣны направленіе эволюціи вылилось въ развитіе единства, носителемъ котораго явился дифференцированный организмъ, функціей котораго стало функціональное распредѣленіе энергіи организма. Однако-же разрушительныя силы природы могли-бы дѣйствовать подчасъ и враждебно и угражали-бы катастрофами новому принципу организма—біологическому единству, если-бы само единство не выработало предохранительнаго и защитительнаго приспособленія, при помощи котораго оно держало-бы на цѣпи и управляло слѣпыми разрушительными стихіями.

Сохраненіе вида интересовало біологовъ не съ точки зрѣнія особи и его внутренней структуры, а съ точки зрѣнія филогенетической. Ламаркъ^[22] видѣлъ объясненіе цѣлесообразности органической эволюціи въ томъ простомъ фактѣ, что все полезное удерживается путемъ упражненія, но въ этомъ объясненіи остается невыясненнымъ, какъ организмъ самъ опредѣляетъ полезное при томъ сложномъ сплетеніи внутреннихъ взаимоотношоній, которое представляетъ всякое единство? Дарвинъ^[23] всецѣло стоитъ на филогенетической точкѣ зрѣнія, разсматривая біологическую эволюцію, какъ выраженіе естественнаго подбора видовъ. Такимъ образомъ, центръ переносится имъ изъ внутренняго міра во внѣшній, что несовсѣмъ согласуется съ громаднымъ некопленнымъ уже матеріаломъ изъ области целлюлярной физіологіи, которая открываетъ намъ существованіе весьма сложныхъ приспособленій взаимоотношенія протиста—клѣтки со внѣшнимъ міромъ, клѣтки, къ которой мало примѣнимы соображенія естественнаго подбора видовъ.

Итакъ, сохраненіе вида не объяснимо не съ слишкомъ общей точки зрѣнія Ламарка, не съ точки зрѣнія дарвиновскаго филогенезиса, не примѣнимаго къ простѣйшимъ организмамъ, въ гораздо большей степени непосредственно зависящимъ отъ окружающей природы, чѣмъ отъ взаимоотношенія съ другими особями. Естественна поэтому реакція, возникшая противъ законченности біологическихъ взглядовъ на эволюцію и переносящая центръ тяжести въ смежную область—психологію какъ это дѣлаетъ проф. Фаминцинъ ^[24], проф. Бехтеревъ ^[25]. Оба вышеприведенныхъ автора совершенно правы, видя въ проявленіяхъ самыхъ элементарныхъ организмовъ способность различенія, выбора, аналогъ сознанію высшихъ веществъ, здѣсь уже на лицо элективная способность, въ ней- то и лежитъ центръ тяжести вопроса о существованіи органической формы и о сохраненіи вида.

Ни одно самостоятельное живое существо не удержалось-бы подъ напоромъ всеразрушающихъ внѣшнихъ факторовъ, если-бы оно не выработало въ себѣ способности различно реагировать на различные агенты внѣшняго міра, т. е. элективную способность по отношенію къ этимъ агентамъ.

Многочисленные факты и наблюденія надъ жизнью протестовъ приводятъ къ заключенію, что элективной способностью одарены самые низшіе организмы: бактеріи, инфузоріи относятся различно, то притягиваясь (положительный хеміотропизмъ), то отталкиваясь (отрицательный хеміотропизмъ) отъ различныхъ химическихъ веществъ. При этомъ, играютъ роль фактора производящія тотъ или другой эффектъ не только качественныя различія—различныя химическія вещества, но и количественныя—различная концентрація одного и того же вещества дѣйствуетъ то положительно, то отрицательно, при чемъ optimum дѣйствія лежитъ при средней концентраціи, къ которому и стремиться на обѣ стороны лежащія крайности—положительная и отрицательная^[26].

Послѣ такой выработанности способности къ выбору у иротистовъ насъ не удивятъ аналогичныя явленія, наблюдаемыя Гейденгайномъ надъ эпителіемъ болѣе совершенныхъ формъ—позвоночныхъ, доказавшимъ, что эпителій почекъ распредѣляетъ функцію выдѣленія жидкихъ частей и твердыхъ частей между различными совершенно особыми отдѣлами почекъ—клубочками и извитыми канальцами. Все это явленія того-же порядка, мало проливающія свѣта на характеръ элективной способности; въ другомъ положеніи находится особая норма элективной способности, отличающая нервную клѣтку и выражающаяся реакціей на суммированныя раздраженія. Эта форма такъ тѣсно связана съ выраженіемъ теоретическихъ основъ элективной способности организма, что мы разберемъ ее заодно съ послѣдней.

Живое существо представляетъ въ извѣстномъ смыслѣ маленькій кусочекъ вселенной, масса внѣшнихъ факторовъ вліяютъ одновременно на него — приспособиться ко всѣмъ нимъ лишенъ возможности единичный организмъ и поэтому онъ защищается отъ избытка внѣшнихъ воздѣйствій нечувствительностью къ цѣлой массѣ изъ нихъ и избираетъ отдѣльную группу, на которую и реагируетъ. Однако-же является вопросъ, какъ совершается это отграниченіе себя отъ внѣшняго міра? Каждый внѣшній факторъ стремится, разъ вызвавъ реакцію въ живомъ организмѣ, произвести извѣстный продолжительный эфектъ въ послѣднемъ; если, несмотря на это, измѣненія въ организмѣ не происходитъ, то только благодаря силѣ противодѣйствія со стороны самого организма внѣшнему фактору.

Мы знаемъ, что жизнь есть приспособленіе внутреннихъ отношеній къ внѣшнимъ, можно принять даже, какъ говоритъ О. Гертвигъ^[27], что „внѣшнее постоянство превращается во внутреннее, такъ что итогъ внутреннихъ причинъ постоянно возрастаетъ на счетъ внѣшнихъ причинъ“. Слѣдовательно, для того, чтобы понять внутреннюю структуру организма, необходимо прежде всего понять взаимоотношеніе внѣшнихъ факторовъ между собою, такъ какъ они становятся впослѣдствіи внутренними. Мы можемъ другими словами проіециро- вать внутреннія отношенія организма наружу и разсматривать нашу внутреннюю жизнь, какъ маленькій кусочекъ внѣшней. Тогда проблема внутренняго существованія значительно упрощается. Для того, чтобы произвести извѣстный эфектъ, факторы неодушевленной природы опредѣляющіе, напримѣръ, конфигурацію поверхности земли—вулканическіе и нептуническіе—должны были проработать, въ опредѣленномъ направленіи и опредѣленной комбинаціи, громадное количество лѣтъ, численное выраженіе котораго превосходитъ по длительности все, что вмѣщаетъ паше представленіе. Слѣдовательно, все, что происходитъ путемъ воздѣйствія внѣшнихъ факторовъ, что составляетъ ихъ результатъ, носитъ характеръ повторнаго дѣйствія опредѣленной комбинаціи факторовъ. Если зависимость наша отъ внѣшнихъ факторовъ столь велика, если они входятъ, какъ компоненты въ нашу внутреннюю организацію, то значитъ и въ этой послѣдней опредѣляющимъ моментомъ должно явиться повторное дѣйствіе опредѣленной комбинаціи факторовъ. Значитъ, самая элементарная реакція,, а она, какъ мы увидимъ ниже, должна быть признана универсальной, живого вещества—окристаллизованныхъ неодушевленныхъ факторовъ, по Гертвигу, получившихъ отличительный признакъ жизни—жизненную реакцію, какъ выраженіе возможности широко развитаго приспособленія внутреннихъ отношеній къ внѣшнимъ, должна вылиться въ такую реакцію на внѣшніе факторы, которая сохранила всѣ свойства образующаго ее матеріала, т. е. мы должны ее опредѣлить, какъ реакцію на повторное дѣйствіе опредѣленной комбинаціи факторовъ.

Если внѣшній факторъ становится внутреннимъ, то несомнѣнно свой характеръ, элементарныя свойства своего проявленія, онъ переноситъ и въ эту новую живую форму. Однако-же живая клѣтка одарена, намъ могутъ возразить, способностью къ передвиженію и, если мы хотимъ умственно возсоздать картину перехода отъ неорганическаго міра въ органическій, то мы должны принять за первичныя формы органической жизни ограниченныя въ передвиженіи, что даетъ право предположить, что въ растеніи надо искать первобытную форму живого существа.

Матерія при переходѣ отъ неорганическаго состоянія въ органическое претерпѣла первое и существенное превращеніе—она стала измѣнчивой. Измѣнчивость—свойство не мирящееся со второй частью вышеприведенной формулы— реакція на повторное дѣйствіе опредѣленной комбинаціи факторовъ, именно съ опредѣленной комбинаціей факторовъ. Измѣнчивость, служащая залогомъ возникновенія новыхъ видовъ, будучи факторомъ органической эволюціи, вноситъ, этимъ самымъ, новыя комбинаціи внѣшнихъ факторовъ и поэтому терминъ опредѣленной установившейся комбинаціи въ примѣненіи къ органической эволюціи надо понимать съ поправкой на способность къ измѣненію филогенетическому и только онтогенетически данная особь сохраняетъ, и то съ ограниченіемъ, извѣстную опредѣленную и неизмѣнную форму»

Такимъ образомъ признаніе за постоянствомъ видовой комбинаціи эволюціонныхъ факторовъ универсальнаго значенія не выдерживаетъ критики, вѣрнѣе, что это постоянство регулируется другимъ первичнымъ свойствомъ организованной матеріи и это свойство мы уже знаемъ изъ предыдущей аналогіи внѣшнихъ и внутреннихъ біологическихъ факторовъ, оно выражается первой частью вышеприведенной формулы — реакціей на повторныя раздраженія.

Реакція на повторныя раздраженія, какъ свойство живой матеріи, примиряетъ измѣнчивость органической формы съ постоянствомъ видовой комбинаціи эволюціонныхъ факторовъ. Развитіе видовъ нельзя иначе представить себѣ, съ принятіемъ перехода внѣшнихъ факторовъ во внутренніе, какъ процессъ, въ которомъ повтореніе играетъ роль ключа для входа внѣшнихъ факторовъ въ ворота живого существа, иначе они тщетно старались-бы туда проникнуть и въ этой- то реакціи на повторныя раздраженія организмъ и обнаруживаетъ свою способность къ выбору, элективную способность. Съ другой стороны въ самой территоріальной ограниченности распространенія того или другого вида лежитъ уже причина, почему одинъ опредѣленный видъ подвергается постоянно и безчисленное число разъ воздѣйствію одного, другой—другого фактора внѣшняго міра и результатомъ такого, самой природой назначеннаго различія, получается, что для каждаго вида создается опредѣленная комбинація біологиче- скихъ факторовъ, которые, войдя какъ часть въ цѣлое, опредѣлили его внутреннюю организацію, а также и реакцію на факторы внѣшняго міра. Такимъ образомъ въ глубочайшей старинѣ вѣковъ лежитъ причина различія реакціи современныхъ организмовъ на различные раздражители внѣшняго міра. Въ настоящее время привиллегированный элективной способностью раздражитель кажется единичнымъ, на самомъ же дѣлѣ организмъ по наслѣдству получилъ способность выдѣленія опредѣленной группы, необходимой для его существованія, раздражителей, повторное дѣйствіе которыхъ въ настоящее время не необходимо, но лишь закрѣпляетъ унаслѣдованное свойство. На нихъ онъ реагируетъ прежде всего потому, что они служили, какъ повторные раздражители при возникновеніи его, какъ вида и во вторыхъ потому, что, согласуясь съ его собственной природой, они легко проникаютъ и ассимилируясь повторяются и при его теперешнемъ существованіи.

Морфологическіе видовые признаки, благодаря которымъ изъ яйца, лягушки всегда получается взрослая лягушка, изъ яйца курицы цыпленокъ и потомъ взрослая курица, опредѣляются тѣми факторами, которые дѣйствовали при образованіи даннаго вида и строго сохраняются природой, точно также сохраняетъ природа и динамическіе видовые признаки, которыми опредѣляется отчасти морфологія организма. Эти послѣдніе подчиняются также общей формулѣ первичной реакціи и представляютъ опредѣленную комбинацію внѣшнихъ факторовъ, одаренныхъ организмомъ привиллегіей элективной способности.

Ферворнъ^[28] справедливо упрекаетъ въ излишней морфологичности соременныя теоріи наслѣдственности и указываетъ на необходимость на ряду съ признаніемъ передачи по наслѣдству отъ предковъ къ потомкамъ формы признать передачу по наслѣдству и жизненной энергіи, тѣхъ жизненныхъ процессовъ, которые происходятъ въ каждомъ организмѣ по особымъ законамъ, напр. спеціальной формы обмѣна веществъ, элективной способности.

Всѣ эти совершенно вѣрныя замѣчанія Ферворна касаются и элективной способности. Элективная способность, какъ выраженіе реакціи на повторныя раздраженія, играла крупную роль при возникновеніи видовъ, какъ первичная форма реакціи и сохранили навсегда универсальное значеніе для организма, какъ защитительное приспособленіе его отъ слѣпыхъ разрушительныхъ силъ природы. Она настолько-же спеціализирована и характерна для каждаго вида, какъ и особая форма обмѣна веществъ, и конечно, какъ и эта послѣдняя, элективная способность, дѣйствующая въ направленіи постоянной комбинаціи біологическихъ факторовъ даннаго организма, сохраняется современнымъ видомъ и служитъ отличительнымъ признакомъ его среди разнообразія видовъ.

Реакція на повторныя раздраженія можетъ быть признана, какъ особая форма реакціи, только въ томъ случаѣ, если будетъ доказано, что въ реакціи организма на единичныя и повторныя раздраженія существуетъ крупное различіе. Мы согласны, что для этого потребовалось-бы приведеніе громаднаго фактическаго матеріала и мы далеки въ настоящее время отъ такого всесторонняго анализа даннаго вопроса. Отмѣтимъ только столь крупный фактъ, какъ способность нервной клѣтки суммировать раздраженія, т. е. отвѣчать на повторныя раздраженія. Этотъ характеръ повторности выступаетъ рѣзко и на мускульномъ сокращеніи при тетанусѣ: единичное самое сильное раздраженіе не въ силахъ вызвать тетаническаго сокращенія мускула, при ритмической послѣдовательности индукціонныхъ ударовъ или механическихъ раздраженій повторное дѣйствіе болѣе слабыхъ раздраженій вызываетъ тетанусъ. Воздѣйствіе на нашу психику музыки и поэзіи основывается на музыкальномъ ритмѣ стиховъ, недаромъ чтеніе Иліады и Одиссеи сопровождалось въ Греціи музыкой и произведенія средневѣковаго эпоса исполнялись- бардами и миннезингерами. Первичнымъ искусствомъ дикарей были однообразныя удары по инструменту издающему звуки. Тотъ-же пріемъ, какъ разсказываетъ Бастіанъ^[29], примѣняется у полуцивилизованныхъ народовъ для религіознаго гипноза. Греческій оракулъ изрѣкалъ свои приговоры по шелесту листьевъ священнаго дуба, истолковываемому жрецами, впадающими въ состояніе пророчества подъ вліяніемъ однообразной повторности этого шума. Все это указываетъ на то, что въ повторности мы располагаемъ могущественнымъ средствомъ воздѣйствія на нашъ организмъ и значеніе ея никогда не можетъ быть слишкомъ высоко оцѣнено, если взвѣсить значеніе привычки, какъ могущественнаго фактора экономіи природы и единственнаго несравнимаго ни съ чѣмъ другимъ; средства воспитанія, т. е. опять же воздѣйствія внѣшнихъ вліяній на внутренній міръ организма. Привычка, какъ средневѣковый алхимикъ въ своей лабораторіи изъ ничего создаетъ нѣчто—она служитъ источникомъ возникновенія энергій, при помощи которой мы съ особенной легкостью усваиваемъ и воспроизводимъ уже много разъ повторенное воспроизведеніе или усвоеніе. Этотъ плюсъ неизвѣстно откуда являющейся энергіи, какъ средство экономіи силъ организма, непонятенъ, если не видѣть въ привычкѣ, другими словами въ реакціи на повторныя раздраженія, того механизма нашего организма, который сложился при зарожденіи самой жизни? на землѣ, т. е. этотъ плюсъ энергіи при созданіи привычки отнести на счетъ работы особаго приспособленія организма— реакціи на повторныя раздраженія. Если-бы это удивительное приспособленіе организма не имѣло корней въ біологической основѣ его, если-бы реакція на повторныя раздраженія не была-бы первичнымъ и универсальнымъ проявленіемъ жизни, то привычка не играла-бы такой «огромной роли, какъ въ физической, такъ и въ психической жизни организма.

Утвержденіе, что организмъ иначе реагируетъ на единичныя раздраженія, чѣмъ на повторныя, что повторныя раздраженія суть реакція живого организма par excellence, само собою вытекаетъ изъ разсмотрѣнія организма, какъ единства. Разсматривая организмъ съ этой точки зрѣнія, мы можемъ предположить, что единичное раздраженіе, хотя и будетъ воспринято организмомъ, но не перейдетъ порога раздраженія цѣлаго организма, оно останется раздраженіемъ части его, но не будетъ имъ ассимилировано, не войдетъ въ систему единства, образуемую даннымъ организмомъ, какъ цѣлымъ.

Если организмъ представляетъ собою получившуюся путемъ усвоенія опредѣленной группы (видовой, какъ мы приняли) повторныхъ раздражителей систему , то вполнѣ понятно, что организмъ будетъ усваивать внѣшнія раздраженія по сходству съ этой системой, а также и то, что всякій посторонній, чуждый или вредный, по отношенію къ данной системѣ раздражитель, будучи повторнымъ, можетъ обнаружить явленія диссимиляціи со стороны той-же системы, выражающіяся въ томъ простомъ фактѣ, что новый раздражитель, повторяясь нѣсколько разъ, наконецъ, вызоветъ обратную реакцію той, которой выражается ассимиляція, положительная элективная способность, напр. если эта послѣдняя выражается въ притяженіи (положительный хеміотропизмъ), то диссимиляція, отрицательная элективная способность, выразится въ отталкиваніи (отрицательный хеміотропизмъ). Пояснимъ это на примѣрѣ, любезно сообщенномъ намъ С. И. Метальниковымъ, послужившемъ недавно послѣднему темой доклада въ С.-Петербургскомъ Обществѣ Естествоиспытателей. Если рѣсничную инфузорію кормить карминомъ, то сначала карминъ легко найти въ ея тѣлѣ, но по мѣрѣ того, какъ карминъ предлагается инфузоріи все въ большихъ и большихъ количествахъ, послѣдняя отказывается отъ него и уже найти карминъ въ тѣлѣ инфузоріи не удается. Этотъ удивительный съ виду результатъ, наводя на естественную мысль о томъ, что мы имѣемъ дѣло съ сознательнымъ опытомъ инфузоріи, легко объясняется простымъ актомъ элективной способности. Карминъ сначала дѣйствовалъ, какъ единичный раздражитель и организмъ инфузоріи относился къ нему безразлично, но повторяя дозы кармина, экспериментаторъ вызывалъ у инфузоріи уже повторное дѣйствіе раздражателя и она должна была реагировать или положительно или отрицательно; такъ какъ карминъ не можетъ быть ассимилированъ въ систему единства инфузоріи по сходству, то понятно, что реакція инфузоріи на повторныя раздраженія кармина выражается въ диссимиляціи—она отказывается отъ кармина.

Элективная способность является такимъ образомъ, способностью организма, какъ единства, какъ системы органовъ, -какъ цѣлаго реагировать или ассимилированіемъ по сходству или дассимилированіемъ по противоположности съ собою полученныхъ извнѣ раздраженій только въ томъ случаѣ, если эти раздраженія повторны. Эта способность становится, такимъ образомъ, охранительнымъ приспособленіемъ по отношенію къ разъ возникшему виду, охраняя его отъ избытка раздражителей, слѣпыхъ разрушительныхъ силъ природы, могущихъ иначе въ каждый моментъ низринуть кропотливый многовѣковый трудъ природы—созданіе единства вида.

Каждый видъ, находясь въ различныхъ внѣшнихъ условіяхъ, вырабатываетъ различную комбинацію постоянныхъ факторовъ, вліяющихъ на его образованіе, вошедшихъ въ него и создавшихъ ему реакцію на внѣшній міръ, антагонистическихъ по отношенію къ другимъ факторамъ. Количественныя и качественныя различія вошедшихъ въ систему того или другого единства внѣшнихъ факторовъ и вызвавшихъ различіе реакціи на повторныя раздраженія внѣшняго міра со стороны одного видового единства по сравненію съ другимъ обусловливаютъ съ своей стороны, на ряду съ факторами филогенетическими, наир, борьбою за существованіе, разнообразіе видовъ.

***

Въ виду того, что подробный анализъ біологическихъ факторовъ роста единства, помогъ намъ установить отправные пункты біо-психологическаго параллелизма, въ психологической части изслѣдованіе значительно упрощается и сводится къ тому, чтобы прослѣдить проявленія всѣхъ факторовъ роста біологическаго единства и въ психологической эволюціи.

Психопатологическій методъ далъ намъ опредѣленіе личности, какъ единства, всѣ стадіи нарушенія нормальной личности при истеріи указывали на процессъ распада, дезагрегаціи отдѣльныхъ психическихъ проявленій, несвязанныхъ въ одно цѣлое. Психическая дезагрегація проявилась въ цѣломъ рядѣ признаковъ—психическая неустойчивость, немотивиро- вавность и непродуманность поведенія — рядъ логическихъ противорѣчій въ поступкахъ. Какъ непосредственное слѣдствіе неустойчивости, проникшей въ сознаніе самого больного встрѣтила насъ легкость внѣшняго воздѣйствія суггестивность и легкость самовнушенія. Всѣ эти явленія суть производныя одной причины—нарушенія полноты сліянія отдѣльныхъ психическихъ проявленій въ одно цѣлое, образующее нашу личность. Мы видимъ здѣсь признаки распада личности, какъ единаго цѣлаго. Гдѣ-же искать первые стадіи зарожденія личности? Мы видѣли изъ біологіи, что тенденція къ дезагрегаціи, къ распаденію представляетъ собою тенденцію однороднаго организма и въ психологіи мы должны ожидать, что, по мѣрѣ усложняемости функцій, идущей рука объ руку съ возрастомъ индивида, тенденція къ дезагрегаціи должна уступать мѣсто тенденціи къ агрегаціи и, наоборотъ, чѣмъ моложе организмъ, тѣмъ онъ однороднѣе и болѣе наклоненъ его психическій міръ къ распаденію, дезагрегаціи.

Если мы начнемъ съ низшихъ нервныхъ функцій—съ автоматизма, то увидимъ постепенный переходъ къ естественной эволюціи по возрасту, отъ неустойчиваго состоянія функцій автоматизма къ устойчивому, начиная съ грудного ребенка и вплоть до взрослаго состоянія. Каждый внѣшній агентъ, едва замѣтный для взрослаго организма, уже нарушаетъ правильность отправленія сердцебіенія и дыханія у грудныхъ и дѣтей самаго ранняго возраста. Эта мягкость реакціи на внѣшніе агенты есть лучшій примѣръ неустойчивости отправленій автоматизма у дѣтей, недостаточной полноты сліянія отдѣльныхъ отправленій, высшихъ психическихъ отправленій съ цѣлымъ. При разборѣ высшихъ психическихъ отправленій у дѣтей передъ нами развертывается полная картина неустойчивости, выражающаяся какъ въ произвольной быстротѣ смѣны самыхъ противоположныхъ настроеній, немотивированныхъ переходовъ отъ горькихъ слезъ къ столь-же пылкой радости, и въ легкой внушаемости и податливости дѣтской психики, подавшей поводъ педагогамъ называть дѣтскую психику „tabula rasa“, на которой пишетъ педагогика. Такимъ образомъ, и на психопатологическихъ данныхъ и на развитіи ребенка подтверждается эволюціонный психо біологическій переходъ отъ дезагрегаціи къ агрегаціи.

Но психическая агрегація идетъ рука объ руку съ психической дифференціаціей, такъ какъусложняемость есть функція роста единства, и поэтому нарушеніе единства личности, какъ и недоразвитіе ея у дѣтей, должно прежде всего сказаться на потерѣ сложности, которая даетъ себя знать выпаденіемъ отдѣльныхъ психическихъ функцій изъ той или другой сферы личности.

Если въ явленіяхъ выпаденія нормальныхъ психическихъ проявленій видѣть упадокъ сложности организма, то вполнѣ понятно, что выпаденіе должно итти отъ болѣе сложнаго къ болѣе простому, и на самомъ дѣлѣ именно такого рода послѣдовательность наблюдается при психическомъ разстройствѣ, сопровождающемся упадкомъ личности: при истеріи, при слабоуміи, при всевозможныхъ формахъ душевнаго разстройства поражается прежде всего соціальное чувство, какъ наиболѣе сложное психическое образованіе; абулія, амнезія (безволіе и безпамятство) истеричныхъ, по Жанэ^[30], касается прежде всего наиболѣе сложныхъ психическихъ процессовъ, поэтому-же самой распространенной формою амнезіи при старческомъ слабоуміи, прогрессивномъ параличѣ является такъ называемая ретроспективная амнезія, при которой сначала исчезаютъ изъ памяти ближайшія, а слѣдовательно болѣе сложныя событія, а потомъ уже процессъ поражаетъ наиболѣе стойкія, давнопрошедшія, еще со времени дѣтства или ранней юности сохранившіяся воспоминанія.

Потеря сложности, проявляющаяся въ явленіяхъ выпаденія психическихъ функцій изъ области личности приводитъ къ суженію личности, которое выражается двояко: или вся область психическихъ актовъ личности уменьшается на опредѣленную группу, хотя и здѣсь характеръ пораженія всегда колеблющійся, или вся активная нервно - психическая сила убываетъ и благодаря ея ослабленію на фонѣ сознанія умѣщается очень небольшая группа представленій. Первое состояніе названо Жанэ^[31] суженіемъ поля сознанія, (мы назвали- бы его статическимъ суженіемъ личности) второе состояніе названо Пикомъ^[32] суженіемъ поля вниманія (die Einengung des Blickes des Aufmerksamkeit). Въ послѣдней формѣ мы имѣемъ сразу выраженіе регрессивныхъ измѣненій единства въ двухъ главныхъ факторахъ—мы имѣли здѣсь нарушеніе сложности не статической, а динамической функціональной. Примѣромъ можетъ служить больная Пика, которая не могла одновременно играть хорошо разученную вещь на рояли и перекидываться словами, расчесывать волосы и разговариватъ, если она разговаривала, выпадалъ у нея гребешокъ изъ рукъ и т. п. Настолько потеря въ сложности ея отправленія вниманія сказывалась суженіемъ на всѣхъ ея проявленіяхъ, но это суженіе не было статическимъ: то, чего она не могла осилить въ данный моментъ, занятая чѣмъ-нибудь однимъ, она съ легкостью совершала. Ta-же самая форма пораженія сложности можетъ быть отнесена съ равнымъ правомъ и къ области функціональнаго нарушенія распредѣленія энергіи между нервно-психическими функціями, такъ какъ въ разбираемомъ нами случаѣ рѣзко выступаетъ органическій характеръ пораженія вмѣсто функціональнаго.

Подъ функціональнымъ распредѣленіемъ энергіи нервныхъ психическихъ функцій надо подразумѣвать, какъ мы это видѣли на функціональномъ распредѣленіи энергіи въ біологіи, особую форму круговорота энергіи, принадлежащей личности, при которой запасъ энергіи, находящійся въ распоряженіи каждой призванной къ дѣятельности функціи не ограниченъ территоріально отдѣльной функціей, а благодаря полнотѣ сліянія частей въ одно цѣлое, каждая функція совершается какъ-бы на счетъ другихъ функцій и организмъ дѣлится функціонально. Мы уже познакомились съ формами нарушенія сложности и знаемъ, что надо отличать: 1) статическое суженіе, выражающееся въ переходѣ дифференцированной, сложной психологіи личности въ однородность; изъ біологіи и изъ краткаго относящагося сюда очерка психологическаго намъ извѣстно, что признаку природности—сопутствуетъ раздраженіе, дезагрегація, 2) динамическое суженіе—недостатокъ запаса энергіи для достаточной широты функціи. Вторую форму суженія однако послѣ всего вышеприведеннаго вѣрнѣе было-бы отнести на счетъ ограниченія психологической способности къ функціональному распредѣленію энергіи или, что тоже самое, на счетъ возвращенія къ органическому дѣленію нервныхъ функцій. Пояснимъ это положеніе.

Ширина, объемъ вниманія—величина колеблющаяся въ широкихъ предѣлахъ. Человѣкъ, углубленный въ свои занятія, становится разсѣяннымъ къ происходящему вокругъ него, онъ не замѣчаетъ ни голода, ни жажды—онъ разсѣенъ къ происходящимъ внутри его перемѣнамъ, другими словами, напряженіе вниманія въ одномъ направленіи отражается пониженіемъ отправленій другихъ частей нервной системы и въ этомъ передъ нами яркій примѣръ функціональнаго распредѣленія энергіи; вся энергія направляется въ одно русло и въ другихъ ея не хватаетъ.

Признакъ психологической однородности — недостатокъ сліянія частей въ одно цѣлое обусловливаетъ органическое дѣленіе нервно-психической энергіи, признакъ психологической дифференціаціи и усложненности—полнота сліянія частей въ цѣлое, обусловливаетъ возможность функціональнаго распредѣленія энергіи. Такимъ образомъ, если нѣтъ на лицо причины—психологической дифференціаціи и усложненности, нѣтъ и слѣдствія—функціональнаго распредѣленія энергіи. А разъ послѣдняя не можетъ совершаться въ прежнихъ размѣрахъ, то каждая патологическая функція происходитъ на счетъ ограниченнаго запаса энергіи—получается динамическое суженіе функціи, и объемъ вниманія уменьшаются, какъ это имѣло мѣсто у больной Пика.

Вниманіе поражается здѣсь наиболѣе наглядно, что лежитъ въ самомъ поддающемся наблюденію характерѣ вниманія, а также и въ томъ, какъ мы узнаемъ ниже, что вниманіе служитъ выраженіемъ элективной способности и какъ органъ личности par excellence подвержено пораженію прежде другихъ функцій.

Если мы обратимся при анализѣ функціональнаго распредѣленія энергіи къ дѣтскому возрасту, какъ мы это сдѣлали при анализѣ перваго фактора психологическаго единства, полноты сліянія психическахъ проявленій въ одно цѣлое, выражающейся переходомъ отъ безсвязной однородности психики въ связную разнородность ея, то получимъ и здѣсь подтвержденіе недостаточности функціональнаго распредѣленія энергіи.

Взаимоотношеніе психологическихъ функцій, а слѣдовательно и распредѣленіе энергіи между ними, ихъ взаимодѣйствіе совершается между тремя крупными отдѣлами нервно- психической дѣятельности; рефлексъ—автоматизмъ—сознаніе. У лягушки, съ удаленнымъ головнымъ мозгомъ, всѣ рефлекторныя движенія развиваются гораздо сильнѣе, чѣмъ у нормальнаго животнаго. Тоже усиленіе рефлексовъ замѣчается и въ патологическихъ случаяхъ перерѣзки спинного мозга у человѣка. Угнетеніе рефлекторной дѣятельности высшими психическими центрами фактъ не столько интересный съ анатомической точки зрѣнія (еще Сѣченовъ пытался дать ему объясненіе, предположивши особые задерживательные центры для рефлексовъ, заложенные въ головномъ мозгу), сколько съ біологической точки зрѣнія: онъ служитъ несомнѣннымъ доказательствомъ функціональнаго распредѣленія энергіи въ психической области. Высшіе психическіе центры какими-то неизвѣстными намъ путями тѣсно связаны съ низшими, какъ- бы живя на ихъ счетъ, усиливая ихъ энергіей свою функцію. Такую же тѣсную связь можно прослѣдить между центрами автоматизма и высшей психической жизнью. „Съ физіологической точки зрѣнія, говоритъ Джэмсъ ^[33]), цѣломудріе есть не что иное, какъ способность подавлять непосредственныя чувственныя побужденія съ помощью возникающихъ въ мозгу эстетическихъ или моральныхъ соображеній относительно неумѣстности подобныхъ побужденій въ данную минуту, такъ что удовлетвореніе половыхъ потребностей зависитъ здѣсь отъ того, задерживаютъ-ли, или не препятствуютъ ему высшіе центры“. Между центрами автоматизма тоже происходитъ постоянное функціональное распредѣленіе энергіи, борьба за силу проявленія—сердцебіеніе зависитъ отъ функціи ускоряющаго и замедляющаго его ритмъ нервовъ и достаточно перерѣзать замедляющій нервъ (блуждающій нервъ), какъ его антагонистъ обнаружитъ избытокъ полученной отъ этого энергіи ускореніемъ сердцебіенія.

Послѣ этихъ примѣровъ становится понятнымъ, почему повышеніе рефлекторной возбудимости въ дѣтскомъ возрастѣ, мы можемъ разсматривать, какъ недостаточное выраженіе функціональнаго распредѣленія энергіи и указаніе на существованіе у нервно-психической системы дѣтей органическаго дѣленія. Рефлекторная дѣятельность стоитъ у нихъ еще въ недостаточной связи съ высшей психической дѣятельностью и поэтому обнаруживаетъ съ точки зрѣнія взаимоотношенія ея къ психикѣ у взрослыхъ гиперфункцію. Ту же органическую независимость можно прослѣдить у дѣтей и на низшихъ центрахъ автоматизма. У дѣтей, несчастныхъ жертвъ случая, пріученныхъ къ онанизму, какъ извѣстно, онанизмъ проявляется въ болѣе рѣзкой и труднѣе поддающейся излѣченію формѣ, чѣмъ у взрослыхъ.

Утверждать поразительную сложность взаимоотношеній факторовъ высшей психической жизни, факторовъ сознанія значитъ повторять трюизмъ. Это уже стало общимъ мѣстомъ психологіи. Но послѣдствія, или вѣрнѣе обратную сторону этой сложности психологія, намъ кажется, не достаточно оттѣняла до сихъ поръ, мы говоримъ о функціональномъ распредѣленіи энергіи, какъ условіи проявленія этой сложности. Только благодаря этому распредѣленію или сосредоточенію энергіи на одномъ получается выигрышъ въ интенсивности напряженія каждаго высшаго психическаго отправленія, напр. становится понятнымъ такое универсальное значеніе представленія, какъ это наблюдается при истеріи. Какъ извѣстно, Мебіусъ^[34], индифицируетъ истерію съ больнымъ представленіемъ. Въ настоящее время, послѣ работъ объ истеріи Бренера и Френда^[35], назвавшихъ состояніе истеріи гип- лоиднымъ, этотъ авторъ подставляетъ подъ названіе—больное терминъ—гипнотическое представленіе. Такимъ образомъ? прежнія и поправленныя современныя сужденія Мебіуса представляютъ послѣдовательную лѣстницу между представленіемъ здоровымъ черезъ больное къ гипнотическому. И вся эта цѣпь покоится или, вѣрнѣе, въ формѣ такой непрерывности, должна покоиться на физіологическомъ свойствѣ нормальнаго представленія, иначе сама цѣпь немыслима. Сошлюсь хотя- бы на того-же Мебіуса, который говоритъ, что всѣ мы истеричны. Физіологическимъ свойствомъ представленія является его способность пользоваться, благодаря функціональному распредѣленію энергіи, накопленной въ мозгу. Энергія, получающаяся путемъ функціональнаго распредѣленія ея, характеризуетъ новый круговоротъ энергіи, сопутствующей росту психическаго единства. Но достаточно нарушиться единству и интенсивность напряженія придаетъ воздѣйствію единичнаго представленія на другія отправленія организма такой избытокъ энергіи, который позволяетъ представленію производить почти непостижимыя при нормальныхъ условіяхъ видоизмѣненія въ чисто-физическихъ отправленіяхъ организма. Въ поясненіе приведемъ слѣдующій фактъ: въ лѣтописяхъ средневѣковыхъ монастырей сохраняется суевѣрный разсказъ одной монахини, испытавшей на себѣ мнимую беременность, по ея представленію, якобы отъ чорта. Изслѣдованный Жиль де ла Туреттомъ  ³⁶ этотъ примѣръ интересенъ тѣмъ, что къ истерическому метеоризму—вздутію живота, наблюдающемуся въ подобныхъ случаяхъ и въ настоящее время, прибавился другой отличительный признакъ беременности наполненіе молочной железы молокомъ и секреція его. Въ проявленіяхъ гипноза представленіе можетъ играть роль въ частности и моноидеизмъ, но главную причину силы внушеннаго слѣдуетъ искать въ этомъ избыткѣ энергіи, который приходится на долю гипнотическаго представленія энергіи, направляющейся, благодаря функціональному распредѣленію ея, при затемнѣніи всего сознанія, въ то свѣтлое оконцо, которое искусственно создаетъ гипнотизеръ.

Тотъ-же избытокъ силы, присущій представленію, проявляется и на воздѣйствіи представленія на автоматическіе центры, напр. представленія объ импотенціи на centrum urogenitale, заложенный въ спинномъ мозгу, что ведетъ къ психической импотенціи. На ряду съ этимъ высшіе центры задерживаютъ, какъ мы знаемъ, и проявленія рефлексовъ. Приведенныхъ примѣровъ достаточно для указанія на ростъ функціональнаго распредѣленія энергіи по мѣрѣ роста личности, выражающей собою психическое единство.

Мы видѣли, что нервнымъ клѣткамъ, завѣдующимъ автоматизмомъ, присуща способность суммированія раздраженіи; повидимому, рефлекторные центры выше организованныхъ животныхъ лишены этой способности. Здѣсь уже мы имѣемъ дѣло съ явленіемъ атрофіи свойства клѣтки, поэтому нельзя по отсутствію этой способности у высшихъ животныхъ отрицать ея существованіе у нервныхъ клѣтокъ, завѣдующихъ рефлексами, низшихъ животныхъ и спускаясь еще ниже даже тамъ, гдѣ нѣтъ спеціальнаго органа нервной функціи—нервной ткани. У высшихъ животныхъ мы имѣемъ право предполагать, что имѣемъ здѣсь дѣло съ явленіемъ дегенераціи. Этотъ обратный метаморфозъ низшихъ нервныхъ приборовъ въ механикѣ мозга высшихъ организмовъ служитъ новымъ доказательствомъ растущаго съ теченіемъ эволюціи усложненія, дифференціаціи и вмѣстѣ съ тѣмъ сліянія всѣхъ нервно- психическихъ функцій въ болѣе цѣльное и болѣе широкое единство путемъ соподчиненія нисшаго высшему.

Выраженіемъ всей біологической эволюціи служитъ слѣдующее положеніе: изъ внѣшняго міра выбрать способные къ ассоціированію и ассимиляціи элементы, чтобы достигнуть совершенства въ единствѣ организаціи и избавиться отъ излишества. Назначеніе такого охранительнаго органа въ области психологической исполняетъ элективная психологическая способность.

Нервная клѣтка обладаетъ свойствомъ суммировать раздраженія, т. е. отвѣчать на неопредѣленное число раздраженій произвольнымъ числомъ реакцій другими словами реагировать на повторныя раздраженія, напр. центръ дыханія всегда отвѣчаетъ ритмически, въ какой-бы послѣдовательности не дѣйствовали на него раздраженія. Съ этой точки зрѣнія должны быть разсматриваемы всѣ сложныя мускульныя движенія. Ихъ центры допускаютъ, будучи возбуждаемы путемъ ряда некоординированныхъ раздраженій, сложный координированный эффектъ—сложное мускульное сокращеніе. Эта координація ничто иное, какъ послѣдовательное распредѣленіе сокращенія различныхъ мускульныхъ группъ по времени. Видъ вкуснаго кушанья вызываетъ цѣлый рядъ ощущеній, въ результатѣ которыхъ возникаетъ цѣлый рядъ координированныхъ въ систему мускульныхъ сокращеній съ цѣлью получить вкусное кушанье. Схема послѣдовательности по времени сокращенія различныхъ мускуловъ, вызывающихъ общій эффектъ не мыслима безъ предположенія, что рядъ вкусовыхъ ощущеній проникаетъ во всѣ центры всѣхъ мускуловъ, участвующихъ въ послѣдующемъ сложномъ движеніи захватыванія пищи, и у однихъ мускуловъ, начинающихъ движеніе, чувственый импульсъ тотчасъ же переходитъ въ движеніе, а у другихъ эти чувственныя импульсы продолжаютъ еще суммироваться во время движенія перваго мускула и разницы во времени суммированія раздраженій въ разныхъ нервныхъ центрахъ опредѣляетъ послѣдовательность наступленія реакціи иннервируемыхъ различными центрами мускуловъ.

Это объясненіе сложнаго мускульнаго движенія указываетъ намъ на обычную сложность функціи, вытекающую изъ свойства нервной клѣтки къ суммированію раздраженій. Тѣ же нервные центры, которые исключительно служатъ организму, какъ регуляторные органы, должны еще больше обладать свойствомъ суммированія и на нихъ то еще рѣзче выступаетъ на первый планъ психологическое значеніе повторности. Возьмемъ сердечную дѣятельность: на всякое периферическое раздраженіе сердечная дѣятельность реагируетъ задержкой, замедленіемъ, (реакція блуждающаго нерва) на повторныя раздраженія—бѣгъ, крикъ, физическая работа—ускореніемъ (реакція ускоряющаго нерва). Представимъ себѣ, что сердечная дѣятельность совершается рефлекторно, реакція на вышеприведенные раздражители выразилась-бы то ускореніемъ, то замедленіемъ сердечной дѣятельности, такъ какъ всякое раздраженіе въ зависимости отъ того, куда-бы оно попадало, вызывало - бы раздраженіе то того, то другого нерва. Это прежде всего отразилось-бы вредно на единствѣ и цѣльности отправленія всего организма, поставивъ столь важную функцію организма, какъ сердцебіеніе, въ зависимость отъ игры случая. Организмъ, какъ цѣлое, поставленъ былъ-бы въ условія, при которыхъ онъ, путемъ ускоренія тока крови и вызываемаго этимъ подъема жизнедѣятельности тканей, принужденъ былъ-бы ассимилировать самыя разнородныя раздраженія. На самомъ дѣлѣ этого нѣтъ. Правильность и цѣлесообразность указанной только-что реакціи зависитъ отъ того, что реакція организма представляетъ собою реакцію на повторныя раздраженія и поэтому-то на единичныя внѣшнія раздраженія онъ реагируетъ функціей блуждающаго нерва—задержкой сердечной дѣятельности, не суммированныя—раздраженіемъ нерва, ускоряющаго сердечную дѣятельность.

Всякое раздраженіе, чтобы быть ассимилированнымъ, должно войти въ сложную комбинацію съ другими и для автоматической функціи не играетъ рѣшающей роли безотносительная сила раздражителя, а соотношеніе его въ примѣненіи къ болѣе или менѣе совершенно выработанному единству реакціи даннаго организма на внѣшній міръ. Этимъ объясняется повышенная возбудимость нервной системы дѣтей, гдѣ, благодаря менѣе выработанному единству, характеръ реакціи на внѣшніе раздражители болѣе рефлекторный, т. е. съ преобладаніемъ воздѣйствія силы или слабости, безотносительно къ повторности раздражителя.

Джэмсъ справедливо замѣчаетъ^[37] „что одною изъ характернѣйшихъ особенностей нашей духовной жизни является тотъ фактъ, что, находясь подъ постояннымъ наплывомъ все новыхъ и новыхъ впечатлѣній, проникающихъ въ сферу нашихъ чувствъ, мы замѣчаемъ лишь самую ничтожную часть ихъ. Только часть полнаго итога нашихъ впечатлѣній входитъ въ нашъ такъ называемый сознательный опытъ, который можно уподобить ручейку, протекающему по широкому лугу цвѣтовъ“. Джэмсъ признаетъ такимъ образомъ узость сознанія.—Это суженіе достигается функціей вниманія. Вниманіе не можетъ быть направлено сразу на весь громадный районъ выполняющихъ нашу психическую жизнь ощущеній, представленій, понятій и пр. и выбираетъ часть изъ нихъ. Такимъ образомъ во вниманіи высшая психическая жизнь обладаетъ тономъ элективной способности. Направленіе вниманія только въ незначительной степени опредѣляется силою раздраженія, а главнымъ образомъ, повторностью его. Эту повторность нужно понимать не только, какъ факторъ современности, но точно также, какъ и въ біологіи, какъ унаслѣдованную особенность вида, почему такія черты, которыя возникли на самыхъ низшихъ ступеняхъ развитія человѣчества и въ настоящее время повторяются въ развитіи ребенка, какъ чувство самосохраненія, заботы о своемъ благѣ вызываютъ въ насъ къ себѣ наибольшее напряженіе вниманія. Пьяный, при общемъ помраченіи вниманія, сохраняетъ равновѣсіе, идя по краю пропасти. Подобный характеръ вниманія указалъ Бурдахъ, назвавши его психической корреляціей раздражителя. На значеніе повторности при возбужденіи вниманія указываетъ слѣдующій экспериментъ: если мы хотимъ кого-нибудь разбудить, то даже самый сильный шумъ проходитъ безслѣдно въ томъ случаѣ, когда достаточно негромко произнесеннаго имени спящаго, чтобы онъ проснулся. Болѣе глубокое пониманіе даннаго факта въ смыслѣ особенно важнаго значенія для спящаго за его именемъ будетъ явной натяжкой, но этотъ фактъ понятенъ съ точки зрѣнія повторности— ничто не повторяется такъ часто, какъ наше имя.

Однако-же для того, чтобы стать повторнымъ, единичныя раздраженія должны сначала, какъ таковыя, имѣть доступъ, проникать въ нашу психическую жизнь и въ дѣйствительности мы знаемъ цѣлыя психическія области, въ которыхъ надо видѣть такого рода складочные пункты единичныхъ ощущеній и представленій. Это суть—такъ называемая, область безсознательнаго или вѣрнѣе область второго „я“ и психологическая область, прослѣженная проф. Бехтеревымъ^[38] и названная областью обхожденія „я“. Эти двѣ психическія области отвѣчаютъ различнымъ степенямъ приближенія единичныхъ психологическихъ проявленій къ состоянію повторности, помогающей имъ достигать до нашего вниманія. Область второго „я“ это—состояніе, при которомъ отдѣльныя психическія проявленія не достигаютъ порога сознанія, область обхожденія „я“, гдѣ онѣ не достигаютъ порога вниманія, перешагнувъ уже порогъ сознанія.

Мы не будемъ останавливаться на области безсознательнаго, или состояній второго „я“, такъ какъ то завело-бы насъ далеко за границы даннаго доклада, но не можемъ не указать на громадное, еще неотмѣченное значеніе области обхожденія „я“. Эта область включаетъ въ себѣ проявленія внушенія, подробно съ точки зрѣнія его отношенія къ личности анализированнаго въ только-что указанной работѣ проф. Бехтерева. Проф. Бехтеревъ называетъ состояніе внушенія состояніемъ обхожденія „я“, подразумѣвая подъ этимъ то свойство внушенныхъ представленій, что онѣ проникаютъ въ сыромъ, непереработанномъ видѣ въ наше сознаніе, будучи воспринятыми органами нашихъ чувствъ. Мы получаемъ, такимъ образомъ, въ этой области полный хаосъ некоординированныхъ раздражителей, не находящихъ до поры до времени мѣста въ психической системѣ, образуемой нашимъ „я“. Какой-то факторъ, а этотъ факторъ намъ отлично извѣстенъ, онъ есть повтореніе въ настоящемъ и унаслѣдованномъ прошедшемъ, отдѣляетъ овецъ отъ козлищъ, производитъ порядокъ среди хаоса и такимъ путемъ постепенно расширяется наше „я“ на счетъ этой области обхожденія „я“ или еще дальше лежащей области второго „я“.

Нечего говорить, что подобнымъ образомъ совершается развитіе дѣтской психики, гдѣ первоначально усваивается та или другая мысль, воззрѣніе, представленіе, даже ощущеніе путемъ внушенія или имитаціи и впослѣдствіи при помощи повторенія усвоенное психическое проявленіе подпадаетъ вліянію нашей элективной способности — вниманію и дѣлается достояніемъ нашего „я".

При патологическомъ недоразвитіи личности—у идіотовъ и слабоумныхъ крупное мѣсто занимаетъ нарушеніе вниманія, какъ наиболѣе постоянный психологическій признакъ. Соллье^[39], которому принадлежитъ починъ психологическаго анализа формъ психическаго недоразвитія, ставитъ въ основаніе своей классификаціи идіотизма и слабоумія—вниманіе.

Обратный процессъ, наблюдаемому въ дѣтскомъ возрастѣ—росту личности, мы имѣемъ при истеріи—упадкѣ личности. Выпаденіе изъ нашего „я“ ощущеній и представленій при истеріи въ область второго „я“ мы успѣли уже отмѣтить раньше, говоря о суженіи личности, что блистательно доказалъ Пьерръ Жанэ^[40] своими наблюденіями, теоріей и экспериментами надъ истеричными. Но и легкая внушаемость истеричныхъ занимаетъ почти такое же мѣсто въ воззрѣніяхъ французской школы Шарко на истерію, какъ и явленія выпаденія—анэстезія, амнезія, абулія, получившія оттуда названіе истерическихъ стигматъ.

При этомъ вполнѣ понятно, что многія психическія проявленія при нарушеніи личности у истеричныхъ теряютъ свой личный пріобрѣтенный, путемъ повторенія, характеръ и спускаются, какъ ниже порога вниманія, такъ и даже ниже порога сознанія.

На развитіе личности надо смотрѣть, какъ на эволюцію единства—въ этомъ убѣждаетъ насъ эволюція личности при недостаточномъ развитіи нормальной личности у дѣтей, подтвержденіемъ этому служатъ формы патологическаго недоразвитія личности—у идіотовъ и слабоумныхъ, такъ и формы регрессивнаго метаморфоза личности, порожденнаго болѣзнью ея, главнымъ образомъ, при истеріи., какъ выраженіи упадка личности. Кромѣ того психологическіе факты указываютъ намъ, что личность проходитъ тѣ-же эволюціонные этаны, какъ и біологическій видъ—отъ однородной безсвязности къ связной разнородности. Этотъ выводъ біо-психологическаго параллелизма позволяетъ намъ смотрѣть на данное состояніе и на прошлое личности, какъ на органическій эволюціонный процессъ, какъ на постепенное обнаруженіе эволюціонныхъ біопсихологическихъ факторовъ, присущихъ нашей внутренней психологической организаціи.

Въ этомъ признаніи, намъ кажется, лежитъ разгадка, у насъ въ рукахъ ключъ къ опредѣленію личности какъ единства, вопросу, покрытому еще и до сихъ поръ завѣсой таинственной недосягаемости съ примѣненіемъ метафизическихъ методовъ психологіи или слишкомъ упрощаемому съ принятіемъ наблюденія за универсальный методъ психологіи, какъ это дѣлаетъ, напримѣръ, Джэмсъ.

Наша попытка проведенія сравнительно-эволюціоннаго метода въ анализъ психологіи личности ставила себѣ задачею показать значеніе сравнительно-эволюціоннаго метода психологіи въ примѣненіи къ даннымъ, добытымъ путемъ психопатологическаго метода ея. Мы видимъ въ заключеніе нашего изслѣдованія, что сравнительно-эволюціонный методъ психологіи вноситъ систематику, придаетъ ясность и послѣдовательность изложенію психологическихъ данныхъ, добытыхъ психопатологическимъ методомъ, другими словами, онъ служитъ необходимымъ дополненіемъ психопатологическаго метода психологіи.

¹ Докладъ, читанный въ засѣданіи русскаго общества эксперимен­тальной психологіи 4 декабря 1901 г.

² Гербертъ Синсеръ. Опыты научные, политическіе и т. д. 0. Гертвигъ. Современные спорные вопросы біологіи. Пер. Львова. Москва 1895.

³ Ламброзо. Геніальность и помѣшательство.

⁴ Dessoir. Doppel-Ich. Schriften der Gesellschaft fürêxper. Psychol. Heft. I. 1890.

⁵ Е. Радинъ. Психопатологическій методъ психологіи. Обозр. Псих. 1902. 4.

⁶ Проф. Бехтеревъ. Роль внушенія въ общественной жизни. Обозр. псих. 1897 г. 1—2 и отд. изд. Спб. 1897.

⁷ Pierre Janes. Etat mental des hystériques. Цит. ло нѣм. пер. 1897.

⁸ Eugen Kadin. Die Hysterie bei den Schwachsinnigen. Berlin. 1900.

⁹ Bischat. Recherches physiologiques sur la vie et la mort. Paris

¹⁰ С. V. Nägeli. Mechanisch—physiologische Theorie der Abstammungs­lehre. 1884

¹¹ Vörchting. Ueber Organbildung im Pflausenreich. Bonn. 1878—1884.

¹² 0. Гертвигъ. Op. cit.

¹³ Герб. Спенсеръ. Основы біологіи.

¹⁴ Дарвинъ. Происхожденіе видовъ

¹⁵ 0. Гертвигъ. Op. cit.

¹⁶ Метальниковъ. Труды С.-Петербургскаго Общества Естествоиспыта­телей 1898. 0 пищевареніи инфузорій.

¹⁷ Видерсгеймъ. Строеніе человѣка съ сравнительно - анатомической точки зрѣнія. Пер. проф. Мензбира. Москва 1900.

¹⁸ 0. Гертвигъ. Op. cit.

¹⁹ H. Driesch. Entwickelungsmechanischen Studien. Zeitschrift fur wissen- schäfte Soologie. Bd. LIII, LV.

²⁰ 0. Гертвигъ. Op. cit.

²¹ Roux. Der Kauff der Theile im Organismus. 1892.

²² Lamarck. Philosophie soologique.

²³ Дарвинъ. Происхожденіе видовъ. Пер. Тимирязева.

²⁴ Проф. Фаминцинъ. Психологія и естествознаніе.

²⁵ Проф. Бехтеревъ. 0 локализаціи сознательной дѣятельности у жи­вотныхъ и у человѣка. Спо. 1896.

²⁶ Ферворнъ. Общая физіологія. Пер. съ нѣм. Мензбира. Москва. 1897

²⁷ 0. Гертвигъ. Op. cit.

²⁸ Ферворнъ. Ор. cit

²⁹ Bastian. Ueber psychische Beobachtungen bei Naturvölkern. Schrif» ten der Gesenschaft für experim. Psychol, Heft I. 1898.

³⁰ Janet. Op. cit.

³¹ Janet. Op. cit.

³² Pick. Ueber die Sagen. Conscience musculaire. Zeitschrift für Psycho­logie von Ebbinghaus. Bd. IV. H. 3.

³³ Джэмсъ. Психологія. Пер. Лапшина 1896.

³⁴ Möbius. Neurologische Beiträge. 

³⁵ Brener und Prend. Studien uber Hysterie. 1892.

³⁶ Gille de la Tourehte. Traite clinique et thérapeutique de l’hysterie

³⁷ Джэмсъ. Ор. cit

³⁸ Броф. Бехтеревъ. Объ общественной роли внушенія. Op. cit

³⁹ Sollier. Der Idiot und der Imbecille. 1891.

⁴⁰ Janet. Op. сit.