Relationship between language and thinking in terms of intercultural communication

Abstract

The article is devoted to crosscultural communication. The author discusses the question how grammar and vocabulary influence people’s mentality and gives some examples from European and non-European languages.

Full Text

Часто ли мы задумываемся о том, что принципы языка, его структура в значительной мере влияют на то, как мы воспринимаем окружающий нас мир и как мы относимся к тем или иным явлениям в нашей жизни? Эдуард Сепир отмечал, что «люди живут не только в объективном мире и не только в мире общественной деятельности, как они обычно полагают; они в значительной мере находятся под влиянием того конкретного языка, который стал средством выражения для данного общества… Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения» [5]. Тому есть множество примеров. Так, Линн Виссон в статье «Перевод культур» говорит о том, что грамматические структуры языка …предопределяют те аспекты данного предмета или явления, которые данный язык должен выражать. В качестве примера приводится предложение «я нанял работницу». В русском языке грамматика предложения сразу указывает на пол работодателя и служащей, чего нет, например, в английском языке - сравните, I hired a worker. Таким образом, мы можем отметить, что грамматика языка зачастую указывает нам на те приоритеты, которые носители языка расставляют в нем. Как замечал Р. Якобсон, “носители языка сосредотачивают свое внимание на тех элементах, которые являются обязательными при словесном кодировании их родного языка” [2]. Наше представление как европейцев, например, о категории времени вписано в систему глагола в европейских языках и эта система подтверждает нашу общую тенденцию к объективизации: «Мы можем, конечно, создать и мысленно представить себе систему прошедшего, настоящего и будущего времени в объективизированной форме точек на линии. [3]. Наша картина мира оценивается нами в категориях времени в том числе, и представить себе иное сложно. Б. Уорф долгое время изучал язык хопи - индейского народа, проживающего в резервации Хопи на северо-востоке Аризоны - и, отметив значительный ряд несовпадений с европейской языковой действительностью, выделил группу европейских языков под общим названием SAE ( Standart Average Europian) и провел исследования, сопоставив языки SAE и язык хопи. Исследователь сделал ряд интересных наблюдений. Например, глаголы в языке хопи не имеют традиционной с нашей точки зрения категории времени. Само понятие «время» имеет в языке хопи другое значение: если для европейца время - это движение в пространстве, то с точки зрения хопи время - это не движение, а «становление более поздним» всего, что когда-либо было сделано, неизменное повторение не растрачивает свою силу, а накапливает ее. В нем нарастает невидимое изменение, которое передается более поздним событиям» [3]. В языке хопи вместо них употребляются формы утверждения, видовые формы и формы, связывающие предложения, что придает речи большую точность. Надо отметить, что дальнейшем учеными была сделана попытка это утверждение оспорить [9]. Несомненно, разное отношение у разных народов к разным предметам и реалиям действительности находит свое отражение в лексике. Например, в английскои языке свекровь и теща обозначены одним и тем же словом “mother-in-law”, дословно «мать по закону». В русском же языке свекровь и теща - это, во-первых, разные по происхождению слова: свекровь восходит к древнеиндийскому, а теща - это славянское слово: свекровь свекро́вь род. п. -о́ви "мать мужа", диал. свекры́, новгор., моск., ряз., воронежск. (Брандт, Jagić-Festschr. 352), др.-русск. свекры, род. п. свекръве, болг. свекъ́рва (Младенов 571), сербохорв. све̏крва, словен. svę̑krv, svę̑krva, др.-чеш. svekrev, слвц. svokra, др.-польск. świekry (Брюкнер, AfslPh 11, 131). Праслав. *svekry соответствует др.-инд. c̨vac̨rū́s, нов.-перс. χusrū, лат. socrūs, д.-в.-н. swigur "свекровь" (из *svegrū-), кимр. chwegr (*svekru-), арм. skesur, алб. vjéhërrë, греч. ἑκυρά; см. В. Шульце, KZ 40, 400 и сл.; Траутман, ВSW 296; Мейе-Эрну 1114; Уленбек, Aind. Wb. 322; Торп 544. По мнению Педерсена (ВВ 19, 302), существовало и.-е. *svéḱuros м. наряду с *svekrū́s ж. Из последнего можно было бы объяснить слав. k, которое могло аналогическим путем проникнуть также в *svekrъ. Герм. происхождение *svekry, вопреки Р. Муху (DStk. 37), принять нельзя; см. В. Шульце, Kl. Schr. 69; KZ 40, 412; Кипарский 104. [См. подробно Трубачев, Терм. родства, стр. 118 и сл. - Т.] М.Р. Фасмер 1964-1973 тёща является славянским по происхождению, имеет соответствующие аналоги в славянских языках (ср. укр. теща, блр. цешча. болг. тъща, сербохорв. ташта, словен. tasca, польск. tesciowa и т.д.). Оно производно от слова тесть (общеслав. *tьstь). По словам П.Я. Черныха, это "в этимологическом отношении трудное слово. Возможно, что это слово относится к группе терминов родства, восходящих по корню к индоевропейскому *-tat-: -tet-: *tit-" (см. тятя, тётя; ср. древнепрусск. thetis 'дедушка', латин. tata 'папа', 'отец'; древнеинд. tata-h 'отец'; швед. (просторечн.) titta 'тетка' и др.). Во-вторых, надо сделать некоторое ненаучное отступление и упомянуть здесь о народной этимологии, которая объясняет слово свекровь как «всех кровь» или «своя кровь». И, наконец, нельзя не сказать о том, героинями какого большого пласта русского фольклора - анекдотов - являются свекровь и теща. Такая слава вряд ли снилась их скромным зарубежным аналогам под таким же скромным названием “mother-in-law”. Наименование предмета зачастую оказывает определенное влияние на действия людей по отношению к этому предмету. Б. Уорф приводит ряд интересных примеров: около склада с бензиновыми цистернами (gasoline drums) люди ведут себя очень осторожно. А вот на складе с пустыми бензиновыми цистернами (empty gasoline drums) люди об осторожности напрочь забывают. Как пишет Уорф, «при наличии реально опасной ситуации лингвистический анализ ориентируется на слово «пустой», предполагающий отсутствие всякого риска» [3]. Таким образом, необходимо отметить, что некоторые названия и их бессознательный анализ носителем языка зачастую может сместить акценты и сделать «неточный перевод» явления или предмета, а соответственно, и привести в неправильному действию в отношении этого предмета. При переводе с одного языка на другой не всегда возможна передача точной картины, вписанной в культурный контекст того или иного народа. Ряд бытовых примеров встречаем у Линн Виссон: русский лимонад - это чаще всего газированная сладкая вода, а в Америке - lemonade - это простая вода с лимонным соком и сахаром. «Передать оба эти слова одним - значит то же самое, что перевести китайский «рис» английским «хлеб». При переводе культур речь чаще всего идет об эквивалентах, а также прототипах и заменителях. Американский переводчик Р. Лурье не случайно называл проблему точного перевода поиском «эквивалентов культур»: «Переводчик падает духом, когда видит такие слова, как «коммуналка»… Английский термин communal apartment напоминает о кухне в городке Беркли в Калифорнии, где группа хиппи развлекается тем, что варит рис для вкусного вегетарианского обеда, в то время как русское слово «коммуналка» вызывает образ ряда больших комнат, выкрашенных в мрачный коричневый цвет; в каждой из них живет целая семья …» [2]. Вильгельм фон Гумбольдт в XIX веке говорил о «теории непереводимости»: «Всякий перевод представляется мне безусловной попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо своего подлинника за счёт вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счёт своего подлинника» [8]. Иосиф Бродский писал, что идеального перевода не существует - а уж тем более, если речь идет о тексте поэтическом - поскольку «идеальный собеседник поэту - не человек, а ангел». Бродский говорил о переводчиках трех типов: «Отношения поэта с переводчиком сводятся к трём типам. Первый - вы ему доверяете, а он вас убивает; второй - вы ему не доверяете, и он вас убивает; и третий мазохистский - вы ему говорите: «убей, убей меня», и он вас убивает» [8]. Функция истолкования языковых фактов - метаязыковая функция - одна из важнейших при изучении языка другой культуры [1]. Но не стоит забывать о том, что мы можем сталкиваться с трудностями перевода не только в общении с иностранцами. Так, перевод, истолкование фактов или речевой комментарий нам может понадобиться и в общении, например, между взрослым и ребенком, между людьми старшего поколения и молодежью, между специалистои и неспециалистом, между жителем одной местности и другой. Умение слушать и понимать услышанное - важная часть речевой коммуникации, и учет культурного контекста помогает нам стать ближе друг к другу.