Legitimation of legal institutes as an actual political purpose

Full Text

В настоящей работе я намереваюсь обосно- вать тезис о том, что придание действи- тельности правовым институтам нуждается в определенной стратегии, методологическом обеспечении и моральном основании. Говоря иначе, в нашей стране намечается тенденция вхождения легитимации права в круг проблем правовой политики. Главная цель работы - по- казать, почему такого рода расширение объек- тивно и необходимо для непрерывного развития общества в целом. Правовой политикой принято называть «на- учно обоснованную, последовательную и сис- темную деятельность государственных и муни- ципальных органов по созданию эффективного механизма правового регулирования, цивилизо- ванному использованию юридических средств в достижении таких целей, как наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражда- нина, укрепление дисциплины и правопоряд- ка, формирование правовой государственности и высокого уровня правовой культуры и жизни общества и личности»1. Из приведенного оп- ределения вытекают такие свойства правовой политики, как целенаправленность, последова- тельность, иерархичность (предметных полей, целей, средств2). Суммируя их, можно сказать, См.: Большой юридический словарь / Под ред. А. В. Малько. М.: Проспект, 2010. С. 35. В качестве иллюстрации свойства иерархичности пра- вовой политики можно обратиться к работе А. В. Малько и Д. В. Храмова «Судебно-правовая политика: общетео- ретический аспект» (Российская юстиция. 2012. № 1), где средства правовой политики располагаются по степени общности (от концепций и доктрин к разъяснениям высчто правовая политика есть коллективная дея- тельность по реализации позитивных юриди- ческих ценностей. Соединение рационального (всякая деятельность основана на разумности субъекта или множества субъектов) и аксиологи- ческого компонентов здесь отнюдь не случайно, ниже будет показан его прагматический смысл. Право является ценностью только в том слу- чае, когда население понимает и признает имен- но правовой способ разрешения социальных конфликтов в качестве желательного. В этой иде- альной ситуации (когда спрос на право велик, а на альтернативные регуляторы - сопоставимо мал) можно говорить о том, что право в данном обществе обладает легитимностью. Легитим- ность, как заявляют некоторые ученые, для пра- ва является субстанциальным атрибутом3. Не- мыслимо существование нелегитимного права, а если таковое и существует, то лишь формально (причем формальность здесь следует понимать как синоним поверхностного, пустого бытия). Однако не следует приравнивать формальное и нейтральное, полагая, что лишенное всеоб- щего признания право существует незаметно, не оказывая на реальную жизнь отрицательного воздействия. В действительности все наоборот: наличие нелегитимного права либо ведет к ис- чезновению авторитета власти, либо порождает «теневое право» (квазинормативную систему, выступающую основанием реального порядка, ших судебных органов по вопросам применения норм, относящихся к судебно-правовой политике). Денисенко В. В. Легитимность как характеристика сущности права. М.: Юрлитинформ, 2014. или, что то же самое, институты, подменяю- щие собой и власть, и гражданское общество). Таким образом, право, утратившее понимание и признание, но сохраняющее формально свое действие, объективно вредит общему благополу- чию. С этой точки зрения становится ясно, что изучение уровня и динамики спроса на право не может не находиться в числе постоянных по- литико-правовых задач государства как главного непосредственного законодателя4. Мониторинг качества правового регулиро- вания не может опираться на единственный критерий, т. е. быть сосредоточен вокруг идеи эффективности, как бы мы ее ни понимали. Эффективность права, т. е. соответствие норма- тивных регуляторов определенным целям, лишь косвенно и неполно отражает субъективное от- ношение граждан к праву. Тому есть как минимум три причины. Во-первых, население плохо себе представляет цели государства, особенно в тех случаях, когда государство само недостаточно четко и последовательно их декларирует. Во-вто- рых, население не имеет объективной картины правовой жизни и может судить о том, хоро- ши ли законы или суды, по своему собственно- му - одностороннему и ограниченному - опы- ту (в который, естественно, не входит активная преобразовательная работа с массивом законода- тельства, например, или систематизация юриди- ческой практики). В-третьих, никакие интересы населения не могут быть соизмеримы с повыше- нием эффективности права. Так обстоит дело во- все не потому, что эти интересы стоят в ценност- ном отношении выше государственных (такое не исключено, но и не обязательно), и не потому, что государство и народ пребывают в перманент- ной оппозиции друг к другу (на практике такая ситуация тоже возможна). Речь идет о несоизме- римости в буквально-математическом смысле, и причина предельно проста: право есть нечто формальное и единообразное, в то время как гражданское общество содержательно и разноо- бразно и в каком-то отношении не терпит идеи унификации (а эффективное право предполагает эффективную унификацию, снижение степени Это ни в коей мере не означает, что мониторинг во- стребованности правовых инструментов может быть монопольно присвоен властью. Жизнь учит нас, что по- добного рода ситуации приводят к торжеству пассив- ного отношения к делу (ведь за мониторинг как элемент компетенции кто-то должен отвечать, а лучший способ избежать ответственности - изобразить дело так, буд- то бы с течением времени ничего не меняется), гермети- зации знания и в конце концов искажают его, делая не- различимыми и те крупицы истины, что удается собрать посредством эмпирических исследований. К счастью, в России есть позитивные примеры негосударственных исследовательских институций (Институт проблем пра- воприменения при Европейском университете в Санкт- Петербурге - самый известный в их ряду), всерьез ори- ентирующихся на эмпирическое правоведение. разнообразия, что в свою очередь делает обще- ство более управляемым). Субъективное отношение к праву выражается в понятии «признание». Если формальное ра- венство выступает необходимым условием реа- лизации права, то признание - сложное многоу- ровневое отношение, которое может быть только взаимным, - есть условие достаточное. Признание того или иного порядка посто- янно проблематизируется в тех системах, где существуют избыточно произведенные значе- ния5. Общество - яркий пример такой систе- мы. Если бы в обществе управление обеспечи- валось только наличием прямых и обратных связей между управляющими и управляемыми, в нем отсутствовали бы актуальные конфликты и рассогласования. В идеальной ситуации, если регулирующая информация доведена до конеч- ного потребителя, последний не может не отре- агировать надлежащим образом. Но этот идеал присущ только технике, а не человеческим кол- лективам. Что же особенного мы видим в обществе с точки зрения логики управления? Во-пер- вых, управляемые подсистемы являются живы- ми - способными к поддержанию собственного существования, сознательными, как следствие - рефлектирующими. Рефлексия здесь понимает- ся традиционно - как способность сделать себя (содержание своего сознания) предметом ана- лиза. Ближайшим следствием этой способности выступает дистанцирование от управленческой ситуации: сигналы по-прежнему приходят, но вы- полнение команд запаздывает или вовсе не на- ступает. Для управляющей системы это означает сбой привычной последовательности, отклоне- ние, некий сигнал о неблагополучии. Во-вторых, общество пронизано множеством нетехниче- ских связей. По мысли Ю. Хабермаса, человек как родовое существо «учится не только в сфере технически применимого знания, являющего- ся решающим для развития производительных сил, но и в сфере морально-практического созна- ния, решающего для структур интеракции. Пра- вила коммуникативного действия развиваются, В социальной эпистемологии принято различать проб- лематизацию и легитимацию (обоснование). Если в про- цедурах обоснования те или иные формы социокуль- турного опыта утверждаются в качестве приемлемых, адекватных и санкционированных в рамках определен- ной культурной традиции, что практически освобождает субъекта, культивирующего эти формы опыта, от сомне- ний в адекватности избранной поведенческой стратегии, то проблематизация, напротив, подвергает их эксплика- ции и сомнению, вводя их в сферу рационального ана- лиза. По определению М. Фуко, проблематизация - это совокупность дискурсивных и недискурсивных практик, вводящих нечто в игру истинного и ложного и консти- туирующих эту игру в качестве объекта мысли (будь то в форме морального размышления, научного позна- ния, политического анализа и т. п.). разумеется, в реакции на изменения в области инструментального и стратегического действия, но следуют при этом своей собственной логике»6. Собственная логика нетехнических действий (основанная, как представляется, скорее на коо- перации, чем на конкуренции) не позволяет нор- мативным системам беспредельно разрастаться. Управляющие значения перестают быть очевид- ными, не воспроизводятся автоматически, требу- ют более или менее осмысленного доказательства права на существование. Выражаясь афористич- но, чтобы быть достаточным, нормативно-право- вому регулированию необходимо стать избыточ- ным. И действительно, поверх массива обычных норм, дифференцированных по отраслевому признаку, возникают нормы второго уровня (его можно было бы назвать «метаправом»), регули- рующие порядок введения, изменения, отмены, интерпретации правовых актов и уже в силу этого не привязанные к конкретному их содержанию. Спору нет, в любой правовой системе есть по- добного рода регуляторы, но вполне очевидно, что, будучи отчужденными от населения в той же мере, что и основной массив права, они остаются декларативными. Преодолеть подобного рода от- чуждение можно лишь через определенные демо- кратические процедуры. Технически неконтролируемое перепроизвод- ство значений или управляющих сигналов пред- полагает достижение консенсуса по поводу того, какие из них будут считаться приемлемыми. Сто- ронники критической теории общества полагают, что приемлемость правила поведения обусловле- на приемлемостью процедуры обсуждения дан- ного правила. Если речь идет о правовой норме (свойством которой выступает всеобщность), то в процесс обсуждения должно быть вовлечено как можно больше субъектов из числа заинтере- сованных в осуществлении данной нормы. Вовле- чение в свою очередь невозможно без взаимного признания государства и гражданского общества. Следовательно, мы вправе заявить, что взаим- ное признание является необходимым условием юридической легитимности. Обратная ситуация, при которой между властью и обществом нет нор- мальной коммуникации, но присутствует полно- ценно реализующаяся система законодательства, безусловно, возможна - но только не в условиях демократии. Исполнимость норм может не за- висеть от взаимного признания только там, где уничтожено глобальное разнообразие мнений, точек зрения, идеалов и картин мира. Тогда пра- во эффективно только в силу совпадения с голой силой. Но этот случай здесь не рассматривается. Согласно идее А. Хоннета, признание пред- ставляет собой многослойное измерение, ко- Habermas J. Zur Rekonstruktion des Historischen Materialismus. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1976. S. 163. торое присуще любым межсубъектным взаи- моотношениям и одновременно оформляет их нормативно. Взаимное признание имеет первостепенное значение для двух процессов. Во-первых, для конструирования полноценной идентичности субъекта. Взаимное признание субъекта является одной из предпосылок прео- бразования здорового позитивного отношения к самому себе в самосознание и самоуважение, что, в конечном счете, и обусловливает форми- рование полноценной идентичности. Во-вто- рых, взаимное признание играет немаловажную роль в процессе создания и поддержания ин- теграционного потенциала общества, так как, по мнению немецкого ученого, самосознание об- щества во многом определяется степенью инсти- туционализации взаимного признания. Таким образом, основная идея Хоннета заключается в следующем: общество конструируется как общ- ность именно благодаря взаимному признанию его членов7. Внимания заслуживает типология призна- ния, представленная А. Хоннетом в работе «Борьба за признание». Опираясь на три формы социального взаимодействия - эмоциональные отношения, правовые и ценностные, Хоннет вы- деляет три сферы, или измерения, взаимного признания: эмоциональное признание, право- вое и социальное. В основе первого измерения лежит принцип взаимной любви, симпатии и заботы. Признание на этом уровне выражается в непрерывности вза- имного эмоционального внимания и базируется, по словам Хоннета, на балансе между привязан- ностью и самостоятельностью, между симбио- зом субъектов и самоутверждением личности. Первостепенное значение в таких отношениях приобретает признание автономии другого, что возможно лишь при сохранении вышеназван- ного баланса. Именно в этой сфере при удачном построении отношений субъект формирует до- верие к самому себе. Хоннет специально акцен- тирует внимание на этом понятии, так как счита- ет доверие к самому себе необходимым условием для того, чтобы на следующем уровне субъект мог сконструировать свою автономную идентич- ность. Нарушение баланса выражается в лише- нии субъекта какой-либо автономии, например возможности свободно распоряжаться своим те- лом. Это является причиной унижения, разруша- ющего элементарное доверие субъекта к самому себе, что происходит, к примеру, при физиче- ском насилии. Вторая сфера признания принципиально от- личается от первой тем, что принцип правового равенства не ограничен эксплицитно первич- Honneth A. Kampf um Anerkennung: Zur moralischen Grammatik sozialer Konflikte. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1992. ными отношениями, такими как дружба или любовь, характерными для эмоционального признания. Взаимное признание на этом уровне выражается в следующих отношениях: субъект признает нормы общества путем интернализа- ции генерализованного Другого, который посто- янно напоминает субъекту о его обязанностях по отношению к другим. В тоже время со сторо- ны других членов общества данный субъект мо- жет признаваться носителем индивидуальных неотъемлемых прав. Подчиняясь одному зако- ну, субъекты, по словам Хоннета, признают друг друга лицами, способными в своей автономии рационально относиться к моральным нормам. Таким образом, при взаимном правовом призна- нии субъект осознает себя не только носителем неотъемлемых прав, но и моральным субъектом. Третья сфера признания, а именно сфера взаимного социального признания, базируется на принципе учета достижений и заслуг перед обществом. Социальная значимость субъекта зависит от того, какой вклад этот субъект может внести в реализацию общественных целей. При этом субъекты одного общества, подчеркивает Хоннет, могут уважать и признавать друг дру- га только тогда, когда они разделяют ценности и цели данного общества. Эти ценности нагляд- но показывают им значение конкретных лич- ностных качеств индивидов для жизни других представителей этого общества. Речь идет о суб- ординации этих качеств и способностей внутри ценностной сферы этого общества. Таким обра- зом, в сфере социального признания первосте- пенное значение приобретают индивидуальные качества, которые делают каждого субъекта не- повторимым и благодаря которым достижения субъекта имеют большую практическую цен- ность для данного общества. Субъект, испы- тывающий социальное признание со стороны других членов общества, позитивно относится к своим конкретным качествам и способностям, что ведет к формированию его самопризнания. Именно самопризнание позволяет субъекту ин- туитивно полагаться на то, что его способности и личностные качества будут признаны осталь- ными членами общества как ценные. Итак, в идеале последовательное приобре- тение взаимного признания во всех трех сферах является предпосылкой для успешного констру- ирования идентичности «Я». В то же время фор- мы непризнания, соответствующие трем выше- названным сферам, могут выступать в качестве барьеров на пути формирования позитивной идентичности. Концепция А. Хоннета, как мы видим, с одной стороны, развивает мысль Ю. Хабермаса о «соб- ственной логике нетехнических действий» вну- три любой социальной системы, с другой - де- монстрирует роль психологического фактора в социализации человека, показывая, что всякий индивид обретает устойчивое «Я» только в раз- нообразных взаимодействиях с другими. Подобно отсутствию полноценной, эмоци- онально наполненной межличностной ком- муникации отсутствие содержательного взаи- модействия государства и общества действует на правовую идентичность разрушительно. Дефицит легитимности правовых институтов возникает в ситуации господства системной ин- теграции над интеграцией социальной. В этом случае возникает неосознанная потребность выравнивания данной диспропорции, побочно выраженная в так называемых парадоксах пра- вового регулирования, о которых следует сказать несколько слов. Парадоксальной ситуацией в правовом регу- лировании признается падение эффективности реализации права несмотря на интенсифика- цию законотворческой (в широком смысле этого слова) деятельности8. Известный американский ученый Касс Санстейн в качестве типичного парадокса указывает ситуацию, когда регули- рующее воздействие, направленное на умень- шение определенных рисков, способствует в действительности их увеличению. Другой тип парадокса - когда ужесточение юридической ответственности обладает дестабилизирующим эффектом и провоцирует движение вспять (об- винители не обращаются в суды с требованиями максимального наказания, предусмотренного законом, т. е. правоохранительная система дей- ствует вразрез с интенцией законодателя)9. Каждый конкретный случай, в котором обнару- живаются парадоксы, удовлетворительно объяс- няется эмпирически, но дальнейшее обобщение, как представляется, к полноценным результатам не приводит. При этом парадокс регулирования не носит эпистемологического характера, так как внутри соответствующих жизненных ситуа- ций не возникает познавательных трудностей (та- ких как невозможность верификации гипотез или двусмысленность словоупотребления). Система правоотношений достаточно прозрачна с точки зрения научного изучения, поскольку изначаль- но запланирована как рациональная. Противо- речие, неувязка состоят лишь в том, что усилия, приложенные к отдельным элементам правовой системы в целях эффективного регулирования об- щественных отношений, приводят в итоге к про- тивоположному результату. Поскольку с точки зрения неоинституци- онализма качество правового регулирования См., напр.: Gunsteren H. R. van. The Quest for Control: A Critique of the Rational-Central-Rule Approach in Public Affairs. London: John Wiley, 1976. Sunstein C. R. Paradoxes of the Regulatory State // The University of Chicago Law Review. 1990. Vol. 57. № 2. Pp. 407-421. напрямую зависит от того, снижаются ли транс- акционные издержки, несомые субъектами права в процессе разрешения споров (юрисдик- ционные отношения, конечно, по степени важ- ности сопоставимы с осуществлением принад- лежащих субъектам правомочий, где издержки также могут расти), можно было бы сказать, что неутешительным итогом возрастающей оптими- зации правового регулирования является имен- но рост подобного рода издержек. Прогнозируе- мое завершение этого процесса весьма очевидно: возрастающие расходы делают обращение к офи- циальным инстанциям непривлекательным. Следовательно, вырастает спрос на неофици- альные институты разрешения конфликтов. Об опасности такого положения дел было достаточ- но сказано выше. Итак, качество правовых институтов напря- мую зависит от уровня спроса на право. Если по- следний отсутствует, нет смысла доказывать, что законодателем были спроектированы чудесные, логичные и сверхсовременные правовые сред- ства, а правоприменители - в силу злого умы- сла, конечно же, - не желают все это проводить в жизнь. Нужно как-то иначе смотреть на ситуа- цию в целом, дабы ее понять и изменить. Следующий мой тезис звучит так: качество права следует не только изучать, но и регулиро- вать. При этом опорой регуляции должны вы- ступать некоторые простые, но эмоционально окрашенные идеологемы, позволяющие интер- претировать себя всякий раз при сопоставлении сущего и должного и выносить суждение о не- достаточной представленности в реальных от- ношениях. С этой точки зрения даже принцип формального равенства является идеологемой, поскольку базируется на гегельянской трактов- ке свободы как разумно понятой необходимости целого (или даже господства целого) по отноше- нию к любой части. Выравнивание социальной и системной интеграции является либо созданием, либо восстановлением взаимного признания госу- дарства и личности. Следовательно, оно имеет ярко выраженный идеологический контекст. Это доказывается доводом от противного: вообразим, что, принимая стратегическое политико-правовое решение, мы оперируем лишь численными данными относительно состояния правопорядка. Однако набор эмпи- рических показателей - независимо от пол- ноты - не содержит целей дальнейшего раз- вития (поскольку целеполагание есть уже разрыв с фактичностью), значит, интерпрета- ция результатов подобного рода мониторинга может быть любой, поскольку зависит от че- го-то внеположенного по отношению к факту. Следовательно, принятие решения требует наряду с эмпирической основой чего-то иного, того, что отсутствует как материальный объект или событие, но присутствует в виде проекта. А это и есть идеологема. Останавливаясь на последнем тезисе, я вслед за Д. Беллом буду понимать под идеологией сис- тему убеждений, сплавляющую идеи с эмоциями и превращающую их в рычаги социального дей- ствия. Предрасположенность к идеологизации действительности составляет необходимый ком- понент мышления, точно так же как идеологиче- ские отношения имманентно присущи обществу. Не будет ошибкой предположить, что двум спо- собностям сознания соответствуют две функции идеологии: идеология есть средство формирования социально-априорного в мировоззрении. Это вытекает из самого характера идеологического знания, предписывающего реальности то, какой ей следует быть, но не описывающего какую- либо наличную действительность. Сознание открыто к представлению о желательном как возможном. Открытость означает способность включаться в символическое пространство, по- рождаемое идеологией, воспринимать ценно- сти, штампы, установки, оценки, проекты, цели, предполагаемые данной концепцией, трансли- ровать их (не обязательно в макромасштабе). От- крытость - это также и способность защищать идеологию; идеология есть способ производства субъ- ектов власти и подчинения. Это вытекает из про- ективности любого идеологизированного созна- ния (от обычного целеполагания, совершаемого внутри деятельности, идеологическое мышле- ние отличается только явной утопичностью про- ектов). Открытость и проективность сознания как социальной способности личности усваивать базовые культурные коды, символы обусловли- вают и приемлемость идеологического воспри- ятия общества, и его чрезвычайную распростра- ненность. В результате мы имеем постоянно циркулирующие в общественном сознании иде- ологемы - особые ментальные конструкты, предназначенные исключительно для апри- орного, внеисторического и некритического взгляда на мир. Само движение мысли в этих «продуктах» прекратилось, они легко воспри- нимаются и передаются, но их очень трудно расшифровать. Всякая идеологема не имеет истории, она всегда присутствует как бы в на- стоящем времени, в этом ее особенность и сила, поэтому критика всякой идеологической уста- новки либо выходит в сферу философской рефлексии (лишаясь возможности стать обще- доступной), либо возможна с позиции анало- гичной, но другой по содержанию установки. Эпистемологические особенности идеологем сами по себе мало что значат без «коммунального эффекта» (выражение А. А. Зиновьева), т. е. при- родной склонности людей к общению с себе по- добными. Общение представляет собой разно- видность деятельности, следовательно, почти всякая идеология может вызвать к себе значи- тельный интерес, ведь она постулирует значи- мость коллективных действий на основании единообразно понимаемых ценностей и анти- ценностей. Важнейшие юридические принципы весь- ма близки к идеологемам. Сходство очевидно: любой принцип, например формальное равен- ство субъектов, выполняет консолидирующую функцию, являясь продуктом доминирующих традиций, умонастроений и философских идей. Суждения, выражающие правовые принципы, стоят в стороне от дихотомии истинного и лож- ного, принадлежа к сфере желательного и воз- можного, их история не отражается на их су- ществовании. Критика принципа формального равенства возможна только с позиции другой идеологемы (тут могут быть разные варианты - марксизм, анархизм, феминистское понимание права и т. д.) Неоспоримым фактом является постоянное расширение правовой системы (при этом мож- но долго размышлять и спорить о соотношении интенсивного и экстенсивного способов ее рас- ширения, но это вряд ли продуктивно). Следо- вательно, каким бы ни был уровень признания того или иного правового института на опре- деленный момент времени, мы не можем быть уверены, что рост законодательства и «уплот- нение» ведомственного нормотворчества, равно как и возрастание объемов судебной практики, не повлияют на уровень взаимного признания власти и общества, зафиксирован- ный некоторым научным способом. Поэтому любого обоснованного знания о качестве пра- вового регулирования еще не достаточно для обеспечения осуществления таких идеалов, как демократия, свобода личности, верховенство права. Да и в самой идее реформирования пра- ва посредством манипуляций с законодатель- ным материалом скрыт некий порок. Конечно, никто не пытается поставить под сомнение потребность в качественной законодательной технике. Работа с юридическими текстами, преследующая цель их усовершенствовать в структурном и семантическом отношениях, составляет conditio sine qua non демократиче- ского государства. Но ценность права в глазах граждан в очень малой степени зависит от бле- стящей (или, напротив, неудачной) формы его изложения. Куда как важнее, например, чтобы расходы на защиту нарушенных субъективных прав были соизмеримо меньше оценочной сто- имости защищаемого блага или чтобы правила судопроизводства действительно соблюдались всеми участниками процесса, да и судом тоже. Уважение к законности и правопорядку зави- сит от того, является ли правовой идеал реаль- ным, а этого нельзя достигнуть одной лишь юридической техникой. Представляется, что пришло время сделать несколько важных выводов. По мере своего развития правовая система становится все более рациональной. Существен- ным признаком рациональности системы явля- ется ее способность осознавать себя, т. е. рефлек- тировать. Возникающие внутри правовой системы парадоксы регулирования могут пониматься как знаки, указывающие на наличие в праве наряду с нормативным субъективно-ценностного ком- понента. Субъективность правовой системы - это рефлексивное выражение того, что люди, при- тязающие на взаимное признание, либо относят право к сфере, где данное притязание может быть удовлетворено, либо дистанцируются от права. И это - главный показатель качества правовой системы в целом. Поскольку эффективность объективного права производна от его признания среди насе- ления, глобальной задачей правовой политики становится легитимация действующего право- порядка. На практике эта задача не может быть ре- шена без использования идеологического обес- печения. Соединение рационального и цен- ностного компонентов права, обеспечиваемое идеологемой, всегда необходимо там, где нет возможности значительно снижать объемы нор- мативного регулирования. Задача легитимации того или иного правового института выходит далеко за пре- делы собственно законотворческих действий, поскольку включает в себя работу не только с негативными или позитивными фактами, но и со смыслами. Работа с юридическими ценностями и смыслами должна стать предметом правовой политики, во всяком случае до той поры, пока институты гражданского общества не смогут взять ее на себя.

About the authors

M A Belyaev

Voronezh State University

Email: belyaev@phipsy.vsu.ru

References

Supplementary files