CAPTAIN LEBYADKIN AND THE COMIC GROTESQUE IN THE NOVEL OF F.M. DOSTOEVSKY “BESY”

Full Text

Комический гротеск является существенным структурным элементом романа Ф.М. Достоевского «Бесы». В предлагаемой статье мы попытаемся выяснить особенности изображения с точки зрения комического гротеска такого персонажа, как капитан Лебядкин, в чьем поведении (что специально отмечали исследователи) обнаруживаются шутовские черты, придающие его образу гротескные отсветы. Особого внимания заслуживает в этом плане поэтическое творчество Лебядкина, в котором выражаются не просто его весьма оригинальные (на грани гротеска) представления о мире и человеке, но и свойственные ему и тяготеющие к гротеску манера излагать свое миропонимание и способ самовыражения. Обратимся к тексту романа и приведем характерный пример, позволяющий понять, почему для самосознания Лебядкина, персонажа с деформированной оптикой, важно видеть и чувствовать себя поэтом: «- Не ответил "почему?" Ждете ответа на "почему"? - переговорил капитан подмигивая. - Это маленькое словечко "почему" разлито во всей вселенной с самого первого дня миросоздания, сударыня, и вся природа ежеминутно кричит своему творцу: "Почему?" - и вот уже семь тысяч лет не получает ответа. Неужто отвечать одному капитану Лебядкину, и справедливо ли выйдет, сударыня? - Это всё вздор и не то! - гневалась и теряла терпение Варвара Петровна, - это аллегории; кроме того, вы слишком пышно изволите говорить, милостивый государь, что я считаю дерзостью. - Сударыня, - не слушал капитан, - я, может быть, желал бы называться Эрнестом, а между тем принужден носить грубое имя Игната, - почему это, как вы думаете? Я желал бы называться князем де Монбаром, а между тем я только Лебядкин, от лебедя*,- почему это? Я поэт, сударыня, поэт в душе, и мог бы получать тысячу рублей от издателя, а между тем принужден жить в лохани, почему, почему? Сударыня! По-моему, Россия есть игра природы, не более!» [1, c. 169]. В изображенной сцене обнажается склонность капитана, носящего грубое (в смысле не поэтическое) имя, не соответствующее его мнению о себе как о поэте в душе, к эпатажному (неслучайно названному Варварой Петровной дерзостью) поведению; принужденный, согласно его объяснению, жить в лохани, поскольку Россия есть игра природы, он раскрывает присущее ему гротесковое видение реальности, которое не замедлило проявиться в чтении им далее стихотворения, непосредственно отсылающего к «Фантастической высказке» И. Мятлева, что было отмечено в работах о поэте. Используя средства пародии, он откровенно иронизирует над простодушным лирическим героем, находящим общее в своей жизни и в жизни таракана: «Таракан Как в стакан Попадет - Пропадет, На стекло - Тяжело - Не всползет. Так и я: Жизнь моя Отцвела, Отбыла…» [6, с. 92]. И т.д. Сравним у Лебядкина: «Жил на свете таракан,* Таракан от детства, И потом попал в стакан, Полный мухоедства. Место занял таракан, Мухи возроптали. "Полон очень наш стакан",- К Юпитеру закричали Но пока у них шел крик, Подошел Никифор, Бла-го-роднейший старик» [1, c. 170]. Очевидной пародийности стихотворения Мятлева противопоставлена у Достоевского столь же очевидная серьезность стихотворения Лебядкина; эта серьезность и призвана создать эффект комического гротеска. В обоих стихотворениях таракан оказывается в стакане, служащем своего рода символом устройства мира. Если таракан попадает в стакан, откуда ему не выбраться, тем более если он полный мухоедства, то его жизнь отцветет. Спасение в том, чтобы всползти по стеклу, однако сделать этого таракан не может. В «Бесах» стихотворение Мятлева не пародируется, но переосмысляется. Метафорическое сопоставление таракана с человеком неотвратимо приближает к той роковой черте, за которой бледный облик таракана и бледный облик человека сливаются воедино, образуя чудовищный фантастический образ «тараканочеловека»: «Антропоинсектическая идея, обозначенная легким поэтическим пером, поражает воображение Достоевского и обретает в его творчестве иной размах, иную глубину» [5]. Идея слияния человека и насекомого потому поражает, что человек увлекается вниз, в бездну; происходит нисхождение и унижение человека: он наделяется отвратительными свойствами насекомого и утрачивает свойства человеческой личности. Такого персонажа как раз и ждет участь раздавленного таракана, что и происходит с Лебядкиным в финале романа. Достоевский видит в идее «тараканочеловека» прежде всего отказ от божественного, нетварного начала в человеке, следствием чего становится искажение и гибель души. Так, в сочинении отставного капитана Лебядкина сопоставляются два существа - капитан и таракан. Они как бы рифмуются друг с другом, причем рифмовка фонетическая усиливается рифмовкой смысловой: оба существа числятся «отставными», оба оказываются в одной и той же ситуации, оба выплескиваются в одну «лохань», затягиваются в одну черную, дурнопахнущую воронку, где между ними устанавливается знак равенства; в результате они соединяются в едином образе «таракана Лебядкина». Как только таракан занимает место в стакане, мухи начинают на него роптать, так как пространство стакана имеет свои пределы. Мухи недаром взывают к Юпитеру - отцу всех богов, ведь у стакана есть и свои установленные высшим началом законы организации внутренней жизни. Отказ от них означает уподобление бесконечного мира стакану полному мухоедства. Пока мухи пытаются докричаться до Юпитера, к ним является Никифор; дальше Лебядкин продолжает уже прозой: «Тут у меня еще не докончено, но всё равно, словами! - трещал капитан. - Никифор берет стакан и, несмотря на крик, выплескивает в лохань всю комедию, и мух и таракана, что давно надо было сделать. Но заметьте, заметьте, сударыня, таракан не ропщет! Вот ответ на ваш вопрос: "Почему?" - вскричал он торжествуя: - "Та-ра-кан не ропщет!". Что же касается до Никифора, то он изображает природу, - прибавил он скороговоркой и самодовольно заходил по комнате» [1, c. 170]. Ранее, напомним, Лебядкин утверждал, что Россия есть игра природы. Возникает смысловая цепочка: Россия - природа - Никифор. Творит свой Суд над тараканом и мухами не Юпитер, а именно Никифор, который олицетворяет собой игру природы. Получается, что природа, естественное устройство мира, выступает против устройства мира, символом которого является стакан: то, что творится за стеклом, в замкнутом пространстве, противоестественно и должно быть уничтожер. Но таракан, как подчеркивает Лебядкин, не ропщет, но склоняется перед этой необоримой силой. Лебядкин проецирует поведение таракана на собственную жизненную ситуацию: он тоже не собирается роптать на действие такого же рода силы, если она заставит его умерить честолюбие и самолюбие. СтихотворенииеЛебядкина пророчит события которые развернутся в романе дальше. В слове «мухоедство» заключён «гротескный образ всеобщего взаимоуничтожения» [3, c. 239]. В нем просматриваются как отдельные судьбы персонажей, так и развитие романного сюжета. Лебядкин в своем стихотворении о таракане излагает по сути идеи так называемого «закрытого общества». Его члены озабочены только тем, что происходит внутри этого самого общества, и равнодушны к тому что творится в окружающем их мире; они сегда должны быть готовы защитить свое замкнутое пространство. И вот это закрытое общество, или, по определению Лебядкина, «вся комедия», в мгновение ока распадается и прекращает борьбу, когда железной рукою природы «выплескивается в лохань» - в небытие. Смерть представляется единственно возможным выходом из состояния мухоедства, и отставной капитан проповедует ее безропотное приятие. Финал романа подтверждает разделяемую им идею: мухоедство может быть прекращено только смертью. Но почему все же таракан не ропщет? Да потому, что сознает, будто он лишний в этом стакане, полном мух. И знает, не строя иллюзий, смиряясь и пассивно принимая свою неизбежную участь, что они его уничтожат; хоть он тоже насекомое, однако абсолютно иное. Но вопрос почему тем не менее прозвучал в его речи: «Я мог бы получать тысячу рублей от издателя, а между тем принужден жить в лохани, почему?» [1, c. 169] . Сумма в тысячу рублей образует с лоханью значимую оппозиционную пару; с получением этой самой тысячи Лебядкин смог бы выбраться из лохани, где принужден жить; он смог бы преодолеть замкнутое пространство, а вместе с ним и ощущение загнанности, и открыть для себя другой мир. У Лебядкина, поэта в душе, есть и стихотворения любовного содержания, обращенные к Лизавете Николаевне Тушиной: «Любви пылающей граната Лопнула в груди Игната. И вновь заплакал горькой мукой По Севастополю безрукий» [1, c. 114] В своей любовной лирике Лебядкин демонстрирует свойственные ему тщеславие и самолюбие; страсть к Тушиной граничит с ненавистью к ней. Он сравнивает свое чувство с гранатой, от взрыва которой испытывает физические страдания. Упоминая о своем военном прошлом, Лебядкин говорит о ранении, потере рук, однако, как известно из повествования, в армиии он не служил, хоть и именует себя капитаном. Следующая его реплика подтверждает отмеченный факт: «-Хоть в Севастополе не был и даже не безрукий*, но каковы же рифмы!». Главное - зарифмовать, чтобы стихи зазвучали, пусть они и не несут какого-либо смысла, как лишено его собственное существование. В своем письме к Лизавете Лебядкин признается: «Всех более жалею себя, что в Севастополе не лишился руки для славы, не быв там вовсе, а служил всю кампанию по сдаче подлого провианта, считая низостью». Потеря руки - это в его представлении знак славы; поэтому он испытывает разочарование, что не приобрел (пусть и такой ценой) известности, к которой так старательно стремится. «И порхает звезда на коне В хороводе других амазонок; Улыбается с лошади мне Ари-сто-кратический ребенок. "Звезде-амазонке"» [1, c. 114] Лебядкин называет Лизавету амазонкой, которая является звездой в хороводе наездниц; при этом образу звезды он противопоставляет образ ари-сто-кратического ребенка, графически и лексически подчеркивая насмешливое отношение к Лизавете. В стихотворения противоречиво сочетаются симпатия к предмету его любовной страсти и зависть: он бы хотел быть равным ей, но это невозможно. Примечательно, что Лебядкин определяет жанр свое сочинение как гимн: «-Да ведь это же гимн! Это гимн, если ты не осел! Бездельники не понимают! Стой! - уцепился он за мое пальто, хотя я рвался изо всех сил в калитку. - Передай, что я рыцарь чести, а Дашка... Дашку я двумя пальцами... крепостная раба и не смеет...». Лебядкин подчеркивает, что понять его вирши способен только человек, равный ему по интеллекту; всех прочих, кому недоступен смысл его опуса, он называет ослами и бездельниками. Понимающим читателем его произведений он видит человека интеллектуально развитого и деятельного. Парадокс в том, что Лебядкин, заботящийся не о смысле написанного, а только о звучных рифмах, выступает в роли бездельника. Капитан называет себя «рыцарем чести», хоть соблюдение норм чести и проявления рыцарства его образу жизни не очень свойственны; поступки, им совершаемые, указывают на низменность его натуры. Тем не менее ему важно доказать всем и убедить сомневающихся, что он поэт, а не графоман, и что все его стихи отличаются глубиной. Вот таракан не ропщет, потому что он - рыцарь, смеет поступать смело и благородно, а раба не смеет, поэтому и ропщет. Но таракан, как и сам Лебядкин, не ропщет именно потому, что не смеет противиться силе, способной его раздавить. Его стихотворения содержат на вопрос о сущности его характера, о его настоящем лице: «Краса красот сломала член И интересней вдвое стала, И вдвое сделался влюблен Влюбленный уж немало» [1, c. 253] Лебядкин так озаглавил цитируемое стихотворение, посвященное Лизавете Тушиной: «В случае, если б она сломала ногу». Вообразив себя поэтом и к тому же вклюбленным, он описывает предмет своей страсти, красу красот, увечной, но ставшей по этой причине вдвое привлекательней; принижая Лизавету, он тем самым не только уравнивает себя с ней, но и возвышает себя, доказывая, что его чувства не знают предела. Объясняя ход своей мысли, Лебядкин указывает, что дело идет о фантазии или бреде поэта: «Фантазия, Николай Всеволодович, бред, но бред поэта: однажды был поражен, проходя, при встрече с наездницей и задал материальный вопрос: "Что бы тогда было?" - то есть в случае. Дело ясное: все искатели на попятный, все женихи прочь, морген фри, нос утри, один поэт остался бы верен с раздавленным в груди сердцем. Николай Всеволодович, даже вошь, и та могла бы быть влюблена, и той не запрещено законами» [1, c. 252]. Но объяснение лишь раскрывает его полную несостоятельность как влюбленного, пытающегося продемонстрировать столь странным образом свое превосходство в сравнении остальными поклонниками Лизаветы, искателями и женихами. Стремять показать себя рыцарем чести (морген фри, нос утри), Лебядкин остается всего лишь тараканом, попавшим на свою беду в стакан с мухами. Даже не тараканом, а на этот раз вошью, упоминаемой в стихотворении; ведь все, как он утверждает, имеют право любить, даже такие низменные создания. А уж он-то, способный восхититься красой красот, тем более: «Совершенству девицы Тушиной. Милостивая государыня, Елизавета Николаевна! О, как мила она, Елизавета Тушина, Когда с родственником на дамском седле летает. А локон ее с ветрами играет, Или когда с матерью в церкви падает ниц, И зрится румянец благоговейных лиц! Тогда брачных и законных наслаждений желаю И вслед ей, вместе с матерью, слезу посылаю. Составил неученый за спором» [1, c. 127]. Между тем чувства Лебядкина, вновь упоминающего, что Лизавета ездит верхом, не просто поверхностны; по сути он пишет не о предмете своей любви, но о самом себя, себя самого и восхваляя. Говоря, что желает брачных и законных наслаждений, он рисует образ честного рыцаря, чьи намерения высоки и благородны. Но оборот законных наслаждений говорит о том, что желаемые им наслаждения положены ему по закону, что он заслужил их благодаря своему поэтическому таланту, заслужил законным путем. Посылая слезу не только Лизавете, но и ее матери, он указывает, что помыслы его чисты; называя себя неученым, он тем не менее ведет спор и сочиняет за спором поэтический свой шедевр. На самом деле он себя, конечно, неученым не считает. Это всего лишь игра, котору ведет капитан, хотя и без особого успеха. К приведенному стихотворению прилагается записка: «Может ли солнце рассердиться на инфузорию, если та сочинит ему из капли воды, где их множество, если в микроскоп? Даже самый клуб человеколюбия к крупным скотам в Петербурге при высшем обществе, сострадая по праву собаке и лошади*, презирает краткую инфузорию, не упоминая о ней вовсе, потому что не доросла». Ранее Лебядкин упоминал таракана и вошь, сейчас же он и вовсе сравнивает себя с простейшим одноклеточным организмом, который можно увидеть только в микроскоп. Он говорит, что не дорос до упоминания его высшим обществом, обнаруживая ущемленное самолюбие; называя Лизавету солнцем, а себя инфузорией, Лебядкин пытается вызвать сочувствие к своей персоне, принимающее форму жалости женщины к влюбленному в нее мужчине: «Не дорос и я. Мысль о браке показалась бы уморительною; но скоро буду иметь бывшие двести душ чрез человеконенавистника, которого презирайте. Могу многое сообщить и вызываюсь по документам даже в Сибирь. Не презирайте предложения. Письмо от инфузории разуметь в стихах». Настроение, описываемое в письме, между тем меняется: здесь он уже не несчастный влюбленный, а деловой/деятельный человек, который готов что-то сделать для их с Лизой благополучия и возможности брака. Инфузория, сочиняющая стихи, не так проста, как может показаться, и Лебядкин пытается это доказать Лизавете. Он готов принизить себя перед ней, чтобы доказать свои значительность и великодушие, но не удерживается на высоте занятого им положения, когда прибегает к комической подписи-автохарактеристике: «Капитан Лебядкин, покорнейший друг и имеет досуг». Рифмующиеся слова «друг» и «досуг» звучат как насмешка над адресатом, что явно дискредитирует его как влюбленного. Но именно такой ход, поэтический и сюжетный, и реализует существенный для романа Достовского принцип комического гротеска, в свете которого сама фигура капитана Лебядкина предстает его, комического гротеска, своеобразным олицетворением.

About the authors

Kristina I. Gusakova

Samara State Social and Pedagogical University

Email: Cristi-22@yandex.ru
graduate student of the Faculty of Philology

Vladislav Sh. Krivonos

Samara State Social and Pedagogical University

Email: vkrivonos@gmail.com
Doctor of Philology, Professor of the Department of Russian, Foreign Literature and Methods of Teaching Literature

References

Supplementary files