To the question of the aestheticization of modern culture

Full Text

Введение. Философ Г.П. Федотов, говоря о культуре начала ХХ в., ввел термин «вампиризм эстетики». Этот термин, на наш взгляд, применим и к современности. Важная черта нашего времени – дрейф в сторону преимущественно ««зрелищного» восприятия мира, возрастание роли массового искусства, ориентированного на «социально-эмпатический» тип отношений между людьми» [8, с. 6].

Сегодня можно вполне обоснованно говорить об эстетизации всех социальных сфер, даже экономики и политики. Причины этой эстетизации анализирует Р. Ратмайр, трактующий эстетизацию как «экономическую стратегию». Все большее пространство культуры включается в процесс эстетизации, что связано с развитием общества потребления, с виртуализацией реальности: «образцовый покупатель» в условиях рыночной экономики покупает марку, упаковку, стиль жизни, а не просто продукт» [10, с. 266-267].

 Метаиндустрия постмодернистского общества, по сути, основана на эстетизации. Маркетинг использует привлекательные образы традиционных культур, древние символы трансформируются в политических играх. модифицируются в угоду политическим лидерам. «В искусстве происходит тиражирование накопленного эстетического опыта. Поэтому деятели искусства, прежде всего постмодернисты, стремятся придать формализованным, легко узнаваемым структурам новизну с помощью эффекта неожиданной смены акцентов, парадоксального перемещения этико-эстетических доминант» [12, с. 25]. Как следствие, усиливаются процессы эстетизации культуры.

История вопроса. Одним из первых критиков эстетизма в западной философии был С. Кьеркегор. Он утверждал, что «эстетика не может определить, в чем действительно состоит духовность» [6, с. 280]. Философ имел ввиду доминирующие в его время взгляды, связанные с определенным образом жизни и формирующие своеобразное эстетическое мировоззрение, которое, по мнению Кьеркегора, находится на более низкой ступени в иерархии духовных ценностей по сравнению с религиозным и этическим мировоззрением. С точки зрения философа, эстетик, по сути, является язычником, не понимающим всей трагичности своего бытия и подлинной сущности духовного. Философ не умаляет значения эстетического, однако отстаивает более высокую значимость нравственных оснований человеческого бытия. Поскольку религия базируется на этических постулатах, Кьеркегор отстаивает приоритет религиозного и нравственного над эстетическим. Впрочем, он стремится гармонизировать взаимосвязь этики и эстетики, признавая важность последней.

Отечественные представители мистического символизма, несмотря на попытки создания «эстетической этики», напротив, абсолютизируют эстетическое, несколько умаляя этическое начало.

Философы русского религиозного ренессанса – Вл. Соловьев, Н.Ф. Федоров и др. стоят на позициях этико-эстетического синтеза, отстаивая единство нравственного и эстетического в жизни и искусстве.

Проблема эстетизации культуры вновь актуализировалась в современности. Многие современные исследователи – В.В Бибихин, В.Б. Мириманов, Ж. Маритен, О. Клеман – говорят об опасности эстетизации в современной культуре, о забвении нравственных идеалов и трансформации ценностей в «обществе потребления».

Методы исследования. В статье был использован метод компаративного анализа, поскольку для обоснования точки зрения авторов привлекались идеи различных философов, культурологов и представителей искусства. Также важен диалектический метод для рассмотрения процессов эстетизации культуры во взаимосвязи с политическими, социальными и экономическими процессами. Наконец, исторический метод использовался для понимания и анализа феномена эстетизации в контексте культурной динамики.

Результаты исследования. Общество потребления стремится видеть во всех проявлениях культуры «услуги»: «Среди предупредительного, изобильного благополучия человек в самом центре сегодняшней цивилизации витрины и экрана томится ностальгией по прошлому, когда, по воспоминаниям, задавали тон готовность рисковать жизнью ради чистой цели, отвага, воображение, идеализм» [1, с. 14].

Постмодернизм обладает характерными чертами. В его картине мира человек утрачивает онтологическую целостность, становясь эмпирически конкретным, как следствие этого, утрачивается важность нравственных измерений. Исследователь пишет: «Ценность человека определяется фактом его эмпирического существования, и демократия не считает себя вправе предъявлять ему дальнейшие – культурные – требования, вырабатывать в нем нормальное, нормативное «я». Фактичность и есть ценность, это данное, а не заданное, наличествующее, а не долженствующее быть» [9, с. 6]. Такие установки приводят к деформации ценностной иерархии с ее полярными категориями «прекрасное-безобразное», «талантливое-бездарное».

Исследователь В.Б. Мириманов, при таком свободном отношении к творчеству и его критериям указывает на опасность нивелирования искусства как особой формы культуры: «Когда мы говорим о том, что границы, отделяющие искусство от неискусства, сегодня размыты, это означает, что мы имеем дело с лишенным структуры пространством. Исчезла – не только в физическом, но и теоретическом плане – граница, отделяющая художественное творчество от нехудожественного нетворчества» [7, с. 11-12]. Речь идет о том, что в современности становится проблематичным определение границ, отличающих собственно искусство, его отличия от других культурных феноменов.

Необходимо отметить, что искусство обладает своей духовной спецификой, которая не позволяет абсолютизировать прекрасное, поскольку последнее входит окончательно в культурный контекст только при его онтологическом взаимодействии с истиной и добром. Безусловно, нравственные категории не являются единственным основанием для возникновения и существования искусства. Однако абсолютизация красоты таит в себе опасность некоего эстетического идолопоклонства, в действительности же, эстетические ценности реализуются в полной мере только при выходе в пространство этики: «нам понятно, что так называемый эстетизм, проведенный со всей беспощадной последовательностью, переходит в свой противоположный принцип – в принцип этический; содержание красоты, как только мы пытаемся ее оформить, оказывается связанным с этическим моментом; вернее: содержание морали и содержание красоты подчинены одной норме» [2, с. 25].

Признание эстетического как высшей цели искусства может привести к утрате ведущих жанров и категорий искусства. Прежде всего, эстетизация нивелирует трагическое как эстетическую категорию, поскольку любая трагедия взывает к этическим основаниям. Г.П. Федотов говорит о нравственности как форме творчества: «Отнимите этику и не останется ни одной трагедии – ни греческой, ни французской, ни Шекспира. Анна Каренина наполовину погибла для людей нашего времени, которым не понятна нравственная коллизия Анны» [13, с. 317]. Действительно, любое трагическое художественное произведение основано на нравственном конфликте, эстетические достоинства способны только усилить и углубить этические коллизии. Трагическое как эстетическая категория возможно только при включении в этику, в ее категории добра и зла, долга и ответственности.

 Духовное бытие находится за гранью эстетического опыта, о чем пишет С.Л. Франк, говоря об антиномичности красоты: «Мы можем сказать - красота есть знак потенциальной гармонии бытия, залог возможности, мыслимости его актуальной, сполна осуществленной гармонии; и если бы мир был насквозь прекрасным, он был бы насквозь гармоничным, внутренне согласованным, чуждым трагического разлада и расколотости… красота есть только отблеск «рая» [14, с. 433]. Иначе говоря, красота не самодостаточна, этот факт составляет трагическое противоречие, прежде всего в душе подлинного художника, который изображает безнравственные, и даже бесчеловечные качества героев с большой художественной силой и талантом. В этом смысле искусство способствует преображению человека, однако происходит это только при наличии общественных этических ценностей. Философ пишет: «Если зритель в какой-то степени не чувствителен, невосприимчив к этим нравственным достоинствам и порокам, незрел, не в состоянии увидеть и оценить их, то от него ускользает не только мораль пьесы, но также и сама драматическая ситуация, напряжение, завязка драмы, а, следовательно, также ее перипетии, развязка – короче, все то, что, собственно, и составляет эстетическую ценность драматического» [3, с. 466].

Однако современникам бывает сложно определить ценность художественного произведения, еще и потому что оно не прошло испытания временем. Именно поэтому классическое искусство так важно для общества: благодаря ему постигаются и транслируются базовые ценности, практически не подверженные влиянию времени. Цифровое искусство может спровоцировать утрату этих ценностей, поскольку классические произведения в виртуальном пространстве трансформируются, бесконечно тиражируются и помещаются в бытовой контент с измененными смысловыми акцентами.

Современной культуре свойственна еще одна черта - сексуальная вседозволенность в многочисленных ее проявлениях, что приводит к десакрализации интимных чувств. Поль Рикер пишет: «Эротика начинает создавать свой вымышленный мир в промежутке, ограниченном, с одной стороны, гедонистическим разочарованием, с другой – исчерпанностью чувственности» [11, с. 231]. Современный человек не любит, он занимается любовью, он испытывает ощущения, но не со-чувствует, что в конечном счете приводит к внутреннему опустошению и даже отчаянию. Массовая культура и искусство перенасыщены образами, взывающими к «основному инстинкту». Тема любви упрощается, обесценивается, деморализуется, расчеловечивается. П. Рикер обоснованно заключает: «сексуальность оказалась чем-то совсем близким, наличествующим и в то же время сведенным к простой биологической функции, к незначимой функции. Таким образом, предельная точка разрушения витально-космического священного стала и предельным моментом дегуманизации сексуальности» [11, с. 229].

Эта сексуальная раскрепощенность стала одной из движущих сил современной культуры. Однако красота, свободная от нравственных измерений, превращается в бессодержательную красивость. Что чревато культурной деградацией: «В пароксизме жизни красота-оргазм, к которой стремится наша цивилизация, неразрывно связана со смертью. Красота и добро разделены: и взятое само по себе добро превращается в посредственность, а взятая отдельно красота ведет к безумию» [4, с. 38]. Подлинная красота всегда отнологически наполнена. Подлинная любовь также всегда связана с Танатосом [16].

В современности все больше размываются границы между автором и рецепиентом: «...сложилась ситуация, при которой любой человек, занимаясь абсолютно любым делом, может объявить себя художником, а свое совершенно произвольное занятие – искусством, и никто не сможет его опровергнуть» [5, с. 3]. В современном искусстве на первый план выходит «раскрученность», популярность автора, грамотный маркетинг, а красота часто становится самоцелью.

Отметим, что искусство обладает и психотерапевтическими свойствами: оно способствует уходу от унылой действительности, снятию стрессов, которыми так переполнена жизнь современного человека, это колоссальная сублимация нереализованных желаний, это и бегство от одиночества, хоть и достаточно иллюзорное. Но все вышеуказанное нельзя назвать духовной полноценностью, поскольку, в конечном счете, это отказ от реального бытия.

Выводы. В красоте заключаются и мощные духовные потенции, и одновременно – большая опасность, о чем пишет О. Клеман: «Красота загадочна, и она, – единственная или почти единственная, – способна сегодня пробуждать людей. Раня душу, она делает ее уязвимой и для ада, и для рая» [4, с. 37]. Зло может быть покрыто красивой оболочкой, прельщать, очаровывать, а добро казаться неярким, незаметным, не актуальным.

Красота – лишь одна из ипостасей подлинной человеческой реальности, включающей в себя и нравственные, и гносеологические категории: «Подлинная красота открывается тогда, когда ты сумел подняться нравственно-волевым усилием на должную высоту. Красота и есть один из ликов подлинной жизни, как и добро, как и истина» [15, с. 55]. Добро, отделенное от прекрасного, превращается в морализаторство, ведет к скучному, посредственному существованию. Однако абсолютизированная красота ведет к утрате человечности и дегуманизации культуры в целом.

Преображающая роль искусства заключается именно в его синтетическом потенциале, в тесном взаимодействии этического и эстетического. Это, по сути, универсальные возможности искусства, которое способно, в высших своих проявлениях, преодолеть границы художественной картины мира, воздействовать на реальность и изменять ее.

Абсолютизация красоты, так же, как добра или истины, приводит к деформации духовного ядра культуры.

About the authors

Svetlana A. Simonova

Moscow State University of Psychology & Education (MSUPE)

Author for correspondence.
Email: jour2@yandex.ru

Doctor of Philosophical Science, Professor of the Department of Philosophy and Humanities

Russian Federation, Moscow

Alexander N. Averyushkin

Moscow State University of Psychology & Education (MSUPE)

Email: peripatetics@yandex.ru

candidate of Philosophical Sciences Associate Professor of the Department of Philosophy and Humanities

Russian Federation, Moscow

References

Supplementary files