Blizzard text in the poetry of Karina Seydametova: existential love

Full Text

Введение. Любить можно другого человека, какое-то дело или даже вещь — во всех случаях в предельном состоянии любви происходит трансцендирование за пределы личности, своего «я». Но как найти путь к Другому, как преодолеть свою самость? Ведь любовь, по наблюдениям философов, всегда агональна (агон — греч. ἀγών — «борьба, состязание», космическая борьба как элемент древней мистерии), в «любящих есть демонический элемент» [3, с. 281]. Здесь можно было бы привести много примеров из мировой литературы, в которых ярко представлена амбивалентная природа любви, любви как борьбы. Достаточно обратиться к ближнему тексту нашей художественной культуры, к древнерусской повести о Петре и Февронии Муромских, и вспомнить весьма показательное словесное состязание, перебранку между чудесной девой-целительницей и князем Петром, – перебранку, которая, безусловно, носит сакральный, агональный характер [2] и которая является прелюдией к их начинающейся любви.

Любовь как экзистенциал позволяет человеку самоопределиться, открывает ему путь в метельности жизни навстречу Другому. Однако если любовь между мужчиной и женщиной понятна и очевидна и этот опыт трансцендирования себя за пределы своей плоти глубоко и многообразно описан художественной литературой, то любовь ребенка к матери, дочери к родителям, как критерий подлинности человеческого бытия, достойна более пристального рассмотрения. В цифровую эпоху потребления, когда информационные технологии проникают в жизнь семьи [10], не снизился ли метафизический градус любви? Представляется, на этот вопрос можно найти ответ только в литературе, которая в России по-прежнему остается одним из первых каналов, транслирующих и аккумулирующих культурные процессы. Через литературу, особенно поэзию, в силу ее апофатического основания [4], мы заглядываем в бытие народа. В этом контексте обратимся к современной поэзии и посмотрим, как тема любви выражена в ней.

История вопроса. В конце 2023 г. вышел долгожданный литературный альманах «День поэзии — XXI век», который издается в нашей стране с советского времени и сегодня успешно существует под руководством главного редактора поэта А.В. Шацкова. На обложку нового выпуска вынесен Ф.И. Тютчев, певец любви, 220-летие которого отмечали в декабре того года. Под одной обложкой сошлось много авторов разных поколений, представляющих разные эстетические системы, в творчестве которых корневой явилась тема любви (А. Аврутин, С. Алиханов, В. Артемов, Б. Бурмистров и т. д.). Но нас в данной статье будет интересовать женский лирический голос в современной поэзии, который принадлежит молодой, но уже творчески зрелой поэтессе Карине Сейдаметовой, также представляющей в современном литературном процессе журнал «Наш современник» (заместитель главного редактора). Ее новая подборка стихов в альманахе посвящена памяти отца, любовь к которому передалась лирическому герою стихотворений.

Методы исследования. Обратимся к герменевтической реконструкции этосов любви в цикле стихов поэта.

Результаты исследования. Первый текст подборки погружает нас в мир прошлого лирической героини:

 

Помню,

как пахла кинопленка диафильма,

а на экране «Аленький цветочек»,

и папа жив и молод, и прощать легко…

Громко

болонка белая залает где-то,

во сне всё это, не иначе, помню,

как в заводском поселке бабушка пекла пирог.

Только

цветочек аленький завял, столетний,

болонка померла — лет тридцать с лишним

тому назад, а вот поселок жив, конечно,

стоит, пыхтит, на зависть тем, кто мертв [6, с. 296].

 

На первый взгляд, в этом стихотворении мы сталкиваемся с экзистенциалом одиночества, которое, по Хосе Ортеге-и-Гассету, характеризуется неслиянностью, невозможностью преодолеть свою природу. Однако в сакральном припоминании даже тех вещей, которые доставляют неудобство, бередят душу лирической героини, как то: совместно просмотренный с отцом фильм, лай знакомой собаки, запах пирога (особый интерес представляет, как активизируются все органы чувств, зрение, слух и обоняние), — заключается со-причастность тому родному и дорогому миру, заставляющему человека выйти за пределы личного бытия. Не в этом ли состоит подлинная суть любви, преодолевающей смерть? И в следующем стихотворении с характерным названием «Отцу» в форме послания, диалога с ушедшим, мы сталкиваемся с формулой русской танатологии в духе христианской аксиологии: «смертью смерть поправ». В этом двойном отрицании сквозит любовь к близкому человеку, которого трудно отпустить, но все-таки возможно и необходимо, поскольку в надзвездном пространстве смерти нет:

 

Всё-то ты приемлешь,

Русский человек.

Снег целует землю.

Белый, белый снег.

 

Почитай, всю зиму

Он идет, идет,

Неостановимый

Белоснежный лёт.

 

Вдоль домов высотных,

Вдоль озер и рек.

Вот и ты — босота —

Божий человек

 

В тот ноябрьский вечер,

Белым снегом став,

С ним ушел далече,

Смертью смерть поправ.

 

Ты теперь прохожий,

Ты теперь — снега.

У тебя под кожей

Колкая пурга.

 

Ну, а если в зиму

Снега намело —

Это, чтоб могли мы

Просто и светло

 

Вспоминать, приемля

Грусть земных сердец, —

Снег целует землю.

Снег... и мой отец [6, с. 296].

 

Метельный текст русской литературы включен в культурфилософском смысле в текст судьбы, которая всегда пишет свои законы, сводит жизнь и смерть. Но в этой метельности жизни, в холоде русской зимы культурный герой должен обрести себя. Показателен в онтологическом отношении зимнедорожный цикл А. С. Пушкина, где путь лирического героя в зимнем поле сопровождает прекрасная идеальная возлюбленная, своего рода даймон, посредник между мирами [7]. Зимний путь — это инициационный путь, который предполагает обретение подлинной любви, приподнятие над самим собой, что позволит преодолеть личное бытие и двигаться навстречу Другому. Зимний путь лирического героя Карины Сейдаметовой — это путь любви к отцу, которого физически нет, но который, пребывая в мире первопредков, продолжает незримо с падающим снегом присутствовать здесь, с нами. В этом выразилось русское отношение к жизни и смерти, которые связаны между собой и организуют единый цикл. Такую бинарную оппозицию «жизнь — смерть» находим в русском фольклоре, в котором, по замечанию исследователей, смерть также попирается смертью: мир мертвых многомерно воспринимается сознанием русского человека, который «одновременно боится мира мертвых и стремится к нему, но стремится диалектически — чтобы найти в нем защиту от смерти» [1, с. 14]. В таком танатологическом контексте прочитывается и пространство зимы, образ-символ снега: в полевых записях русских обмираний мы найдем образ странствующей по «тому свету» души, приземляющейся на снег, холодную землю [9, с. 363].

В следующем стихотворении зимнедорожного цикла приоткрывается образ зимы, которая дается профетически свыше:

 

Нам ниспущена свыше зима,

Чтобы выбелить грешные мысли.

Гнется радужное коромысло,

И сугробов полны закрома [6, с. 296].

 

Но лирическая героиня, как обычный человек, тоже может ошибиться и вовремя не распознать настоящую любовь:

 

У природы свое ремесло –

Завершать, начиная сначала.

Я сегодня любовь проморгала

Так легко, что до слез тяжело [6, с. 297].

 

Однако осознание своего промаха потенциально и дарует, несмотря ни на что, ощущение онтологической сопричастности, что подтверждается и в следующем стихотворении цикла:

 

Какой снегопад!.. Как с холста

крахмальной небесной простынки,

на жизнь от креста до креста —

на землю слетают снежинки [6, с. 297].

 

Личные потери, утрата близкого человека, наконец, смерть заставляют лирическую героиню выйти за пределы своего телесного существа и увидеть архитектонику Вселенной «от креста до креста», то есть между смертью и новым рождением, поскольку мудрый и чуткий поэт К. Сейдаметова понимает, что смерть для русского человека, принимающего все, — это лишь точка перехода в горнее. Отсюда и образ небесной простыни, укрывающей человечество, — здесь можно говорить о фольклорном генезисе этого образа. В русском народном искусстве, в устройстве крестьянской избы, небо и его символы отражаются в бытовом мужицком обиходе (об этом подробно писал С.А. Есенин в «Ключах Марии» [5]). И если далее следовать по тексту процитированного стихотворения, то можно поразиться даже этнографической точности в представлении снежинки в виде лучистого символа солнца — и славянской архаике:

 

В их форме шестилучевой

нездешние замыслы скрыты,

и слезы твои, как впервой,

из этих снежинок отлиты.

 

Забыв и покой, и престиж,

в слепящую смотришься зиму.

Прости эту снежность! Простишь?

Прощение невыразимо [6, с. 297].

 

Б.А. Рыбаков в своих исследованиях славянских древностей показал связь, которая была очевидна для архаического человека, между снежинкой, ее формой, и солнцем. Таким образом, в мире фольклора (здесь понятие «фольклор» толкуем культурологически расширенно) зима и лето, смерть и жизнь тесно спаяны. Такой мир холизма представляет нам и современная поэтесса К. Сейдаметова: в ее художественном мире экзистенциал любви, высшее переживание этого чувства, которое испытывает ее лирическая героиня к отцу, к возлюбленному и к миру, проявляется в метельности жизни, в моменты созерцания красоты и суровости русской зимы. Очевидно, что зима, как маркер иномира в русской словесной культуре, заставляет человека переиначить жизнь, совершить инициационный (санный пушкинский) путь.

Выводы. Современная поэзия, с одной стороны, нуждающаяся во временной дистанции для глубинного осмысления, с другой стороны, выступающая сегодня идеологической силой России, обладает большим культурфилософским потенциалом для изучения нашего национального бытия (инобытия), корневой темой для которого является взаимодействие любви и смерти. Учение о природе любви составляет часть «гуманистической этики» [8, с. 6]. Но только человеку, обладающему художественным мышлением, оказывается доступным сегодня приоткрыть для нас, метафизически отрешенных, в цифровом мире экзистенциал любви, показать разные модусы этого чувства, которое распространяется не только на противоположный пол, но и на родителя и на родину. В отечественной словесной культуре это трансцендирование происходит нередко в условиях зимнего пути, являющегося в онтологическом смысле инициационным путем. В новой подборке стихов К. Сейдаметовой любовь предстает как экзистенциал, любовь как «искусство жить» и, выражаясь языком Э. Фромма, выступает критерием подлинности человеческого бытия, разрешением проблемы одиночества [11, с. 114–115]. Поэтесса, обладая художественным мышлением, умело сплетает в один узел личное и надмирное, бытовое и бытийное, что всегда является чертой настоящей поэзии.

About the authors

Marianna A. Dudareva

Russian State University named after. A.N. Kosygin; Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod

Author for correspondence.
Email: marianna.galieva@yandex.ru

PhD in Philology, Doctor of Culturology Professor of the Department of General and Slavic Philology

 

Russian Federation, Moscow; Nizhny Novgorod

Svetlana M. Morozova

Sergio Ordzhonikidze Russian State University for Geological Prospecting

Email: morozovasm@mgri.ru

PhD of pedagogical sciences, docent of the Department of Russian and Foreign Languages

Russian Federation, Moscow

References

Supplementary files