“RESLOBALIZATION” OF CITIES AS AN EFFECTIVE RESPONSE TO THE EPIDEMIOLOGICAL CHALLENGE OF THE CONTEMPORARY. PART I: GENERAL PROVISIONS, RESEARCH HYPOTHESIS

Full Text

«Цивилизация <…> была выпестована в городе; город - тот центр, из которого влияние современной цивилизованной жизни расходится, как круги по воде, во все концы земли, и оттуда оно контролируется. Неизбывные проблемы современного общества наиболее остро проявляются в городе. Проблемы современной цивилизации - это типично городские проблемы» [1]. Тезис американского социолога Луиса Вирта, сформулированный им в работе «Урбанизм как образ жизни» еще в 1938 г., актуален и сегодня, так как именно такой проблемой стала урбанистическая «нацеленность» распространения глобальной эпидемии новой коронавирусной инфекции. COVID-19 «бросил вызов современной урбанизации. Эпоха постпандемии с ее социальным дистанцированием, повышенной ценностью санитарии и гигиены ставит под вопрос строительство квартир, жилых зданий, городских районов, общественных пространств в той традиционной форме, которую мы все знаем. Пандемия показала необходимость новых архитектурных и градостроительных решений для организации городской жизни» [2]. Потребность в архитектурно-градостроительных новациях и инновациях, чем бы они не мотивировались, вечна, благотворна и неисчерпаема; вполне возможно - и исторические прецеденты тому подтверждение, - что переживаемая планетой эпидемиологическая катастрофа послужит весомым основанием «изменений подходов к организации городского пространства и проектированию жилых и общественных зданий» [2]. Однако велика и вероятность того, что исторически обустроенные города в их традиционной ипостаси уже обладают значительным «противоэпидемиологическим» потенциалом, который целесообразно учитывать, использовать и наращивать в ситуации тотальной экспансии смертоносной инфекции. Такое предположение, на наш взгляд, небезосновательно. Открытые данные официальной петербургской статистики, отражающей динамику заболеваемости горожан COVID-19, начиная с марта 2020 г., свидетельствуют о том, что наиболее стабильную эпидемиологическую картину медики наблюдают в историческом центре города и его пригородах; значительно хуже складывается ситуация в ряде жилых районов и микрорайонов (кварталов) индустриальной советской застройки; крупномасштабные же градостроительные «новообразования» последнего тридцатилетия являют собой примеры крайнего эпидемиологического неблагополучия [3, 4]. Аналогичная эпидобстановка зафиксирована сегодня во многих крупнейших и крупных исторических городах России: Воронеже, Иркутске, Краснодаре, Нижнем Новгороде, Хабаровске, Ярославле и др. [5-12]. Наша гипотеза состоит в том, что определенные характеристики разновременных градостроительных морфотипов (территориально-градостроительные, ситуационно-генезисные, композиционно-планировочные, архитектурно-пространственные, социально-функциональные), свойственных тому или иному городскому поселению, обусловливают безуспешность или успешность адаптации среды жизнедеятельности населения к витально-опасным вызовам пандемии, либо способствуя распространению новой коронавирусной инфекции, либо позволяя городскому сообществу с ней бороться методами централизованного управления и социальной саморегуляции. Cогласно рекомендациям доказательной медицины, важнейшими направлениями приспособления социальной и предметно-материальной составляющих городской среды к экстремальным условиям глобальной эпидемии (в перспективе - иного гипотетического эпидемиологического коллапса) и, возможно, значимыми акцентами градостроительной деятельности в будущем являются «дезагрегация», «дистанцирование» и «дезинфекция» [13-16]. На разных уровнях регулирования урбанизации весомость перечисленных медикоорентированных «начал» достижения эпидемиологической безопасности пространств и мест обитания неодинакова. Так на уровне организации урбанизированных ландшафтов наиболее актуальна «дезагрегация», на уровне формирования городских ландшафтов преимущественно задействованы «дезагрегация» и «дистанцирование», на уровне образования архитектурных ландшафтов в равной степени востребованы и «дезагрегация», и «дистанцирование», и «дезинфекция»; на уровне же организации застройки уместны «дистанцирование» и «дезинфекция». Итак, наиболее эффективно, согласованно и равнозначно противоэпидемиологические регуляторы работают на уровне обустройства архитектурных ландшафтов крупных городов1. Поэтому сегодня речь идет о вычленении и/или формировании в структуре мегаполисов плотно заселенных, гетерогенных [1], но, при этом, «персонифицированных» и целостных в социальном плане, «полифоничных» 1 К этому уровню обустройства среды обитания можно отнести такие градопланировочные морфотипы, как, например, небольшой район, микрорайон, кластер, квартал, комплекс, жилая группа, а в исторической ретроспективе - предместье, посад, слобода, рядок (порядок) и др. Градостроительство и архитектура | 2021 | Т. 11, № 1 112 ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ АРХИТЕКТУРЫ, РЕСТАВРАЦИЯ И РЕКОНСТРУКЦИЯ ИСТОРИКО-АРХИТЕКТУРНОГО НАСЛЕДИЯ в функциональном смысле [17], добротно организованных в планировочном отношении, комфортных в части сохранения и обретения людьми доверия друг к другу территориально-пространственных «единиц» - базовых локусов, в границах которых при необходимости введения жестких мер регулирования эпидемиологической обстановки в городе (и не только!) возможно сохранить и преумножить «идеальнотипические» [18] качества городского образа жизни. В Санкт-Петербурге своеобразными морфотипологическими прототипами таких локусов и градопланировочной основой их обособления оказались «слободы» - доиндустриальные и протоиндустриальные формы организации пространств жизнедеятельности специфических контингентов населения - «слобожан» [19]2. «Реслободизация» Санкт-Петербурга как результат приспособления пространства города к экстремальным условиям нарастания пандемии новой коронавирусной инфекции COVID-19 состоялась. Состоялась быстро и вполне успешно. Под «реслободизацией» нами понимается процесс, обратный так называемому «выслобождению городов» [19], продвижению которого российские урбанисты увлеченно, энергично и небезрезультатно способствовали в конце ХХ - начале XXI в. и которое осуществляется посредством «самостроительства города из материала слободы» сообразно трехкомпонентной индивидуальной социально-культурной программе («экологическая», «ностальгическая», «экономическая» области развития) [19]. Так, по Глазычеву, ускорение «и уплотнение процессов усложнения средовой структуры слободы в ее потенциальном движении к городу достижимы за счет эффекта совместного действия, который возникает при активном освоении этих процессов активным культурным меньшинством, если оно способно действовать не в разрез с поведением пассивного культурного большинства, а в технологии подхватывания его жизненных повседневных интересов» [19]. В ситуации гло- 2 По Жерихиной, собода - это «место компактного расселения людей по национальному или профессиональному признаку, место расквартирования военной части» [21]. По Глезерову, «слободы <…> возникли с самого начала основания Петербурга и формировались они по национальному или профессиональному признаку, а также в связи с расквартированием военной части» [22]. По Бондарчук, слободы представляли собой «территориально обособленные и социально однородные поселения в СПб.» [23]. Население слобод «выделялось родом занятий, сословной принадлежностью, происхождением или вероисповедованием» [23]. бальной эпидемиологической катастрофы городские сообщества «расслоились», не только и не столько на «пассивное культурное большинство», закосневшее, по убеждению многих урбанистов, в своем слободском самосознании и, следовательно, образе жизни, не имеющем с городским ничего общего [18-20], и «активное культурное меньшинство», уже изжившее и отринувшее на пути к свободе свое «слободское прошлое», сколько на три иные относительно дееспособные категории граждан - представителей властных структур, медиков и собственно горожан, каждая из которых по-своему противостоит планетарной угрозе. Несмотря на то, что Санкт-Петербург до сего дня позиционируется городским и мировым сообществами как наиболее европеизированный в культурно-градостроительном отношении российский мегаполис, слободская сущность социально-пространственного менталитета населения сохраняется и проявляется здесь не в меньшей степени, чем в провинциальных городах России различной крупности и «зрелости». Незавершенность процесса «выслобождения» Санкт-Петербурга, наряду с осознанием городскими властями, медиками и горожанами «эпидемиологических аспектов социальной реальности» [24] и «крайним прагматизмом» как «пути к настоящему творчеству» [24], стали тремя базовыми мотивациями процесса «реслободизации» в «северной столице» в период эпидемиологического бедствия. Первая мотивация обусловила мгновенную неформальную агрегацию локальных территориальных общностей - консолидацию «слобожан» по месту постоянного проживания - в момент осознания масштаба пандемии и возможностей коллективной борьбы с ней. Вторая обеспечила непрерывность административного регулирования (директивного, рекомендательного) процессов жизнедеятельности населения в режимах самоизоляции, частичного снятия ограничений, соблюдения минимальных ограничений, введенных городскими властями в соответствии с медицинскими требованиями к обустройству пространств и мест обитания в период эпидемиологического неблагополучия [13, 16], а также - активацию социальной саморегуляции городской жизни на тех же основаниях, в целях достижения эпидемиологической безопасности жилой среды и постепенного формирования коллективной иммунологической состоятельности горожан. Третья мотивация привела к резкому повышению эффективности современного использования субъектами градостроительных отношений наличествующих на уровне градопланировочной организации среды обитания городских ресурсов. М. Е. Монастырская 113 Градостроительство и архитектура | 2021 | Т. 11, № 1 Исторический центр Санкт-Петербурга, как известно, изначально формировался как «конгломерат слобод» [25], активно включавшихся зодчими в городской контекст с учетом интегративного, агломерационно ориентированного градостроительного подхода [25] к созданию новой столицы Российской Империи. Насыщенность и гетерогенность городской среды при ее градотипологической «слободской» однородности обусловливалась разнообразием знаковых качеств, сообразно которым выделялись в границах Санкт-Петербурга эти первичные территориально-пространственные «единицы», закрепившиеся в их названиях. Так топонимикой города проявлялись природно-экологические свойства заселенных территорий (слободы «Мокруша», «Пески», «Охтенская» и др.), их функциональные (слободы «Гончарная», «Госпитальная», «Компанейская», «Кузнечная», «Литейная», «Прядильная» и др.) или символические (слободы «Рождественская», «Александровская», «Ильинская» и др.) доминанты, преимущественный род занятий их жителей (слободы «Бочарная», «Гребецкая», «Лоцманская», «Мастерская», «Пушкарская», «Ямская» и др.), преобладающая национальная принадлежность городских обывателей (слободы «Греческая», «Итальянская», «Немецкая», «Русская», «Татарская», «Французская» и др.) [21-23, 26]. Особое место в территориально-пространственной структуре города и его предместий изначально отводилось военизированным образованиям - полковым слободам [26]. К таким объектам в первую очередь относились слободы элитарных петровских и анненского Лейб-гвардии полков: Преображенского, Семёновского, Измайловского [22, 25, 26]. Первоначально, в 1720-1730-х гг. солдат и офицеров этих полков, переведенных из Подмосковья в Санкт-Петербург, «расквартировывали в разных частях города по «обывательским» домам» [27] на Адмиралтейской, Петербургской и Московской сторонах, на Васильевском острове [21, 26, 28]. Окончательную территориальную привязку в предместьях Санкт-Петербурга, за рекой Фонтанкой (Фонтанной рекой) слободские поселения «измайловцев», «преображенцев» и «семёновцев» обрели в конце 1730-х - начале 1740-х гг. [25-29]. В конце XVIII в. полковые слободы вошли в границы города [29, 30]: в состав его Адмиралтейской, Литейной, Московской полицейских частей [31]. Морфотипологическая трансформация этих образований, состоявшаяся с течением времени на основе главных принципов петербургского градостроения - «регламентации, регулярности и ансамблевости» [25], обеспечила исключительное своеобразие и неповторимость архитектурных ландшафтов высокого уровня центральности при сохранении подобия их градопланировочных структур. Последние, несмотря на радикальную диверсификацию базовых функций полковых слобод и неоднократные градостроительные реконструкции территорий, заключенных в их границах, [26; 30; 32 ЛЛ. 17-18, 22-24, 26-28; 33; 34 ЛЛ. IX, XVII, XXII; 35 ЛЛ. 56-58, 61, 36-39, 69-72), изменились за три с лишним века незначительно и до сего дня характеризуются компактностью, подчеркнутой регулярностью, соразмерностью и некой «автономностью поведения» [36] по отношению к «смежными» градопланировочным формам. Отмеченные устойчивость к видоизменению во времени и «автономность поведения» градопланировочных структур стали фундаментальной основой трансформации исходных слободских пространств, результаты которой отличаются ясностью градостроительной композиции, индивидуальностью архитектурных решений зданий, строений, сооружений, гармоничностью ландшафтных форм и, за редким исключением, целостностью и завершенностью среды [37]. Современная социальная составляющая бывших полковых территориально-пространственных «единиц» выделяется среди иных городских объектов, относящихся к уровню архитектурного ландшафта, несомненной «персонализацией» [19], гетерогенностью при наличии определенной целостности и даже «монолитности» первичных территориальных общностей, что, в свою очередь, послужило основой успешного приспособления населением этих архитектурно-планировочных образований к непростым условиям «пандемийной реальности». Проверка нашей гипотезы проводилась на примере типичного петербургского локуса, активно освоенного горожанами, соблюдавшими режимы самоизоляции, частичных и минимальных ограничений [13], который располагается в исторических границах слободы Лейб-гвардии Семёновского полка, давшей название историческому району города «Семенцы» [22] и МО «Семёновский» (Адмиралтейский район Санкт-Петербурга) [38]3. Границами этого локуса площадью около 66 га (65,9689 м2) стали магистрали общегородского значения - Московский и Загородный проспекты, набережная Обводного канала, и улица мест- 3 Границы исторического района «Семенцы» воспроизводят слободские границы середины - последней четверти XVIII в.: по версии С.Е. Глезерова район ограничивался «Звенигородской улицей, Обводным каналом, Загородным и Обуховским (ныне Московским) проспектами» [22]. Градостроительство и архитектура | 2021 | Т. 11, № 1 114 ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ АРХИТЕКТУРЫ, РЕСТАВРАЦИЯ И РЕКОНСТРУКЦИЯ ИСТОРИКО-АРХИТЕКТУРНОГО НАСЛЕДИЯ ного значения в жилой застройке - улица Введенского канала (см. рисунок). Объект изучения включает: а) западный территориальный фрагмент бывшей предместной слободы Лейб-гвардии Семёновского полка, отведенный под городскую «обывательскую застройку» [27, 29] Административно-территориальная и историко-градостроительная принадлежность объекта исследования при ее комплексной реконструкции4, состоявшейся здесь на рубеже XVIII-XIX вв. [30] в развитие крупных градостроительных преобразований Российской столицы, инициированных и частично реализованных «Комиссией о каменном строении Санктпетербурга и Москвы» [25]; б) незначительную часть ее восточного фрагмента - участка собственно «казарменного городка» [29]. Именно здесь, «на Семенцах» [28], как говорят «аборигены», в ходе натурных 4 Проекты реконструкции были разработаны в 1796-1797 гг. архитекторами Ф.И. Волковым и Ф.И. Демерцовым [30]. обследований нами выявлялись тенденции, способы и приемы достаточно эффективного воплощения локальной территориальной общностью и властями противоэпидемиологических требований «дезагрегации», «дистанцирования» и «дезинфекции»5. 5 Имеет смысл подчеркнуть, что реализация последнего требования применительно к архитектурному ландшафту является прерогативой муниципальных властей и городских «коммунальщиков». Так в весенне-летний период дважды в день в Семенцах осуществлялась санитарно-гигиеническая обработка тротуаров и проезжих частей улиц, переулков,

About the authors

Marina Ye. MONASTYRSKAYA

Saint Petersburg State University of Architecture and Civil Engineering

References

Supplementary files